«Всё равно как-то нехорошо с отцом получилось…»
Тем более, что последнее время они ссорились едва ли не каждый день. Это началось с полгода назад, когда мать принялась продавать эту свою косметику. Небось, нашла там кого-то на стороне, какого-нибудь менеджера среднего звена… Об этом не хотелось даже думать. Омерзительно было представлять, как чужие волосатые руки лапают твою мать, как её губы касаются чьих-то ещё. А потом ими же она целует меня! Я передёрнула плечами и свернулась калачиком на постели.
Упрямое чувство вины не уходило.
«Да причём тут я! Они всё равно бы поссорились – не сейчас, так к вечеру…»
На кухне в дело пошла посуда.
«С такими темпами скоро будем есть из пластиковых тарелок».
Я тяжело вздохнула.
«Надеюсь, они не забудут встретить Кати из школы…»
***
– Слушай, вчера Брюс налакался так, что… – ребята без умолку трещали о всяких безделицах. Забавно, темы их бесед можно было без труда перечесть на пальцах одной руки, однако каждый день привносил что-то новенькое в копилку бессмысленных бесконечных полилогов. Собственно, поэтому я и не прочь была послушать их, невольно восхищаясь пороком словоблудия, хотя сама говорила редко и неохотно.
– Курить будешь, Лита?
– Нет, – от ядовитого кисло-горького привкуса никотина уже першило в горле. Лучше бы попить кто-нибудь предложил. Впрочем, перемена близилась с неумолимостью асфальтоукладчика, и потому невольное самоистязание бездельем на школьной площадке возможно было без опасений прервать походом в уборную. Леденящая до боли в зубах вода из-под крана – именно то, чего я желала сейчас превыше всего.
«Кроме мира во всём мире, конечно», – добавила я с сарказмом и улыбнулась собственным мыслям.
Ребята приняли гримасу на свой счёт и застрекотали с удвоенным энтузиазмом. При этом они то и дело косились на меня, ища поддержки и одобрения.
«Сколь мало требуется для неокрепшего сознания… Что же, по крайней мере, не скажут потом, что я их совершенно игнорирую».
От сидения на покрышках пятая точка замлела ещё сильнее, чем обычно бывало за партой. Следовало срочно спасать свои булочки!
– Я пошла.
– Эй, Лита, ты куда? Посиди с нами ещё немного!
Сегодня я решила задержаться в школе, вернее, сходить-таки на последний урок, чтобы потом забрать Кати. Обычно я с нетерпением ждала этого дня всю неделю, когда ни у отца, ни у матери не было возможности встретить её. И сейчас, всякий раз поглядывая на часы над доской, на обороте тетради выводила изящный профиль детского личика, столь близкого и дорогого. К счастью, никто не тревожил меня, и за это я безмерно благодарила небеса!
Я почти закончила рисунок, когда долгожданный звонок громогласно возвестил окончание урока. Сдавать самостоятельную работу не стала – математика не мой конёк. У меня вообще были проблемы с этими «коньками»… Класса с пятого, наверное, когда учёба перестала казаться потешной игрой, или годом позже, когда она окончательно осточертела.
«Что с меня взять, когда и взять-то нечего», – я ехидно улыбнулась.
К заветной двери шла перебежками. Детвора шныряла где-то на нижнем ярусе, так и норовя сбить с ног. Коридор полнился шумом и звенящим духом неукротимой детской энергетики.
Она заметила меня в самый последний момент, когда я присела, чтобы принять её в свои объятия. Кати без промедления бросилась на шею, обхватив ручонками с такою силой, что глаза покатились из орбит. Она любила меня, и это, пожалуй, было единственным, что несло утешение и давало силы влачить дальнейшее существование.
– Ты опять курила? – спросила она с укоризной.
– Совсем чуть-чуть, – соврала я, с нежностью поглаживая золотистые локоны. Под её строгим взором глаза мои продолжали лучиться лаской и заботой.
– Ну и будет же тебе, если мама узнает!
– Но ведь ты ей ничего не расскажешь?
Кати презрительно хмыкнула, сделав вид, что обиделась самому факту подобного вопроса.
Я помогла ей одеться, и мы, крепко взявшись за руки, нырнули в сумерки суетливого города, ожившего вечерним часом пик. Шли неспешно, разглядывая огни приевшихся реклам, пёстрые витрины магазинов и вечно озабоченных двуногих. Полной грудью дышали ещё прохладным, но уже каким-то обворожительно-возбуждающим, трепетным весенним воздухом. Читая объявления на стенах и фонарных столбах, знакомые названия улиц, Кати неустанно голубила мой слух переливами детского голоска. Казалось, она знала, что это именно та музыка, которой я всегда безотчётно отдаю предпочтение, и потому не смолкала ни на мгновение. В этот момент я была по-настоящему счастлива!
И только неумолимая конечность нашего короткого путешествия заставила меня пережить один неприятный миг разочарования уже перед самым подъездом. Я даже немного застопорилась… Кати тут же взглянула на меня:
– Что-то случилось, Лита?
– Нет, малышка, всё в порядке.
Но она поняла и без слов. Кати сообразительная девочка.
– Папа с мамой часто ругаются последнее время, да?
– Тебе не стоит переживать об этом. У взрослых такое бывает…
– Думаешь, они разведутся? – вряд ли она до конца понимала суровое значение этого жуткого слова. Скорее, просто услышала где-то от кого-то. Вот только где и от кого?
Я наиграно строго насупила брови, как это делала мать, и нарочито серьёзно сказала:
– Да что ты такое говоришь, деточка? Хорошо, что тебя никто не слышит!
– А то что? – она замерла в предвкушении, легко разгадав мои дальнейшие намерения.
– А то сейчас этот кто-то как схватит тебя!
Кати взвизгнула и помчалась вверх по лестнице. Я бросилась вдогонку.
Мне так и не удалось настигнуть её, поскольку входная дверь оказалась приоткрытой, и она прошмыгнула в квартиру, словно маленький сурок. Незапертая дверь не то, чтобы насторожила, просто прежде на моей памяти такого никогда не случалось. Ещё ничего не подозревая, у меня подспудно засосало под ложечкой. Мы быстро разулись и, пока я вешала куртки, сестрёнка побежала по дому искать родителей.
Я заглянула на кухню. На столе стояла полупорожняя бутылка водки, целая гора окурков в пепельнице колоритно дополняла картину. По дому разносился тяжёлый запах алкогольного и табачного перегара. Я невольно фыркнула и поспешила распахнуть окно.
– Интересно, а что это у нас за праздник сегодня? – презрительно выдавила я, достаточно громко, чтобы было слышно по всей квартире.
– Папа, папа! – раздался перепуганный детский лепет из родительской спальни.
Я опрометью ринулась туда. Здесь царил бардак куда больший, чем в моей комнате. Вещи были разбросаны как после обыска, мебельные ящики опрокинуты. Поперёк кровати бездвижно лежал отец. Я затаила дыхание, чтобы понять дышит ли он.
– Лита, что с папой?
– Ничего страшного, милая, просто папа… очень устал. Иди к себе, малышка.
Кати послушно вышла, лишь у двери задержавшись на мгновение. Я подмигнула ей и легонько коснулась спины.
Всё это было чертовски странно. Отец напился, хотя в принципе никогда не злоупотреблял. Да и вообще сегодня после обеда ему следовало выходить на работу в ночную смену.
«Взрослые… И о чём он думал?»
Только теперь я заметила в руке отца измятую записку. Внезапное озарение холодным потом окатило меня с головы до ног. Сердце сжалось до боли. Мне не надо было знать, что там написано, мозаика происшедшего тут же сложилась в единое целое. Ноги стали ватными и предательски подкосились. Я хотела убежать прочь, но в ужасе только отступила назад, упершись в платяной шкаф. Беспомощно сползая на пол, я старалась сдержать рыдания, чтобы не напугать Кати.
«Как она могла бросить нас?!»
***
– Лита, вставай, чёрт тебя дери, опоздаешь в школу! – в очередной раз послышался из-за двери хриплый баритон отца.
Я взглянула на будильник и невольно застонала. Кому сказать, но и двух часов не прошло с того момента, как голова моя коснулась подушки. Голова, которая сейчас гудела и раскалывалась от изрядного количества спиртного, выпитого накануне. Тело болезненно затекло и теперь ныло, и покалывало вдобавок к усталости и изнеможению. Я опрометчиво потянулась, приступ тошноты тут же подкатил к самому горлу.
«Было здорово, но лучше бы меня там не было!» – кем-то верно подмеченная фраза, которой, как правило, можно охарактеризовать итог всех удачных вечеринок. Сейчас она как нельзя лучше соответствовала и моему безотрадному состоянию.
Сыпля пересохшими губами проклятия, я перекатилась на бок и опасливо приподнялась. Голова закружилась с пущей силой, но деваться было некуда – жажда терзала до невозможности. Я встала, ноги измаяно дрожали. Меня повело в сторону, но в последний момент я всё же успела опереться о тумбочку.
«Так, Лита, соберись! Сейчас от тебя потребуется маленький подвиг: как ни в чём не бывало, выйти и дотащиться до ванной. О боже, наконец-то напиться! Умыться. Потом быстро прошмыгнуть обратно, а дальше… Дальше, впрочем, будет уже проще».
Увы, мой грандиозный план потерпел фиаско ещё в самом своём начале. Возле двери я столкнулась с отцом.
– И в этом ты собралась идти? – оценивающим взглядом он окинул мой вечерний наряд. Понятное дело, у меня и в памяти не ёкнуло переодеться – немного не до того было, честно говоря. Я редко носила слишком уж вызывающие вещи, но последнее время так проще было казаться беспечной. Тем не менее, действительно, в таком виде меня даже на порог школы не пустили бы.
Теперь же оставалось только махнуть рукой и вульгарно пренебречь его словами. Я поплелась по коридору, дёрнула дверь ванной. Поскольку та оказалась запертой, пришлось стоически продолжить свой крестный ход на кухню, где я немедленно жадно присосалась к крану. Живительная влага растекалась по телу, голова закружилась, будто вместо воды я разом выпила всё то, что приговорила прошлой ночью. Пришлось даже присесть.
– И во сколько же ты вчера вернулась?
«Ах, если бы только вчера!»
Отец не унимался, настойчиво расположившись в дверном проёме. Я поняла, что пора ретироваться, иначе головомойки не избежать, а учитывая моё текущее состояние, хуже того мало что вообще сейчас можно было вообразить! Я встала и направилась к выходу, но отец и не думал выпускать меня.
– Сядь, нам надо поговорить.
Пришлось вернуться. Я кое-как расположилась на табурете у окна и уставилась на улицу. Там зачинался новый бессмысленный день, сразу опротивевший мне – уже самим фактом своего презренного рождения. Сонные обыватели как всегда угрюмо спешили по своим делам. Что же, рано или поздно ему придётся последовать за ними – работу никто не отменял, а в школу я могу и ко второму уроку пойти или вообще устроить себе выходной, какая разница…
– Почему ты игнорируешь меня, Лита? Что бы ни случилось, я по-прежнему твой отец!
Я продолжала делать вид, что рассматриваю прохожих.
– Ты думаешь, я не переживаю за тебя? Думаешь, меня не интересует, как у тебя дела в школе, что на душе, чем вообще живёт моя дочь? Поверь, как никогда прежде, отныне мы должны помогать друг другу. Теперь только так! Лита, мне действительно нужна твоя поддержка, а во всём остальном ты можешь рассчитывать на меня. Если мы не будем держаться вместе…
– Если бы не ваши постоянные склоки, всё было бы хорошо! – со злобой выпалила я и обожгла его ненавистническим взглядом. В следующий момент уже готова была пожалеть о своих поспешных речах, невольно и опрометчиво сорвавшихся с уст, однако было уже поздно – слово не воробей.
– Если бы не наши склоки? – на этот раз уже завёлся он. Серьёзно завёлся. – Да что ты вообще понимаешь в этом?!
«Что я понимаю? А что тут понимать?»
Я едва сдержалась, тем не менее, всё же промолчала, только встала и решительно направилась прочь, однако отец опять остановил меня.
– Пусти, – прошипела я, сбрасывая с плеча его тяжёлую руку.
– Я ещё не закончил!
– Зато мне уже надоело слушать! – я рванула вперёд, но он перехватил меня и отшвырнул обратно. Я оступилась и упала на пол, уставившись на отца перепуганными глазами. На какой-то миг показалось, что он тоже испугался…
Я шла по набережной, хмуро глядя себе под ноги. Окружающий мир будто вовсе пропал для меня, исчез, растворился в пелене, застилавшей раскрасневшиеся глаза. И только шум прибоя исподволь изводил неукротимое пламя ненависти в душе. Руки мои всё ещё тряслись, а губы были самозабвенно сжаты. Сжаты до боли. Сжаты, дабы не проронить ни стона едва сдерживаемых рыданий.
«Как он посмел! – левая щека по-прежнему горела. – Выходит, ему можно напиваться едва ли не каждый божий день, а я должна радоваться жизни, ничего не замечая? Неужто не понятно, что я такой же человек, как и все, что у меня тоже сердце не каменное? И если отцу тяжело, то мне тяжелее вдвойне. Он – взрослый мужчина, и не в силах держать себя в руках. Так что же, спрашивается, можно требовать от меня? Почему эти взрослые столь эгоистично считают, что только они могут по-настоящему испытывать боль?»
Я спустилась к самой воде и села на холодную бетонную тумбу. Ветер, пропахший тиной, был здесь куда крепче. Он вмиг растрепал волосы и, минуту спустя, вероломно пробрался под одежду. Я замёрзла, но упрямо не хотела уходить. Короткие суетливые волны настойчиво бились о неприступный камень. Где-то вдалеке за спиной одна за другой проносились машины. На набережной было безлюдно, и потому я полюбила бывать здесь, бывать всё чаще и чаще.