Идеал
Как-то вечером раздался звонок. Алекс взял трубку. Звонила знакомая его бывшей знакомой. Наверное, будет уговаривать помириться. Он ошибся. Ни слова о замирении. Предлагалось приехать к ней познакомиться с её подругой. У той проблема, помочь может он, Алекс. Договорились встретиться в сквере в их районе вечером завтрашнего дня. Он купил литровую бутылку хорошего венгерского вермута и поехал на Нижегородскую улицу, недалеко от Таганки. Закуска девчат. В назначенное время встретились, уселись на скамейке, пригубили вермут. Алекс что-то рассказывал, как обычно, они слушали. Девушка эта, новая знакомая была какая-то напряженная, чем-то озадаченная. Симпатичная и хорошо сложенная. Погуляли, проводили его на трамвайную остановку. На остановке новая знакомая, сбросив с себя часть этого напряжения, горячо поцеловала Алекса в губы, прижавшись всем телом. Так, понятно, надо набить морду любимому за измену. Или избить до потери пульса? Но это не его. Научится позже, но не сейчас, не в этот раз.
Вечером этого дня Марина позвонила. Парень этой новой знакомой ушёл полгода назад в армию. До этого встречались и жили вместе, как муж и жена. Любви особой не было, просто было хорошо вдвоём. И теперь она одна. И уже не может без этого, ну, ты понимаешь, да? Местные пацаны сразу напишут ему, зачем это надо? Она попросила Марину найти парня. И пусть он будет не из нашего района, как говорил один замечательный персонаж. Марина вспомнила про Алекса, тем более у него сейчас никого нет.
–А девчонка тебе понравилась? Фигуристая и грудь большая, как ты любишь.
Он не говорил про грудь Марине, это она сама придумала.
–Ну, так что? Приедешь завтра?
–Как часто надо приезжать?
–Да как хочешь, хоть каждый день, хотя бы раз в неделю, лучше два. Ну? Чего молчишь? Согласен? Нельзя было отказывать в помощи, тем более, когда тебя просит девушка. Даже две. Так начались эти любовные отношения.
До лета, пока не появилась она. Очередная, единственная. На веки любимая. До осени, может до зимы. Зимой на очередной гулянке, празднике, чьём-то дне варенья, появлялась она. Единственная, на веки любимая. Когда же всё это кончится? Скорее бы в армию. А потом-жена, дети, работа, учёба. Может, тогда всё устаканится, войдёт в спокойное семейное русло? Не войдёт. Тогда он этого не знал, но надеялся. Уже всё это слегка поднадоело. Да и пора заняться какими-нибудь единоборствами. Всё тяжелее и тяжелее разбираться с бывшими ухажёрами. Всё чаще попадаются какие-то спортсмены. Хоккеисты, футболисты. Борцы и фехтовальщики. Хоть бы один шахматист или мастер спорта по русским шашкам. Нету. Городошник был один. Алекс пропустил такой удар по рёбрам, что взвыл.
После этого случая нашёл (с помощью мамы) секцию каратэ. Называлась она школа СЭНЭ. Трансформировавшаяся в ЦЕНТРАЛЬНУЮ ШКОЛУ КАРАТЭ. Которую вскоре запретили. И каратэ ушло в подполье (или полуподполье). Главного тренера, ШИХАНА, посадили. Остальные разбрелись, кто-куда. Со временем Алекс всерьёз заинтересовался СФП. Специальной физической подготовкой. Работа с грифом, медболами 2-3 кг, гимнастические деревянные булавы для постановки бокового удара в корпус или голову с захлёстом. Работа с кувалдой на автомобильной покрышке, врытой в землю или стоящей на ребре в ящике. Для мощных свингов. Эспандерная резина и маленькие гантели для резких прямых, для боя с тенью. Теннисные мячики и так далее. Чем бокс выгодно отличается от всех остальных единоборств, тем невообразимым количеством различных снарядов и приспособлений, упражнений. Не соскучишься, даже когда занимаешься один. Надо только знать, что для чего нужно. И как это всё грамотно использовать. Это он понял с годами, повязывая один за другим цветные пояса на своё кимоно по разным стилям и видам. Чёрный, выцветший и полинялый, до сих пор висит на застиранном кимоно за шведской стенкой в личном спортзале.
А бокс остался той единственной, навеки любимой. И даже сейчас в свои пятьдесят четыре он два раза в неделю занимается в зале под контролем и руководством опытного тренера по боксу, старого знакомого. Всё по чеснаку, под секундомер и по программе, работа в парах, со спаррингами, условно-вольными боями. Со всякими ОФП и СПФ, с получасовой непрерывной работой на грушах и мешках. И с обязательным вольным боем пять-шесть раундов с разными спарринг-партнерами. Всё как обычно, час сорок-два часа. Сам бывший инструктор по спецподготовке, понимает, что над тобой обязательно должен стоять тренер с палкой и секундомером. А если по-другому, то начинаешь себя жалеть, больного и несчастного. Тем более болячек много, хронические, лучше с возрастом не становится, а всё только усугубляется. И когда вечером, приползая в зал после работы, он заставляет себя выполнять все задания тренера, собрав всю волю, все оставшиеся силы для спаррингов, тогда приходит понимание, что жизнь прекрасна во всех её проявлениях. Иногда, отказавшись от отдыха, предложенного тренером, Алекс произносит сакральную фразу, услышанную от старого мичмана во время прохождения лёгководолазной подготовки, запомнившуюся на всю жизнь. Пока разум говорит ДА, тело не может сказать НЕТ. Все в зале после этой тирады обычно начинают ржать, как лошади.
А ведь есть ещё две тренировки в своём личном зале на даче. Одна, субботняя, вечерняя, самая насыщенная. После десятиминутной разминки 18 раундов на всех боксёрских снарядах (три раунда по три минуты). Первые три это бой с тенью с гантельками полкило или один кг. Затем груша на растяжках (панчбол), насыпная груша 16(25) кг, спидбол (груша пневматическая) под круглой платформой, настенная боксёрская подушка, тяжёлый (120 кг) или лёгкий (30 кг) мешок. По три раунда на каждом снаряде по три минуты раунд с минутным перерывом. Под таймер. Всё это помогает морально и физически держаться Алексу на плаву. Дай Бог ему здоровья!
А тогда, в конце 70-х, начале 80-х все эти поездки-приключения веселили его и делали жизнь разнообразней. Живее и острее. Адреналин вырабатывался гектолитрами. Провожая очередную пассию до подъезда, или возвращаясь от неё, на обратном пути, возникала огромная вероятность выяснения отношений с местной шпаной, не любящей чужаков, отбивающих наших девок. Бывало и такое. А районы в Москве были все разные, но в сущности-все одинаковые. Где-то гопоты было меньше, где-то больше. Где-то цивилизованней, а где-то дичее. Смешно. В Тушино на дискотеке в местном ДК какого-то машиностроительного завода познакомился с девчонкой. Когда она узнала, что не местный и ехать домой чёртикуда, провожала до метро. Наотрез отказалась от других предложенных вариантов. В таксофоне возле метро долго целовались. Сказала, в следующий раз встретит его у выхода из метро. Такая забота!
А что касается того идеала, какой он себе представлял, того, который будет ждать из армии и заполнит всю последующую жизнь, то всё нарисовывалось очень просто и незатейливо. Во-первых, никаких отношений перед призывом на службу. Только платонические возвышенные чувства. Насмотрелся. И сам поучаствовал. Дальше. Строгая, патриархальная семья. Где уважают мужчину, где он-Бог. Хорошо бы, что-бы в семье были предки-церковнослужители. Наследственность, однако. А она-тургеневская девушка со всеми присущими ей качествами и внешностью. В идеале учитель русского-литературы, учитель началки, библиотекарь или литературовед. И чтоб в семье были ещё две сестры помимо неё, а она младшая, донашивающая за всеми, не избалованная. В идеале. Воспитанная бабушкой. Которая в свою очередь из церковно-православной семьи. Но при этом эта девушка-комсомолка. В идеале секретарь комсомольской организации, то есть патриот до мозга костей, как говорится. Вот такой нарисовался идеал. В Москве такой не найти. А у вас нет такой-же, но с перламутровыми пуговицами? Нет? Будем искать. Или как в замечательном фильме про одного работника банка, попавшего в тайгу. Как он из разных журналов вырезал губы, нос, брови, подбородок, причёску. Потом всё это склеил и получился идеал его женщины. Его любовь. Которую он встретил в тайге, на прокладке линий электропередачи. Помните? Вот так и Алекс. Слепил себе идеал и начал искать. И нашёл, вернее нашёлся сам. Чудесным образом. Всё совпало до мелочей. Как-нибудь расскажу.
Удар молнии
На пересечении Варшавского шоссе (точнее Б. Тульской) и Третьего транспортного кольца стоит здание из красного кирпича кажется, дореволюционной постройки. В нём был Дом культуры Коммуна. По крайней мере еще лет 10-15 назад в нём проводились какие-то культурные мероприятия. Тогда же в начале восьмидесятых это был обычный Дом культуры, каких было десятки если не сотни по всей Москве. Но дело вовсе не в нём. За этим зданием в глубине находился маленький заводик. И территория его была небольшая и сам он располагался в старых двухэтажных и одноэтажных кирпичных домишках, построенных еще при царе-горохе. Заводишко выпускал один тип продукции, но огромное количество её вариантов. Назывался этот заводик Молния. Так-как собственно и производил застежки-молнии.
Застёжки эти были различной длины, цвета и материала. Застежки для брюк, джинсов, юбок, курток, спортивных и обычных, в том числе, лётных, полярных, с огромными языками и микроскопическими для женской одежды, для обуви, сапог и ботинок, сумок. Повторюсь, номенклатура этих самых застёжек была огромна. Продукция завода отправлялась по всей нашей бескрайней стране под названием СССР. Не удивлюсь, если таких заводов можно было по пальцам одной руки пересчитать. Во время строительства Третьего транспортного кольца его снесли, мешал новой дороге, а дом культуры Коммуна выжил, оказавшись впритык к ТТК. А тогда в начале восьмидесятых ноги привели Алекса к проходной этого завода.
В руках он держал направлении из бюро по трудоустройству Советского района города Москвы, в который он отправился в поисках работы на время летних каникул. Не хотелось в очередной раз напрягать деда, решил найти работу сам. Кто-то подсказал о наличии такого органа, который поможет трудоустроиться на лето на пару месяцев. В отделе кадров завода молодая и привлекательная женщина, выслушав Алекса, согласившись с его доводами и направила в цех на временную работу, попросив принести справку с места учебы.
В цеху, куда он попал, было сумрачно и прохладно. Вообще, внутреннее убранство завода производило впечатление какого-то исправительного учреждения, концлагеря. Сам завод напоминал какой-то средневековый замок в осаде. Ни одного окна наружу, один вход, он же выход с вооруженной охраной в будке. Прошмыгнуть невозможно, стоит вертушка, открываемая охранником. Зона досмотра в коридоре перед выходом. Жуть! Тем не менее надо было работать. Оборудование, частично вывезенное из Германии после окончания 2-й Мировой, больше походило на музейное. Алекса посадили за огромный железный стол, чёрный и страшный. Алекс предположил, что на этом столе пару сотен лет назад белые плантаторы разделывали тела афроамериканцев или попросту, негров. Отделяя их чёрные души от чёрных тел. Вот он поэтому такой весь чёрный и страшный. И вывезли его из Алабамы, видимо. На столе стоял огромный ящик с замками от молний. Алексу объяснили, что надо сортировать вручную эти замочки, отделяя нормальные от бракованных. Алекс принялся раскладывать эти замки на две кучки, слева брак, справа норм. Через пару часов работы в глазах появились мухи, звёздочки, мерцание алмазов и он понял, что эта работа не для него.
В обед, когда все разошлись для приёма пищи, он молча встал, помыл руки и отправился обратно в отдел кадров, располагавшийся возле входа. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он постучал в дверь и вошел. Начал с порога:
– Работа нудная, неинтересная, глупая, одним словом, бабская. Не для меня.
В этот момент в кабинет вошла женщина. Алекс увидел её краем глаза. Он стоял, потупившись и разглядывал новые свои кроссовки, синие с тремя белыми полосками. На днях он отстоял четыре часа в очереди в магазине Симферополь. Купил две пары кроссовок, больше не давали.
– Да ты садись, садись. В ногах правды нет. Сейчас разберемся, подумаем, может что и придумаем. Вот, Зоя, не хочет парень замки перебирать. Говорит, это работа не для него. Студент, на время каникул к нам.
– Да я уже слышала, когда входила. А ты его Надежда Николаевна отправь в цех к грузчикам- упаковщикам, там сейчас полбригады в отпусках, люди нужны.
–Я его в третий отправила, там женщины в основном, поспокойней. А в упаковочном сама знаешь, какая публика, вмиг парня испортят.
–Мы ещё поглядим кто кого испортит. Пойду в упаковочный, грузчиком, уж не забоюсь вашей публики.
Алекс пробурчал это с вызовом и шмыгнул носом.
–Парнишка боевой, давай Надежда Николаевна, я его провожу к Марине Михайловне. Пусть трудоустраивается, а я буду захаживать, поглядывать, чтобы парня не обижали. Возьму его, так сказать, под свое крыло.
–Ох Зойка, посадят тебя за растление малолетних, испортишь парня.
Алекс поднял глаза на ту, которую звали Зоя. Это была молодая женщина, даже, наверное, девушка (по возрасту). Одета она была в брючный костюм, строгий и элегантный. Начальница! На пиджаке горел комсомольский значок необычный. Такой же был на пиджаке деда. Это был подарок от ЦК ВЛКСМ на какую-то памятную дату. Значок представлял собой красный флажок с изображением Ленина и надписью ВЛКСМ. Но это не всё. Значок был с какой-то подложкой, основанием, с какой-то надписью и лавровой веткой, венком или что-то подобное. Выглядел он, как маленький орден, таких Алекс не встречал, и вот на тебе-встретил.
– Мы еще поглядим кто кого растлевать будет. Я вообще специализируюсь на комсомольских вожаках, особенно на комсоргах заводских организаций ВЛКСМ. Это такая моя личная парадигма.
– Ты погляди на него Надя. Мало того, что наблюдательный, так ещё и с юмором парень. Да, я секретарь комсомольской организации завода Зоя Александровна Прохорова. Как догадался?
– Чего мудреного? Ведёте себя панибратски с начальником отдела кадров, одеты номенклатурно, значок опять же, комсомольский.
– Ну, положим, значки многие носят, как и брючные костюмы. А с Надей мы просто подруги. И что?
– Значок необычный, я такой два раза всего видел. У вас и у деда на пиджаке.
Зоя улыбнулась, обнажив два ряда белоснежных зубов, поправила-потрогала тугую косу до попы.
– Ты же комсомолец? Значит нам есть, о чём с тобой поговорить. Пойдём, провожу тебя к новому месту работы. Давай помогу вылезти из-за стола.
Она протянула руку и Алекс, поднимаясь из-за стола, взял её руку своей пятерней. Они стояли напротив друг друга, Алекс держал Зою за руку, она не вырывалась. И тут он почувствовал, как её тонкие и нежные пальчики пробежали по его руке или ему это только почудилось? Он разжал руку, несколько сконфузившись. Зоя как-то по-особенному вздохнула и улыбнулась ему. В этот момент сверкнула молния и ударила Алекса в самое сердце. Через несколько секунд послышался раскат грома.
– Гроза. Ливень будет. Давай Зоя, уводи парня к упаковщикам. И возвращайся, разговор есть. А ты юноша, постарайся не уронить доверие комсорга. Она теперь вроде как твоя крёстная на нашем беспокойном заводе.
Цех упаковщиков представлял собой склад в кирпичной коробке одноэтажной. Со всякими вспомогательными помещениями, раздевалка, туалет, душевая. Склад, как склад, стеллажи, ящики, катушки металлической ленты. Посередине стояли упакованные и запечатанные, стянутые этой самой лентой и опломбированные ящики. Готовая продукция к отправке. Людей было немного, Марина Михайловна объяснила Алексу, что надо делать, наглядно продемонстрировав силу и ловкость. Никто особо не обратил на него внимание, все были заняты. Дело шло быстро и слаженно. Начальник цеха ушла к себе в кабинет, Алекс приступил к работе. На его рабочем столе-верстаке стояла машинка для затяжки ленты, коробка гвоздей, молоток и журнал. Сегодня он должен был согласно журнала выбрать из стеллажей, запечатанные в пачки вощеной бумаги застежки-молнии, уложить их в ящики, упаковав в дополнительную крафт-бумагу, вложить перечень и забить крышку. Стянуть лентой ящик и опломбировать. Пломбировщик лежал тут же. На ящике надо было написать адрес и организацию-получатель товара. Вечером (утром, днём) приходила машина и увозила всё по списку на вокзалы и в аэропорты. В магазины по Москве и соседним областям. Погрузкой занималась бригада упаковщиков.
А теперь непосредственно о самой бригаде. Пожилой мужчина пенсионер, бывший военный поинтересовался у Алекса о причине его появления здесь, в этом, как он выразился, исправительном учреждении.
– Кой черт понес вас на эти галеры?
Это сказал, спросил в свою очередь, Театральный работник. В дальнейшем будем звать его Театрал.
–Чё? Какие галеры? Чё ты несёшь? Можно по человечьи спросить парня? Может, кто объяснит, о чём речь?
Это произнёс лысый дядька с глазками-бусинками и бандитскими манерами.
– Видимо вы хотите знать, зачем я всё-таки попал сюда, высказываясь при помощи аллегории. Я читал Мольера, но спектакль мне больше понравился. Проделки Скапена дают в театре, если не ошибаюсь имени Пушкина на Тверском бульваре. Хотя не уверен. А суть этой фразы про галеры в двух словах в том, что нужны были деньги. И отцу сказали, что его сына якобы похитили стоявшие в порту турки. Он пошёл посмотреть на галеры, там его захватили и требуют выкуп. А слуга Скапен (который всё это и придумал) готов передать эти деньги. И отец, раздумывая, отсчитывает деньги и произносит эту фразу: Кой черт понес его на эти галеры? Эта фраза произносится несколько раз, всегда с разными интонациями. Вот такая фабула. А попал я сюда от скуки и по привычке работать в летние каникулы. Деньги чтобы свои были, у родных не клянчить, с новыми людьми общаться, набираясь уму-разуму.
Алекс всё всем объяснил, поинтересовавшись, что в этом заводе под названием Молния, не так. Каждый из присутствующих высказал своё мнение. Всё более-менее разложилась по полочкам, встало на своё место. Бюро по трудоустройству, как оказалось, в основном занимается подбором работы для освободившихся из мест заключения. На нормальную работу их попросту не берут. Государство же в лице этого самого бюро обязано трудоустроить таких лиц. Уволенные по статье за пьянку, прогулы и другие всякие безобразия персонажи, также трудоустраивались через бюро. Бюро по трудоустройству тесно контактировало с органами внутренних дел. И если какой-нибудь умник не хотел работать, отказываясь от предлагаемых вариантов и морочил голову сотрудникам бюро, то вполне мог отправиться в места исправления по статье за тунеядство.
В Советском Союзе нельзя было не работать. Бдительные граждане и компетентные органы быстро определяли такого тунеядца на нары. Именно поэтому всякого рода неформалы, поэты-очернители и писатели-правдорубы, весь музыкальный андеграунд, все вынуждены были работать хоть где-то. Кочегарами, дворниками, озеленителями, почтальонами, уборщиками технических помещений. Самые неприятные места -горячие цеха заводов, гальваника и литейка и тому подобные подрыватели трудоспособности и здоровья. Многие известные в народе люди прошли через эти унижения. Один поэт (в будущем Нобелевский лауреат) был выселен из Северной Пальмиры за тунеядство, за то, что писал стихи и вел паразитический образ жизни. На вопрос судьи, почему он не работает, был дан простой ответ. Писал стихи, думая, что это тоже работа. Оказалось, это не так.
Вернемся же к бюро по трудоустройству. Основной его контингент-отсидевшие зеки, прогульщики и тунеядцы. Таких, как Алекс, желающих подработать в летние каникулы, были единицы. Всё это ему объяснили его новые товарищи по социалистическому труду. Пожилой мужчина-пенсионер строил домик на дачном участке, денег на строительство не хватало. Вот и пришлось обращаться к помощи Бюро. Это был молчаливый, спокойный и уравновешенный человек, сознающий эту ситуацию как временную. Был молодой человек лет на 10-15 старший Алекса. Интеллигентного вида с модной тогда в богемных кругах стрижкой, как у Гамлета. Короткая челка и длинные волосы, закрывавшие уши, но не как у панков и битломанов. Очень похожая на знаменитую причёску Мирей Матье. Один в один причёска французской певицы, которую носили многие представители тогдашнего бомонда. Он работал в известном Московском театре осветителем или рабочим по звуку, или и тем и другим. Будучи на гастролях, вся труппа в меру выпивала, но спектакли шли с аншлагами. А этот технический сотрудник театра чего-то там учудил, то ли софит уронил кому-то на голову, то ли ещё какая напасть приключилась. Его предупреждали и не раз, а потом попёрли с работы по статье. В итоге он оказался на Молнии, не в самом жутком месте. Он часто что-то записывал в толстую тетрадь скорописью или шифром. Она лежала тут же на его рабочем месте. И когда в его отсутствии пытались понять, что он пишет, то ничего не разобрали. Это было недели через две после начала работы. Позвали Алекса, который отказывался читать чужой дневник без ведома хозяина. Да и не читай, хоть что-то можешь разобрать? Разобрать было ничего нельзя. Слога и буквы, угадывались кое-какие междометия, в остальном полная белиберда для непосвященного человека.
Парень этот театральный, вел дневник. Он как-то поинтересовался у Алекса, не являются ли его рассказы о дачном поселке интеллектуальной собственностью? На что Алекс ответил, дескать, рассказы рассказываются, как не каламбурно звучит, чтоб все знали и вместе посмеялись или посочувствовали. В обед, после перекуса, когда Алекс начинал очередной рассказ про очередного известного персонажа, Театрал, будем так его называть, доставал свою тетрадку и начинал записывать что-то из того, о чём говорил юноша. Каждый из бригады нет-нет да делился какими-то своими воспоминаниями. В этот момент в руках Театрала всегда появлялась его заветная тетрадь. Интересно, может в будущем этот человек стал известным (малоизвестным) писателем и в своих повестях или рассказах упоминает об Алексе, его рассказах и всей тогдашней бригаде? Бог знает. Тогда же по наблюдению Алекса он записывал все очень подробно. Вообще, он не производил впечатление работяги-электрика или осветителя. Походка его, как показалось Алексу, была необычно-непривычная. И только лет через двадцать, встречаясь с женщиной, бывшей балериной, Алекс обратил внимание на её необычную походку и вспомнил этого Театрала.
Теперь об остальных трёх членах бригады упаковщиков-грузчиков. Бригадиром был Николай, черноволосый простой мужчина без закидонов и бригадирского пафоса. Он довольно редко включал рычаги давления на бригаду. Все всё знали и подгонять никого не надо было. Выпивали в меру, в обед немного и после работы чуть-чуть. Никто никогда не напивался. Коля этот за что-то сидел, может не раз. Жил с женой и сестрой где-то в Чертаново. Жена его приезжала два раза в месяц за авансом и зарплатой, была такая форма сохранения денег. Что-бы мужик не мог пропить всё полученное, жена его получала в бухгалтерии деньги за мужа. Это, как понял Алекс, практиковалось повсеместно на таких предприятиях. Коля был немногословным человеком лет 35-40, детей у них не было. Рассказы его были неинтересны, он любил послушать сам о чём говорят его сотоварищи.
Второй персонаж, лысый невысокого роста крепкий борцовской внешности дядька, неопределенного возраста, может тоже лет тридцати-сорока. Звали его Шнырь. Он всегда бегал за бухлом, иногда брал с собой Алекса, от скуки. В его задачу входило организовать стол и провернуть еще кое-какие фокусы. В обед ходили в зверинец, буквально в ста шагах от проходной завода. На огороженной сеткой-рабицей небольшой территории, может, метров десять на двадцать были сделаны стойки со столешницами вдоль забора и посередине высотой по грудь. Как раз чтобы поставить кружки с пивом и разложить рыбку, баранки и картошку в пакетиках. Всем желающим членам бригады подливалась в кружки водяра. Получался так называемый ёрш. Иногда перед походом в пивную перед обедом прямо на рабочем месте выпивалось нечто. Нечто алкогольное. Народ был закалённый и не брезговал ничем. Розовая вода, Огуречный лосьон, Одеколон тройной и т.д. У Алекса не было такой закалки, как у других, поэтому он ничего такого не принимал. Почему лосьоны и одеколоны, спросите вы. Дело в том, что содержание спирта во всех этих фуфыриках было примерно процентов 80-90, а стоили они дешевле водки. Прямая выгода! При этом в пиво подливалась исключительно водка. То ли такая традиция была, то ли вкус чтобы не испортить и запах пива.
Как-то раз Шнырь принес несколько фуфырей лосьона Пингвин, шестьдесят копеек за пузырек. В пузырьке было, наверное, грамм 200-250. Шёл он на ура, в продаже появлялся редко и сметался с полок моментально. Обычно Алексу не предлагали всю эту гадость. В этот раз Шнырь сказал, что видел Зойку-комсорга. Та намекнула, что после обеда зайдет проведать контингент. Мужик должен быть всегда слегка подвыпивший, если он конечно настоящий мужик, а не фуфло! С этими словами Шнырь протянул пузырёк Алексу, тот выпил, пытался закусить, но не смог. А через несколько минут побежал в туалет блевать. Его всего вывернуло наизнанку, вернулся в цех и плюхнулся на стул. Чувствовал он себя ужасно. В этот момент пришла Зоя. Наверное, зашла, проходя мимо. Посмотрела, видимо всё поняла и молча ушла. Шнырь получил от всей бригады вербальных люлей, могли бы дать и реальных. Высказались все по этому поводу, в том числе Марьмихална. Шнырь, не оправдывался, молча слушал все эпитеты в свой адрес. И если до этого он недолюбливал Алекса, то после этого случая возненавидел. Хорошо, не успел поквитаться.
Третий персонаж из этих сидельцев был настолько колоритный и редкий тип, что Алекс несколько стушевался при знакомстве с ним. Это был пожилой взлохмаченный жилистый зечара, похожий чем-то на Бальтазара из фильма про человека-амфибию, очень похожий. Такой же морщинистый и чёрный, с копчёным лицом, чёрными с проседью спутанными волосами. Было ему, наверное, за 50, может под 60. Хотя, сложно сказать определённо. Жизнь его здорово потрепала. Покуролесил он обстоятельно. Может был гораздо моложе, чем выглядел. Мать его жила в Доме на набережной, тогда ещё малоизвестном широкой публике. На котором больше двадцати мемориальных досок. Алекс знал этот Дом, так как у пары-тройки знакомых по дачному поселку там жили родные или родственники, или товарищи-приятели. Звали этого необычного человека Константин. Мать его была то ли актрисой, то ли музыкантом и постоянно гастролировала. Муж её был каким-то советским партийно-хозяйственны начальником. Ребенка она нагуляла во время гастролей от цыгана, точнее, цыганского актера или певца. Жил он, Константин, неподалёку и почти каждый день приходил к маме, когда она была дома. Через черную лестницу (вход для прислуги) его запускала на кухню кухарка. Там он ел, а мама сидела рядом и гладила его по голове, спрашивая о разных вещах. Мужа маминого в этот момент не было дома и ребёнка изредка пускали в комнаты.
Обо всём этом Константин очень подробно рассказывал всей бригаде. Только о своём детстве и ранней юности. Заканчивал свой рассказ всегда одно и той же фразой, произносимой с надрывом и всполохами в глазах, с вызовом. Я-выродок из-под цыгана! Вместо этого слова применялось более точное, не могу здесь его привести. Так в простонародье называли ребёнка, когда женщина рожает его в результате беспутной половой связи. Всё остальное, что с ним происходило в зрелой юности и взрослом возрасте оставалось за кадром. Можно было только догадываться. Но даже эти его рассказы о детстве вызывали такую жалость к этому человеку, такую невыразимое тоску, что Алексу иногда хотелось заплакать. Плакать он ещё не умел. Еще никто не уходил из его жизни, не случалось катастроф или трагедий. Слушая этого человека, слёзы наворачивались на глазах, он их украдкой смахивал и слушал дальше. Хотелось сделать что-то хорошее для Константина, чем-то ему помочь, но он наотрез отказывался принимать в свой адрес какие-либо проявления помощи или участия. Однажды утром придя на работу, Алекс с порога цеха понял, почувствовал какое-то особенное напряжение всех. Что-то случилось. С таким вопросом он обратился к Николаю, бригадиру.
–Фура сегодня придёт. И это полная жопа.
– А что изменилось, ну фура так фура, я думал что-то случилось, испугался.
– Случилось. Фуры приходят нечасто. Может раз в месяц может раз в 2 месяца. Иногда вообще долго нет. Знаешь, что такое фура?
– Догадываюсь, машина большая, наверное.
– Не просто машина, длинный фургон, прицеп полновесный.
Немногословный обычно Николай в этот раз разошелся не на шутку.
–Просто огромная длинная чёрная дыра. Смотрел фантастику? И в неё, в эту фуру грузишь, грузишь, а она всё не кончается и не кончается. Видал, сколько на складе готовой продукции скопилось? А ведь есть еще один склад по соседству с нашим. И он полный. Вот и выходит, что эта фура дальнобойная заберёт всё с обеих складов. Пока не погрузим, домой не уйдем. Может до утра придется работать. Сам видишь-народу раз-два и обчёлся, в отпусках люди. Как фишка ляжет. Но мы должны её отправить, фуру эту. Понял?
Подошла Мария Михайловна, сосредоточенная и вся такая чёткая. Спросила, может ли Алекс после работы остаться и помочь ребятам. Она его не заставляет и не уговаривает. Нет, так нет, никто обижаться не будет. Она не имеет права оставлять его, несовершеннолетнего после работы. Алекс сказал, что останется и конечно же поможет, только позвонит из её кабинета деду. На даче есть телефон с московским номером, он предупредит деда, тот всё поймёт. Дед всегда говорил, что коллектив это святое. Под танки, значит все-под танки. Из окружения в прорыв, значит забираем всех раненых. Или все или никто. Так и вышло. Дед согласился с доводами Алекса и фигурально выражаясь, благословил на помощь бригаде.
Когда после обеда фура встала под погрузку, заполнив собой весь узкий проулок (как только вписалась?), приступили к её загрузке. Никакой суеты-беготни и азарта. Всё размеренно и неторопливо. Перед уходом с работы подошла Зоя. Повязала ему на шею хлопчатобумажный платок, какие носят ковбои в американских прериях. Чтобы закрывал нос и рот от пыли и вытирал лицо от пота. Никто из присутствующих не сказал ни слова. Зойка порывалась, видимо, чмокнуть Алекса в щёку, да удержалась. Вскоре она ушла. Приступили к погрузке. Первым сбился с темпа пенсионер. Он стал пропускать свою ходку и часто отдыхать. Коля отправил его передохнуть, передохнуть обстоятельно. Вторым сломался Шнырь. Он рухнул с ящиком с пандуса, хорошо, что ничего не повредил. Он сидел, прислонившись спиной к прохладной кирпичной стене. Сейчас, сейчас отдышусь и помогу. Уже сильно стемнело, зажгли прожектора, направив их в проход где стояла фура. Всё это было как-то иррационально, как бы не с ним и отдавало каким-то сюрреализмом. Алекс вылил на голову кружку воды и продолжил. У Николая свело поясницу и его уложили на топчан. Мария Михайловна стала разминать ему спину, снимая спазм. Остались на ногах Алекс с Театралом. В какой-то момент Алекс устал, стало себя так жалко, жалко от безысходности. Ну вот, как говорил дед, всё как в бою. Вот они, раненые товарищи тут же. И вот двое последних в строю. Откуда-то из глубины цеха раздался голос Константина, прилёгшего отдохнуть.