Тайны служебные и личные, или Карибский синдром

Периодически Виктор вспоминал встречу с Настей, ее слова, поступки, взгляды, тело, готовился к новому свиданию. Нужно было решительно положить конец неопределенности в этой привязанности. Ему казалось, что его намерения были логичны и убедительны, нужно лишь объясниться.

Спокойный и размеренный графиком режим дежурства в девятке был нарушен в ночь на воскресенье, когда капитан Пронин отдыхал на кушетке, а лейтенант Коростелев в одиночестве скучал за пультом управления. Бдительного Виктора привлекла замигавшая неожиданно красная лампочка «Потеря напряжения сети защиты». Лейтенант окликнул капитана, и тот немедленно привел свое тело в вертикальное положение, молча переместился к пульту, быстро оценил ситуацию и по телефону связался с караулом.

– Мы получили сигнал о потере напряжения сети защиты технической зоны дивизиона. Приказываю восстановить!

Действия и распоряжения были решительными, никакого следа безводия и апатии, исходящих от капитана в обычной ситуации. Отрешенность обернулась внутренней собранностью.

– Товарищ капитан, что могло случиться с сетью? – Коростелев решился спросить Пронина для приведения себя в адекватное состояние, оценив, что момент требовал пояснений.

– Вся техническая зона защищена сетью высокого напряжения. Потеря питания означает короткое замыкание на каком-то участке. Мог мелкий зверек забежать, могла ветка с дерева свалиться.

– А крупное животное?

– Нет, крупному животному к сети не подойти – там три ряда колючей проволоки.

Через пятнадцать-двадцать минут начальник караула доложил об обнаружении на сетке высокого напряжения обгоревшей солдатской фуфайки.

– Доложите дежурному по дивизиону, пусть проверят личный состав и утром с особым отделом разберутся с атрибуцией обмундирования, – завершив свои действия, связанные с возникшей острой ситуацией, капитан Пронин отрешенно направился к кушетке и сразу затих сном.

Коростелев представил, как среди ночи все батареи были подняты по тревоге, проведена перекличка личного состава. Никто ничего не объяснял, разбудили, построили, пересчитали, снова разрешили спать. Неприятное отклонение от нормального течения службы. Когда днем в свободное от девятки время Коростелев заглянул в батарею, никто ничего о ночном происшествии не вспоминал, только капитан Туркин с победным цинизмом негромко заметил:

– Кто-то был против шмона солдатского имущества, и вот где-то списанную или неучтенную фуфайку просмотрели. Теперь расследованием особый отдел займется, кому-то придется объясняться и оправдываться.

Коростелев почувствовал себя неуютно. С одной стороны, он сознавал свою правоту, отказавшись от участия в шмоне, с другой, жизнь показала, что на неровном отношении к требованиям уставов могут возникать коллизии, оправдывающие неправомерные и даже оскорбительные действия командиров. Только опасаться нужно не объяснений и оправданий перед особым отделом или командованием, а возможного вреда здоровью переносчику обгоревшей фуфайки контакта с высоким напрядением.

В понедельник в медпункт за помощью обратился боец с ранением на руке. Фельдшер Настя, в соответствии с инструкцией, оценив степень серьезности повреждения, доложила дежурному по дивизиону и произвела первичную обработку и перевязку только после прихода старшего офицера. Заключение говорило о том, что у бойца на руке был ожог от электрического разряда. В результате – внеочередное построение личного состава дивизиона с педагогическими целями с демонстрацией перед строем героя ночной побудки, с призывами выполнять требования устава, беречь здоровье смолоду и направлять рвущуюся из крепкого тела энергию на несение ратной службы. Происшествие было трактовано как попытка выхода в самоволку. Бойца признали злостным нарушителем дисциплины, отправили для лечения в городскую больницу, объявив о последующей отсидке на гауптвахте после выздоровления в качестве воспитательной меры. Со времен Древнего Рима карательные действия в человеческой истории всегда сопряжены с мучением виновного или подозреваемого. Капитан Туркин светился радостью от того, что нарушитель дисциплины оказался из другого подразделения. Проблемы соседа всегда позволяют демонстрировать собственное благополучие. А перед обедом, когда завершились предусмотренные программой занятия с личным составом, в казарму заглянул Княжнин и предложил Коростелеву с Сержантовым перекурить вне стен казармы, что означало переговорить без свидетелей. В беседке никого не было.

– Что случилось?

– Этот майор Светлаков оказался стукачом. Меня вызвал особист Рыкунов, тоже майор, интересовался, кто и что рассказывает о Карибском кризисе, – закурив, проинформировал Алексей. – Для начала, чтоб я расслабился, он рассказал анекдот об офицере, после возврата с дежурства обыскивающем дом в поисках следов любовника, с подначкой жены «Ищи лучше, дорогой, я сама первый день дома!», а потом начал свои душевные расспросы. Я включил интеллектуальную дурочку: дело не в том, что кто-то что-то рассказывает, а наоборот, что никто ничего не рассказывает, а мне интересно. До призыва я же готовился к написанию диссертации, в любой отрасли знаний это – прежде всего, философская работа с умением искать неизвестное в известном и предложить свое видение события. В учебнике КПСС никаких подробностей участия ракетных частей в Карибском кризисе нет, кроме того, что они там были, а оказавшись в части, причастной к этому противостоянию, я и пытаюсь добиться допуска к такой информации. Поверил – не поверил, но отпустил. Я предупрежу остальных и вас предупреждаю: если этот козел вызовет кого-то из вас на разговор, валите все на меня, что все разговоры были инициированы мной, а из кадровых офицеров никто ничего не говорил, – Княжнин решительно всю ответственность взял на себя. – Договорились? Скучно ему стало отслеживать состояние сейфов, как хранятся секретные документы, и как организована работа с ними. У ищейки и анекдоты про недоверие и сыск. Не говорите с ним метафорами – Рыкунов может вас запутать и много чего накрутить. Разговаривайте самым простым языком.

«Нужно предупредить капитана Левко», – про себя решил Коростелев. Сам никому ничего из услышанного от ветерана он не пересказывал, но Композитор должен быть в курсе возможной проверки. Особисты прекрасно понимали лояльность им той среды, за состоянием которой они следили. Cлишком много власти, кулуарно и тайно употребляемой, имели они над каждым, попавшим в поле зрения. Даже если не было предъявлено никаких претензий, просто рядовая запрограммированная проверка, осадок оставался все равно нехороший: правила игры не известны. Основной кайф в их деятельности предполагался в возможности перевирать, одурачивать, подталкивать и куражиться при непробиваемой убежденности полезности власти. В профессиональные навыки этих людей не входило учиться новому. Они должны были зорко следить, по форме доносить и проверять информацию, уметь провести спецоперацию по ликвидации всего, что их начальство считало «опасностью для системы», знать, кто есть «наши», и кто – «другие».

И хотя Коростелев морально готовился к приглашению на встречу с особистом, он почувствовал неприятный укол, когда комбат Туркин сообщил ему:

– Тобой майор Рыкунов интересуется, зайди к нему.

Ни слова больше. Ни причины интереса, ни рекомендаций по подготовке к встрече. Интимное дело – приглашение на собеседование в особый отдел – выплывай сам. Когда служба и жизнь молодого военнослужащего попадала в поле зрения особого отдела? По самому типичному поводу, по мнению случайного свидетеля – когда у особистов к данному человеку появился специфический интерес в рамках их деятельности при пересечении установленных ими ограничений или для привлечения его в осведомители.

– Когда? – Виктор планировал ближайшее время для свидания с Настей.

– Таких людей не заставляют ждать.

Забежал в медпункт предупредить Настю, что сможет зайти через полчаса, а далее времени не останется, потому что в три он снова должен был идти в девятку. Ее не оказалось на месте – ушла на пищеблок снимать пробу. Ускорил шаг мимо офицерского общежития, библиотеки к отдельному зданию на самом краю жилого городка дивизиона с кабинетами замполита, особого отдела и несколькими пустыми учебными классами, далее – стена колючей проволоки и лес. Стукнул в косяк, отворил дверь.

– Разрешите войти? – и чуть не задохнулся от табачного дыма, слоями теснившегося в кабинете майора Рыкунова: свежий горячий слой стремился к потолку, прижимая предыдущий вниз, к полу. В темном мрачном помещении не сразу разглядел невысокого коренастого человека за канцелярским столом со злым и сосредоточенным выражением лица, курившего без остановки, прижигая новую сигарету от окурка предыдущей.

– Это у нас кто? – продребезжал глухой ржавый голос. Виктор на территории дивизиона издали видел невысокого майора несколько раз, то, что это особист, он понял, только попав в его кабинет.

– Лейтенант Коростелев, восьмая батарея.

– Проходи, садись.

– Да я постою, – дышать было нечем, казалось, и форточку никто для проветривания не открывал, уже появились мысли, как бы побыстрее все это завершить.

– Нет, ты садись, разговор у нас долгий будет.

Виктор опустился на стул рядом со столом, приготовился выслушать вопросы. Майор молча курил, стеклянная полулитровая банка служила ему пепельницей и была полна окурков. Коростелев вспомнил слова своей бабушки, пережившей большой террор, войну, голод, тиф, постоянные притеснения: «Бойся меченых! Бог их отмечает, чтоб остальные опасались». Волосы на голове майора стояли выцветшим ежиком с желтым никотиновым налетом, а за виском выделялось темное круглое пятно нетронутых сединой волос, словно след от выстрела. Накурено было так, как будто здесь только что играли в преферанс и буквально выполняли одну из традиционных присказок преферансистов: «Кури больше – противник дуреет». Никакого другого желания кроме как немедленно выскочить из этой газовой камеры Виктор не испытывал. Но более всего доставало то, что особист в глухой тишине кабинета без остановки щелкал, цокал, лязгал и клацал дыроколом, словно демонстрируя всему миру, что это в его власти открыть дело, подколоть в него любую бумагу, заставить посетителя писать объяснительную и с помощью такого простого инструмента установить, насколько информация отражает реальность (если да – щелк – в папку, если нет – пара движений кистью руки – и в мусорное ведро). Посетитель должен всегда быть в ощущении, что здесь готовится что-то большое, мрачное и зловещее, к чему он искренне не был готов. Загазованность помещения и металлическое цокание дырокола действовали безотказно, посетитель заметно нервничал. Мучительное ожидание и неизвестность пугали больше любых угроз. Майор дымил, возможно, вспоминал выдержки из личного дела лейтенанта об интернированных, плененных и проживавших на временно оккупированной территории во время великой войны родственниках, а тот ждал конца этой пытки. Насладившись никотиновым отравлением визитера в течение десяти-пятнадцати минут, Рыкунов наконец-то прервал раскладывание бумаг по папкам и произнес, пыхнув вонючим дымом в сторону Коростелева:

– Днем сидишь на политзанятиях или в преферанс играешь, а ночью Голос Америки слушаешь?

Со слов Княжнина, ему в аналогичных обстоятельствах анекдот майор рассказал. Значит, игра в доброго с одним и злого с другим?

– Я Голос Америки не слушаю – уровень допуска не тот, – с аккуратным фасоном ответил Виктор.

– Шутить изволишь? Молодец! Какой бы Голос не объяснял бы тебе преимущества одного общественного устройства перед другим, все это делается с единственной целью – убедить принять расхваливаемую систему, платить им налоги и отдать в их распоряжение свои ресурсы. Это как действие волхвов и богословов при объяснении святому Владимиру преимуществ одной веры перед другой, – подначка была хорошая, суть коммунистической пропаганды сводилась к тому же самому. Лейтенант опасливо молчал. Первая прикормка особиста не повлекла клева собеседуемого на острые политические темы.

– Любопытство – черта моей профессии. Служебная формальность. Хочу уточнить, что тебе известно о карибских событиях.

– Только то, что написано в Истории КПСС: по просьбе Кубы Советский Союз установил там ракеты с ядерными боеголовками.

– Зачет. Ответ означает, что ты понимаешь наличие и другой информации, не попавшей в учебник истории партии, – Рыкунов демонстрировал чекистский профессионализм, воспринятый его собеседником как высокое иезуитство. – Существует четкая закономерность человеческой натуры: чем строже ограничения по распространению какой-либо информации, тем больше проявляется искушений болтать об этом. Не пытался никого расспрашивать?

– А кого? Лейтенант Княжнин предложил в честь дня полка организовать встречи с ветеранами части, так как несколько параграфов в учебнике не дают законченной картины такого серьезного события второй половины двадцатого века, но майор Светлаков отверг такую возможность, – начал осторожно выкручиваться Коростелев.

– Ветераны – это кто? Кого ты знаешь из тех, кто побывал на Кубе? – продекларированная служебная формальность поставить уточняющий вопрос для одного означала необходимость быстро находить нейтральные ответы для другого.

– Да никого не знаю. В батарее все офицеры по возрасту не подходят, а с другими у меня и шансов не было о чем-либо общаться, я же в дивизионе с мая-месяца, – под простачка, казалось, легче косить.

– В девятку на дежурство ходишь? Там много времени наедине со штабными офицерами, – это уже была подводка спросить, о чем они говорили с капитаном Левко. Виктор моментально нашел ход, показавшийся ему верным:

– В девятке я с капитаном Прониным. Вы же знаете, из него слова не вытащишь! Вы сами на Кубе не были? По возрасту подходите.

Алое пятно мигнуло несколько раз на лице майора, он в три-четыре приема глубоко затянулся, прежде чем ответил с разреженной четкостью:

– Предположим, был. Чтобы ты хотел узнать?

– Я же ничего не знаю. Мне все интересно: как вы готовились, как туда добирались, как позиции разворачивали, как поддерживали боевую готовность, как возвращались, – Виктор начал оживленно перечислять возможные темы и одновременно понял, что майор Рыкунов на основные вопросы перечня не сможет ответить – по роду своей деятельности он был только попутчиком в кубинском походе группировки вооруженных сил. Наверняка, тогда еще лейтенант Рыкунов на Кубе занимался тем же, чем занят сейчас, верный представитель конторы, преданный делу и руководству, готовый на все, хранил источники информации, соблюдал технику собеседования, любил рассказывать анекдоты, много курил, охраняя собственную значимость, упорно и настойчиво отнимал у людей время, копался в их мыслях. Это же про него анекдот о ловкой мартышке, чей единственный талант – полоскать в реке банановую кожуру, а с любопытствующих «Чем она занята?», брать рубль, прежде чем ответить: «Дура – не дура, а в день тридцатку имею». Простая схема: создавать неопределенность для всех и для себя стабильность, скрепленной повсеместным страхом, считая это своей профессией, он больше ничего не умел и действовал без размаха, по должностной инструкции. Деятельность по декларативной поддержке вводимых ограничений, без разъяснения населению их необходимости и назначения, контроль за соблюдением введенных ограничений, отслеживание нарушений – это же тоже самое, что и полоскание мартышкой банановой шкурки в мутной воде. Представитель государственной машины, доказывая свою незаменимость и получая высокую зарплату, вот уже двадцать с лишним лет надувал без конца щеки, прятал глаза за клубами табачного дыма, искал следы «шпионов» и «изменников», делая пугающие посетителя шаги.

«Может, ему анекдот про мартышку рассказать?» – мелькнула мысль, но тут же была отвергнута рациональным заключением, что посетителю особого отдела брать инициативу в разговоре не пристало.

Хоть голова и раскалывалась от никотинового отравления, Коростелев почувствовал облегчение – страх прошел – и едва заметно улыбнулся. Улыбка – это же нарушение канонов собеседования в особом отделе. После нее – либо реакция злостью по ребрам, либо свобода.

– Что веселого вспомнил? – тут же спросил зоркий собеседник, пыхнув струей дыма.

– Я бы хотел попросить вас окончить сегодняшнее собеседование. Разногласий с линией партии у меня нет, а дежурство в девятке начинается в три часа. Надо документы кое-какие с собой взять. При необходимости – я в вашем распоряжении в любое свободное время, – вежливо произнес лейтенант.

– Играешь или геройствуешь? На любого игрока всегда найдется более дерзкий или сильный игрок, с героем сложнее – его нужно либо ломать, либо уничтожить, – майор Рыкунов метнул злой взгляд в собеседника, схватил трубку телефона, набрал номер.

– Петр Ильич, подскажи, кто сегодня в девятке дежурит? – Спросил он по телефону Композитора, отвечавшего за подготовку приказов о заступлении на дежурство. – Мне нужно лейтенанта собеседовать, хотелось бы немного задержать.

Коростелев не слышал, что говорил капитан Левко, но шестым чувством понял, что получил от помощника начальника штаба дивизиона неожиданную поддержку в стремлении побыстрее выскользнуть из кабинета особиста. На невыразительном лице майора на мгновение блеснули глаза, вспыхнуло красное пятно на кончике сигареты, и взгляд уперся в собеседника.

– Я понимаю, что дежурные расчеты закреплены приказом. Договориться по-тихому нельзя? Он придет в девятку попозже, когда я его отпущу? – несколько тягучих мгновений на выслушивание ответа капитана сопровождалось попыхиванием сигаретой.

– Да, с этим маромоем не договориться. Нет, дополнительный приказ готовить не надо – все равно не успеешь.

Вероятно, маромоем особист обозвал капитана Пронина. С таким отрешенным от окружения человеком точно договориться нельзя, нужно действовать только четко по инструкции. С видимым разочарованием майор шумно опустил телефонную трубку. Придется отпустить. Хоть он от мальчишки-лейтенанта ничего не получил для последующих действий, но основную задачу собеседования выполнил: о себе напомнил, сигнал быть строже послал.

– Ну если что вспомнишь по теме разговора – заходи, – похоже, майор и сам устал от своей игры в неопределенность. – Чего вы бузите? Что вы можете про Кубу знать? Что вы вообще про армию знаете? Вы хоть в одном серьезном учении побывали? Хоть одно серьезное задание выполнили? Кто вы такие? Одни забавы в голове! Встречи с ветеранами им подавай! Зачем вам это?

– Чтоб больше знать, больше понимать, иметь мнение. К сожалению, официальная точка зрения представляет события в очень узком ракурсе с учетом политических интересов. Рано или поздно стабильное состояние общества сменяется сомнениями и шатаниями с бардаком в головах и бессовестностью манипуляторов общественным мнением. В такие моменты пересмотру подвергаются, казалось бы, незыблемые постулаты официальных версий событий, а подтверждающих их показаний простых участников нет…

– Кому нужно ваше мнение? Мнение у всех должно быть одно: это была бескорыстная помощь свободной Кубе в отстаивании ее независимости. Наша группировка войск помогла отстоять ее, социалистическую ориентацию руководства страны, и оно сохранило власть. Поэтому задачи советского руководства, всех представительств на Кубе и отдельной группировки были выполнены. Других мнений быть не может. Во всем должен быть порядок, – Он словно выдохся, как бракованный шарик, после надувания имевший бодрый вид, но спустивший воздух через небольшую дырочку, не замеченную в ОТК. Виктор благоразумно оставил последнее слово за хозяином кабинета, но про себя подумал: «Не правильно вы понимаете, что порядок – это когда ничего никому нельзя».

– Разрешите идти? – вспомнил он уставную подсказку прекратить пытку в газовой камере, и получив согласие покачиванием красного пятна, тут же выскочил. Ни вспоминать, ни заходить Виктор не собирался. Долгое щелканье дыроколом и неспешная беседа с майором съели довольно много времени. Забежав в офицерскую гостиницу за планшеткой и подготовив себя к перемещению в девятку, Коростелев направился к Насте. Ее в медпункте не было, договариваться о встрече было не с кем. Личная жизнь никак не совмещалась со служебной.

Комбат Туркин чуть ли не на бегу полюбопытствовал у Коростелева, зачем его вызывал особист?

– Просто познакомиться, – ответ с двояким смыслом мог означать и вербовку в осведомители, и просто беседу, но это каждый воспринимал по-своему.

15

Майор Рыкунов по установленной им очереди приглашал на собеседование всех двухгодичников, каждому последующему приглашенному уделяя все меньше времени, с особым упором настаивая, что трактовка исторического события может быть только одна, официальная, что излишняя информация вредна, так как ведет к широте взглядов, ставящих под сомнение то, в чем сомневаться нельзя. Лейтенанты оживленно информировали друг друга позже, ставя под сомнение трактовку майора. Они были молоды и ироничны.

Беспокойство в служебном деле офицеров восьмой батареи пришло неожиданно, откуда не ждали. Сначала оно выразилось в суете, в которую их бесконечно вовлекал вновь назначенный заместителем командира восьмой батареи старший лейтенант Ефимов, который решил после должности секретаря комсомольской организации полка снова стать кадровым ракетчиком. Появление заместителя однозначно трактовалось в пользу того, что у комбата Туркина появились перспективы получения майорского звания и отбытия на учебу в академию. Как известно, из бывших комсомольских функционеров всегда вырастали крепкие партийные и хозяйственные работники, поэтому Ефимов, поскучав несколько не то что дней – часов! – вместе с двухгодичниками в офицерских классах над боевыми регламентами в процессе самоподготовки к получению допуска к несению дежурства, быстро переключился с совершенствования боевого мастерства на более понятное ему времяпровождение – проверку приписного имущества батареи. Результат такой планомерной работы был осязаемым и, главное, быстрым. Делал он это не для галочки, основательно, с насыщением себя значимостью и привлечением к совершаемым действиям как можно большего количества подчиненных и свидетелей. Начал он проверку имущества с химкомплектов, получив индивидуальные средства защиты для себя. Добился установки палатки с распыляемым отравляющим веществом на стартовой позиции и прогнал через нее всю батарею. Убедился, что личный комплект предохраняет, с видом победителя мероприятия по проверке индивидуальных средств защиты личного состава водворил его на предназначенное для хранения место на стеллаже в убежище.

Но если по отношению к возрастным капитанам – начальникам отделений старший лейтенант Ефимов в своем начальственном порыве испытывал некие этические ограничения, то двухгодичников Коростелева и Сержантова он практически все время держал при себе, распоряжался, указывал, давал задания, подгонял, проверял исполнение, то есть всячески самоутверждался в качестве командира. Внешне похожий на Бульдозера, когда понятие «плотный» в зрительском восприятии перетекало в понятие «полный» из-за нелюбви к физкультуре, он все свои действия оформлял основательно, словно проводил тотальный шмон. Откуда-то появились журналы учета имущества, каждую позицию в которых новый замкомбата хотел видеть собственными глазами, прощупать своими руками, сверив учетные номера на бирках с журнальными записями. Это отнимало много времени, и было видно, что старший лейтенант получал наслаждение от того, что лейтенанты проводили время с ним, с номинальным командиром, а не за пулькой в офицерском общежитии, в самоподготовке или других, неподконтрольных заместителю комбата делах. Уж точно Ефимову не было никакого дела, что в расположении дивизиона у кого-то из лейтенантов могла развиваться личная жизнь, и загружая его совместными служебными мероприятиями, он не оставлял времени для продвижения на личном фронте.

Суета переросла в реальное беспокойство для Коростелева, когда в ходе проверки приписанной к батарее техники в ангаре для хранения ракет Ефимов обнаружил один комплект брезентовых чехлов для транспортировочной тележки вместо двух.

– Где второй комплект? – с радостным нахальством уставившись в лицо Коростелеву спросил он. Даже по растерянности лейтенанта можно было понять, что для него отсутствие одного из двух комплектов чехлов является неожиданным «подарком». Ну лежали простеганные куски брезента в углу хранилища, с которыми за время всей его службы ни лейтенант Коростелев, ни его отделение не совершали никаких действий в периоды регламентов и тренировок. Предназначались они только для закрытия тележки с ракетой при переходе на запасную боевую позицию, а с этим лейтенант еще не сталкивался, поэтому к чехлам никогда не подходил. Да и при учебном или боевом выходе в Хутру эта работа возлагалась на прапорщика стартового отделения, начальник же сразу после объявления задания должен был отбыть на кунге с расчетом прицеливания для проведения геодезических промеров, как это он проделал в тренировочном режиме.

– Должно быть два комплекта… – неуверенно ответил Коростелев.

– Ну сам проверяй! – напомнил заместитель командира подчиненному о его полномочиях. Лейтенант разобрал стопку брезентовых чехлов. Предполагалось, что там было два комплекта, оказалось – один.

– Пропили! – с торжеством правдоруба Ефимов представил собственную версию отсутствия ценного имущества стартового отделения. – Ты у своего прапорщика спроси – он первый подозреваемый. В Рубежанске любят для больших торжеств – ну свадьбы там, юбилея – устанавливать столы и лавки под покровом брезентовых чехлов: при хорошей погоде боковины скручены и пристегнуты с помощью штатных ремней, при плохой – быстро опускаются до земли, оставляя небольшие оконца для вентиляции. Обладатель такого комплекта в городе – очень уважаемый человек.

С ощущением силы и власти, насладившись растерянностью материально ответственного лица, столкнувшегося с пропажей вверенного ему имущества, старший лейтенант Ефимов добавил:

– Придется восстановить! Материальную ответственность никто не отменял!

– Как? Где я их возьму? Я и актов о приемке чехлов никаких не подписывал.

– Как-как! Заплатишь компенсацию ущерба в финансовую часть! Может, актов ты и не подписывал, а в должность начальника отделения вступил, денежное довольствие получаешь, что предполагает ответственность за все вменяемое имущество. При обнаружении материального ущерба обязан возместить его и ждать результатов административного расследования.

Денег, конечно, было жалко. Все-таки за два года службы в армии можно было накопить на первый взнос в жилищный кооператив. Ракетное хранилище – не проходной гараж, ключи хранятся в командном пункте дивизиона, выдаются офицеру под подпись, после закрытия им опечатывается, и номер приложенной к пластилину печати заносится в журнал и проверяется при обходах караулом. Вскрывается хранилище, как минимум, два раза в неделю: для проведения учебных занятий с ракетой и для недельного регламента тележки, и, понятное дело, при участии в этих работах нескольких человек никто не следит, произошло ли что-то с отдельно лежащими чехлами. Предпринятые опросы, включая разговор с прапорщиком Авдеенко, не дали никаких результатов. Все сходились во мнении, что украл чехлы кто-то из офицеров батареи во время суматохи с зимним выходом в Хутру, в остальное время хранилище проделать это незаметно мало вероятно. Вынести из охраняемой зоны на руках тяжелые брезентовые полотнища можно по одному, объясняя, что они подлежат ремонту, либо вывезти на штатной машине батареи с последующим перегрузом в гараже в машину, выезжавшую из гарнизона в город, а это предполагает следы на КПП. Для выявления круга не то что подозреваемых, а хотя бы свидетелей необходимо было снять копии с журнала выдачи ключей и с журнала выезда автомобилей и сличить их. Потом произвести опрос пространного списка свидетелей. Не минутное это дело! Конечно, не обошлось без полезных советов. Леша Княжнин предложил сразу написать заявление особисту для проведения расследования, чтобы он занялся нужным и полезным делом вместо поиска рассказчиков о кубинском походе группировки войск.

– В одиночку такую операцию не провернуть, чехлы все-таки тяжелые, а при наличии нескольких участников можно найти следы.

Комбат Туркин тоже согласился с подключением особиста к расследованию, но с оговорками:

– Попроси неформально майора Рыкунова разобраться – вы же теперь приятели! Но рапорт писать погоди. Комсомольский выдвиженец Ефимов много делает, чтобы подгадить сослуживцам, так он прокладывает себе карьеру. Он без этого не может и называет это принципиальностью, мы таким в училище темную обычно делали. На этой дороге позиция комбата, которую я освобожу, если уйду в академию. А ради нее он станет беспринципным и помолчит нужное время.

Во время следующей отсидки в девятке Виктор уже спланировал снять список офицеров восьмой батареи, получавших ключи от ракетного ангара, как вдруг получил полезный совет от Сережи Кириенко:

– Ты сержанта-кладовщика знаешь? Длинный такой? Он осенью уходит на дембель и просил меня купить в городе портфель-дипломат. Поговори с ним, может за портфель он тебе чем поможет?

Виктор знал, что сержант-кладовщик был дружен с Прохоровым, сержантом его отделения, и попросил того организовать встречу.

– У тебя на складе брезентовые чехлы для ракетных тележек есть? – издалека начал лейтенант Коростелев.

– У нас на складе все есть! – с гордостью обладания рогом изобилия местного значения ответил сержант, блеснув золотым зубом.

– Что нужно сделать для получения комплекта чехлов?

– Я должен оформить накладную на основании отношения, подписанного заместителем командира дивизиона по тылу, – сержант пояснил формальную процедуру получения материальных ценностей со склада.

– А без бумаг? – осторожно уточнил Виктор.

– Даже ветошь без бумаг я не выдаю! – кладовщик горделиво декларировал свою служебную позицию. Дисциплина в отношениях с прямым начальником и порядок в делах – основа основ прохождения воинской службы в «непыльных» условиях.

– Да помоги ты! – вступил в разговор Прохоров. – Что ты ломаешься, как малолетка?

– А мне-то что с этого? – не стесняясь спросил кладовщик.

– Мне сказали, что ты для дембеля хотел бы получить дипломат? – напомнил Коростелев сержанту его запрос Кириенко.

– Вам бесплатно? – сразу перешел к делу кладовщик с деловой интонацией.