– Не сгинул, значит, раб божий? – буркнул Орлов, с трудом садясь на лавку. – А я уже думал, что и не свидимся на этом свете.
– Ну, это ведь человек предполагает, а Господь располагает! Скажи лучше, кто же это тебя в генералы – то произвел? Самозванствуешь? Грех же это! Даже и не знаю, как к тебе сейчас обращаться, по старинке – ваше превосходительство, или ваше сиятельство?
– Хоть и ловок ты больно, но силенок у меня еще хватит, чтобы вот этой вешалкой, по голове тебя садануть, как ты инженера. Говори, чего хотел! Жалею, что раньше не разглядел под рясой нутро твое подлое. Рясу – то смотрю, на шубу поменял богатую?
– Зря ты со мной в таком тоне, офицер, – ответил, Сулима, покачав головой. – Я ведь у вас в обозе и столовался вместе с тобой, по старой памяти и доброте душевной, и помочь могу.
– Никак совесть проснулась христианская?
– Ну, ты же уже все давно смекнул, почему я здесь и, что меня интересует? – тихо проговорил монах, бросая на стол роскошную бобровую шапку.
– Я не гадалка, ты говори, а я послушаю.
– Из-за вашей экспедиции, я тут ноги себе стаптываю, – со вздохом проговорил Сулима. – Не предполагал я, что ты поручик таким резвым окажешься, никак не предполагал. Едва вас тут успел перехватить, почти у стен вашего Ново – Архангельска, да не ожидал. Бес раньше времени попутал, за мешок схватиться! Уже потом глянул содержимое, а там парода пустая, нет ни каких проб, никаких описаний к местности привязанных. Понял я, что промашку дал, вот и пришлось за вами снова гнаться. Раз не оказалось ничего интересного в мешках – значит, думаю, что у инженера в голове все держится, вот я и прилетел сюда на собачках.
– Значит зря суетился, Сулима, – со вздохом отозвался поручик. – Контузили его дружки твои…, навряд ли он, что – то помнит.
– Не огорчай меня, офицер, – прошептал монах, перебирая четки. – Я ведь тебя с инженером вытащить отсюда могу. От добра – добра не ищут! Так кажется вы русские говорите?
– Да мне – то все равно, веришь ты мне или нет, – вытирая рукавом лицо, пробормотал поручик. – Говорю же, не в себе он! А Сулима, смотрю на старости лет, золотишком удумал озадачиться? На небо же с собой не заберешь! Разве стоит из-за этого на старости лет, по лесам на собаках гоняться не понятно зачем?
– А я не для себя стараюсь! – выпалил тот с остервенением. – Для ордена своего силы трачу, а значит во славу Рима! Было у меня подозрение, что карта с местами нужными с основным обозом пошла, да мешки с образцами в сомнение ввели… Вот я и хочу предложить в обмен на свободу, наложить цифирь нужную на карту, где вы золото коренное нашли. Ты, офицер, с инженером мне подсобишь, а я вас из плена вызволю. Ну как тебе мое предложение?
– Предложение может быть и занятное, только с чего ты вообще взял, что мы разведку на золото вели? – с безразличием уточнил Орлов. – Руду мы здесь искали, а не золото!
– Ну, хватит уже! – рявкнул, монах вскакивая. – Я все про вашу экспедицию знаю скрытную!
Пленник внимательно посмотрел на потное лицо монаха и точно с таким же безразличием спросил:
– Я может быть, всего не знаю, а тебе – то это откуда ведомо?
– Из донесений наших конфидентов и приятелей, прикормленных в самом Петербурге! – со злостью выпалил тот.
– Не ведомо мне кто там тебе и чего нашептывал, зря время теряешь.
– На костер торопишься, офицер? – со злостью выдавил Сулима. – Не согласишься мне помогать, так я все одно через инженера вашего до правды докопаюсь. Он ведь хоть и взглядами якобинскими отравлен до невозможности, но под пытками с пристрастием все выдаст, как на духу. Да и строй ему ваш самодержавный, опостылел уже до крайности самой! А я ему жизнь безбедную предложу и думаю, что не откажет он мне старику. Тебе – то самому не тошно будет, как боевому офицеру, смерть принимать лютую, от вонючих аборигенов? Я ведь за голову инженера твоего, целый бочонок водки вашей привез Лису, шабаш тут скоро начнется несусветный. Ну, а согласишься на меня работать, так я тебя вместе с инженером заберу, за еще один бочонок водки. Видишь, как не дорого твоя голова стоит? Ну и каков будет ответ, Генерал?
Поручик пристально посмотрел в бегающие глазки монаха и твердо проговорил, сквозь стиснутые зубы:
– Я, Сулима, человек военный, на верность самому императору присягал. Мой долг, за интересы империи муки принимать, да врагов вроде тебя, с твоим дружком покойным Конели, на границе империи укрощать. А ты меня в гниды записать норовишь? Ничего ты в этой жизни не понял, монах!
– Погиб, стало – быть, офицер английский? – озадаченно пробормотал, Сулима, скривив лицо. – Жаль, конечно, но на все ведь воля божья. Может, подскажешь, где сгинул офицер?
– У стен форта "Око империи", пытался с дружками вашими, гарнизон в океан сбросить.
– Жаль, конечно, ну да не зря будем считать, голову свою сложил служивый.
– Что – то я в толк не возьму, о чем это ты?
Сулима, с торжествующим видом стал расхаживать по скрипучему полу барака, улыбаясь чему – то, затем остановился напротив Орлова и, давясь от смеха, проговорил:
– Одичали вы здесь, офицер, совсем. От всех событий отстали, что происходят здесь, вокруг Аляски. Все за империю сражаетесь? А ведь ее продали уже, твою Аляску, со всеми потрохами! Понимаешь, что все это значит? Продали как бочку с ржавой селедкой, за ненадобностью!
– Не верю я тебе, монах, – покачав головой, проговорил Орлов, ледяным голосом. – Все интриги плетешь, как и приятель, твой убиенный? Верфь только продали с куском земли!
– Да говорю же тебе, что продали всю колонию вашу! Вашим дружкам американским и продали! – выпалил, Сулима с пеной на губах. – У нас в ордене тоже в это не сразу поверили, в то, что Александр ваш пойдет на это…, думали он, с несколькими важными персонами, в тайнах поупражняются, да и оставят все как есть. А оно вон как все быстро разрешилось, уж больно ловко ваш барон, порученное ему провернул в Вашингтоне.
– Врешь ты все, – устало проговорил поручик, – наговариваешь на императора, чтобы меня в соблазн ввести. Да для него землица сия всегда "царевой гордостью "была!
– Ох, и упрямый же ты, офицер! – почти крикнул, с раздражением монах. – Ну, сам смекай, отчего тогда все ваши форты стоят пустыми! Что могло заставить ваших колонистов уйти, да еще так поспешно? А все ведь просто, – поселенцы ушли из фортов, по приказу самого Максутова. А он приказ получил из самого Петербурга, что мол, передать все американцам надобно! Смекаешь, про что я говорю?
– Врешь ты все, – играя желваками, прошептал поручик. – Максутов просто людей в кулак собирал, вот и весь ответ мой тебе.
Собеседник смахнул рукавом со лба пот, провел рукой по редким жирным волосам и тихо проговорил:
– Глупец ты, ваше благородие, хоть и чин себе генеральский присвоил, говорю тебе, что продажа уже состоялась! Жаль, конечно, что мы помешать этой сделки не успели, уж больно ловок ваш барон оказался, через взятки как оказалось, дело решил шельмец.
Орлов внимательно посмотрел на говорившего и усмехнувшись произнес:
– Ты хочешь сказать, что посланник от нашего императора, не только землей торговал, но еще и взятки раздавал, чтобы на покупку согласие заиметь?
– Именно это я и хочу сказать! – воскликнул Сулима. Погрозив кому – то указательным пальцем. – Давал и конгрессменам, чтобы дело ускорить, и газетчиков подкупал, и политиков…, не удивлюсь, что и самому госсекретарю американскому "на лапу отвалил". Уж больно старик засуетился не по возрасту! Промашка у нас вышла, с вашим тайным представителем, не думали мы, что снабдили его в Петербурге, казенными средствами для этих целей. Причем заметь, выданы оные были по приказу самого Александра, по тайной статье расходной", на дела известные императору".
– Может ты, и имя знаешь, этого посланника? – пробормотал поручик. С остервенением массируя виски.
Монах, ходивший от одной стены до другой, остановился перед пленником и, скрестив, руки на груди воскликнул с усмешкой:
– Знаю, конечно! Это барон Стекль!
– Эдуард Стекль?
– Он самый! Ну, что ты теперь скажешь?
Орлов опустил руки и, уставившись на прыгающее в печи пламя проговорил устало:
– Не может Стекль быть проходимцем…, не тот это человек, да и император к нему расположен, как к человеку государственному и исполнительному. Ты, что – то опять путаешь, Сулима.
– А я и не говорю, офицер, что он проходимец, – отозвался монах. Вновь заходив по бараку. – На него была возложена важная миссия…, и он ее блестяще выполнил! Ну, а то, что он после этого, себе на счет в Вашингтонском банке круглую сумму положил…, так кому это теперь интересно. Главное ведь результат!
– Не может этого быть, – упрямо прошептал Орлов. – По возвращению в Родину, ему отчет представить надобно будет, и не кому – то, а самой Сенатской комиссии. Которая уверяю тебя, дознается про его счет! Так, что этого не может быть, Сулима, плохие у тебя источники.
Ходивший монах вновь остановился около пленника, и вновь залившись смехом, прошептал:
– Так в том – то весь фокус и заключается, что барон перед убытием в Вашингтон, испросил дозволения остаться там, на постоянное проживание, в случае удачного разрешения дела. Не будет никакая Сенатская комиссия ничего считать! Потому что ваш барон теперь житель Соединенных Штатов! Гуляет ваш Стекль теперь в нижних штатах на широкую ногу, свадьбу скоро сыграет, с молоденькой американкой. Вот так – то, Генерал, а ты все с дружками воюешь за землицу проданную, смерть даже готов принять лютую. Раде чего все эти твои геройства?
Орлов был буквально раздавлен всем услышанным, он как мог, сохранял спокойствие, но чувствовал, как земля стала уходить из – под ног. Сбывались его худшие опасения и предположения. Стараясь не выдать своего смятения, он тихо проговорил:
– Все это, для меня звучит просто чудовищно…, все это настолько неожиданно, что трудно просто поверить. Одного я только в толк никак не возьму…, ежели все, что ты говоришь, правда, тогда, почему тебя и твоих братьев по ордену, так волнует судьба золотоносных участков? Это ведь с твоих слов, земля – то теперь американская.
– Хороший вопрос, офицер, – нагнувшись к пленнику, зашептал, Сулима. Дыхнув на него запахом чеснока. – Тут как раз все просто. Американцы сейчас, занятые своими заботами после войны и они не слишком – то рады этому событию. Многие из них вообще считают, что это приобретение – великая глупость старика Сьюарда. Моим братьям удалось застопорить дело в нижней палате, мы уже даже решили, что дело сделано…, но мы и предполагать не могли, что ваш барон пробьет наш залом дорогой из взяток! Американцам сейчас, нет никакого дела до этих диких земель, с их медведями и аборигенами, именно сейчас нужно сдавать карты, именно сейчас нужно смотреть вдаль.
– Каштаны из огня, хочешь со своими братьями из своего ордена таскать? Да не по одному норовишь, а ведрами? Пользу хотите поиметь, покуда американцы своими внутренними проблемами озадачены?
– А почему бы и нет? Возможно, пройдут десятилетия, прежде чем янки по достоинству оценят, свой довесок к территории, прикупленный стариком по дешевке! Эти глупые янки считают, что их сумасшедший госсекретарь, купил ящик со льдом, они уже готовят аукционы в конгрессе для распродажи этих земель. Смекаешь, генерал, про что я толкую? Представляешь, какие сейчас открываются возможности? И ты со своим инженером, можешь поучаствовать в этом деле! Заработать себе, на безбедную жизнь! Разве тебе как человеку не глупому, не хочется провести остаток дней в роскоши? В конце – концов, ты заслужил сие, за свое рвение и бескорыстное служение своей империи!
– Американцы хотят, чтобы сюда пошли деньги на освоение этих земель? Уж если нет возможности, направлять государственные средства, то они хотят направить деньги предприимчивых частников?
– Видишь, офицер, как ты смекаешь проворно! – брызгая слюной, выпалил монах. – Теперь ты понимаешь, что такой шанс может выпасть один раз в жизни?
– Теперь я понимаю, почему ваш орден, так озаботился координатами определенных участков, – пробормотал Орлов, с отрешенным видом. Глядя на игру пламени. – Вы хотите скупить нужные участки за бесценок? Застолбить, так сказать для ордена будущие прибыли, пока американцы не разобрались, что здесь и к чему.
– А почему бы и нет? – с жаром выдохнул монах. Вновь заходив по бараку. – Именно для этого, я столько миль отмахал по этим диким землям, следуя за вами. Когда я понял, что в мешке, который вы несли лишь пустая порода находиться. Что там нет никаких карт и дневников – с ума чуть не сошел. Но Бог милостив, подсобил мне в поимке вашей!
– Надеешься, что инженер тебя к жилам золотоносным выведет? Веришь, что через это на аукционах все получится?
– А иначе и быть не может! Вон ваш якобинец, у меня уже в бараке соседнем сидит, да и с тобой мы беседуем. Больше – то не нужен никто! Инженер тебя послушает, нужно лишь офицеру слова правильные подобрать. А насчет аукционов… Ну давай себе представим, что мы в Сан – Франциско! Где на улице Сакроменто, у янки проходят шумные аукционы. Где в разноликой толпе присутствуют не только американцы из штатов Калифорния, Орегона или Юта. Где среди французов и мексиканцев в своих сарапах, китайцев в халатах с широкими рукавами и башмаках с загнутыми носками, присутствуем мы с моими братьями, в одеждах цивильных. И только мы знаем, истинную стоимость того или иного участка!
– И тогда можно будет без труда, застолбить нужные участки? – Умно, однако, придумано, ничего не скажешь.
Сулима вновь остановился и, потирая руки проговорил:
– Верно, смекаешь, офицер. Застолбить заблаговременно, чтобы потом их не превратили в караван-сараи, где будут останавливаться всякие плебеи и проходимцы, до золота падкие. И поверь, что я не для себя стараюсь, а для ордена! Вот и тебе с инженером предлагаю, присоединиться и развернуть жизнь свою в другую сторону, ну, а чтобы он все правильно понял и начертал участки нужные, да цифирью их к координатам привязал, с тобою беседую в первую очередь. Чтобы ты его вразумил значит. Он тебя, Константин Петрович, уважает – значит и послушается. Ну, согласись, офицер, что дело – то пустяшное! Я же не прошу вас с ним, взлететь выше собора Святого Петра, да и потом земли – то это уже не ваши.
– А твои братья, сами значит, золотишко поискать не хотят? – глухо проговорил Орлов.
– Не с руки нам этим заниматься, – отозвался монах, поморщившись. – Да и как его тут разглядишь быстро – то? Считай под миллион миль квадратных, под лесами, скалами да торфяниками лежит! Вам вон самим пришлось, на это два года изысканий положить, не-е-ет, не можем мы столько времени ждать. Не известно еще как себя янки поведут, а ну кто из них случайно на жилу наскочит золотоносную. А когда золотая лихорадка начнется, тут уж и белый свет будет ни мил.
– Понятно, а я значит с инженером как тот ключик от ларца, где золотишко лежит?
– Соглашайся, офицер, – это честная сделка! Вы с якобинцем, цифирь на карту положите, а я вас от костра отведу, да еще и старость обеспеченную сделаю. По-моему стоящее предложение? Зачем возвращаться в свою холодную империю нищими? Или зачем на костре муки принимать?
– И товарищей моих отпустишь? – уточнил поручик.
– За всех говорить не могу, – развел руками Сулима, – туземцы ведь как дети малые. Им праздника хочется. Тебя с инженером забрать смогу, аулета пусть калечат – он нам с тобой не родственник, казак старый уже. Ну, а американца…, его кровники жаждут видеть, вместе со своим главарем Чарли. Не любит никто пинкертоновцев, что тут поделаешь, вопросы у них есть к нему – это их дела, пусть сами и разбираются. Хотел тебя еще про шхуну спросить, которую говорят вы отбили у капитана Бернса. Верно ли, что там добра всяческого считать – не пересчитать? Может, подскажешь, где она якорь отдала? Все на троих и поделим, вот те крест.
– Не знаю я, где она на рейде стоит, – отозвался Орлов. – Капитан собирался забрать свою судовую команду и отправиться на соединение со своими.
– Ну и бог с ним, с этим Бернсом! У нас ведь теперь дела важнее имеются. Верно, я говорю?
Орлов внимательно посмотрел на монаха и тихо проговорил:
– Я еще тебе ответа никакого не давал! Мне подумать надобно.
– Ну, чего ты все дерзить пытаешься, офицер? – поморщившись, вымолвил Сулима. – Нет у нас времени много на раздумья разные! Давай я тебя кофеем напою сваренным? Выпьем напитка благородного, да и по рукам ударим. Слышишь, в соседней комнате крышечка застучала?
Орлов проводил взглядом сутулую фигуру монаха и, усмехнувшись, спросил:
– Ты, что же теперь с примусом и чайником путешествуешь?
– Какой там чайник, – отмахнулся тот. Шурша газетной бумагой, в соседней комнате. – Спиртовкой разжился с кофеваркой. Уж больно я люблю, напиток сей для бодрости духа принимать.
– Скажи мне, Сулима, раз уж ты все знаешь. Что с нашими полчанами в форте "Око империи "стало? Дым мы над фортом с воды видели.
– А, что с ними могло случиться? – отозвался монах. Помешивая серебреной ложкой парящий напиток. – Аборигены им бы никогда не простили столько убиенных, не силой так хитростью извели бы все одно. Холопами жили, как холопы и померли!
– Так, что с ними случилось? На форт нападение было? – сквозь стиснутые зубы, спросил Орлов.
– Туземцы народ коварный, сам знаешь, да еще на фоне горы трупов своих соплеменников…, одним словом, хитростью они твоих казачков взяли. Под покровом ночи, без боя даже…, так что приняли казачки ваши, смертушку лютую, под исполнение собственное "Боже царя храни". Так налить кофейку – то? А то ведь без горячего, холодно нынче на дворе, фуражку смотрю потерял опять же.
– Мне подумать надобно, – отозвался пленник.
– Ну, что же, думать – это дело хорошее. Только говорю же, что времени у нас нет на это занятие. Скоро уже Лис пожалует, а при его вождях и воинах, мне вас труднее будет забрать. Думай, пока я напиток пью, да присягой своей голову не забивай зря. Вокруг нас весь мир с ума сходит, не за горами потрясения всего крестьянского мира.
– Это еще почему?
– Нашему католическому миру уже нанесен тяжелейший удар во многих государствах, – со вздохом отозвался Сулейма. Садясь с кружкой напротив. – Уже не только в среде итальянского духовенства, но и в папских кругах, затаилась смутная тревога. Из-за еретической заразы, которая висит в воздухе, словно от тлена плоти погибшей! Всюду спорят и толкуют о вреде церковных учений, всякий плебей типа вашего инженера, считает себя теперь чуть ли не теологом знающим все!
– Вы сами во многом виноваты, – поморщившись, отозвался поручик.
– Это еще почему? – пробормотал настороженно монах.
– Простые люди, впрочем, как и духовные деятели, стали, внимательно присматриваться к поведению итальянских прелатов, на случаи отступления вашего духовенства от простой порядочности. Именно из-за этого большая часть вашего низшего духовенства, стало тайно сочувствовать протестантам, допускать их к причастию. Разве нет?
– Эх, офицер, – сокрушенно вздохнув, проговорил, Сулима. Отхлебывая парящий напиток. – На этой почве у нас действительно происходят серьезные столкновения с епископатами, которые не в полной мере действуют согласно указаний Рима.
– А может все проще? Может просто ваша братия выдает, очень много авансов от имени неба? Может просто пришло время, когда святейшему престолу пора рассчитываться за эти авансы?
– Да нет господин, Орлов! Просто слишком быстро взрослеет буржуазия! Слишком быстро она стала обрастать финансовым жирком, в то время как материальные силы Рима подорваны. То там, то тут провозглашаются чудовищные идеи, о свободе мысли, слова, равенства всех людей и это, между прочим, касается вашей России. А ведь это дерзкий вызов авторитету творца, который многие просто не хотят видеть ни у нас, ни у вас.
– Ты, Сулима, сгущаешь краски? Тебе не кажется?
– Нет не, кажется! Эти якобинцы разного разлива, могут запросто уничтожить своей ересью и католицизм, и ваше православие кстати. Наш орден уже подвергается гонениям, через притеснения братьев и закрытия монастырей. Крупная буржуазия в некоторых странах, уже дерзко требует от Рима, ограничить возможности нашего ордена! И все это за труды наши праведные!
– А ведь вы боитесь этих самых плебеев, – улыбнувшись, проговорил Орлов. – Вы чувствуете опасность в таких людях как наш инженер, боитесь их объединения?
Сулима, сделал несколько глотков из кружки. Затем поставив ее на печь и устало проговорил:
– "Призрак свободолюбия" – уже и так вольно гуляет по Европе. В вашей империи уже поднимают руку на помазанника божьего, в американских нижних штатах уже стреляют в президента! Ну и кому я спрашиваю от этого лучше?
– И, что же предлагает ваш орден? Опять террор?
– Именно в нем мы с братьями и видим выход! – брызгая слюной, с безумным взглядом, выпалил Сулима. – Только белый террор, способен навести порядок в религиозно – гражданском противостоянии, только он!
– Неужели ваши святые отцы не понимают, в какую свару, вы можете втянуть народы? – отозвался Орлов, массируя виски. – Этак опять и до сожжения книг дойдете.
– Это непременно надо делать! Все книги таких щелкоперов как Вальтер или Руссо изъять надо из всех библиотек, публичных, частных и сжечь.
– Канта тоже придать анафеме надобно?
– Конечно! – воскликнул монах вскакивая. – Это еретик, который способствует расколу духовенства! Этот безумец разрушает все догмы, и его идеи уже осуждены Римом.
Орлов незаметно помассировал грудь в районе сердца и, помолчав, проговорил:
– Как не крути, а получается, что все вокруг враги? Может проще отказаться от идеи папской непогрешимости? Не причислять к лику святых ваших инквизиторов, как это было сделано в этом году Пием.
– Еще скажи, что нам нужно озадачиться, таинством причастия нашего клира в храмах! – рявкнул взбешенно монах. Сжав при этом кулаки.
– А почему нет? Миряне же видят, что их причащают только хлебом, а кого – то еще и вином, – отозвался поручик. С трудом подходя к входной двери.
– Причастие "кровью и телом Христовым "духовенство делает сознательно, из-за его особого положения! – взорвался Сулима. Истерично закричав в след хромающему пленнику, тряся кулаком с зажатыми четками. – Если бы я не знал господина Орлова лично… То решил бы, что речи такие, ведет человек, разделяющий взгляды вашего инженера.
– Причем здесь это? – отозвался пленник. Держась за ручку входной двери. – Просто если уровнять сынов божьих, то появится равенство гражданское, без всяческих революций и крови. Разве нет?
– А дальше – то что? – выкрикнул монах с остервенением. – Уровнять дворянство с крестьянами, а патрициев и высоко породных граждан с плебеями? Останется только отменить налоги с оброками и привилегиями! В этом истина?
Орлов опираясь на доску, посмотрел на Сулиму и твердо проговорил:
– Но ведь все это вытекает из раннего христианства.
– Рим никогда не пойдет на это! Во всем мире это воспримут как слабость, а врагов у нас хватает по всему миру. Врагов, которые клевещут на нас при помощи "продажных перьев "и не только их! И это на нас, отважных и бескорыстных миссионеров, несущих слово Господа по всему миру.
– Побойся Бога, Сулима, здесь – то вы, из-за золота объявились!
– Сюда Господь направил нас не только из-за золота! – выкрикнул, Сулима, брызгая слюной. – Нас все больше притесняют, запрещая нести слово божье, произносить проповеди и быть духовниками, особенно в пределах всего лиссабонского архиепископства. Многих наших братьев бросили в тюрьмы, а имущество монастырей конфисковано. И все это из-за того, что мы истинное, самое острое копье Рима, идеалы которого мы несем в самые отдаленные уголки мира! Но ничего, мы переживем период гонений, и мы еще заявим о себе в недрах самой курии. А если придется, то мы как Юлий опояшем себя мечом и шпагой и бросим в Тигр ключи от неба! И пусть тогда нас защитит меч, если ключи святого Петра окажутся бессильными перед притеснениями. Поверь, офицер, мы все готовы к этому как один!
– Браво, Сулима, – проговорил Орлов. Глядя как монах, терзает четки. – Нет правда, мне понравилось с какой яростью и искренностью отстаиваются интересы ордена и Рима. Теперь я понимаю, почему вас называют "псами господа".
– А я горжусь, что нас так называют! – выкрикнул тот. – Да мы воины христовы и именно поэтому мы бы никогда не смирились с присутствием здесь ваших православных поселений. Хотя Господь и так услышал наши молитвы! Да, да, услышал наши молитвы и эти земли уже не ваши. Думаю, что это знамение!
– Думаете, что американцы потерпят вас тут? Думаете, через скупку золотоносных участков будите контролировать эти земли?
– Ничего…, мы приноровимся к новым условиям! Точно также как мы пережили изгнание из Сардинского королевства, когда у клира отнимали привилегии и закрывали монастыри. Ничто не помешает нам закрепиться здесь на золотоносных участках, а добыча металла через подставных лиц укрепит силы нашего ордена, а значит и силы Рима.
Орлов покачал головой, глядя на безумное выражение лица собеседника, и тихо проговорил:
– Пойду я, Сулима, мне еще с инженером потолковать надобно. А ты как я посмотрю, уже напиток допиваешь.
– Иди, Генерал! Скажи ему все как есть, только помни, что времени у вас столько – сколько я буду пить кофе.
Доковыляв до своего барака, где находились его товарищи, он шагнул за порог и сев с трудом рядом с инженером проговорил:
– Сулима объявился…, хочет, чтобы ты ему места нашей разведки показал, да на карте места те, координатной цифирью привязал. Обещает тогда он из полона освободить тебя, да еще безбедную жизнь уготовить…, думать быстро надобно, пока он кофе хлебает.
– Жив значит ублюдок, – пробормотал Неплюев, с отрешенным видом. – А, я думал конокрад брешет.
– Погоди, здесь без меня Василь побывал что ли? – растерянно проговорил поручик. – Он, что же в услужение к Сулиме подался?
– Подался, Константин Петрович, но не это главное, – глядя в одну точку, выдавил инженер.
– Что же тогда главное? – спросил Орлов. Только тут заметив, что все с каким – то обреченным видом, смотрят на него. – Ну не томи уже, сказывай!
– Он главное сказал, что продало нас твое самодержавие хваленое, Константин Петрович. Мы здесь все это время усердствовали, за земли империи радели, а она нас взяла и продала. Как сапоги стоптанные, за не надобностью! Никто не придет к нам на помощь из Ново – Архангельска…, потому как нет там уже ни солдат наших, ни поселенцев, ни казаков.
– А почему мы должны ему верить? – проговорил поручик. – А ты, что думаешь, казак? Врет беглый каторжанин, или правду сказывает?
– Похоже на правду, ваше благородие, – с мрачным видом, отозвался тот. – С болью в душе сказывал, что теперечи земля энта, нам уже не принадлежит – американцы, мол, теперь ее хозяева. Да, и какой резон этому конокраду говорить неправду? Что слышал – то и поведал!
– Мы в этих местах диких, два года гнили, а ради чего спрашивается? – взорвался от негодования инженер. – Разве это справедливо? Нас ведь могли предупредить заранее, чтобы мы жилы не рвали!
– Погоди ты, Иван Иванович, не горячись! У меня все равно к беглому конокраду веры нет, да и не за него тебе я толкую. Озаботься ответом, за которым Сулима, придет с минуты на минуту.
Инженер, сидевший с каким – то отрешенным видом, потрясенный всем происходящим вокруг, продолжал рассуждать, словно и не было никакого вопроса.
– Нет, Константин Петрович, туточки и без каторжанина все как раз понятно. Все форты на нашем пути оказались либо брошенными в спешке, либо там находилось не значительным числом казаки…, про которых попросту забыли наверняка. Туземцы обнаглели до такой степени, что чувствуя поддержку англичан, творят, что хотят! Американцы встают караулом на нижнем Юконе опять же, не-е-ет, неспроста все это…
– Послушай меня, наконец, Иван Иванович! – выпалил Орлов, глядя в глаза инженера. – Нет, у нас времени, сидеть и философствовать! Сулима все знает про нашу экспедицию, о ее целях и задачах.
– Продал кто – то! – воскликнул Степанов гневно.
– Верно, урядник, через дружков своих прикормленных из Петербурга, он про это знает. Но теперь не это главное! Он тебя, Иван Иванович, с собой забрать хочет, чтобы ты ему результаты наших разведок поведал, где золото коренное близко к поверхности залегает. Хочет он привязать места эти на карту свою цифирью! Ты понимаешь это?
– Что же мне теперь делать? – прошептал инженер нахмурившись.
– А, чего тут думать, – проговорил поручик, – соглашаться надобно тебе. Для тебя это шанс костра избежать, смекаю я, что теперь некому это не нужно у нас в Родине. Соглашаться тебе нужно. Об одном тебя прошу, не выдавай, где коренные жилы проходят, пусть сами ищут. Ну, а там свободу получишь, глядишь и до Петербурга доберешься…, расскажешь обо всем увиденном тут…, за нас словечко замолвишь. Пусть знают в Родине, как мы тут муки на костре принимали, не предав и не изменив интересам империи, терпели лишения разные за нашу веру, за царя, за отечество.
– Не верю я этому Сулиме! – выпалил инженер, вжав голову в плечи. – Узнает чего ему надобно и все одно убьет.
– Ну чего ты заладил, убьет или не убьет, – поморщившись, прошептал Степанов. – Тут гутарить даже нечего! Соглашайся, а там глядишь, с побегом Господь поможет! И потом должны же в Родине про нас знать, про Ваньку – безухого с есаулом, про обоз, наконец. Кому у нас в империи теперечи энта руда нужна? Если земли – то проданы! Соглашайся, раз тебе Господь через предложение такое шанс дает. А там и про нас расскажешь, как мы туточки жилы рвали.
– Вот именно, – кивнув, проговорил поручик, – хватит уже землю кровью заливать. Что еще каторжанин поведал?
– Сказывал нам, как станичники в форте смерть приняли жуткую, – смахнув слезу, буркнул казак. – В полон их ползуны взяли, видать заснул кто – то из них на посту…, огнем потом пытали изверги, про нас все выведывали, куда путь держим и, где нас перехватить проще будет. Полчане смерть приняли, но так ничего и не сказали нехристям…, хотели те их заставить на коленях смерть принимать, а они отказались наотрез. Тогда эти ироды им ноги сломали в коленях…
– Что было потом? – сквозь стиснутые зубы, уточнил Орлов.
– Шаман их приказал на стене храма распять…, так что ты не сумлевайся, Иван Иванович, уходи с Сулимой, молод ты еще больно, чтобы ко встрече со Спасителем готовиться.
– Американца тоже замучили?
– Точно так, ваше благородие, вместе с нашими полчанами смерть принял Харли.
– Прости, Америка, всех твоих товарищей погубили, прости.
Американец внимательно посмотрел на офицера и отмахнувшись проговорил:
– Денщик твой правильно говорит, что на все воля Господа. Надо бежать пробовать! Хуже все равно не будет, а так хоть какойто шанс свободу обрести. И пробовать надо пока Лис свою свору не привел, пока мало их.