В этот момент неожиданно стало понятно, что я ни за что не вернусь, пускай даже умру на проклятом школьном дворе. Что-то физически ощутимое мешало мне сдаться, покориться воле отца. Возможно, впервые я по-настоящему ощутила Себя. Это было странное, щекочущее чувство.

Увы, оно длилось всего мгновение…

Я вернулась обратно, села, снова встала. Отчаянно взмахнула руками. Меня затрясло. Я едва не завопила от безысходности, но идти было откровенно некуда, а оставаться – невыносимо.

«Почему же некуда? – вдруг проснулся иезуитский внутренний голосок. – Где-то неподалёку, если не изменяет память, сегодня «отменная вечеринка намечается», не так ли?»

«Но я же обещала Кати…»

«Ты её уже предала! Ты ничем не лучше своей матери. Ты бросила свою маленькую сестрёнку, и потому неважно, как низко падать теперь».

«Всё равно это неправильно! Тем более, я не хочу к ним».

«У тебя есть лучшие предложения, милочка?»

«Не называй меня так!»

«Ты предпочтёшь окоченеть здесь?»

К этому времени у меня уже зуб на зуб не попадал. Я поняла, что едва ли долго удержусь на грани. Да и стоило ли?

«Но в таком виде…»

«Ах, какие же мы стыдливые!»

– Оставь меня в покое! – от беспросветности положения я закричала в голос и заломила руки. Дрожащими пальцами достала последнюю сигарету, сунула в рот. Пустой желудок в отвращении судорожно сжался. Голова снова поплыла. Я была на грани обморока.

«Что мне делать? Что же мне делать?»

«Ты знаешь ответ!»

«Нет!»

Алкоголь тошнотворной пеленой окутывал сознание, балансировавшее на хрупком рубеже беспамятства. Где-то на периферии бессвязно гремела музыка, должно быть, очень громко, но я могла это только предполагать. Вокруг мелькали лица, по большей части, незнакомые. Мне было плохо физически, зато душевную боль сковала анестезия бесчувствия. Какое-то время я ещё помнила, что у меня всё исключительно плохо, даже, кажется, пыталась это кому-то втолковать, однако едва ли могла теперь объяснить причину душевного кризиса.

«О Боже, как я устала! Когда же всё это закончится?» – после выпитого и выкуренного тяжелее всего было просто дышать. Быстрые неглубокие вдохи сменялись не менее стремительными сиплыми выдохами – и всё это через силу, ибо удушье тут уже сдавливало грудь. Пожалуй, затруднения в этом бесхитростном акте сейчас как раз и вызывали наибольший дискомфорт.

Я попыталась приподняться. Из того ничего не вышло – тело отказывалось слушаться меня. Две безуспешных попытки совершенно изнурили, потребовалось какое-то время, чтобы восстановиться. В итоге я даже немного задремала. Кто-то потянул меня за руку, но я отмахнулась и нечленораздельно выругалась.

Похоже, что мне пора было уходить. Я понимала безосновательность и спонтанность данного решения, но с навязчивым влечением поделать ничего не могла. Надо было идти.

«Знать бы куда?»

Я рванула вперёд что было мочи. Видимо, недооценила собственный потенциал, потому и улетела далеко на пол. Отовсюду послышался животный смех. Стоя на четвереньках, кажется, я тоже придурковато скалилась. Кто-то помог подняться, и я с радостью повисла в спасительных объятиях. Меня повели.

«Какое счастье! Сейчас меня уложат баиньки. Какие же вы всё-таки милые люди, как я вас всех люблю!»

Я тяжело рухнула на кровать и поняла, что такое блаженство. Измученное тело наконец-то предалось расслаблению. Неописуемый головокружительный смерч понёс меня сквозь пространство и время, растворившиеся в безумной пляске светотени. Чтобы хоть как-то оградить себя от неукротимой гонки воспалённого сознания, захотелось свернуться калачиком, но что-то тяжёлое уже прижимало меня сверху. Я почувствовала смрадное дыхание у своего лица.

«Какого чёрта?!»

– Нет!!!

Я попыталась вырваться, но быстро растратила мизерные остатки сил. Цепкие пальцы полезли туда, куда не следовало…

***

– Ли-та, – одними губами прочитала по слогам короткое слово, выведенное неровными буквами на стене. Рядом были нарисованы короткие вертикальные линии, которые значили, видимо, что я нахожусь здесь уже давно. Попыталась счесть их, но сбилась, попробовала снова и с досадой осознала, что, похоже, утратила ещё одну способность.

Я многого лишилась из того, что было дано мне прежде. От этого становилось бесконечно грустно, однако слёзы давно иссякли, ибо не утоляли более жажды души. Для того теперь оставалось только беспамятство.

Продушившийся немытыми телами, короткий сбившийся матрац в углу стал моим домом, единственным местом, где в забытьи или, как сейчас, притворившись спящей, на непродолжительное время можно было скрыться от жестокого мира. На непродолжительное время, пока я ни для кого не была нужна.

Сверху упала полупустая бутылка, и я шарахнулась от неё к стене.

– Твою мать, тварь неуклюжая! – где-то сверху закопошились. – Эй, хватит дрыхнуть… как там тебя!

Я неподвижно замерла, надеясь, что меня оставят в покое, но было уже поздно. Кто-то неповоротливо опустился рядом и требовательно потянул за плечо.

– Вставай, принцесса! Вставай! А, впрочем, чёрт с тобой… и так управлюсь!

Обладатель голоса натужно засопел перегаром. Собрав воедино остатки сил, я проворно выкарабкалась из-под него, попыталась встать, споткнулась – ноги плохо держали меня, и, пошатываясь, бросилась к выходу.

– Куда ты, дрянь! Постой!

К счастью, я уже оказалась в соседней комнате. Здесь было темно и сыро. Впрочем, в любом случае головокружение и непроницаемая пелена слабости мешали мне сориентироваться. На ощупь продираясь к выходу, я проковыляла через пугающую невнятными образами тьму. Перед глазами с удвоенной прытью заплясали ядовитые разноцветные круги. Я толкнула дверь, по счастью, незапертую, и буквально вывалилась в коридор, залитый густым серым светом. Его вязкость преодолеть сил не осталось вовсе, поэтому, негромко всхлипывая, я отползла к батарее и забилась в угол.

Из комнаты слышались ругательства и животный смех.

Я притаилась, дрожа всем телом и безумно алча провалиться хоть в самый ад.

В сказочном вальсе в воздухе плясали крошечные пылинки. Их дивный танец заворожил и очаровал меня. Из замусоленного разбитого окна сверху струилась живительная прохлада. Я даже боялась дышать, настолько её запах был прекрасен после затхлой вони помещения. Сознание остановилось, будто замерло в коме. Последнее время так бывало всё чаще и чаще. Я знала, что однажды уйду в это состояние навсегда. Это дарило слабую, но надежду.

Неожиданно на горизонте ощущений возникло что-то новое. Я едва ли могла адекватно воспринимать окружающую действительность, но это было нечто, чего раньше здесь никогда не было. Наверняка память играла со мной очередную злую шутку, ибо загадочное чудилось чем-то из давно почившего прошлого, того, о котором я даже боялась вспоминать – то ли было оно со мной, то ли просто грезилось. Но это было нечто неимоверно тёплое и дорогое, отчего слёзы впервые за много дней заструились по грязным щекам.

– Лита?! – услышала я сдавленный полустон-полукрик, полный удивления, боли, негодования и радости одновременно. Сердце моё истошно сжалось, тем не менее, я никак не могла припомнить голос.

– Лита, девочка моя! – человек отчаянно бросился ко мне. Я по привычке отпрянула и вжалась в стену. Он на мгновение опешил, но потом медлительно присел и бережно протянул руки. – Ну же, Лита… Иди сюда. Не бойся. Теперь всё будет хорошо!

Я подалась немного вперёд, но тело как-то странно затряслось, сопротивляясь воле. Оно не могло двигаться дальше. Слёзы нескончаемым потоком катили из глаз, однако я не в силах была даже шелохнуться. В этот момент, ужасной болью отразившись в голове, словно лопнула плёнка, всё это время застилавшая сознание. Я наконец-то прорвалась. Я вырвалась!

– Папочка, забери меня отсюда, мне здесь очень плохо! Я буду себя хорошо вести. Забери меня. Пожалуйста!

***

Отец утомлённо присел на край кровати и потянул ненавистный узел галстука. Преимущественно он избегал официоза в одежде, и потому в костюме чувствовал себя не в своей тарелке. Усталость сквозила во всём его образе: в ссутуленных плечах; в морщинках как никогда обильно проступивших вокруг глаз; даже густые волосы, подёрнутые лёгкой дымкой седины, сегодня казались куда светлее.

– Я переговорил с директором, – было понятно, что разговор выдался далеко не из лёгких. – Ты сможешь вернуться в школу со следующей недели.

– Папа, я не хочу туда возвращаться.

– Лита, не начинай опять! Мы, кажется, это уже обсуждали.

– Какой смысл заканчивать учебный год, если меня всё равно не переведут в следующий класс?

Вместо того чтобы рассердится, лицо его неожиданно расплылось в доброй снисходительной улыбке. Глаза засветились умилительными тёплыми лучиками.

– Видимо, ты уже совсем поправилась, раз начинаешь перечить мне.

Я виновато потупила взор и уставилась на одеяло, кончик которого всё это время нервно теребила в руках.

– Прости, папа. Я пойду в школу.

– Вот и умница, дочка. Только пообещай, что будешь стараться.

– Обещаю.

– И позвони бабушке. Без её помощи я бы никак не справился, – бабушка работала старшим инспектором учебных заведений при министерстве образования. Связей её вполне хватило бы не только для такой безделицы. Но если уж отец обратился к ней, дела мои были откровенно плохи. Впрочем, при таком протекторате шансы не отстать от сверстников переставали казаться чем-то эфемерным. В моих силах наверстать упущенное, тем более, что этого так вожделел отец. А подвести его после того, как он спас меня, я просто не могла.

В этот момент я с содроганием припомнила всё, что со мной произошло тогда. Вернее, пережила вновь все те обрывки ощущений-воспоминаний, которые то и дело обжигали меня холодным потом, которые кошмарами не давали спать по ночам и порою вводили в ступор даже среди дня.

«О, как же невыносимо ужасно это было! И какой беспробудно глупой дурочкой я была! Я позволила им осквернить, терзать себя, запятнать мою душу и тело. Я сама предала себя! Утопила свою жизнь в боли и муках. Зачем? Глупая, глупая беспечная девчонка!»

«Но ведь теперь ты взрослее, теперь ты знаешь, почём пуд соли в этой жизни, не так ли? Теперь ты не допустишь, чтобы с тобой когда-либо произошло нечто подобное?»

«Ни за что!»

«В таком случае будь паинькой и слушайся папу!»

Я ответила печальной благодарной улыбкой. От этой бесконечно грустной стоической гримасы теперь уже передёрнуло отца.

Он тоже вспоминал. Вспоминал бессонные ночи и безрезультатные поиски, изо дня в день изводившие его и без того отягощённую переживаниями душу. Вспоминал беспомощность и бессилие, рвавшие на части. Вспоминал…

К счастью, он так и не узнал всего, что произошло со мной там. Я не стала рассказывать всей правды. Ему ни к чему было это знать. Отцу и так досталось изрядно, а моя боль – пускай навсегда останется только моей, пускай навсегда будет похоронена в глубине маленького исстрадавшегося сердца.

– Спи спокойно, Лита!

– И тебе спокойной ночи, папа! – он обернулся, задержавшись в дверях всего на мгновение, и мне показалось, что в глазах его стояли слёзы.

Солнце пригревало по-летнему, выжигая бездонную глубину прозрачного неба. Озорные лучики ласкали лицо, принуждая щуриться, но я упрямо не отводила взгляд. Я смотрела и нежилась, ощущая на щеках их щекочущие прикосновения.

Земля и деревья за окном наливались живительной пестротой зелени. Люди неторопливо прогуливались, словно плыли в волшебном мареве сгустившегося воздуха. Даже машины бежали по улице чинно и неторопливо, играя надраенным блеском стекла и металла. Самая очаровательная пора, когда мир набирает краски и возрождается в буйном цветении всего и вся.

И я была счастлива. По-настоящему счастлива. Счастлива как никогда.

Секрет, видимо, заключался в том, что раньше бытие моё полнилось суетливой погоней в поисках себя самой, неукротимой скачкой обезумевшего от гормональной бури эго. Теперь же всё стало иначе. Я научилась смотреть и видеть, чувствовать и наслаждаться любым самым мимолётным мгновением, ибо оно было живительно прекрасно.

С отчётливостью прозрения осознала я краткость и хрупкость мига блаженства. Блаженства, которое таилось в беззащитной травинке и в величественном небосводе, в горной гряде у горизонта и в неустанной игре волн на берегу реки. В людях, порою жестоких и беспощадных, а иногда слабых и беззащитных. В словах и в мыслях, в улыбках, в слезах…

Я понимала, что не смогу удержать радость существования, если только не наполню ею саму себя, если сама не стану источником света в этом удивительном мире. И я готова была дарить безмерно, я готова была отдавать, ничегошеньки не прося взамен. Наверное, это и была Любовь! Любовь в глубинном смысле, во Вселенском понимании этого слова. И она безгранично наполняла моё сердце, жалуя отрадой.

Откуда-то справа внезапно прилетел комок бумаги. Он не больно стукнул меня по макушке и проворно отскочил на пол. По сторонам послышались нервические смешки.

«Ничего страшного не произошло, Лита, тихо, – приструнила я ещё не прорвавшийся словами в мыслях внутренний голос. – Это всего лишь дети. Маленькие безжалостные создания. Они ещё не нашли себя, и потому в отчаянии мечутся от одного порока к другому. Вспомни, совсем недавно ты и сама была такой!»