Через два часа он проснулся и взглядом стал рыскать по палате, но делал это очень неуклюже. Видимо, ему было тяжело. Я сидел рядом в кресле. Он посмотрел на меня и улыбнулся.
– Вот так и уходит жизнь.
– Максим, я хочу тебе кой-что сказать, – сказал я.
– Не нужно, пап, – он посмотрел на меня, его глаза были полны слез.
– Ты узнал, – я заплакал.
– Когда тебя сюда привезли, я увидел твое лицо и вспомнил мамины фотографии. Я тебя сразу узнал. Сначала, я возненавидел тебя, а потом понял, что время уходит, и тратить его на пустые чувства, необоснованные ни на чем я не могу, а лишь узнать ПОЧЕМУ, просто понять, какой ты и провести это время с тобой.
Я плакал, склонив голову на кровать.
– Прости меня, что не появлялся. Я не знал про тебя. Если бы я узнал, я бы все отдал, чтобы прожить всю эту жизнь с тобой, – я поднял голову и вытер слезы, – просто, когда твоя мама забеременела, она мне сказала, что сделала аборт. Я думал, это правда. Я разозлился на неё и уехал, и вот сейчас я встретил тебя, моего сына, и вот сейчас я прощаюсь с тобой, с моим сыном.– Она мне все это рассказала, я это знаю. Она пожертвовала собой и мной ради твоей карьеры, твоего будущего. Она знала, что тебя ждет что-то большое и принесла нас в жертву.
– Посмотри чем обошлась эта жертва, – сказал я, – и показал ему свою руку. Он засмеялся, я тоже начал смеяться. За дверью послышался чей-то голос. Показалась Маша. Она ни капли не изменилась. Её глаза были пухлые от слез, а руки дрожали, Максим тяжело дышал. Маша подошла к нам и посмотрела на меня.
– Нет времен разбираться, – сказал я, – время уходит. Она села рядом и взяла сына за руку.
– Как ты, зайчонок.
– Та вот с отцом знакомлюсь, – сказал он.
Я улыбнулся. Маша заплакала и положила голову мне на плечо.
– Хватит, – сказал Максим, – это ничего не изменит. Я все равно умру, и ты можешь плакать, а можешь провести это время со мной и с отцом. Ведь первый раз мы вместе. И должен сказать, это самый прекрасный момент в жизни. Я более чем уверен, – он тяжело дышал, – никто не испытывает такого счастья, как я, ведь со смертью смысл обрета…
Кардиомонитор начал резко издавать длинный, монотонный писк, что завис у меня в мыслях эхом.. Глаза потухли, голос утих. Маша кричала и плакала. В палату вбежали врачи и вывели нас, они забрали Максима и увезли в операционную. Маша плакала. Доктор вышел через час.
– Простите, – он развернулся и ушел. Маша закричала и начала ещё сильнее плакать. Подбежали санитары и, схватив ее, сделали ей укол снотворного. Она уснула. Я подошел к медсестре, взял номер Маши и ушел.
Дома я налил стакан виски и закурил сигару. Я все думал, как уходит жизнь, и вот ещё раз я проиграл, я сделал глоток, подошел к окну и увидел жизнь.
– Бегите, но только во время смерти вы поймете, что на самом деле обретает смысл, – сказал я, закончил свой виски, затянул сигару и пошел за компьютер, я выключил свет, синий отблеск от монитора заполнил комнату, дым расползался по комнате, в мыслях играл Бах. Я включил Word и начал печатать. Я пил и печатал, глаза были полны слез, а внутри пустота, которая постоянно давила. Закончив, я один вариант оставил на столе, а другой положил себе в сумку, и позвонил Маше.
– Маш, это.
– Я узнала.
Я слышал, как она всхлипывала в трубку.
– Когда будут похороны? – спросил я.
– Завтра.
– Хорошо, – я сказал и отключил.
На кладбище людей было много среди которых я увидел Машу, стоящей над гробом. Она плакала, наклонив голову над сыном, что там лежал, такой же молодой и юный с застывшей улыбкой, которая так и излучала доброту. Он ушел счастливым. Это самое главное: уйти, не сожалея об уходе.
Я стоял в стороне и не подходил. Начался дождь, даже небо плакало. Все ушли, лишь Маша так и дальше сидела под проливным дождем, склонив свою покрытую голову над надгробием единственного сына. Ее слезы текли ровно бесконечным ручьем, сливающимся с дождем в единое целое, хотя и казалось, что плакать уже и нечем, но она без устали продолжала. Я подошел, положил свой рассказ рядом с могилой. Маша и дальше молчала, не сказав ни слова. Она даже не смотрела в мою сторону.