Я всё ещё с садистским наслаждением смаковал эту занозой увязшую в сознании мысль, когда услышал дикий истошный вопль, который адреналином разорвал пугливую мышцу сердца. В глазах потемнело, а мир вокруг покачнулся и в недоумении поплыл всеми цветами радуги.
«Какого черта! – злобно прошипел я и едва не захлебнулся от яростного бешенства, сменившего секундную растерянность. Растерянность – это отвратительное чувство всегда вызывало у меня бурю отрицательных эмоций. – Кто посмел?!»
Взорвавшись чёрным смерчем, я понёсся обратно. Чудом не свернул себе шею на лестнице. Скорее туда! Перемахнул через перила. Туда, туда, где я их оставил. Паршивки нетленные!
У причала я, как и ожидал, обнаружил только одного призрака, но им, на удивление, оказалась Джонника. Она беспомощно развела руками, смущённо и несколько виновато потупилась. При этом полоумная улыбка гримасой продолжала красоваться среди неизвестно откуда проклюнувшихся красивых благородных черт.
Я видел её всего мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы распознать что-то сродни заинтересованности. Такая заинтересованность, будучи редкой, как снег летом, прозрением возникает у пожилых людей, многое повидавших на своём веку, но, наконец, дождавшихся чего-то такого, что можно было бы смело добавить к неизмеримому опыту прожитых лет.
О да! Она буквально пылала этой «заинтересованностью», плохо скрываемой за обыденной маской. Нет, не то спонтанное «здесь и сейчас», которому беззастенчиво предавалась Джонника изо дня в день, дурачась по поводу и без оного, но нечто вроде монументального «здесь и навсегда», дыхания вечности, разбудившего проклюнувшееся из беспамятства существо со столетней историей…
– Убью, нежить! – зло прорычал я, скидывая опостылевшее пальто, полами обвивавшее непослушные ноги и сковывавшее движения.
По песку бежать было чрезвычайно тяжело. Словно во сне, конечности отказывались слушаться меня. Слишком медленно. Хотелось упасть на четвереньки и взвыть от беспомощности, но я обязан был остановить это! Ещё шаг, срывая дыхание… О, если бы я только мог вырваться из оков ставшего обузой тела!
Небо разразилось одиноким раскатом грома.
Когда я оказался на месте, стало очевидно, что уже слишком поздно. Лаура пинала безжизненное тело мужчины и безутешно молила, чтобы тот «ещё немного испугался». Всё то время, что она пребывала в зоне моей видимости, преступница продолжала бессмысленные в отчаянии попытки, то и дело косясь короткими безумными взглядами в мою сторону. Она знала, что я собираюсь сделать. Это было понятно и мне!
Когда я оказался достаточно близко, она безнадежно бросилась в ноги и принялась лепетать нечто невразумительное. Будто ей осталось совсем немного, что человек в плаще, если не пустота его души, стал бы последней каплей для того, чтобы она смогла воспарить, и ещё что-то в том же духе.
– Я тебе покажу «воспарить»! – пролаял я, накинувшись на неё сверху. Она ловко увернулась и показала одно из своих самых страшных обличий. Если бы я не был готов к чему-то в таком духе, к сопротивлению с её стороны, верно, сердце моё уже бы стояло. В прыжке мне удалось достать Лауру и, ловко подобрав под себя, сгрести призрачное тело в охапку. За волосы я оттянул её к дереву, у которого лежал труп мужчины, и прижал затылком к шершавому, почерневшему от времени, стволу.
Лаура молила о пощаде, вырывалась и билась в истерике, и лишь за мгновение до того, как мой взгляд впился в её глаза, она внезапно успокоилась, расслабилась и что-то невнятно пробормотала. Я не расслышал слов, поскольку лицо её золотистыми искрами рассыпалось у меня в руках. Осознание призрака растворилось в пустоте Вселенной, но мне казалось, что я всё ещё вижу её всепрощающую улыбку…
Внезапно сзади налетела Джонника. Она сбила меня с ног и упала на колени перед горстью таящих искр – тем, что осталось от Лауры. В отчаянии она пыталась сгрести их в кучу, но ветер неумолимо забирал огоньки один за одним. Я смотрел, ещё не в полной мере осознавая происходящее, когда Джонника вдруг оказалась совсем рядом. В этот раз я действительно испугался. Страх, как это ни странно, лишь придал сил.
– И ты того же хочешь! – вопил я, в борьбе прижимая её к земле.
Недолго думая, нежить швырнула мне в лицо горсть песка и нанесла сокрушительный удар, начисто лишивший сознания.
Когда я пришёл в себя, она сидела невдалеке под деревом, поджав острые колени к самой груди, и затравлено смотрела куда-то в сторону моря. Она знала, что её черёд следующий – я бы ни за что не простил такой проступок, и, похоже, она уже успела смириться с этим. Впрочем, убегать в любом случае было бесполезно…
Однако на сей раз произошло что-то странное. Апатия накатила тяжёлой волной и прессом сдавила грудь. Я готов был расплакаться, хотя никогда прежде не испытывал по отношению к призракам каких бы то ни было достойных чувств. Потерянность и пустота характеризовали моё нынешнее состояние как нельзя лучше.
Я сел рядом с Джонникой. Она испугано и с нескрываемым отвращением отодвинулась.
– Я не трону тебя, – сказал я сухо, даже как-то бесцветно, и подивился ледяному тону собственного голоса.
– А ведь это был тот самый извращенец, «песчаный маньяк», – с ненавистью выпалила она, сверкнув откровенно недоброжелательным взглядом. Потом, угаснув, через время грустно добавила: – На самом деле Лаура просто хотела, чтобы ты увидел её восхождение, иначе она никогда не решилась бы… Ты понимаешь, ловец, никогда!
– Теперь уже точно, – я по-идиотски хмыкнул, – никогда…
Это словечко комом застряло в горле так, что мне пришлось откашляться. Несомненно, «никогда» – самое страшное слово в лексиконе любого из языков человечества.
– Дурак, всё это было для тебя!
Я постарался сделать вид, что не расслышал. Слишком тяжело и непостижимо это было для понимания.
– Нельзя убивать людей, – почему-то я обязательно хотел, чтобы она услышала меня. – Какими бы плохими они ни были!
– Тогда зачем ты убил Лауру?
– Она не человек – она призрак, и мертва уже не первую сотню лет. Ты это прекрасно знаешь, Джонника!
– Но раньше она была живая, а теперь – нет! – упрямо стояла на своём она, потом бросила стремительный, полный ненависти взгляд на тело маньяка и ожесточённо выпалила: – По сути, ты ничем не лучше его, охотник! Такой же…
– О чём ты, нежить?! Не тебе рассуждать о таких вещах, – сказал грубо и тут же выругался про себя. Вряд ли когда-либо что-то подобное могло прозвучать столь неуместно, наиграно и фальшиво.
Я не винил себя, не корил. Я сделал то, что должен был, что предписано судьбой, предначертанием. Но почему-то в душе моей не было покоя. Проклятое ощущение, будто ступаешь по льду…
Кто знает, быть может, Джонника всё-таки и была в чём-то права. Я поплыл в домыслах. Не раз самому доводилось задумываться над этической стороной того, что я делаю. Увы, чтобы сохранить себя, хоть какое-то самоуважение, приходилось на многое закрывать глаза. Особенно, на то, кто я есть в действительности, и для чего.
Мы долго сидели молча.
– Она мне нравилась, – сдавлено проговорила Джонника.
– Мне тоже…
– Она была такой смешной, – моя призрачная собеседница тяжело ностальгически вздохнула. – И ведь ей оставалось уже совсем чуть-чуть. Почему ты не отпустил её?
В ответ я выпалил какую-то морально-воспитательную тираду. Самому тошно стало. Я готов был возненавидеть себя, но продолжал бормотать совершенно бессмысленные и кощунственные, в принципе, слова. Было противно, но остановиться значило расписаться в собственной неправоте.
– Ты не человек и не нежить! Ты мертвее, чем мы, ловец. Ты – сама смерть! В тебе ничего нет. Ничего!
Я как-то неловко попытался обнять, успокоить её, но она гневно растворилась и переместилась ещё левее.
Я был в растерянности. Я всегда относился к призракам как к побочному продукту жизнедеятельности человечества. Себя же правомерно считал, своего рода, «санитаром леса». Тяжёлая грязная работа, но необходимая как воздух, дабы мир не превратился, в конце концов, в свалку отходов, в преисподнюю. Но проблема в том, что ад уже был здесь, при мне, совсем рядом и только что.
Неужели я ошибался?
Нет, я не мог быть неправ. Я должен был верить в это!
Мы шли витиеватыми улицами пробуждающегося города, грязного, околдованного чарами бессмысленности. Шли молча. Я кутался в пальто, силясь унять внутреннюю дрожь, искал и находил десятки достойных оправданий – и именно за это попрекал себя больше всего.
Кукольный мир, притворное подражание чему-то на небесах, изуродованное человеческой потерянностью. Только многообещающий апокалипсис мог бы скрасить долю этих запущенных переулков.
Именно он меня сегодня, наверное, и настиг, в личных масштабах конечно…
Впервые, как никогда прежде, я осознал, насколько хрупка внутренняя структура сознания. Насколько мало надо, чтобы мир перестал быть таким, каким ощущался ранее. Беспомощный и барахтающийся в болоте собственных эмоций, самобичевания человечишка. Омерзение вызывало ощущение растерянности и безотчётной оторопи.
С сентиментальной болью я понимал явственно, ничто теперь не будет прежним, и молил о том, чтобы всё это оказалось только дурным сном. Чтобы, проснувшись, я снова увидел в предрассветных сумерках нежный точёный профиль Лауры, ощутил аромат её чувств – аромат преданности и сопереживания, какого, несомненно, никто и никогда прежде не дарил мне.
Джонника тоже притихла. Это было так не похоже на неё, невольно можно было заподозрить неладное. Она – создание, которое, словно ветер, казалось, просто не способно жить продолжительными эмоциями, в отличие от меня безутешного. Кто знает, наверное, только это и спасало её от собственного безумия.
Какое-то время спустя, краем глаза я с гротескным облегчением заметил, что она едва сдерживает столь неуместную в сложившейся ситуации ухмылку. Что касается противоречивых чувств, то мы оказались «два сапога пара», ещё неизвестно, чей случай более запущен.
– А ведь я всегда желала ей смерти, – словно пробуя слова на вкус, наконец, произнесла Джонника. – Странно, но теперь, будто что-то потеряла…
Плотину моего сердца тут же прорвало. Я остановил её и резко развернул к себе лицом. О, как же хотелось ощутить глубину глаз призрака! Но я понимал, что это немедленно убьёт её. Речи с неистовой силой полились изнутри как крик души:
– Умоляю тебя, Джонника, никогда не повтори ошибку Лауры. Я не хочу потерять ещё и тебя!
Она растворилась в воздухе, оставив витиеватый узор неторопливо тающей дымки. Прошла сквозь меня, оказавшись за спиной, склонилась над ухом и саркастически промолвила:
– Я – призрак. И это моя природа, ловец!
– Не говори так, – я настойчиво обернулся. – Малыш Эдди…
– Малыш Эдди только и ждёт момента, когда ты будешь достаточно слаб, – с нескрываемой гадливостью выпалила Джонника, окинула меня изучающим взглядом: – Впрочем, как сейчас, поздравляю! Он прикончит тебя и глазом не моргнёт, глупый охотник. Ты знаешь его слишком плохо.
– Даже если и так… – моё сознание рассекла совершенно неожиданная мысль, настолько мне несвойственная, настолько чуждая, что слова нечаянно проронили вовне: – Даже если и так, если я действительно до такой степени безнадёжен, я хочу, чтобы ты убила меня!
Это произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Джонника оторопело посмотрела на меня, а потом… безудержно расхохоталась:
– Это так великодушно, так благородно с твоей стороны, ловец. Всю жизнь и после только об этом и мечтала!
Я почувствовал себя полным идиотом. Казалось, она не уймётся никогда. Что можно было сболтнуть глупее, к тому же перед призраком? Хотелось провалиться сквозь землю. Проклятая нежить!
Вне всяких сомнений что-то не так было с моей головой ныне. Можно, наверное, подхватить безумие от свихнувшегося призрака, точно также как кашель от чахоточного больного. И совершенно без толку корить себя за очередную ересь! Видимо, сегодня мне вообще следовало провести день взаперти, дабы окружающие не пришли к тем же печальным выводам относительно моего психического и умственного состояния, что я сам.
– Прости, я не то имел в виду, – пробурчал я раздражённо.
Она смеялась, откинувшись в воздухе, теперь уже язвительно, беззастенчиво вымещая на мне тонны, неизвестно откуда взявшейся в её лёгкой душе, злобы. Это было так противоестественно для Джонники, но я зарёкся строить предположения, по крайней мере, пока.
– Забудь, – наконец резко отрезал я и только сейчас отметил группу людей у пристани, украдкой глазевших на меня.
Вполне естественно, они не видели призрака, а только полоумного, разрезающего утреннюю тишину несвязными аффективными выкриками. Я как по заученному сделал несколько стремительных шагов в их сторону, и они в смущении поспешно удалились.
Это было так банально и так противно! Пугливые людишки, неужели это о вашей тугой шкуре я пекусь и терзаюсь? С другой стороны, давно стоило прекратить обращать внимание на подобные пустяки. В виду специфики дара мне постоянно приходилось мириться с косыми взглядами окружающих. Глупо, но, видимо, небеса находили в этом какой-то высший смысл.
– Ты, кажется, спешил на работу?
– Верно, спешил… – подтвердил я и подспудно обрадовался сорвавшемуся прошедшему времени. Потом неторопливо расстегнул пальто, в пылающую душу ворвался мокрый морской ветер, и не без удовольствия побрёл в противоположном направлении.
Некоторое время мы бесцельно прогуливались по городу, пока, наконец, очередная витиеватая улочка не вывела на центральную площадь. Только здесь я понял, что раннее пробуждение, как никогда переполненное событиями утро и давешние переживания утомили меня не меньше, чем любого другого, окажись он в моей ситуации. Для ловца духов, в этом смысле, никаких поблажек, щедрых акционных скидок природа, увы, не предусмотрела.
Я испросил разрешения и сел на край лавочки, на которой уже устроилась почтенных лет старушенция. Возможно, это было не самое рациональное решение, поскольку Джонника неотступно кружила рядом. Тем не менее, на тот момент всё это мне было вполне безразлично. Я закрыл глаза и с облегчением отдался неге усталости.
Сознание вернулось лишь тогда, когда старушка неестественно стремительно подскочила со скамьи и быстро посеменила через площадь, то и дело неприязненно оглядываясь на меня.
– Я всего лишь присела рядом, – наиграно смущённо пожала плечами Джонника. Если так оно и было, оставалось только догадываться, что при этом почудилось матроне. – Всего лишь присела… рядом.
Я смотрел на неё мутными безучастными глазами.
– Вру, конечно, но что поделаешь, – в своём фирменном стиле поспешно уточнила она. – Пробудись, воин света, тебе нужно поговорить со мной!
Я отреагировал слабым кивком. У меня не было ни сил, ни желания возмущаться категоричности её тона.
– Можно я коснусь твоей шеи? Говорят, касание призрака бодрит.
Я промолчал, глядя остекленевшим взглядом куда-то вдаль. Было совершенно необходимо, чтобы весь этот мир исчез в небытие на пару-тройку часов, да и потом не сильно донимал своим существованием.
Тем временем Джонника осторожно завела руку за шиворот и легонько притронулась к моему затылку. Волосы на голове моментально встали дыбом, холодный пот прошиб тело. Не знаю, стало ли мне от этого легче, но сердце пустилось в ретивый бег, и спать перехотелось.
Я был просто-таки очарован её леденящей заботой! И потому сразу же набросился с расспросами, дабы моей очаровательной попечительнице не показалось, что одного прикосновения несколько недостаточно.
– Почему я не знал о том, что Лаура почти готова для ухода?
– Она об этом никому не говорила, кроме, наверное, Малыша Эдди. Я чувствовала её силу, но не особо доверяла себе, поскольку всегда боялась Лауру.
Если бы день не располагал к открытиям, для меня подобное вполне могло стать откровением. С другой стороны, как бы парадоксально это ни звучало, но сейчас я был склонен всецело доверять Джоннике.
– Почему же тогда ты оставалась с нами?
– Лаура боялась меня не меньше, а, быть может, даже больше. Я всегда таяла в лучах её страха.
– Это звучит бессмысленно.
– Хочешь, чтобы тебе не поверили, – скажи правду.
– Хочешь, чтобы поверили, – соври, так что ли? Я многого не знал о вас… – непроизвольно это прозвучало как сожаление, как «и не узнаю», хотя изначально я намеревался придать словам другой оттенок.
– Слишком многого! – в какой-то момент мне показалось, что Джонника вдруг рассердилась. – И прекрати, в конце концов, корчить из себя пострадавшего – глупо винить мир в собственной безответственности. Да и ни к чему это теперь, поздно! Если тебя это утешит, Лаура никогда не была ангелочком, таким, каким ты её всегда считал… хотел считать. Как ты думаешь, откуда у неё взялось столько сил?
– Мне казалось, она всегда была рядом, – дезориентировано промямлил я, опасливо не решаясь предаваться домыслам.