Простившись с каждым, пожилой чародей надел шляпу, поправил шарф и покинул имение, возвращаясь к своей спокойной жизни.
Под вечер все собрались в столовой. Без Эрехтея стало тоскливей. Он не был душой компании, но сейчас его присутствия ощутимо недостаёт. К тому же безнадёжная атмосфера вокруг давит на всех.
– Вот вы все уедите, а я тут один в этих хоромах останусь, – помрачнел Кормак. От этого у Павла душа заболела, остальные так же помрачнели.
Утром следующего дня все направились в восточное крыло третьего этажа. Это крыло не нуждается в капитальном ремонте, а только в косметическом. В прошлом здесь располагались хозяйские спальни. Комнату, в которой лежали останки призрака, взрослые очистили уже давно, теперь там абсолютно пусто.
Соломон открыл дверь в очередную комнату. Комната не пуста, но заброшена, всё покрыто толстым слоем пыли. Мальчик вошёл последним.
– Кто здесь жил? Кхе, кхе! – закашлял Оклус. – Всюду одни куклы.
– Из одежды здесь только детские платья, – открыв шкаф, сказал Соломон.
– Наверно здесь младшая дочь жила, – помрачнел лепрекон.
– Точно она, – засопел Кормак. – Это её комната. Игривая видать была девчушка – игрушек, вон, несколько ящиков.
Взрослые занялись уборкой. Мальчик, блуждая по комнате, заметил на стене одну выделяющуюся деталь, на которую взрослые даже не смотрят. Их привыкшие к подобным вещам глаза уже не замечают чего-то столь прозаичного.
– А что это за след на обоях? – спросил Паша. Все обернулись. Он в последнее время немногословен, так что на каждое его слово есть реакция.
– Здесь что-то висело, – подойдя к нему, объяснил Кормак и потёр нос, – картина, скорее всего. Эта стена на солнечной стороне, видать со временем обои выцвели, ну, а под картиной нет, так пятно и образовалось.
Соломон вдруг с подозрением вонзил взгляд в это пятно. Задумчивый, серьёзный, он подошёл к стене коснулся пальцами пятна. Отец смотрит на стену с некой ненавистью в глазах, словно видит в ней давнего врага.
– Кормак вы с Оклусом ничего соразмерного этому пятну не видели? – холодным тоном спросил он.
– Нет.
– А где бы прежние жильцы могли хранить нечто подобное?
– Где угодно, имение немаленькое. Но если это при живых хозяевах убирали, то наверно подвал, хотя я там был и ничего там такого не видел разве что шкафы, но они по размеру не подходят, и на стену их не повесишь. Чердак пуст, под лестницей тоже ничего нет, куда ещё тогда?
– Эрехтей сказал, что призрак боялась места неподалёку, – взволнованно пробубнил Соломон. – За приделами дома. Так, из построек там гараж, но там абсолютно пусто… хм, конюшен нет. Может погреб?
– Кто картины в погребе хранит? – буркнул Оклус.
– Идём! – Соломон спешно покинул комнату.
Остальные переглянулись, пожали плечами и послушно пошли следом. Следуя за ведьмаком, покинули темноту имения, наскочили прямо под угрюмый серо-стальной небосвод, кожей ощутив неприятное прикосновение холода. Под пугающие крики птиц Соломон обошёл дом, приблизился к крохотному зданию, магией открыл старый замок, и с жутким скрипом распахнув древнюю дубовую дверь, нырнул вниз по лестнице. Они за ним во мрак под землю.
Спустились в самый низ, оказавшись в объятья подвальной стужи. Подземный погреб оказывается немаленький, одни только потолки метра три в высоту. За многочисленными стеллажами видны тёмные проходы в другие комнаты. Лепрекон поспешил смахнуть с бутылок многовековую пыль и ознакомиться с их возрастом. Кормак и Павел в смятении наблюдают за ведьмаком, который разыскивая что-то, мечется по погребу. Вдруг Соломон свернул за поворотом. Все бегом за ним.
Зашли в соседнюю комнату – небольшое скудно-освещённое помещение, единственный источник света это маленькое окно под потолком. Здесь нет вина, на двух больших стеллажах напротив входа теснятся консервы, заплесневелые сырные головы; на полу корзины, пустые мешки и прочее. Соломон на миг застыл у входа, с ошарашенным видом воззрился на большое зеркало в противоположном углу, а затем резко двинулся к нему.
– Зеркало? – удивился Оклус, подойдя к Соломону. – Уж больно тонкое, не по раме сделано, ещё и шатается.
– Осторожней оно очень хрупкое, – нахмурился ведьмак, осматривая зеркальную поверхность. – Оно истощено.
– Ну, может, ты нам объяснишь, что происходит? – поинтересовался Кормак стоя рядом с Павлом в дверном проёме.
– Сам не уверен. Только догадки, – Соломон провёл пальцами по раме.
Расхаживая по комнате, Оклус начал осматривать полки, вскрывать корзины и бочки на полу. Скоро он обнаружил, что почти все корзины и бочки пусты, между ними он нашёл мышиные кости, которые немедля показал ведьмаку. После этого лепрекон направился к стеллажам.
– Странно как-то: на этом стеллаже в углу все запасы сгнили нетронутыми, а на другом даже крошек не осталось. Следов грызунов нет.
Соломон обернулся, подошёл к стеллажам осмотрел каждую полку и вдруг уставился на торчащую между стеллажами длинную фанеру, очевидно, когда-то кем-то воткнутую просто так. На секунду он перевёл взгляд на зеркало, а затем снова на фанеру.
– Оклус вскрой и осмотри консервные банки, что стоят со стороны зеркала.
– А что на них смотреть? Отсюда вижу неоткрытые они, – он взял одну из банок. – Ой, уж больно лёгкая. Хм, странно… Соломон она пуста!
Ведьмак, открывший такую же банку, взятую со стеллажа за фанерой, демонстративно показал всем испортившееся содержимое.
– Ничего не понимаю, – поразился Оклус, – что это значит? Почему тут пусто, а там нет? В жизни таких фокусов не видел.
– Потому что из-за фанеры второй стеллаж не отражается в зеркале, – ответил Соломон. – По этой же причине здесь нет мышей и крыс.
Ведьмак подлетел к зеркалу, осторожно с опаской коснулся его.
– Этого я и боялся. Кормак нужна вода, ванна… нет лучше бассейн.
– А-а, ладно наколдуем чего-нибудь, – растерялся оборотень.
– Нужно вынести зеркало в дом, только осторожно, оно может сломаться под собственным весом. Расчистите дорогу, а я его вынесу.
Все подчинились. Таким обеспокоенным Соломона они ещё не видели. Убрали с дороги всё, что может помешать, даже отодвинули тяжёлые стеллажи, расчистив пространство для маневрирования.
Тем временем ведьмак магией поднял зеркало в воздух, материализовал тёмно-зелёное непроглядное полотнище и накрыл им зеркальную поверхность. Покрыв зеркало магией со всех сторон для большей устойчивости и безопасности, он начал медленно и осторожно транспортировать его внутрь имения. Действует Соломон предельно внимательно, без резких и лишних движений. Остальные только бегают рядом, каждый прибывает в полной растерянности, каждый не понимает, зачем всё это, но отчего-то все боятся за сохранность зеркального полотна. Соломон хранит молчание, словно не слышит их вопросов.
– А теперь что? – спросил мальчик, когда зеркало опустилось на голый пол в холле, буквально в нескольких метрах от ступенек.
– Нужна книга. Как же называется тот раздел?.. Не отвлекайте меня, дайте подумать, – Соломон приложил пальцы ко лбу. – Вспомнил!
Книга, сверкнув, появилась в руке Соломона и сама раскрылась на нужной странице. Беглый взгляд ведьмака промчался по строкам. Все молчат затаив дыхание. Напряжение витает в воздухе. Кормак то и дело открывает и закрывает рот в безмолвном слоге, явно хочет что-то спросить, но не решается. Оклус сдвинул брови, скрестил руки на груди, в явной попытке понять смысл происходящего. Взволнованному общей атмосферой мальчику остается только помалкивать.
– Сначала нужна вода, – объявил Соломон. Спустя миг едва уловимые движения его пальцев сложились в формулу. Магия ведьмака обернулась большим, но невысоким барьером цилиндрической формы. Барьер, который использовал Павел, был непроницаем снаружи, но проницаем изнутри – здесь всё наоборот.
– Куа'ларда Гурмавир! – громом по холлу прокатился голос Кормака, и вода из воздуха стала медленно наполнять барьер. Барьер наполнился сантиметров на тридцать, утопив зеркало. Соломон подошёл к нему, ступил в воду и уверенным тоном начал читать длинное заклинание. Остальные встревожено, с замиранием сердца ловят каждое его слово. Соломон закончил формулу, широко расставив ноги по ширине зеркала, наклонился, стремительным движением погрузил руку глубоко в воду. Медальон со звездой выпрыгнул из-под рубашки, радостно поблёскивая полировкой в тусклом свете. Ведьмак замер, рука его остановилась. Всего лишь секунда промедления и он потянул руку обратно.
Как и все остальные Павел с приоткрытым от удивления ртом смотрит на медленно выныривающую из воды руку Соломона. Спустя миг глаза его полезли на лоб, сердце заколотилось в груди – чьи-то старческие сморщенные пальцы немощным хватом держатся за руку Соломона. Продолжая неспешно тянуть руку назад, ведьмак нагнулся, свободной рукой обхватил чьё-то тело и поднял на руки. Маленькая, сморщенная, скрючившаяся старушка в лохмотьях задрожала в его руках. Настолько худого человека Павел ещё не видел – буквально кожа да кости. Её невероятно несчастные глаза заслезились, зажмурились даже от тусклого света.
– Она истощенна, – сказал Соломон. – Кормак, возьми её и найди ей кровать.
Потрясённый оборотень сразу принял старушку на руки. Ведьмак пулей вылетел из дома и вдруг исчез за воротами, оставив их в замешательстве. Все в очередной раз переглянулись. Старушка захрипела. Кормак испугался, побежал на второй этаж, мигом отыскал ей комнату с кроватью. Спустя минут пять Соломон вернулся вместе с невысокой женщиной средних лет, ни тратя, ни секунды, поспешил вместе с ней к старушке. Оклус признал в ней лучшего врача в ковенанте Ворона – Луизу. Павел вспомнил, что это имя фигурировало в бумагах Соломона.
Юный ведьмак, оборотень и лепрекон простояли в коридоре с полчаса, безмолвно прислушиваясь к происходящему за дверью. Наконец дверь открылось, Соломон вышел к ним, не нарушая молчания, жестом велел идти следом. Спустились в гостиную. Ведьмак устало развалился в кресле, снял очки, начал массировать переносицу. Кормак тихонько сел напротив, замер в ожидании.
– Соломон эта бабуля, та о ком я думаю? – стоя у камина серьёзным тоном спросил Оклус. Кормак взволнованно посмотрел на лепрекона, затем на ведьмака.
– Не знаю, – Соломон надел очки, безучастно уставился на огонь в камине. – Узнаем, если она выживет.
– А как ты догадался про зеркало? – в полголоса спросил Кормак.
– После истории с призраком я иногда думал об этом. Перебирал в голове различные варианты, а когда увидел сегодня отпечаток на стене – так меня и осенило. Когда я был ребёнком, Корвин рассказывал мне про подобные случаи, вот я и подумал: «а вдруг»?
– И что теперь? – спросил Кормак, сжав пальцами подлокотник дивана.
– Ждать. Луиза ей займётся, от нас уже ничего не зависит.
Кормак захотел что-то сказать, но смолчал и задумался. Мальчик спустя пару минут затишья сел на диван и под треск огня в камине вместе со всеми погрузился в тревожное ожидание. Все потрясены этой историей, все пытаются её осознать.
Время тянется, взрослые периодически не выдерживают ожидания и поочередно начинают мерить гостиную шагами или упираются пустым взглядом в пейзаж за окном. Оклус не сумев усидеть на месте, вышел из гостиной, через десять минут вернулся с напитками. Взрослые чуть ли не залпом выпили по бокалу вина. Мальчик не спешит допивать своё какао. Он не понимает, что происходит, но спрашивать не собирается. Общая тревога поселилась и в нём. Он и рад бы уйти в библиотеку, взяться за книгу, но вряд ли так он обретёт душевный покой.
Прошло уже два безмолвных часа. Соломон за это время не проронил ни слова, всё сидит, наклонившись в кресле, покуривает трубку. Вдруг он оживился, поднял взгляд к потолку, вскочил с места, вышел вон. Кормак Оклус и Паша как по команде устремились за ним. Вышли в холл, увидели спускающуюся по ступенькам Луизу. Соломон, глядя на неё, остановился на месте в ожидании её вердикта.
– Её состояние стабилизировалось, – заявила женщина, спустившись к ним. – Боюсь, мне придётся остаться здесь на день, возможно на два. Пока рано что-то загадывать, но полагаю, что надежда есть.
Все разом выдохнули, Соломон расслабился, устало потёр лоб.
Но Луиза осталась на целых три дня, большую часть суток она проводила у постели пациентки, которая всё время спит. Лишь когда здоровье старушки окрепло, Луиза отпросилась домой к своей семье, перед этим подробно объяснив Соломону дальнейший курс лечения.
После этого прошло ещё три дня. Старушка продолжает спать. Каждые несколько часов Соломон проверяет её состояние и вводит лекарства. Все уже поуспокоились, стали понемногу возвращаться к обычному укладу. Сегодня Павел устроился читать на ступеньках в холле: после полудня из-за туч на целый час чуть выглянуло солнце, что приподняло ему настроение. Слабые солнечные лучи настигли его на лестничной площадке между первым и вторым этажом. Он так залюбовался этим зрелищем, что просто сел на ступеньки (на которых однажды отдыхал после битвы с призраком) в свете лучей открыл книгу и начал читать.
«Павел, – зазвучал голос Соломона в его голове, – пожалуйста, возьми на столике у подножья лестницы белую коробку и принеси её мне».
Мальчик выполнил просьбу. Отца он нашёл у постели больной старушки.
– Спасибо, – тихо поблагодарил Соломон, протянув руку за коробкой. Ведьмак аккуратно извлёк из левой руки старушки внутривенный катетер, быстро протёр ранку спиртом и сразу согнул ей руку в локте. – Будь любезен, подержи её руку согнутой несколько минут, – попросил отец. Паша откликнулся на призыв.
Соломон начал ставить новый катетер, но уже в вену на правой руке.
– Нельзя долго вводить лекарство в одну вену, – объяснил ведьмак, прочитав немой вопрос в его глазах.
Соломон ввёл лекарство, убрал использованный шприц.
– Прости, что привёз тебя сюда, – понурив голову, вдруг сказал отец, – прости, что из-за меня ты столкнулся с призраком, прости, что тебе приходиться жить в этом особняке и прости, что в последнее время я мало уделяю тебе времени, отчего тебе приходиться переживать всё это в одиночку.
От неожиданности Павел не сразу собрался с мыслями.
– Ты не виноват. И я не один, – спокойным тоном молвил он.
Отец подошёл к нему, опустился на корточки, прижал к себе.
– Прости меня, – прошептал Соломон. – Сейчас непростые времена, я не могу тебе всё объяснить. Но обещаю однажды всё наладиться, помнишь, что я сказал тебе когда-то? Однажды тучи неизбежно рассеются и солнечные лучи…
– Вновь согреют тебя и прогонят печаль, – закончил за отца Павел. Он запомнил эти слова и не забывал никогда. Отец и сын улыбнулись друг другу, и мальчику стало чуточку легче на душе.
– Я сейчас должен заняться другими делами, не возражаешь, если я оставлю тебя? Через минуту можешь отпустить её руку, только осторожно.
Паша кивнул пару раз. Ведьмак улыбнулся и вышел. От скуки мальчик окинул взглядом комнату. Он присутствовал при её ремонте, успел насмотреться на эти новые обои с цветочным орнаментом, на новые полы и новые большие окна.
Внезапно почувствовал на себе чужой взгляд, посмотрел в ответ – старушка лежит с открытыми глазами, безмолвно смотрит на него. Она вдруг моргнула, захрипела, с явным намереньем заговорить, но очевидно она ещё слишком слаба. Он зарядил кольцо, сконцентрировался, мысленно произнёс имя отца.
Ведьмак возник рядом раньше, чем он успел сообразить. Соломон сразу всё понял, шагнул к женщине, опустился на корточки рядом с кроватью. Он ничего ей не сказал, но глаза старушки внезапно расширились от удивления.
«Телепатия» – догадался Павел.
Спустя пару минут она вновь уснула, крепко и сладко. Но на следующее утро снова пришла в себя. Ведьмак помог ей сесть. Она покорно выпила эликсир, что он принёс, а после, слабо улыбаясь, повернула голову к окну. Мальчик вместе с Кормаком и Оклусом наблюдает за ней стоя за порогом.
– Ева? – обратился к ней Соломон. – Так вас зовут?
Она повернулась, её слезливый взгляд наполниться смыслом.
– Я уже очень давно не слышала этого имени, – прохрипела она. – Хотя надеялась снова его услышать – однажды. Но надежда давно меня покинула. Моя мама выбрала это имя, когда была беременна мной. Простите, мне ещё не вериться что я здесь, а не там. Мой голос такой – старческий, не привыкну. Благодарю вас, за то, что вы спасли меня. Когда я увидела вас в погребе, едва не лишилась рассудка, испугалась что вы уйдёте, но вы не ушли. Я не знаю, как могу вас отблагодарить.
Соломон смолчал.
– Какой сейчас год? Хочу знать, сколько я пробыла там.
– Вы пробыли там более ста лет, – осторожно ответил ведьмак.
Она тяжело вздохнула, задрожала, лицо её грусти не отражает, но подавленный голос уже говорит о многом:
– Сто лет? – обречённо вымолвила она. Она не удивлена, но едва уловимая тень надежды в её глазах исчезла. – Долго. Пожалуй, с моей стороны будет глупо задавать очевидные вопросы, но мои родители, моя сестра они уже?.. Поняла, можете не говорить, вижу по глазам. Прошу простите меня, но если позволите, я ещё немного посплю. Я не спала более ста лет.
– Отдыхайте, – Соломон встал со стула и вместе со всеми ушёл в коридор.
Все четверо мужчин спустились вниз.
– Сума сойти! – выплеснул из себя Кормак, едва переступив через порог гостиной. – Ева, младшая дочь Коула Макграта! Как же это случилось?
– Скоро узнаем, а сейчас пусть отдохнёт, – сказал Соломон. – Кризис миновал, она идёт на поправку, сейчас это важно.
Ева проспала больше суток, очнувшись, она захотела встать с постели и с помощью Кормака даже сделала несколько шагов по комнате. Передвигается она тяжело, по её словам тело будто окаменело. С этой минуты их жизнь закрутилась вокруг неё. Оклус кормит её с ложечки, Кормак помогает ей с передвижением, а Соломон лечит её. Павел стал её частым собеседником и чаще остальных сидит с ней. После столетнего заточения она не выносит одиночества, и каждый раз сражаясь со смущением, упрашивает их не оставлять её одну:
– Простите мне мою неблагодарность, простите, что докучаю вам, но я не хочу больше быть одна. Я рада, что наконец-то могу говорить, дышать и двигаться.
Никто не отказывает ей, никто не жалуется. Она мягкая, добрая, общительная и наивная. А к её любопытству нетрудно привыкнуть. Она вежлива в общении, чем располагает к себе, и найти для неё время совсем нетрудно.
От такой заботы здоровье Евы стало стремительно крепнуть. Она начала самостоятельно передвигаться по комнате и теперь может сама выходить в туалет, а улыбка ныне не покидает её лица, даже во сне. Она много говорит, но больше слушает. Листает книги о живописи, разглядывает картинки. Они взяли за правило не напоминать ей о прошлом, дабы не навредить её душевному здоровью.
И вот сегодня утром Кормак на руках принёс её в столовую. Ева с большим удовольствием съела приготовленный Оклусом завтрак. Порции у неё были небольшие: Соломон сказал, что желудок с непривычки может не принять большого объёма пищи. Но её восторгу не было придела.
Когда завтрак закончился, её вернули в спальню, где она послушно выпила данное ей лекарство. Паша устроился на стуле возле шкафа. Кормак встал у окна по ту сторону кровати. Лепрекон и ведьмак сидят на стульях у постели больной.
– Соломон вы волшебник да? – благодарно улыбаясь, спросила старушка.
– Да, – не замедлил с ответом ведьмак.
– Чего только в мире не бывает, – она повернула голову, взглянула в окно.
– Как вы оказались в том зеркале? – неожиданно спросил Соломон.
Кормак Павел и Оклус устремили испуганные взгляды на неё и застыли в ожидании её реакции. Ева вдохнула, взбодрилась, посмотрела на Соломона.
– Я там оказалась из-за своей детской глупости. Простите, трудно объяснить то, что я сама не понимаю. Не сосчитать сколько раз за эту вечность в своих воспоминаниях я возвращалась к той ночи.
– Вас запер в зеркале человек?
– Нет. Это чудовище точно не было человеком.
– Значит, это был дух. Как это случилось?
– Дайте подумать, – она неосознанно разгладила руками одеяло и спустя время ответила: – Будучи ещё ребёнком, я однажды стала слышать по ночам приятную мелодию за окном, простая мелодия похожая на музыкальную шкатулку. Пару раз я порывалась подойти и посмотреть, откуда же эти звуки, но почему-то было страшно подходить к окну. Родители мне не верили, говорили, что это просто сон или мои фантазии. Вы не представляете, как меня это возмутило. Я считала себя уже достаточно взрослой и не терпела такого отношения. И вот в очередной раз ночью я из принципа на метр приблизилась к окну и спросила: «кто здесь?».
– И услышали ответ?
– Он не представился, но изрядно меня напугал. Спросил моё имя. Но я не ответила. Тогда он положил на подоконник ракушки, старую куклу и неживую птичку. Увидев его чёрную руку, я испугалась, думала, умру от страха. Тогда он взял и оживил птицу, та запорхала по комнате. Я обрадовалась и подошла к окну. Я его не видела, только слышала. Он спросил, понравился мне фокус? Я сказала да. Он вновь спросил моё имя, но в этот раз не получив ответа, он укорил меня за невежливость. И я постыдилась и назвалась, – Ева сокрушённо покачала головой.
Павел удивился её откровенности. Наверно ей самой очень хочется рассказать, о том, что произошло с ней. Она провела в заточении сотню лет и теперь рада хоть с кем-то поделиться своей трагедией. Ева положила пальцы на воротник своей сорочки, слёзы ручьями потекли из её глаз. Сквозь горький плач прорвались слова:
– Следующее, что я помню, это то, как я смотрю на свою комнату со стороны. Мне показалось, что передо мной возникло зеркало, что я смотрю на отражение моей комнаты, но вот только я не могла обернуться. Моё поле зрение было ограниченно. Я с ужасом наблюдала, как это страшное создание через окно проникло в мою комнату, как оно открыло дверь и вышло в коридор.
– Вы ему мешали. Из-за Фломпо он не мог добраться до обитателей дома.
– Простите, вы сказали Фломпо?
– Это дух, маленьких озорник, который защищал вас, пока вы были маленькой. Он любит детский смех. Но вряд ли вы его видели.
– Нет, не видела. Но если вы так говорите, то я вам верю. Говорите, любит детский смех? Я была весёлым ребёнком, пока не уехала моя страшная сестра. Тоска по ней была велика, и я перестала смеяться. Она души во мне не чаяла, с первого дня моей жизни была со мной неразлучна, но потом она уехала. В какой-то момент, уже оказавшись там, внутри зеркала, я стала чувствовать её присутствие. Будто она была рядом. Но совсем недавно это чувство исчезло.
Догадавшись, о чём она говорит, Павел помрачнел, спешно отвёл взгляд.
– Как зеркало оказалось в погребе? – спросил Соломон.
– Сначала его просто убрали по приказу моей мамы. Первые месяцы я бессильно наблюдала за моей спальней и за моей убитой горем мамой, которая приходила ко мне, садилась на мою кроватку и, обняв мою тряпичную куклу, ревела часы напролёт. Иногда папа приходил к ней и тоже горевал, клялся, что найдёт меня. Даже сейчас я отчётливо помню, как папа стоял перед мамой на коленях, а она обнимала его. Вместе с прислугой они обыскали весь дом, лес и округу – это всё я узнала с их слов. Ужас в том, что всё это время я была рядом, наблюдала за ними, пыталась даже кричать, но у меня не было голоса, не было тела. «Вот же я мамочка, я здесь, спасите меня». Хуже всего было, когда она подходила к зеркалу и смотрела прямо на меня, но в упор не видела.
Все молчат, бессильно наблюдают, как слёзы стекают по морщинистому лицу, но вместе с этими слезами на свет выходит и её боль.
– Этот дух объявлялся после этого? – спросил Оклус.
– То чудище? Да. Оно появлялось перед зеркалом не раз. Я умоляла его выпустить меня, но оно не реагировало. А потом появились и другие. Они что-то делали с обитателями дома, они делали им плохо.
– Питались их духовной силой, вытягивали из них жизнь, – хмуро буркнул взволнованный Кормак.
– А почему ваша мать велела убрать зеркало? – вдруг спросил Павел.
Ева взглянула на него страдальческим взглядом и горько улыбнулась. Паше стало стыдно за столь жестокий вопрос.
– Ей было плохо. Я слышала, у неё случился «нервный срыв». После этого она не приходила в мою спальню несколько недель. Но однажды она пришла вместе со служанками. Они стали убирать мои игрушки и вещи в шкафы и в ящики. Она стояла у окна, бледная и измученная, смотрела за всем этим. Потом одна из служанок спросила, что делать с моим зеркалом, накрыть ли его? Мама посмотрела на меня. Её глаза были как неживые, как стекло, – слова Евы захлебнулись в слезах.
Соломон наклонился, взял её за руку. Она крепко за него ухватилась.
– Она сказала что-то вроде: «унесите куда-нибудь с глаз долой».
– И они унесли вас в погреб? – ужаснулся Оклус.
– Нет. В другую комнату… накрыли простынёй, а потом спустя месяц, может больше, меня перенесли в погреб. Наш старый водитель и садовник спрятали меня там. Водитель сказал: «здесь его хотя бы не разобьют. Разбить зеркало к большей беде, для этой семьи уже хватит бед». Так я и оказалась в том погребе. Со временем я научилась воздействовать на то, что отражалось в зеркале, но не могла ничего передвинуть. Так я вытаскивала мясо из банок, сыр, даже муку, а потом, – Ева густо покраснела, опустила взгляд вниз, – а потом начала есть мышей и крыс.
Оклус выпрямился, почесал затылок.
– Вы голодали? – поинтересовался он.
– Очень, но почему-то я не могла умереть от голода. Я не чувствовала своего тела, но испытывала и голод, и жажду, и непереносимую усталость.
Ева избавилась от слёз, шмыгнула носом.
– Поверить не могу, что я разговариваю с другими людьми, что я рассказываю им про себя. Одиночество страшная мука. Простите, если моё поведение кажется вам странным. Я и сейчас не могу осознать всё это. Эта сотня лет показалась мне вечностью. И теперь мне нужно научиться жить сначала. Хотя я уже древняя старушка. Все кого я знала, уже почили, а я осталась одна.
– Это, – взволнованно начал Кормак, – может, вы помните кухарку, что у вас работала, молодая такая, темноволосая, у неё сестра была маленькая совсем? Вы кажется, с ней даже играли когда-то. Она часто у вас на кухне крутилась.
– Кажется да, – оживилась старушка, обернувшись вполоборота, – да, я помню её. А вы её знаете?
– Знаю, – повеселел Кормак. – Младшая девочка моей бабушкой была. Сестру её старшую я почти не помню, она уже очень старой была, когда я на свет появился. А это, хотите я вам её фотографии покажу?!
Старушка постепенно тоже повеселела, её влажные глаза заблестели.
– Мы вас оставим. Вам двоим, есть о чём поговорить, – сказал Соломон и, встав со стула, жестом руки позвал Павла за собой. Оклус сам направился к выходу.
Соломон пошёл в свой кабинет, а лепрекон и мальчик пошли на кухню. Оклус готовит, мальчик думает, пытается представить, что сейчас чувствует Ева. Все кого она знала и любила, давно мертвы, её дом уже не тот, что прежде и живут в нём совсем чужие люди. Можно не сомневаться, что в детстве она фантазировала, какой будет её взрослая жизнь. Мечтала о путешествиях, как и большинство девочек, играла в дочки-матери мечтая выйти замуж и завести детей. Но этого уже никогда не будет. Её современники уже отошли в мир иной, оставив после себя внуков и правнуков, а она состарилась, наблюдая одно и то же целых сто лет. Жизнь уже прожита, но ни ею. И теперь она вынуждена мириться с этой несправедливостью.
Вечером Еве очень захотелось посмотреть, что стало с её домом, и вместе с Кормаком она отправилась на небольшую прогулку. Стоило ей зайти в свою бывшую спальню, как ей вдруг стало плохо. Ей дали успокоительное средство, уложили спать. Через пару дней Ева впервые вышла на улицу. Вдыхая тяжёлый воздух, она провела безрадостным взглядом по округе, и лишь после минуты раздумий опираясь на руку Кормака, отважилась спуститься по ступенькам во двор. Прошла метров двадцать, села на скамейку и плотнее закуталась в куртку.
Паша вместе с Соломоном стоит на крыльце. Кормак подошёл к ним.
– Ей же недолго осталось, да? – с тяжестью в голосе тихо спросил он.
Павел вздрогнул, в испуге взглянул на Кормака, затем на отца.
– Увы, но да, – мрачно ответил Соломон. – Она долго пробыла внутри зеркала. После такого даже молодой организм долго бы не протянул, а ей уже более ста лет. Зеркало продлило ей жизнь из-за близости источника, но не сделало её бессмертной.
– Я так и знал. Ох, по-другому и не бывает. Слушай Соломон, а можно она здесь останется? Когда печать наложим, может это место и впрямь расцветёт. Пусть она хоть насладиться красотой из детства. Да и семья её здесь покоиться.
– Конечно да, – с мрачной улыбкой ответил ведьмак.
***
– Что тебя тревожит? – спросил Соломон, сев рядом с ним в библиотеке.
У Павла нет желания говорить о своих переживаниях, но в последние дни он только молчал. Сейчас они одни и атмосфера для разговора как раз подходящая.
– Соломон ты так и не рассказал мне о том, что это за источник такой, – тихим голосом проговорил Павел. – Я почувствовал его, когда начал трансгрессировать… почувствовал того от кого эта сила исходит.
– От тебя ничего не утаишь, – Соломон посуровел, поставил книгу на полку. – Это останки ведьмака. Он был из «обращённых» ведьмаков. Будучи чародеем, он заключил сделку с тёмными силами и по их милости стал ведьмаком. Но как это обычно бывает, в отличие от «прирождённых» и «наследников» такой ведьмак быстро угасает, не имея никаких способностей по противодействию Тёмному. Его душа попала в руки зла, а тело и разум перешло во владение Тёмного. Этим он впустил зло в наш мир. Иные ведьмаки его почуяли, нашли и сразу казнили, однако полностью уничтожить его останки уже не смогли. Именно от его костей исходит эта духовная энергия – неиссякаемый источник. Печать блокируют его зло, и как фильтр понемногу выпускает энергию наружу. Однако как ты и сам знаешь, печать дала трещину стараниями Духов-Разорителей. Скоро мы восстановим печать и наложим поверх новую ещё более сильную.
– Ты прежде не рассказывал про «обращённых».
– Разве? Наверно упустил это, – вдохнул Соломон. – Ведьмаки во все времена были навязчивой идеей для чародеев и простолюдинов. Они не ведали, чего желали, но желали страстно и бездумно. Прирождённые как ты и сам знаешь, от рождения могут противостоять тьме, что окутывает их душу. Наследники получают это проклятье от другого ведьмака, но должны соответствовать необходимым требованиям иначе закончат, так же как и этот.
Соломон потёр рукой мелкую щетину на подбородке, которую он согласно его угрозам уже третий день собирается сбрить.
– Но были и те, кто находил лазейки: они призывали тёмные силы и, предлагая свою душу, совершали отвратительные ритуалы, по завершению которых становились ведьмаками. За всю историю Круга было выявлено только четырнадцать подобных ведьмаков, и каждый заканчивал плохо. Их выявляли и истребляли на ранних стадиях, например семеро были найдены и убиты сразу после ритуала. Таких ведьмаков нельзя назвать полноценными ведьмаками, ибо эта сила быстро их уничтожала. Даже их внешний вид уже не был человеческим. Такое иногда происходит и с прирождёнными ведьмаками, но этот процесс всегда контролируемый, осознанный и является последствием злоупотребления тёмной магией. Источник – этот ведьмак, имя которого не дошло до наших дней – его постигла та же участь. У него недоставало духовной энергии, чтобы сдержать Тёмного и его воля была слаба, потому Тёмный быстро подавил и захватил его.