– Фильм Коммунист смотрел? А, парень?
– Смотрел конечно, любимое кино деда. Он всегда меня рядом усаживает, когда смотрит по телевизору этот фильм.
– Помнишь, как он один остался, когда дрова на паровозе закончились, и он один взялся лес валить, рубить деревья для паровозной топки? А все ждали лесорубов, пережидали чего-то. Вот так и ты сейчас один останешься, пока все остальные отдыхают и набираются сил, чтобы закончить работу. Должен хоть один человек продолжать дело! Иначе-кирдык, гибель для всех. Это момент очень тонкий, психологический, понимаешь? Жаль, многие этого не знают или не понимают. И это хоть в армейке, хоть на гражданке! Ты же пойдёшь в армию? Если хоть один человек продолжает выполнять задание, остальные соберутся с силами, соберут всю волю в кулак, и закончат начатое. Ты меня понимаешь, парень?
– Понимаю, Константин. Жаль не знаю вашего отчества. Я продолжаю работу. Буду таскать эти ящики столько-сколько надо.
– А у меня нет отчества я- выродок из-под цыгана!
Все разом заржали и настроение у Алекса улучшилось. Он остался один, начал уставать. Уже было далеко за полночь. Слышалось только, как шлепаются ящики, укладываемые Алексом в ряды. Постепенно к нему стали присоединяться остальные члены бригады, отдохнувшие, покемарившие, набравшиеся сил. Под утро всё было закончено. Фура ушла и все улеглись отдыхать. Через пару дней Алекс случайно услышал, нехотя подслушал разговор Марии Михайловны с бригадиром.
– Что-то Зойка к нам зачастила, глаз положила на нашего юношу? Ты ему Коля объясни, чтоб не рыпался, не его это поля ягода. Да ещё приключений на свою задницу поймает. Видал, какие хахали за нею ухлестывают?
– Мария Михайловна, сегодня же зайдём в пивняк всей бригадой после работы и каждый выскажется по этому вопросу. Постараемся убедить его не делать глупостей. Могут ведь запросто и на перо поставить!
– Ты давай мне с этой феней блатной завязывай! На перо! А ты на что? Проведи беседу вместе с Костей среди этих урок, объясните им, что к чему. В общем, впрягитесь за него, пацан он правильный, сам видишь.
– Да вижу, Михайловна, всё будет тип-топ.
– Давай, иди работай, бригадир.
Он отпрянул в темноту за штабеля ящиков, никто его не увидел. Так, спокойно, ровная мушка, плавный спуск. История принимает необычный поворот, он ещё не участвовал в поножовщине. Как это-человека резать? Позже, изучая линейный ножевой бой, не для широкой публики, потом круговой, в армии, для разведдиверсионных подразделений спецназначения, вспомнил эту ситуацию, казавшуюся ему дикой, какой-то киношной. А гораздо позднее, полноценно изучив ножевой бой, привезённый из далёкой экзотической страны бойцами 101-й школы, вспомнил все свои юношеские сомнения и переживания в тот момент. Он уже повзрослел и поножовщина стала всего-навсего инструментом для выполнения боевой задачи. И вспомнив завод Молния, улыбнувшись тогда тем своим, подростковым и по-детски наивным мыслям, отстегнув кнопку на ножнах (такую смешную, как на противогазной сумке от ПМГ), продолжил выполнять задание.
А тогда, стоя за ящиками, он понимал, он надеялся, что бригада его не бросит и не оставит одного против уркаганов (бывших зеков), работающих в соседнем цеху. После работы всей бригадой, что было не часто, отправились в пивняк. Не в тот, обеденный, а в пивнушку находящуюся в соседнем с ДК Коммуна здании. Пивняк этот занимал весь первый этаж старинного двухэтажного особняка, там стояли разливные автоматы. Надо было вставить поллитровую кружку и бросить 20 копеечную монету. Пивняк отличался от загона рядом с заводом, был чище и как-то цивилизованней, что ли. Публика была посимпатичнее, чем в загоне. Всем взяли по две кружки без ерша. Пили молча, как на поминках.
Первым начал бригадир Николай. Он высказался в том духе, что не стоит Алексу подбивать клинья к Зойке, не того полета птица. Его поддержал Константин. Многозначительно посмотрев на Алекса, сказал. Лучше синица в руках, чем утка под кроватью. Продолжил разговор Театрал. Баб много и все они свободные. Ну, или временно занятые. Дерзай. Далее внес свою лепту Шнырь. Типа, ништяк баба, да всё красное-западло, а она-вожак комсомольский, красная с ног до головы. Последним подвел итог пенсионер. Его слова звучали как приговор. В первую очередь думай не о себе, а об окружающих тебя людях. О них-в первую очередь! И во всех непонятках виноватым считай только себя! Не виновным, а именно-виноватым. Пойми разницу! И если ты оказался в глупой ситуации, ты сам и виноват в этом.
Все эти слова и высказывания Алекс отложил в своем мозгу, буквально делал зарубки в памяти. И взял их для себя, как Руководство по жизни. И со временем понял разницу. Как же в дальнейшей, во взрослой жизни ему всё это пригодилось. Низкий поклон всем этим людям! А тогда они объяснили ему очевидное, казавшееся ему невероятным. Он всё выслушал, допил вторую кружку и заверил всех, всю бригаду, что возьмется за ум и сделает правильный выбор. На том и разошлись.
На следующий день во время обеда, точнее перед его началом, когда обычно ходили попить пивка всем кагалом, Николай отказался идти. У них с Константином есть дела и они потом подойдут. Ну потом, так потом. Когда вернулись из загона, не дождавшись двух своих соратников, разложили нехитрый скарб и принялись за обед. И тут на склад вошли, практически влетели Коля с Костей. Коля бросился к раковине и подставил разбитые руки под струю холодной воды. Костя как-то вяло присел на диван. Его левое предплечье было замотано какой-то тряпкой, из-под которой капала кровь. Он зажимал эту тряпку правой рукой.
–Бегом тряпки искать и затирать кровь, что к нам с улицы ведёт! Бегом, я сказал!
Все вскочили и бросились искать тряпки.
–Пока мусора к нам не притопали, всю кровь затереть, бегом!
Николай выглядел злым и возбуждённым. Все капли были затерты внутри и на улице до соседнего цеха. Исполнители вернулись на склад и застыли в ожидании следующих приказаний. Рядом с Костей и Николаем стояла Мария Михайловна.
– Врачихе я позвонила, сейчас придёт зашивать тебя Константин, и тебе Коля руки обработает. Она обо всем молчать будет, я ей помогла на работу к нам устроиться, брать нигде не хотели. Из-за ампул, с которыми она влипла и последующего. Так что у вас там у вас вышло?
– Твари. Какие же твари. Пришли поговорить, тему обсудить, а эти педерасты в драку полезли. Пришлось их угомонить. Потом этот, как его, мелкий говнюк, с малолетки недавно откинувшийся, заточку вытащил и на Костю попёр. За ним другие. Откуда только взяли всё это? Где ты так махаться научился, Константин?
– Кто не был тот будет, кто был не забудет! Но всё-таки меня второй зацепил шабером, не углядел я.
– Это не второй, это третий был, второго ты уделал. А когда Седой вошёл, ты малость расслабился. Вот этот третий сбоку и прыгнул. Я думал-хана тебе, не успеваю достать, дотянуться до него. А ты молоток! Предплечье под удар подставил и вырубил гадёныша. Где так намастачился рубится, а?
– Раньше были времена, а теперь мгновения, раньше хрен стоял часами, а теперь давление.
Пытался отшучиваться Константин, истекая кровью.
– Откуда ты Седого знаешь? Чего он тебе там сказал? Не лезь Коста не в свои сани, сиди тихо и копти небо. Так? И ещё сказал, что ты от дел отошёл и не можешь в разборки встревать.
–Это петух этот проткнутый, Фомичёв, встрял в разбор? Падла, возомнил себя смотрящим? Человек нетрадиционной сексуальной ориентации! На разборах последнее слово за ним? Апельсин хренов. Пора этого пассивного гомосексуалиста вонючего убирать с завода. Где там моя записная книжка? Пойду позвоню человечку одному, пусть вопрос порешает.
Слова её были настолько необычными, ругательства такими оскорбительно-циничными, доселе неслыханными Алексом, что он оторопел. Лицо Марии Михайловны потемнело при этой тираде, сказанной ею от души (здесь всё максимально смягчено и приводится в цензурном формате). Желваки на скулах заиграли, глаза заблестели недобрым огнем. Она поцедила слюну сквозь передние зубы и подойдя к выходу сплюнула на улицу. И она тоже? Из этих, сидевших? А кому она звонить-то собралась? Николай словно прочел мысли Алекса.
– Кому звонить пошла, мусорам?
– Коля, братан, включи свою голову! Каким мусорам? Окстись! Есть у меня в конторе человечек один знакомый, я ему как-то помогла и не раз. Теперь он нам поможет.
С этими словами начальник цеха ушла к себе в кабинет. Пришла медичка и увела Константина в подсобку.
– А что это за контора такая, куда она собралась звонить за помощью? Министерство легкой промышленности? А что оно может сделать?
– А это ты у деда своего спроси, он про контору поболе нашего знает, раз отоваривает пайки свои праздничные в сороковом Гастрономе.
Это пояснил пенсионер. Алекс постеснялся потом спрашивать у деда, что это за контора такая мифическая, способная решать любые щекотливые вопросы. Вскоре вернулся Костя с перевязанной рукой. Ему нашли рубаху с длинным рукавом, чтобы не так заметна была повязка. Разговор продолжился.
– А ты Колян, ловко этих ушлёпков уделал! Слышал я мельком, что ты боксом до отсидки занимался, вроде серьезно занимался. Судя по сегодняшнему полёту кеглей. если бы Фома не встрял, кирдык бы им всем.
– У него Седой погоняло. Значит, раньше Фомой был, авторитет хренов. Да, была жизнь другая, был бокс, учёба, работа интересная. Потом всё кончилось. Сидели в ресторане в Царицыно на прудах, точнее в Ленино-Дачное сначала, в ресторане Дачном, возле круга на Кавказском бульваре. Потом перебрались на Царицынские пруды, ресторан там, знаешь, наверное, танцевальная веранда, подсветка, играет ансамбль. Отмечали очередную мою победу и отъезд на союзные соревнования. Я тогда был без пяти минут Мастер спорта и выступал на Москве. Короче, через неделю должен был ехать на союзные за мастерским значком. Сидим, отдыхаем с корешем и две подруги. Рядом сидит компания гостей с юга, барыги цветочные с Москворецкого и Даниловского рынков что-то отмечают. Один подошел девушку пригласить потанцевать, другой, третий, четвёртый, пятый. Решили нам отдых испортить, падлы рваные. Я встал и подошел к их сдвинутым столам, человек двенадцать сидело. Ухмыляются, чего-то не по-русски бормочут. Я им объяснил, что шестой их соплеменник пусть меня на танец сразу приглашает. Сидевший во главе стола что-то ответил по-грузински. Я не понял, только заржали все они на его ответ. Я подождал, пока веселье слегка угомонится и так-же по-грузински ему сказал. Один знакомый грузин научил. Они из-за столов повскакивали и ко мне. Первых двоих я вырубил, не задумываясь. Остальные, взяв в руки бутылки, сделали розочки и на меня попёрли.
– Ты знаешь, что такое розочка?
Спросил Костя Алекса. В этот момент медичка взялась за Николая. Наступила пауза, а когда она закончила и ушла, разговор продолжился. Алекс ответил, что знает. Это когда берут бутылку и разбивают об край стола, получается зажатое в руках страшное орудие, которым, как он слышал, можно убить человека. Николай ухмыльнулся и продолжил.
– Можно убить. Легко. Даже не особо опытному бойцу. В этом и вся подлость этой самой розочки. Кореш мой, тоже боксёр, наших девчонок прикрывал, чтобы эти черти под шумок их в машины не затащили. Потом наиграются и через пару недель выбросят в лесу полуживых. Знаем мы эти истории. Приехали менты, нас с корешем в браслеты. Мы одни на ногах остались, порезали меня тогда немного. В мусарне местной у этих гостей с юга всё было схвачено. Появились свидетели, которые видели, как мы первые драку начали, как деньги у них вымогали, баб своих им предлагали за деньги, развлечься. В общем мы из потерпевших превратились в обвиняемых. А руки я сам себе порезал, чтоб денег с них поиметь. И бутылки за их столом все целёхонькие, что полные, что пустые. И стеклышка битого не найдёшь. Вот так-то. А потом на суде только всё усугубилось. Занесла, видать, диаспора денег в наш самый гуманный суд в мире. То, что мусарня продажная, я знал, думал в суде разберутся. Разобрались.
– А чего с этими, с торгашами рыночными, живы?
– Три тяжкие телесные, пять средней и лёгкой тяжести. Остальные разбежались. Разозлили меня эти падлы, когда розочек себе понаделали и меня резать пытались. Это был мой, можно сказать, 121-й бой, последний, и первая ходка.
– А я слышал, возьмутся сейчас капитально за всё это ворьё, продажных чиновников, ментов. Дед в беседке с соседями разговаривал, я на крыльце второго выхода сидел, всё слышал. Дед меня не видел, я велосипед потихоньку чинил. Наш сосед, вице-президент Академии Наук Шопелев и сосед напротив, через парк метров сто, комендант Кремля Шорник. Дед в Партийном контроле когда-то работал, его с командой посылали в разные республики с проверкой местных начальников. Он, когда из Средней Азии вернулся, злой был, прям бешеный. Говорил бабушке, как в Средневековье живём, до сих пор есть баи и бесправные крестьяне. Им сначала денег предлагали, потом вломились в гостиницу. У деда с собой наградной Вальтер был, он начал стрелять, мордой в пол нападавших положил. Вызвали милицию, у них в руках были прутья арматурные и палки, ножи. Дед говорит, всех потом отпустили, родственники вмешались. На аэродром, на взлётку, уроды, въехали и ручками им помахали, когда самолёт взлетал. Когда они домой вернулись, у деда пистолет изъяли. На сохранение, говорят, от греха подальше. После этого им выделили двух сотрудников в качестве охраны из какой-то особой секретной группы, созданной Андроповым, какие-то супер-бойцы. Шорник тогда сказал, что слышал про эту группу. Она для таких щекотливых случаев и была создана, когда никому доверять нельзя, особенно в южных республиках. Группа Андропова… Ещё они самолёты освобождают в наших аэропортах и посольства под их контролем.
Шорник как-то говорил, что из нашей Девятки несколько человек Бесчастнов к себе переманил. Чем? Зарплата та-же. Ну, да, год за полтора идёт, на пенсию раньше. Ты ещё дослужи до неё! Риска много и какие-то особенные психологические требования, не предъявляемые к обычным сотрудникам комитета. Уже есть раненые, есть и погибшие. Левшов, полковник, начальник 5-го отдела Семёрки, куда эта группа входит по штату, обещал как-то рассказать. Не рассказал. Видно, рот ему прикрыли. Ладно, в службе ОДП выясню, в охране диппредставительств, они в основном все оттуда.
Самому интересно стало, сказал тогда Шорник. А деду сказал, чтобы тот не распространялся особо об этой группе, приказ о формировании был с грифом Особой Важности. Могут и язык подрезать. И не посмотрят на заслуги и почётный знак. Дед давно уже никуда не ездит, возраст. Да и здоровье не то. Сидит в беседке под липами, у нас беседка удобная, уютная и большая. Стол огромный посредине. А вокруг липы большие и черёмуха. Гости приходят, соседи, профессоры Халин и Чоклин, другие. У них в посёлке какая-то коалиция против другой коалиции. У деда в беседке собираются, обсуждают или на кухне, на даче. Да, Вальтер жалко, такой аккуратный, в замшевой кобуре. У деда в сейфе лежал, в шкафу. И две коробки патронов.
У Шорника здесь дача личная, не часто тут бывает. В основном на государственной. А иногда долго здесь живёт. Но о поселке заботится, как может. Недавно новую скважину пробурили на 150 метров вроде, со стратегического запаса Москвы вода идёт. Долго бурили, не могли пробиться. Зато вода замечательная. Насосы новые поставили, автоматику управления всей насосной станцией. Это он помог, и так, по мелочам. А домик у него красивый, аккуратный. Дед говорит, что это натуральный финский домик. Небольшой двухэтажный. Второй этаж мансардный. Покрашен качественно очень редким цветом. И баня такая-же. Бабушка говорит, что это цвет морской волны. Белые наличники на окнах и белые ставни, очень красивые. Ставни, вообще, редкость сейчас. У нас они только на старых дачах, довоенных. А домик он построил на премию, большую. Дед говорил. Участок рядом с Волковыми, второй от магазина. Волковы кто такие? Расскажу как-нибудь, интересная семья. Да, так вот. Когда ставни открыты, значит Шорник приехал. Волга чёрная иногда за воротами стоит. А Вознесенского опять обокрали. Как в Москву надолго уезжает, обязательно на дачу залезут.
– Говоришь, возьмутся за жуликов и разное ворьё во власти, ментов продажных и судей? Что-то слабо верится. Да даже если и прошерстят слегка по верхам, так, для самоуспокоения. А структуру всю не затронут. Её, систему эту, ломать надо капитально, как дом старый. Духу не хватит!
Вставил свои три копейки пенсионер. В этот момент на склад зашла Зоя. На ней был сарафан какой-то бирюзового цвета в подсолнухах весь, импортный. Поздоровалась и пошарив глазами по складу увидела Алекса, слегка сдержанно улыбнулась. Алекс взял платок, который перед погрузкой фуры она повязала ему на шею и собрался вернуть. Да и не хотелось, чтобы она узнала о сегодняшнем происшествии. Вышли в проулок и отошли в сторонку, подальше от чужих глаз.
– Ван Гог нравится?
–Что?
– Винсент Ван Гог. Натюрморт с подсолнухами. Мне больше импонирует с пятнадцатью подсолнухами. Ваш сарафан. Очень похоже. У вас вариант на бирюзовом фоне. Хотя мне больше нравится Парижская серия со срезанными подсолнухами. Живее как-то выглядит, хотя не так насыщенно.
– А Малевича знаешь? Черный квадрат?
– Малевич не художник. Он авангардист, точнее абстракционист. А абстракционизм, это не искусство, мазня. Черный квадрат, Красный квадрат, Черный круг, Черный крест, Оба квадрата на одном полотне. Не о чём.
Про Малевича рассказывала Алексу очень подробно внучка, точнее правнучка Васьки Буслая, который бил оглоблей крестоносцев на Чудском озере. Ну конечно, не Буслая, а исполнителя этой роли, известного режиссера одного Московского театра. Жили они на Лермонтова, иногда Алекс захаживал в гости. Бабуля не отпускала зашедших, даже на минуту, без завтрака или перекуса. Помогала ей в этом прислуга. Тогда же Алекс впервые увидел видеомагнитофон. Он стоял на даче и дети (да и взрослые) могли смотреть диснеевские мультики. По вечерам, конечно боевики и классика. Её младшая сестра была без ума от Алекса, это было видно невооружённым глазом. Вообще девочки-подростки после общения с Алексом буквально боготворили его. А он разговаривал с ними, как со взрослыми, как с равными, без всякого сюсюканье, глупых шуток и снисхождения. Видя в этих гадких утятах будущих прекрасных лебедей, уже сейчас прочищающих свои крылышки. Слушать он умел, слушал внимательно, стараясь запомнить.
– Что же нам с тобой, таким разносторонним, делать, а?
Она слегка придвинулась, почти прильнула к нему. Запах её будоражил Алекса. Пахло чем-то знакомым, таким родным, но давно забытым. Зверобоем и донником, таволгой и одуванчиками, пыльной дорогой, прибитой дождём, размятой в пальцах пижмой и пыльцой полыни. Кругом шла голова, а глаза сами собой закрывались. Его окликнул бригадир.
– Мне пора работать, дел много. Спасибо за платок, не успел постирать. Простите…
Он отдал ей платок и почти бегом, чтоб не оглядываться, вернулся на склад, к своим сотоварищам. Видимо был разговор про Алекса, все прекратили работу и молча уставились на него.
– Всё как обещал, больше никаких шуры-муры. Платок ей отдал. Вечером идём пиво пить? Чтоб закрепить правильное решение? После работы. Идём?
Все молчали. Сказал он всё это с какой-то дрожью в голосе, не особо уверено и вид у него был какой-то потерянный, жалкий. Константин громко ударил молотком по крышке ящика, забивая последний гвоздь. Как в крышку гроба. Все продолжили работу. После обеда, возвращаясь из загона, попив, как обычно, пивка, зашли через проходную и увидели две машины, уткнувшиеся бамперами в стену. Обычный ментовский Бобик с красною широкой полосой (как в песне) и серая Волга. На бобике обычные номера с буквами МКМ. Московская Краснознамённая Милиция. Вспомнил Алекс. На Волге номера были слегка заляпанные грязью, хотя уже дня три-четыре светило солнце, без дождя. Алекс притормозил и присмотрелся к заднему номеру Волги повнимательней. Угадывались пару цифр и букв. Не то ММТ, не то ММГ. В общем угадывались первые две буквы ММ. сложилось ощущение, что это была оконная замазка желто-серого цвета. Такой же брикет лежал на полке в гараже на даче. Очень похоже. Да нет, показалось. И зачем номера замазывать, да ещё так небрежно? Глупость какая.
Николай позвал Алекса, выведя того из размышлений, объяснив, что это не по их душу. Скорее, результат звонка Марии Михайловны. Пошли к себе в цех продолжать обед, потом и работу. Краем глаза он увидел, как по проулку слева двое в милицейской форме ведут троих рабочих в наручниках. Один заметно валился на бок. Сзади, за ними шли двое в светло-серых костюмах и в галстуках. Руки арестованные держали перед грудью и блестящие наручники бликовали на солнце, посылая в разные стороны весёлых солнечных зайчиков. Алекс отстал от бригадира. Зайдя на склад, услышал окончание разговора Марии Михайловны с Николаем.
–… нашли наркоту, заточки, пачки украденных застёжек, взяли с поличным, как говорится…Седой было дёрнулся, нож вытащил, да его двое в штатском быстро уработали, рожа вся в кровищи и рёбра, поди, поломаны…
В последний рабочий день обмыли увольнения Алекса, завершение работы. Был самый конец августа. Все друг друга благодарили. Алекс-бригаду, бригада –Алекса. Он не обещал приехать как-нибудь повидаться, этот этап его жизни заканчивался, и очередная страница перелистнулась. Вспомнили, как Константин по вечерам перед уходом домой, учил Алекса правильно пить водку в стрёмных кампаниях. Пить, не хмелея, с достоинством и видимым опытом. Перед употреблением надо было найти кухню, в ней холодильник. Всегда можно было увидев налитый стакан, перед употреблением отлучиться в туалет, как бы. Рядом обычно кухня, там холодильник. В общем найти необходимое не составляло труда. Далее следовало посетить туалет, громко спустить воду и приступить к главной мизансцене, автором которой должен был являться он, Алекс.
Следовало не торопясь, обстоятельно оглядеть зал, то есть компанию, сидящую за столом. Глаза в глаза пробежаться по всем лицам, обратив молча на себя внимание. Дождаться, когда все разговоры стихнут. Взять стакан тремя пальцами как рюмку, как будто тут и пить нечего, медленно поднести его к губам и не торопясь выпить. До дна. Поставить медленно стакан на стол и сесть на табурет или стул, выдержав небольшую паузу, закусить. Очень похоже пил знаменитый актер и режиссер в фильме о судьбе человека в концлагере перед фашистской сворой. В этом священнодействие 50% техники и 50% психологии. Константин научил-таки Алекса грамотно выходить из этой не простой ситуации, когда тебе налили стакан. Выходить с достоинством и честью, не падая через пять минут под стол от чудовищной разовой дозы.
Как же Алексу пригодилось это знание, неожиданно скоро пригодилось. В апреле восемьдесят пятого он был на свадьбе Сергея Ткаченко, уже полгода как вернувшегося из армии. Конечно, это отдельная и интересная история-свадьба. В сущности, любая свадьба отдельная интересная история, особенно свадьбы в семидесятых-восьмидесятых годах. 20 апреля 85 года Алекс после работы, точнее подработки на Москворецком пивзаводе, где он работал вечером после учебы, направился на свадьбу к Сергею и Алле. Дело было в субботу, их вечернюю бригаду обязали выйти, чтобы до обеда помочь с разгрузкой сахара. Помывшись в душе и переодевшись, он поехал к Сергею. В ЗАГС он опоздал, приехал сразу на празднование. Веселье было в разгаре, ещё не все тосты были сказаны и не вся выпивка выпита. Пока Алекс здоровался со всеми присутствующими, свидетель жениха, Сергей Гуров налил ему штрафную, как опоздавшему. Ёмкость была наполнена не до краёв, но всё равно оказалась довольно большой. И отнекиваться было бесполезно.
Он вспомнил урок, полученный на Молнии и отпросился помыть руки с дороги, сходить в туалет. Вернувшись через несколько минут, перед этим посетив кухню, Алекс подошел к столу. Сделал всё, как учил Костя. Привлёк к себе внимание всех гостей, медленно взял бокал, поднёс его к губам и не торопясь выпил. Предварительно сказав тост молодоженам. Народ ахнул. В абсолютной тишине Алекс провозгласил: Горько! Все загалдели, послышались крики Горько, и звон бокалов. Алекс закусывал исключительно одним продуктом, который настоятельно рекомендовал Костя, цыганский сын. Потянулся было за салфеткой и обомлел. Салфетки торчали из точно такого же бокала, из которого только что пил Алекс. Вот так свидетель со стороны жениха, вот удружил! И тут он всё понял, взглянув на рыжую девчонку, украдкой кидавшую взгляды на Алекса. Это была соседка Сергея, которую Алекс пытался недавно охмурить. Ещё не успел, но не бросил этой затеи. Хотя Гуров, свидетель на свадьбе, как-то предупреждал Алекса не пытаться ухаживать. За ней ухаживает его друг, тоже живущий по соседству. Алексу это было по барабану, и это предупреждение, как и всякие другие он пропустил мимо ушей. А зря! если бы не наука Костина, валяться бы сейчас Алексу под столом вусмерть пьяным. Спасибо Костя, век не забуду. Подумал Алекс. И тебе эту выходку, Гуров, не забуду. Какая-то женщина поставила перед ним нормальную рюмку, убрав салфетницу.
Веселье продолжалось. В какой-то момент он встретился глазами с девушкой, сидевшей рядом с невестой, но не свидетельницей. Наверное, подругой Аллы, они с невестой вероятно обсуждали Алекса, так как то и дело бросали свои взгляды в его сторону. Когда начались танцы, Алекс, напрочь забыв про рыжую, направился к незнакомке. Она пробиралась из-за стола ему навстречу, или ему это только показалось, но как бы там ни было они оказались вместе.
– …и медленно пройдя меж пьяными, всегда без спутников, одна, дыша духами и туманами она садится у окна…
прочитал Незнакомку незнакомке, громко шепча ей в ухо эти строки.
– А дальше?
Алекс закончил всё стихотворение, добавив, что это из сборника 1906 года под названием…
– А ещё?
– Под насыпью, во рву некошеном…
– Я знаю это стихотворение, оно посвящается Марии Павловне…
–… Ивановой
– А из современных? Кто вам из современных нравится?
– Многие… Вознесенский, Евтушенко, Рубцов. Хотя он уже умер.
– Вы читали Рубцова?
Её изумлению не было предела. Начав было танцевать, они остановились, и эта девушка потащила его в какую-то комнату. Там, где было потише и никто не мешал.
– А что вам нравится у Рубцова?
– Николай Рубцов один из моих любимых поэтов. Да всё нравится … В горнице моей светло, это от ночной звезды… улетели листья с тополей, повторилась в жизни неизбежность… добрый Филя… Звезда полей… Ну и конечно, Красная смородина:
… я плакал здесь от счастья, Родина
Ведь счастье есть и счастье дикое
И счастье скромное и есть великое
Ну, пусть огромное, Спасибо Родина
Что счастье есть…
– А Букет? Букет помните? Мне кажется, одно из лучших у Николая Рубцова.
– Я ей скажу: с другим наедине о наших встречах позабыла ты, и потому, на память обо мне возьми вот эти скромные цветы…я буду долго гнать велосипед, в глухих лугах его остановлю, я лишь хочу, чтобы взяла букет…
– Не надо больше. Я сейчас заплачу. Так жалко поэта, так рано и глупо ушёл, не мог с женщинами разобраться… а Эдуарда Асадова читали?
– Стихи о рыжей дворняге. Я не могу их читать, ком в горле стоит, когда читаю, слёзы наворачиваются. Даже про себя. А вслух-никогда.
– Первый поцелуй помните? Так жестоко, так ни за что, так чудовищно оскорбить дочь.
–… мама добрая послушай
ну зачем сейчас гроза
ты взгляни девчонке в душу
посмотри в её глаза
улыбнись и верь заранее
в золотинки вешних струй
в эту первое свидание
в первый в жизни поцелуй…
– А Николая Заболоцкого любите?
– Конечно… Не позволяй душе лениться… Некрасивая девчонка… В этой роще Березовой… как замечательно эту вещь исполнил Вячеслав Тихонов в фильме, где он играл учителя истории… а Городок? … Целый день стирает прачка, муж пошёл за водкой. На крыльце сидит собачка с маленькой бородкой. Целый день она таращит умные глазёнки, если в доме кто заплачет, заскулит в сторонке. А кому сегодня плакать в городе Тарусе? Есть кому в Тарусе плакать-девочке Марусе…
– Ещё какие?
–… меркнут знаки зодиака над постройками села, спит животное собака, дремлет рыба камбала, колотушка тук-тук-тук, спит животное паук…
– А самое любимое какое?
– У Заболоцкого? Конечно, Признание…
…Зацелована, околдована, с ветром в поле когда-то повенчана
вся ты, словно в оковы закована, драгоценная моя женщина…
– Это первое четверостишие, его все знают. А последнее? Последнее помните?
–…что прибавится-не убавится
что не сбудется-позабудется
от чего же ты плачешь красавица
или мне это только чудится?
Он написал это стихотворение незадолго до своей смерти, посвятив любимой женщине, последней своей любви.
– У Андрея Вознесенского, кроме того шедевра на музыку Алексея Рыбникова, что-нибудь нравится?
– Того, что в Ленкоме дают? Эта вещь вне обсуждений. А так-всё нравится. Андрей Андреевич вообще талантище огромный. Что ни стих-глыба, на века. Есть у него одно, малоизвестное, почитать?
…Мёрзнет девочка в автомате
прячет в зябкое пальтецо
всё в слезах и губной помаде
перемазанный лицо
дышит в худенькие ладошки
пальцы- льдышки
в ушах- серёжки
ей обратно-одной, одной
вдоль по улице ледяной…
– Грустное какое, а Евтушенко?
– Евгения Александровича я часто встречаю, когда в магазин на даче хожу. Он порой страшно веселит своими аляпистыми рубахами женщин, сидящих на скамейке в ожидании свежего молока из совхоза. В этих размахайках он похож на Петрушку из сказки. А творчество его мне нравится, не всё правда, но есть для меня особенные вещи. Вообще, мне ближе Пастернак. Помните Зимнюю ночь? … и падали два башмачка со стуком на пол, и воск слезами с ночника на платье капал… и все терялось в снежной мгле, седой и белой, свеча горела на столе, свеча горела… на свечку дуло из угла и жар соблазна вздымал как ангел два крыла, крестообразно…Вообще-то это запрещённый поэт, как и диссидент Бродский, которого выгнали из Союза. Хотя, у того же Бродского есть великолепные вещи…
– Не читала Бродского. У нас нет его стихотворений. Что-нибудь можете продекламировать?
– Немудрено, он же диссидент. А что до стихов? Так, что-то помню…
…в деревне Бог живет не по углам
как думают насмешники, а всюду
он освящает кровлю и посуду
и честно двери делит пополам…
… Пиллигримы…
… увечны они и горбаты
Голодные, полураздеты
глаза их полны заката
сердца их полны рассвета
за ними поют пустыни
и вспыхивают зарницы
звёзды горят над ними
и хрипло кричат им птицы…
На следующий день веселье продолжилось. Алекс пришёл, посидели за столом и пошли гулять. Зашли в лесопитомник, который находился на улице Горького по левой стороне, если идти от Гоголя в сторону Самаринских прудов. Там росли чудесные ёлочки, вокруг бушевала весна, стоял хвойный аромат и запахи свежей зелени, готовой вот-вот появиться. Алекс держал эту необычную девушку за руку, будто знаком с ней всю жизнь, а ничего про неё не знает. А ему через два месяца в армию идти по спецнабору. Да, такая будет ждать… И дождется… Может, вот оно, будущее счастье? Вот она, настоящая, взрослая, обдуманная и взлелеянный любовь? Так думал Алекс, слушая между тем, о чём говорила девушка. Но это уже совсем другая история, как говорят ведущие телепередач, и заслуживает это история отдельной повести, или хотя бы рассказа. Повести о том, что происходило после 1985 года.