Краткая история Речи Посполитой и рода Домановичей Дзиковицких

2. ПРАВОСЛАВИЕ, КАТОЛИЦИЗМ И УНИЯ. (1586—1634 годы)

Речь Посполитую можно назвать

«республикой дворян»…

Виолетта Березина.

Двумя самыми массовыми сословиями у поляков были малограмотная шляхта и крестьяне-«хлопы». Сословную границу между ними проще всего определить так: «хлопы» – это люди, освобождённые от военной службы и обложенные налогами; шляхта, напротив, – подданные, освобождённые от налогов и обязанные королю военной службой. Разница между хлопами и шляхтой была, по сути, невелика: подавляющее большинство шляхты составляла так называемая застенковая шляхта. Её представители обитали в крошечных хуторах («застенках»), сами пахали землю вместе с крестьянами, поскольку всё их шляхетское достояние зачастую заключалось в дедовской сабле да «польском гоноре». Мелкая польская шляхта, по сути, составляла то же самое военное сословие, что и казаки польской «украины», ничем от них, по большому счёту, не отличаясь.

И чем меньше у мелкой и средней шляхты было материальных возможностей реализовать свои амбиции в настоящем, тем более значимым было для неё самоутвердиться, опираясь на благородство происхождения. Поэтому умножение славы предков, сохранение чести рода и семьи становились не только благим пожеланием, не только оценивались позитивно с этической точки зрения, но и вменялись в обязанность шляхтичу как долг «истинного сармата» по отношению к Родине. «Кому дано, – писал современник, – что он по рождению шляхтичем стал, усердно о том стараться должен, чтобы этой драгоценности не утратил и привилегии этой не оскорбил» («Литовская метрика. Переписи войска Литовского»). И многие шляхтичи, действительно, с большой охотой шли на всякие военные действия, стремясь сохранить и приумножить воинскую славу рода, к которому они принадлежали.

После смерти короля Батория в Речи Посполитой возобновилась острая борьба различных магнатских группировок. Ян Замойский отклонил предложение об избрании его королём, хотя имел большие шансы быть избранным. За престол ожесточённо боролись две партии: сторонники воеводы Зборовского стояли за избрание в короли брата императора Священной Римской империи Рудольфа – эрцгерцога Максимилиана, про которого в Речи Посполитой ходили слухи, что его хотят избрать в цари московские бояре после смерти Фёдора Ивановича; сторонники канцлера Яна Замойского хотели видеть на престоле сына шведского короля Юхана III Вазы и Екатерины Ягеллонки (сестры бывшего польского короля Сигизмунда II Августа) королевича Сигизмунда. Будущий руководитель рокоша против Сигизмунда III магнат Миколай Зебжидовский в период бескоролевья был на стороне Яна Замойского и поддерживал Сигизмунда III.

«Обе враждующие стороны расположились двумя отдельными военными станами на левом берегу Вислы под Варшавой. А на правом берегу реки был лагерь 3-й партии, литовской, которая своим избранником выставила царя Фёдора Ивановича. Московское правительство было весьма озабочено возможностью избрания королевича Сигизмунда, который должен был наследовать после смерти Юхана III и шведский престол, соединив, таким образом, в своём лице обоих врагов России – Речь Посполитую и Швецию. Чтобы избежать этого, в Варшаву на избирательный Cейм было отправлено большое посольство во главе с боярином С. Годуновым, князем Ф. Троекуровым и дьяком В. Щелкаловым, которые должны были заявить, что в случае избрания на польский престол Фёдора Ивановича Литва и Польша будут пользоваться полным внутренним самоуправлением и, кроме того, Москва выплатит все долги, сделанные Стефаном Баторием во время подготовки к новой войне с Россией.

Русское посольство встретило в Варшаве самый радушный приём со стороны многочисленных сторонников русско-польско-литовского сближения, но крупной его ошибкой было то, что оно не привезло с собой денег. Радные паны прямо высказали послам своё недоумение по этому поводу. Но и без денег московская партия была очень сильна не только у литовцев, но и среди поляков, многие из которых высоко оценили поступок царя Фёдора Ивановича, отпустившего всех польских и литовских пленных без выкупа, и уже тогда осознавали выгоды объединения двух родственных славянских государств. Однако на собрании вельмож – «в рыцарском коле», когда дело коснулось уже конкретных условий, которые должен был выполнить русский царь, чтобы взойти на престол Польско-Литовского государства, дело застопорилось» (Богуславский В. В.). Поляки выдвинули требования, неприемлемые для московитов. Литовские вельможи ещё некоторое время настаивали на избрании Фёдора Ивановича, но вскоре и они отступились.

Строй православной церкви в Руси, подвластной Польше, был в печальном положении. Высшие духовные сановники, происходя из знатных родов, вместо того, чтобы, согласно православным обычаям, проходить лестницу монашеских чинов, получали свои должности не по испытанию, а по связям. Архиереи и архимандриты управляли церковными имениями со всеми привилегиями суда и власти светских панов своего времени, держали у себя вооружённые отряды, по обычаю светских владетелей в случае ссор с соседями позволяли себе буйные наезды, а в домашнем быту вели образ жизни, совсем не подобающий их сану. Низшее духовенство находилось в крайнем унижении. Приходские священники терпели и от владык, и от светских панов. Владыки обращались с ними грубо, надменно, обременяли налогами в свою пользу, наказывали тюремным заключением и побоями. Светский владелец села назначал в нём такого священника, какого ему было угодно, и этот священник ничем не отличался от хлопа по отношению к владельцу. При таком состоянии духовенства понятно, что простой народ жил своей древней языческой жизнью, сохраняя языческие воззрения и верования, отправляя по прадедовским обычаям языческие празднества и не имея ни малейшего понятия о сущности христианства.

Тем временем борьба между родами Замойских и Зборовских продолжалась, но, в конце концов, примас Польши провозгласил королём 20-летнего Сигизмунда, а съезд выборщиков в Вислице подтвердил это избрание. Шведский король Юхан III, прилагавший также усилия к избранию его сына польским королём, считал его победу на выборах и своей победой. Сигизмунд, оставаясь наследником шведского престола, в будущем должен был объединить Речь Посполитую и Швецию в одно государство. Итак, 12 декабря 1586 года, через месяц после смерти предыдущего короля, в Польше на 85 лет воцарилась старшая ветвь шведской династии Ваза.

В XVI веке, несмотря на многие войны, Речь Посполитая занимала одно из почётнейших мест в христианском мире, славилась учёными мужами и воинами. При вступлении Сигизмунда III на престол в стране насчитывалось 16 миллионов жителей. Для сравнения – в соседнем Великом княжестве Московском проживало не более 14 миллионов человек. Имея под своим скипетром такую страну, новый король ставил перед собой далеко идущие планы, собираясь играть важную роль в европейской политике.

Канцлер Замойский торжествовал и строил обширные планы о том, как совместными усилиями Польша и Швеция сокрушат Москву, завершив дело, начатое Стефаном Баторием. Однако канцлер переоценил способности нового короля. Сигизмунд III Ваза оказался крайне ограниченным в умственном отношении человеком, всецело преданным папе римскому, и при этом весьма высокомерным и вероломным. Уже скоро Замойский почувствовал самую чёрную неблагодарность со стороны короля, избранного только благодаря усилиям канцлера. Тут же нашлись люди, которые стали нашёптывать Сигизмунду III Ваза, что старый вельможа затмевает его личность, и тот стал выказывать своему канцлеру столь явное пренебрежение, что Замойский даже вынужден был удалиться от всех дел в своё имение. На дворце Замойского в Замостье красовалась надпись: «Польша – звезда шляхетства и свободы». Здесь бывший канцлер предавался исключительно трудам в области наук и искусства, литературы и поэзии, чем немало способствовал дальнейшему распространению в Речи Посполитой идей гуманизма. С удалением канцлера от двора в оппозицию к королю перешёл и сторонник Замойского – Миколай Зебжидовский, которому ещё предстояло в будущем немало попортить нервы королю Сигизмунду.

«Принцип свободы вероисповедания имел особое значение для Речи Посполитой – и не только ввиду присоединения населённых „схизматиками“ украинских земель, но и по причине бурного развития тут протестантства. Этот принцип провозглашали преемники Сигизмунда-Августа – Генрих Валуа, Стефан Баторий, Сигизмунд III» («История Украины: новый взгляд»). Обострение социальных противоречий во второй половине XVI века способствовало дальнейшему развитию реформационного движения в Литве, охватившего более широкие слои населения. Оно проникло и в среду простых горожан. Но католическая церковь не собиралась сдаваться. С помощью Ордена иезуитов она взяла в свои руки школьное дело и печать в Литве. «В стране разворачивалась деятельность иезуитов, которые направляли усилия на борьбу с реформацией. Параллельно они активно отстаивали идею церковной унии. Ей, в частности, была посвящена работа иезуитского проповедника Петра Скарги „Про единство Церкви Божией“ (1577), адресованная князю Василию-Константину Острожскому. На него, как и на других современников, она оказала заметное влияние» («История Украины: новый взгляд»). Отсутствие социальной базы для широкого реформационного движения в среде крестьянства и горожан позволило католической церкви уже к концу XVI века свести на нет влияние реформаторских идей на территории Речи Посполитой.

Несмотря на объединение Польши и Литвы, литовская шляхта ещё долгое время сохраняла стремление к государственной обособленности Великого княжества Литовского от Короны. Канцлер Великого княжества Лев Сапега стал инициатором создания важнейшего правового документа в Европе – третьего Статута Великого княжества Литовского, в котором нашла отражение его широкая эрудиция, государственно-правовая мудрость, позволявшая Сапеге находить компромисс между различными социально-политическими силами, группами и личностями. Когда на престол Речи Посполитой избирался новый король Сигизмунд из семейства Ваза, литовские представители в начале 1588 года выдвинули своё условие: он должен утвердить новый Литовский Статут, в котором провозглашалась фактическая независимость Литвы от поляков. 28 января 1588 года король утвердил этот важный для литвинов документ и поручил подканцлеру Льву Сапеге издать его. Этот свод законов Великого княжества Литовского оставался затем в силе даже после падения самого государства

Статут стал, по сути, новой концепцией независимого литовского государства, гарантируя экономический, политический и культурный суверенитет страны, но в то же время усилил политическую зависимость Литвы от Польши как военного союзника. В предисловии к Статуту, написанному Сапегой, подчёркивается основная цель нового свода законов – создание подлинного правового государства, где бы гарантировалась защита прав всех жителей Великого княжества. Сапега полагал терпимость основой единства общества и залогом справедливой социальной организации. В основе концепции Сапеги – обоснование шляхетско-демократической структуры общества и, в то же время, защита всех слоёв населения, в том числе крестьянства. Чрезвычайно прогрессивными для того времени были такие принципы Статута, как презумпция невиновности и веротерпимость. В то же время Литовский статут окончательно закрепил крепостное право панов над их подданными и зафиксировал право шляхты следить за вероисповеданием своих крестьян.

В том же 1588 году Статут вышел из печати. Но Лев Сапега сознательно отпечатал кодекс на русском (литвинском) языке, объяснив это тем, что польский язык не может отразить все слова и выражения, которые существуют в Литве. По ІІІ Статуту оговаривалось, что нести службу и выполнять долг перед державой должен каждый землевладелец, в том числе представители шляхты и духовенства, кроме выпускников Виленской иезуитской коллегии. При этом быть солдатом посполитого рушения считалось большей честью, чем служить в рядах наёмных отрядов. По инициативе шляхты на сеймиках избирались поветовые хоругви. Их формирование происходило по такому же принципу, как и устройство государственной роты. Командовали поветовыми хоругвями ротмистры. Эту должность обычно предлагали профессиональным военным, которые отличились в боевых сражениях и имели награды. Но основную часть боеспособного войска княжества составляли наёмные солдаты.

В том же 1588 году Великое княжество Литовское испытало страшный удар от навалившегося голода и сопутствовавшей ему моровой язвы, которые вместе унесли множество человеческих жизней, выкосив значительную часть населения литвинских городов и деревень.

Влияние протестантов в Литве стало заметно снижаться. Знать Великого княжества Литовского стала в массовом порядке возвращаться в католическую веру. Такому переходу способствовали умелая деятельность иезуитов, покровительство им со стороны королей, сближение литовской и польской знати, война с Московским государством и давление со стороны Османской империи, которые укрепляли патриотические чувства литовской шляхты. Борьба с московитами и турками рассматривалась как своеобразный крестовый поход, направленный на защиту западно-христианского мира от варваров-иноверцев.

В 1588 году канцлер Литвы Лев Сапега также перешёл в католичество, но при этом он продолжал отстаивать принципы веротерпимости. По этой причине во времена канцлерства Сапеги в Великом княжестве Литовском начала осуществляться идея унии между православной и католической церковью, в результате чего, однако, не произошло слияние двух христианских религий в одну, а возникло новое религиозное направление.

На территории Великого княжества Литовского успеху католической пропаганды способствовали беспорядки, которые в то время господствовали в жизни православной церкви. Исходя из существования практики «подания» (то есть раздачи церковных должностей светскими лицами, в ведении которых они находились), церковные должности нередко рассматривались лишь как источник доходов. Те же, кто получал их в погоне за «достатком мирским» и «властительством», часто не только не являли собой образец христианских достоинств, но и не придерживались наиэлементарнейших моральных норм – были, по выражению современника, не святителями, а «сквернителями». В этих условиях на защиту авторитета православия выступили городские организации – братства, которые создавались при приходских церквях. Энергичное вмешательство патриархии в дела местной церкви и явная поддержка Константинополем братского движения вызывали недовольство верхушки духовенства. Уния гарантировала им полное освобождение из «неволи константинопольских патриархов», и потому идея перехода под верховенство римского папы начала постепенно овладевать умами православных владык. Инициатива в этом деле принадлежала владыке Гедеону Балабану, которого на съезде в Белзе поддержали луцкий, турово-пинский и холмский епископы, письменно засвидетельствовавшие свою приверженность унии (1590). Их намерения были одобрены Сигизмундом III. Объединительная идея была резко осуждена в послании Василия-Константина Острожского, в котором он призывал к решительному отпору действиям владык, которые стремились к унии.

Ни в это время, ни в последующее, в развитии Великого княжества Литовского национальный фактор не играл ведущей роли по сравнению с религиозным и социальным. Главным для людей был не ответ на вопрос: «Кто ты – русский, литвин или поляк?», а проблемы иного порядка: «Кто ты – православный или католик? Шляхтич, чернец или быдло?». Именно это определяло мозаику конфликтов и специфику взаимоотношений.

В это время на том земельном наделе, что принадлежал Харитону Богдановичу Домановичу Диковицкому, проживали не только его сын и внуки, но уже и семьи внуков, у которых стали появляться на свет правнуки Харитона Богдановича Домановича Диковицкого. Не правда ли, довольно странно видеть такую длинную конструкцию фамилии? Это было характерной особенностью в Польше, а через неё порой и Литвы. Такие «дополнительные» фамилии назывались придомками. Из-за наличия в фамилиях «придомков» фамилии обрастали двойными, а то и тройными названиями. Итак, у старшего внука Харитона Богдановича – Савы – появились сыновья Иван, Роман и Димитр. Неизвестно, кто, где и как добывал средства на содержание своих семей, но совершенно ясно, что один земельный надел уже не мог прокормить всё разросшееся семейство. Скорее всего, что было в обычае небогатой шляхты того времени, Диковицкие «Дома Харитоновичей», кроме собственного труда на своей земле и эксплуатации небольшого числа подданных, группировались вокруг какого-либо из могущественных местных магнатов, составляя в мирное время его многочисленную шляхетную дворню, а в случае военных действий или вооружённых стычек с другими магнатами – его собственную феодальную армию. За это они получали некоторые материальные «благодарности».

В 1580-х годах город Пинск, практически полностью построенный из дерева, пережил сильный пожар и был почти уничтожен. 15 июня 1589 года король Сигизмунд III подтвердил данное ранее городу магдебургское право, поскольку прежняя грамота об этом также погибла в огне. В 1592 году Сигизмундом вновь были подтверждены полученные ранее городом Пинском особые права. К этому году Сава Феодорович Доманович Диковицкий был уже не только женат, но и имел трёх сыновей – Ивана, Романа и Димитра.

В начале 1590-х годов, в разгар религиозно-идеологических баталий, проходивших в Речи Посполитой между сторонниками католичества и православия, на небольшом наделе земли, доставшемся Феодору Харитоновичу от отца Харитона Богдановича Домановича Диковицкого, проживали уже не только дети Феодора Харитоновича, но и стали появляться его внуки. У одного только старшего сына Савы родилось трое сыновей – Иван, Роман и третий Димитр. Поскольку празднование дня святого Димитрия Солунского приходилось на 25 октября по православному календарю, можно предположить, что третий сын Савы появился на свет именно в этот день. Но с определением года рождения несколько труднее, но произошло это не позже 1592 года. И крещён ребёнок был, как и его старшие братья Иван и Роман, по православному обряду. Вся многочисленная семья, включавшая, кроме братьев и сестёр, родителей и дядьёв с семьями, ещё и деда Феодора Харитоновича и даже прадеда Харитона Богдановича, ютилась на скромном клочке земли, принадлежавшем прадеду в селении Диковичи. Для того, чтобы добывать средства к существованию, Домановичи Диковицкие из размножившегося «Дома Харитоновичей» должны были предлагать свои воинские услуги какому-либо из магнатов, которые набирали из обедневшей шляхты собственные воинские отряды.

Несмотря на оскудение, в семьях шляхты неплохое по тем временам образование было далеко не исключением. И не только среди заможной, но и даже мелкой. Так что, вполне вероятно, все три брата, хоть и проживали в маленьком селе, не остались без Божьей милости и были достаточно образованными для своего времени людьми.

В 1592 году, после смерти отца, Сигизмунд официально был объявлен королём Швеции. При помощи части шведских феодалов ему удалось на время подчинить себе страну. Он пытался одновременно быть монархом двух крупных государств – Швеции и Польши. Но и объективные, и субъективные обстоятельства не благоприятствовали этому плану. Внешнеполитические интересы Польши и Швеции находились в резком противоречии, оба государства ко времени воцарения Сигизмунда уже 30 лет боролись за обладание Ливонией. Сгладить это противоречие, объединить две столь различных державы было практически невозможно. Временно овладев шведским престолом, Сигизмунд III уже в том же 1592 году потерял его и вовлёк Речь Посполитую в войну со Швецией.

«Когда король, задержанный польскими делами, в 1593 году наконец приехал в Швецию, здесь уже произошли серьёзные перемены. До приезда короля в Упсале состоялся церковный собор, на котором были отменены церковные мероприятия Юхана III, сближавшие шведскую церковь с католицизмом, и было официально принято так называемое аугсбургское вероисповедание, то есть полностью восстановлено ортодоксальное лютеранское вероучение» (Кан А. С. и др.). Но всецело находясь под влиянием иезуитов во главе с П. Скаргой, Сигизмунд III окончательно перешёл на сторону Габсбургов, с которыми его связывали и родственные отношения (его жена Констанция была сестрой эрцгерцога Фердинанда Штирийского). Таким образом, Сигизмунд лишился поддержки морских государств – Франции, Англии, Голландии, и, как союзник Австрии, вызвал войну Речи Посполитой с Турцией.

«В Польше господствовал дух своеволия. Законы действовали слабо, и вместо того, чтобы прибегать к их защите, люди, чувствовавшие за собой силу, сами расправлялись со своими соперниками. Знатные паны держали у себя вооружённые отряды из шляхты; наезды на имения и дворы были обычным делом. Паны самовольно вмешивались даже в дела соседних государств. Удальцы всякого рода составляли шайки, так называемые „своевольные купы“, и производили разные бесчинства» (Костомаров Н. И.).

Но в это время в южной Руси усилились казаки, особенно после ряда удачных походов в Крым и Молдавию. Свои боевые услуги казаки предлагали за надлежащее вознаграждение и императору германскому против турок, и своему польскому правительству против Москвы и Крыма, и Москве и Крыму против своего польского правительства. Ранние казацкие восстания против Речи Посполитой носили чисто социальный, демократический характер без всякого религиозно-национального оттенка. Они, конечно, зачинались в Запорожье. Но в первом из них даже вождь был чужой, из враждебной казакам среды, изменивший своему отечеству и сословию, замотавшийся шляхтич из Подляхии Крыштоф Косинский. Он пристроился к Запорожью, с отрядом запорожцев нанялся на королевскую службу и в 1593 году из-за того, что наёмникам вовремя не уплатили жалованья, набрал запорожцев и принялся разорять и жечь украинские города, местечки, усадьбы шляхты и панов, особенно богатейших на Украине землевладельцев, князей Острожских. Князь Константин Острожский побил его, взял в плен, простил его с запорожскими товарищами и заставил их присягнуть на обязательстве смирно сидеть у себя за порогами. Но месяца через два Косинский поднял новое восстание, присягнул на подданство московскому царю, осадил город Черкасы, задумав вырезать всех его обывателей со старостой города, тем самым князем Вишневецким, который выпросил ему пощаду у князя Острожского, и, наконец, сложил голову в бою с этим старостой (Ключевский В. О.) под этими самыми Черкасами.

Преемником ему в достоинстве гетмана был избран Григорий Лобода. «Тогда, кроме казаков, состоявших под начальством гетмана Лободы, явилось другое казацкое ополчение, своевольное, под начальством Северина Наливайко. Наливайко питал закоренелую ненависть к панству вследствие того, что пан Калиновский в местечке Гусятине отнял у Наливайкова отца хутор и самого хозяина так отколотил, что тот умер от побоев. Наливайко задумал продолжать дело Косинского в такое время, когда епископы собирались подчинить русскую церковь папе. Наливайко начал с Волыни и его восстание на этот раз получило несколько религиозный оттенок. Он нападал на имения епископов и мирян, благоприятствовавших унии, взял Луцк, где злоба казаков обратилась на сторонников и слуг епископа Терлецкого, повернул в Белую Русь, овладел Слуцком, где запасся оружием, взял Могилёв, который был тогда сожжён самими жителями, захватил в Пинске ризницу Терлецкого и достал важные пергаментные документы с подписями духовных и светских лиц, соглашавшихся на унию» (Костомаров Н. И.).

Самуил Маскевич, имевший поместья в Новогрудском, Пинском и Слонимском поветах, вспоминал: «В 1594 году в Литве явился Наливайко, казак запорожский, и наделал там много бед. С ним было несколько тысяч человек, к которым присоединились все негодяи для своеволия. Поветы выслали против него свои войска. Ротмистрам, состоявшим на жалованье, велено также выступить» («Сказания современников о Димитрии Самозванце»). В 1594 году на подавление восстания Наливайко был направлен литовский гетман Ян-Кароль Ходкевич.

Зимой 1595—1596 годов продолжавший свою войну против панов и сторонников церковной унии Наливайко соединился с казацким гетманом Лободой и восстание начало принимать угрожающий размер. Король выслал против казаков в помощь Ходкевичу гетмана Жолкевского. Война с бунтовщиками упорно продолжалась до конца мая 1596 года. Казаки, теснимые польскими войсками, перешли на левый берег Днепра и были осаждёны близ города Лубны. Наливайко убил гетмана Лободу и сам стал гетманом. Затем и он был низвергнут и выдан полякам.

«Для польской шляхты XVI столетия „золотой век“ был связан с прошлым её Родины и совпадал с древними временами. Однако уже вскоре времена „золотого века“ были сдвинуты на XVI век. В XVI веке в польской общественной мысли формируется представление о совершенстве Речи Посполитой; этот век, ещё не закончившийся, был назван „золотым“. Так он воспринимался, и таковым, вероятно, был в действительности, но лишь для одного сословия, для элиты общества – шляхты. Мифологизация столь недавней истории произошла потому, что именно на рубеже XVI и XVII веков ситуация в Польше изменилась. На памяти одного поколения произошёл переход от мирного труда, благополучия и свободы к веку войн, раздоров, безудержного обогащения одних и обнищания других» (Лескинен М. В.).

Развернувшаяся в Швеции острая междоусобица из-за права на трон затянулась до конца 90-х годов XVI века и кончилась поражением Сигизмунда. Во главе управления Швецией встал дядя Сигизмунда, младший сын Густава Вазы, герцог Карл, опиравшийся на поддержку среднего и мелкого дворянства и бюргерства и умелой демагогией приобретший поддержку крестьян. Он был в 1594 году официально признан правителем государства.

Москва внимательно и с беспокойством следила за событиями в Речи Посполитой, опасаясь за саму себя. Для большей безопасности было решено значительно укрепить важный стратегический пункт – город Смоленск. Летом 1596 года по велению царя Феодора Ивановича городовой мастер Феодор Савельев Конь начал строить крепостную стену, которая позже стала называться Смоленским кремлём. Возведение этой стены стало государственным делом, денег на строительство не жалели, хотя казна была не слишком полной.

В 1596 году официальная столица Речи Посполитой была перенесена из Кракова в Варшаву. В конце XVI века Пинск оказался в эпицентре религиозной борьбы. Одним из главных организаторов Брестской церковной унии был богатый пинский шляхтич Кирилл Терлецкий (? – 1607). Унию поддержал и пинский православный епископ Леонтий Пельчицкий (? – 1595). Однако пинские священнослужители и мещане в большинстве своём не поддержали унию. Это можно объяснить сильным влиянием здесь главных православных центров Великого княжества Литовского – Киева и Вильно. Не случайно все пинские князья – Олельковичи и Ярославичи – похоронены в Киево-Печёрской Лавре. Заключительный акт принятия церковной унии в Речи Посполитой должен был произойти на Соборе в Берестье (Брест), назначенном на 6 октября 1596 года. После неудачных попыток договориться обе стороны прокляли одна другую. Так уния глубоко расколола тогдашнее общество вместо того, чтобы, по словам универсала Сигизмунда, «сберечь и укрепить» Речь Посполитую. Униатская часть Брестского собора утвердила акт объединения церквей и создания греко-католической церкви, которая подчинялась папе римскому. Были признаны основные догматы католической церкви, одновременно церковные обряды оставались православными, а церковно-славянский язык – языком богослужения. Униатское духовенство, как и католическое, освобождалось от уплаты налогов, униатская шляхта наравне с католической могла претендовать на государственные должности. Кроме того, униатским епископам было обещано место в сенате. Летоисчисление после принятия Литвой унии стало вестись только по новому, Григорианскому календарю. Наступление католической и униатской церквей влекло за собой отход части прежде православного населения Великого княжества Литовского от традиционной веры. Особенно этот отход был значительным среди шляхты, стремившейся приобщиться к «польскому образу жизни». По социальному составу верующих униатская церковь на протяжении всего периода своего существования была «массовой» церковью: привилегированные сословия составляли незначительную часть «паствы».

В момент подписания унии в 1596 году архимандритом Лещинского монастыря был выдающийся просветитель и непримиримый защитник православия Елисей Плетенецкий. Представители от Пинска – архимандрит Елисей, мещанин Иван Васильевич Медзянко, от Пинского повета – шляхтич Дионисий Слобудский – были активными участниками православного Брестского собора. И хотя греко-католикам были переданы пинские церкви и Лещинский монастырь, православные не смирились. И судя по виденным автором документам и свидетельствам, довольно сильные позиции православие сохраняло в одной из ветвей прежних Домановичей – в фамилии Качановских. Но в других ветвях прежних Домановичей дело обстояло иначе. После 1596 года, когда Феодору Харитоновичу было что-то около 50 лет, он, как и другие Домановичи, ставшие Диковицкими, перешёл в греко-католическую веру, став униатом.

«Введение церковной Унии было началом великого переворота в умственной и общественной жизни южной и западной Руси. Униатское нововведение пользовалось особенною любовью и покровительством короля Сигизмунда; поддерживать его горячо принялись и иезуиты, захватившие в Польше воспитание и через то овладевшие всемогущею польскою аристократией – а потому было вполне естественно, что униатская сторона тотчас же взяла верх над православною. План римско-католической пропаганды состоял главным образом в том, чтобы отвратить от древней веры и обратить в католичество русский высший класс, так как в Польше единственно высший класс представлял собою силу. Орудием для этого должны были служить школы или коллегии, которые одни за другими заводились иезуитами на Руси» (Костомаров Н. И.). В целом на землях Великого княжества Литовского уния распространялась успешнее, чем на отошедших ранее к Польше «украинных землях» Киевщины, Подолии, Брацлавщины и Волыни, где распространению униатства воспротивились запорожские казаки. Антиуниатские настроения в большей мере были сильны в восточных областях Литвы, но порой проявлялись и на западе – в Слуцке, Вильно и Пинске. Ответом властей стали репрессии: православных стали лишать храмов, исключать из магистратов и изгонять из ремесленных цехов.