Тайны служебные и личные, или Карибский синдром

– Да, каждый четверг во всех батареях проходят тренировочные занятия по подготовке ракеты к пуску, – подтвердил Виктор слова Композитора, но умолчав при этом, что роль обучающих в его отделении выполняли прапорщик Авдеенко и сержанты Крюков и Прохоров, так как сам начальник, не имевшей необходимой подготовки для каждого маневра и действия, тоже был еще учеником, вынужденным искать баланс между необходимостью обучаться и сохранять авторитет командира.

– В нашем кубинском походе не все было с чистого листа. В 1961 году ракетными войсками была проведены учения с транспортировкой ракет железнодорожным и морским транспортом с приведением их в боевою готовность в неожиданном месте прибытия, а затем и операция «Роза», в ходе которой были осуществлены рекогносцировка участка Полярного Урала, предварительные мероприятия по подготовке боевых позиций, скрытное выдвижение ракетной части, развертывание оборудования, установка ракет и боевые пуски с ядерными боеголовками в район Новой Земли. Так что порядок действий на Кубе, временные нормативы для них имели под собой обоснование в анализе результатов операции «Роза». – Петр Ильич остановил свой взгляд на дочери и, вспомнив про ее вопрос, продолжил рассказ: – Изначально с момента формирования нашей части обслуживание ракетного вооружения выполнялось в полках. Вот я этим и занимался и до похода, и в походе: погрузка в железнодорожный состав, перегрузка на судно, периодический осмотр в трюме, выгрузка в Касильде, проверка после прихода, периодические регламентные работы. Были проблемы с подачей ракет в трюм, их люки оказались меньше длины тележки с дышлом. Так что пришлось решать определенные инженерные задачи. При нормальной работе на старте передняя колесная пара отсоединяется от тележки перед подъемом ракеты на пусковой стол, поэтому после отсоединения ее разворачивали на сто восемьдесят градусов и прикрепляли к раме, сохраняя устойчивость при перевозке, – Левко выразительно взглянул на Виктора, единственного из слушателей, способного оценить техническую суть и сложность проделанной работы. Но тот в своей небольшой практике ничего, кроме учебной подготовки ракеты к пуску, еще не видел, поэтому воспринимал тележку как неотъемлемое приспособление для транспортировки и установки ракеты на стол. Для вежливости он качнул головой, показывая, что оценил. – К приходу на Кубу способы выгрузки уже были продуманы и проработаны, так что справились с этим без задержки. В каждом дивизионе была собственная инженерно-ракетная служба, по ночам проверявшая поступивший боезапас. Решались инженерные вопросы по обеспечению необходимой температуры и влажности сжатого воздуха, температурного режима для компонентов топлива. На острове Свободы, если ракета шла на установку, именно наша группа гарантировала, что она готова к выполнению задания. И в ходе боевой работы случались неожиданности. Помню: сидим в укрытии, ракеты на старте, заправлены, полчаса до старта, и вдруг слышим топот бегущего человека. Влетает офицер с метеостанции: «Тропический шторм подходит с силой ветра до тридцати метров в секунду. Ваши ракеты может поломать как спички». У командира выбор: прекратить подготовку старта и вернуть все вооружение в исходное состояние или пойти на риск и выполнить задание. И дает он нам приказ: в течение пяти минут подтвердить выдержит ли корпус ракеты, да и вся стартовая установка удары ветра такой силы. Буря уже усилилась, напор такой силы, что палатки укрытия срывало, а шляпы нашего гражданского обмундирования просто уносило как перышки. И мы с логарифмической линейкой, блокнотом и карандашом делаем проверку надежности конструкций. И даже не задумались, что в случае аварии ответственность брали на себя. За считанные минуты подтвердили, что запаса прочности должно быть достаточно. Мы старались и не осознавали, что за нашими спинами вставал прокурор. Такое у нас было воспитание и отношение к делу. – Капитан с гордым спокойствием сделал перерыв в своем рассказе, попил чаю. – При авральной эвакуации с Кубы ракеты вывозились в спешке, без надлежащей консервации, и после прихода в Союз их на проверку отправили на завод-изготовитель в Пермь. Кубинцы были страшно недовольны решением советского руководства о свертывании операции, похожем на предательство, даже проводили страстные митинги, эмоционально протестуя против него. «Патрия о муэрте! Венсеремос!» Родина или смерть! Мы победим! Смерть нас не прибрала, но и Родина не полюбила. Позже командование решило, что положение с инженерной службой в частях гораздо хуже, чем в специализированных базах технического обслуживания ракетного оборудования, а централизация всей этой работы позволила сократить штат полков. И теперь ракету раз в два года отправляют из дивизиона для проверки на базу, в дивизионе она находится только на хранении. Одной из причин является квалификация инженерных кадров, которых легче собрать в едином центре, оснащенном нужными проверочными стендами, чем держать в каждой отдельной части, где никогда не было такого штата служащих, которые могли разобраться во всех вопросах функционирования оборудования ракеты. При этом на базе обеспечивается четкая процедура инженерного обслуживания, одинаковая для каждой единицы техники, – капитан молча сделал несколько глотков из чашки. – Поэтому после Кубы у меня был выбор: либо отбыть к новому месту службы на техническую базу, либо попытаться найти место в ракетной части. В силу разных обстоятельств лучшего места, чем заместитель начальника третьего отделения в Рубежанске не нашлось, – Левко выразительно посмотрел на гостя, и тот понял, что указанное назначение вернуло ветерана Карибского кризиса после нескольких лет службы в начальную точку карьеры офицера-ракетчика, на этой позиции находился сегодня Сержантов, и она на ступеньку ниже, чем позиция начальника отделения, которую уже занимал вчерашний студент Коростелев. Марилена, конечно, не знала таких подробностей, но поняла, что данное обстоятельство определило причину, по которой у капитана Левко карьера не задалась, и на майорскую должность он мог выйти только при великом благоволении начальства перед выходом на пенсию.

– В последние годы Куба стала возвращаться ко мне, многое вспоминается. Понимаешь, что это – корни. Скорее всего, это с возрастом приходит – осознание себя, своих истоков, понимание, а почему ты такой, как к этому пришел и куда тебе дальше. Кто прошел через это испытание, чувствует определенную связь с этим народом, что ничем не вычеркнуть из памяти. В молодости у всех бывает много поводов быть счастливыми и беззаботными, в какое бы время мы ни жили и где бы не находились. Мы с любопытством смотрели по сторонам – за границей СССР никто из нас не был. Охранявшие нас военные и местное население были дружелюбны к нам, устраивали митинги, карнавалы, из-за границ отведенных нам участков подглядывали за нашими действиями, что-то выкрикивали. Незнание языка не служило препятствием для общения. Использовались мимика, жесты при огромном обоюдном желании общаться. Любовь возникала без знания языка, мы были молоды. Спрятаться от нее ни у кого не было сил, таких закрытых позиций с эшелонированной обороной, как здесь в Рубежанске, на Кубе не было. Она приходила как глоток свободы и момент бесшабашного счастья. Мобилизация началась с вдохновляющего «ты нужен», но в процессе все превратилось в «ты должен», а это угнетало. Вспышка нежданной любви в таких условиях являлась непременным фактором выживания. Помогало и незнание языка. Что делают не знающие языка друг друга люди, желающие установить общение? Называют известные из чужого языка слова. Многим полюбился фрукт папайя, да и само слово казалось звучным. Только мы не знали сначала, что на Кубе этим словом называют женский передок, а для фрукта используют определение «фрутобомба». Поэтому услышав «папайя» от советского солдата, кубинцы однозначно трактовали его намерения в поисках женского внимания. Потом, после эвакуации, как я понимаю, у кого-то родились дети – массовые мероприятия всегда способствуют улучшению демографической ситуации места проведения. Недаром же среди действующих кубинских спортсменов – как раз двадцать лет минуло – встречаются такие с узнаваемыми именами: Нюрка, Катюшка, Иван… Вот такие плоды интернационального долга и вспышек коротких чувств. Как бы ты, Витя, предложил случайной подруге назвать ребенка, если родится? – неожиданно спросил Композитор. Коростелев растерялся и густо покраснел, потому что еще находился в том наивном состоянии гражданской ответственности, когда ответом на полученный вопрос шло уточнение «А кто отец-то?».

– А как же вы ходили на свидания? – пришла на помощь Лена с уточняющим вопросом.

– Сначала за дисциплиной плохо следили, поэтому солдатские самоволки были обычным явлением. Потом, когда американцы активизировались, гайки подзатянули, стало труднее вырываться с позиций.

– А офицеры?

– Если не было тревоги, выход офицеров с позиций никто не ограничивал.

– Фу, какие бесстыдники! – жеманно отреагировала Тамара Петровна на неожиданное признание мужа и тут же продемонстрировала, что жена часто при муже исполняет роль цензора, полный контроль за чувствами и мыслями – единственно возможный способ управления. – Не надо таких подробностей при молодых людях.

Лена подумала, что имя Марилена, вероятно, тоже не случайное, но озвучивать ничего не стала. Каждый имеет право на свою тайну. Нескольких слов рассказчика достаточно, чтобы слушатель дорисовал остальное, в паре предложений всего пережитого не перескажешь.

– Когда люди помнят детали того, в чем участвовали и свидетелями чего были – это история. А когда умрут – все покроет завеса секретности, останутся лишь бумаги с грифом и политические трактовки. По нашей традиции, как только кто-то совершит что-то яркое, его начинают прятать и секретить, так и с нами произошло. Злые мы оттуда возвращались, как те, что сейчас из Афганистана. На тех, кто нас туда послал, а потом и рот заткнул. Когда мы плыли на остров Свободы, у нас было понимание возложенной на нас серьезной миссии. Отправляли нас на Кубу на долго, командирам разрешили убыть с женами, на местах убывших полков сформировали новые с восстановлением управления и заступлением на боевое дежурство, а использовали накоротке, ломая планы и судьбы. При уходе с Кубы осталось только ощущение панического бегства. Внезапной эвакуацией битвы не выигрывают. В любой охоте, а военное противостояние – это тоже охота, самое главное – терпение, которого политическому руководству страны в тот момент не хватило. Ты знаешь, что в испанском языке «охотиться» и «жениться» определяет один и тот же глагол – «касар»? – вдруг Петр Ильич обратился к Виктору.

– Нет, я испанский не учил, и в школе, и в институте у меня был английский.

– Может пригодиться. Мы же оставили позиции на Кубе, геодезические знаки, демонтировав только оборудование, американских инспекций на земле никто не проводил, да они и не были разрешены. Американцы настойчиво добивались проверить территорию Кубы на предмет выполнения обязательств по демонтажу ракетных установок, но Фидель Кастро ответил категорическим отказом, подчеркнув священность национального суверенитета и предупредив, что по любому самолету, появляющемуся без разрешения над территорией страны, будет открыт огонь как по врагу. Так что вместо Хутры по приказу ты можешь отбыть в Касильду вместе с твоей батареей и выполнить задание по нашим следам, – Виктор вспомнил щиты у дороги, зарубки на деревьях, помогающие в движении батареи при выходе на запасную позицию и развертывании на ней. Неужели зарубки остались не только в памяти ветеранов, но и на кубинской земле? И кто проводит их периодическую проверку?

– А почему наше руководство не объявило операцию и не объяснило все учениями, как это было при подготовке перемещения войск на Кубу?

– После учений все приводят в исходный порядок, поэтому никаких дивидендов при таком раскладе СССР бы не получил в переговорном процессе с США. Тем более переговоры шли между первыми лицами государств и их окружением, и в процесс включилась Организация Объединенных Наций. После кубинского похода было очень много критики решения о размещении на Кубе войск, были высказаны опасения, что мы могли там увязнуть надолго без путей снабжения в условиях американской блокады, лично обвинили Хрущева в этой авантюре. Говорят, в своих мемуарах он написал, что главным условием успеха своего плана по размещению войск на Кубе он видел в его тайном осуществлении. Якобы, поставив Вашингтон перед свершившимся фактом, он при посредничестве ООН намеревался избежать военного столкновения с США. – Ссылка на мемуары Хрущева, изданные за рубежом и не разрешенные к публикации в Советским Союзе, означала, что и среди ветеранов службы по схеме взаимного доверия ходили запретные книжки в газетной обертке. – Но в октябре 1962 года пальмовыми листьями прикрыть ничего не удалось, скрытной оказалась лишь переброска войск. Мы не знали, как к этому относилось высшее руководство, но сами видели ежедневно: Куба плотно блокирована военно-морскими силами США. Достаточно было выйти или выехать по прибрежной дороге на любую возвышенность, чтобы самому убедиться, что остров по всему горизонту буквально обложен американскими военными кораблями. Но наши ракеты не взлетая сделали свое дело. Мы спровоцировали руководство Соединенных Штатов на диалог с Советской Россией, как у них называется наша страна. Во-первых, главная цель – обеспечить, чтобы США Кубу не трогали – была достигнута. Во-вторых, они вывели аналогичные нашим ракеты из Турции и Италии, способные через десяток минут достигать основные промышленные и политические центры СССР. В-третьих, с переговоров по урегулированию Карибского кризиса начались разные консультации по ограничению гонки вооружений, поиск компромиссов, подготовка соглашений и договоров. Вскоре был подписан договор о запрете испытаний ядерного оружия в атмосфере, океанах и на поверхности земли. Уже несколько лет идут переговоры по ликвидации ракет средней и малой дальности. Американцы – умные люди. Они впихнули в переговорный процесс то, что их более всего обеспокоило, ведь в реальном противостоянии ракеты средней дальности более опасны, чем межконтинентальные, а наши руководители и дипломаты все это прохлопали: в случае возврата таких ракет на Кубу, была бы наибольшая опасность для США при ядерном столкновении, большая, чем для нас при возврате американских ракет в Турцию. Хрущев в своих воспоминаниях рассказал, какая паника царила в американских городах после объявления Кеннеди о размещении советских ракет на Кубе, поэтому основной задачей в переговорах для него было договориться о демонтаже наших позиций там. Потом они решили, что надо обсуждать вопрос шире и договориться о ликвидации такого вида вооружений, то есть ввели в заблуждение противника выравниванием шансов на одном фронте и сохранением собственного глобального преимущества. А если слепо следовать призывам ЦК КПСС по обузданию гонки вооружений и отстаиванию разрядки и мира, то через несколько лет наш гвардейский полк могут расформировать из-за необходимости уничтожить ракеты методом поперечного расчленения согласно обсуждаемому между двумя странами соглашению, да я уж этого не увижу – успею на пенсию уйти. Да здравствует советская Программа мира! Жаль, что те, к кому она обращена, ее не читали!

Прозвучало то, к чему часто приходили посиделки в советских квартирах эпохи развитого социализма: люди соглашались с провозглашаемыми руководством страны программами и идеями, но одновременно в них обнаруживали нестабильность своей обычной жизни, равнодушие государства к их частным проблемам. Великая программа для всех не давала никаких представлений о будущем многих сотен тысяч трудящихся и служащих, кого она задевала явным и неявным образом. Так лейтенант Коростелев услышал профессиональное предупреждение о непредсказуемости карьеры ракетчика: можно остаться не у дел из-за убежденного и страстного следования работниками идеологического фронта типа майора Светлакова идеям партии по обеспечению мира во всем мире. Тот, кто возверовал, что является последователем единственно верного социального учения, вел свою работу в массах так, что возникало множество сомнений и в достижениях провозглашенного развитого социализма, и в самом учении по развитию общества, и в необходимости большого штата таких пропагандистов. Об этом с неожиданно раскрывшимся Композитором можно будет поговорить при случае. Поблагодарив хозяйку за ужин и Петра Ильича за интересный рассказ, Виктор откланялся.

11

Подготовка к дню полка охватила не только офицеров и прапорщиков, после службы по вечерам отправлявшихся в Дом офицеров для отработки номеров художественной самодеятельности, но и часть солдатско-сержантского личного состава, включенных в футбольную сборную части и в группу плац-концерта и боевых единоборств. Поездка в кунге не была рассчитана на любителя комфорта, хороших духов и классного коньяка. Воздух тесной пассажирской кабины всегда был испорчен выдохом курильщиками табачного перегара от последней затяжки на подножке автомобиля, что тут же перемешивался с парами сапожной ваксы и человеческого пота. Залетавший в открытое окно ветерок лишь перемешивал этот густой настой и напоминал о временном характере переносимых неудобств перевозки. Редко когда удавалось втиснуться на лавку, поэтому весь путь от КПП до центра города приходилось заниматься эквилибром между таких же тел, перенося иногда беззастенчивые тычки в бок и напрягаясь всем корпусом при неровном движении автомобиля и его остановках, своего рода разогрев мышц перед занятием, тренировкой или репетицией. Кто-то нес себя со службы мрачным или глубоко задумавшись, кто-то, откинувшись к деревянной переборке кабины, делал вид, что дремал. Напряженное молчание прекращалось, как только заканчивалась перевозка, и пассажиры спешно высыпали наружу и направлялись далее каждый по своему расписанию.

Любая самодеятельность требовала много времени и средств для подготовки, а также усиления контроля за использованием окна возможностей для несанкционированных действий по обходу ограничений и запретов. Так устроена жизнь: любители контролировать и проверять всегда демонстрируют самыми жесткими действиями свое бдение на профилактике нарушений возложенных на личный состав предписаний. Как следствие привлечения сержантов и солдат к подготовке дня полка и их поездкам в город пришло распоряжение командира дивизиона совместить самоподготовку в отделениях батарей под надзором офицеров дежурной смены, а освободившийся командный состав привлечь к поиску возможных солдатских запасов спиртного и прочего неразрешенного имущества. Командир дивизиона майор Иванов сам любил участвовать в шмоне солдатского добра, напустив на лицо казенные строгость и решительность: шумно вваливался в казарму, переворачивал матрас за матрасом, выкидывал все из тумбочек, и торжествовал во всей славе, если находил отложенный для продолжения оформительской работы дембельский альбом, элементы его оформления или украшения для выходной парадной формы, созданной желанием сразить в деревне всех и сразу при возвращении по увольнению в запас. За его личное участие в придуманных им акциях командного вандализма получил он от солдат кличку Бульдозер. Словно вражеская армия разворачивала мародерство в поисках припрятанных богатств. Личное пространство солдат сжималось до размера ременной пряжки, а потому они пугливо, беспомощно и тупо наблюдали за досмотром личного имущества в исполнении офицеров.

Комбат Туркин построившейся восьмой батарее объяснил задание: самоподготовку контролирует капитан Захаров, лейтенант Лаптев досматривает автотехнику в гараже, капитан Дьяков – спальное помещение. Коростелеву выпало вместе с Туркиным заняться досмотром каптерки, сушилки и личных чемоданов солдат. Володе Сержантову повезло уклониться – он сидел в девятке. Авторитет заскользил на подброшенной склизкой шкурке чужой глупости. Суровый взгляд командира демонстрировал готовность выполнить распоряжение начальства, даже если этим распоряжением тебе показывают, что с тобой не считаются, тебя никем не считают, никакому проявлению твоих интересов не рады и существования таких интересов не допускают, считая нарушением предписаний. Самолюбие хоть солдата, хоть офицера задето еще до начала каких-либо действий.

– Я отказываюсь участвовать в досмотре! – громко заявил лейтенант под одобрительный шумок в солдатских рядах. Служба рядовых и сержантов не отмечала частых случаев доброты и милосердия, косвенно продемонстрированная солидарность в неприятии излишней жесткости вызвала явную симпатию.

– Это приказ командира дивизиона! – метнул в него резкий взгляд капитан Туркин.

– Приказы, не предусмотренные уставами и расходящиеся с моими принципами, я не исполняю! – гул солдатского одобрения возрос. Недовольный допущенным препирательством в строю Туркин покраснел, случившиеся никак не вписывалось в его понимание термина «дисциплина», лицо его дернулось, и он отрывисто произнес:

– Лейтенант Коростелев! Ждите меня в канцелярии! Я подойду! – комбат быстро отцепил идеологического перерожденца от сочувствовавшей массы.

Коростелев, войдя в указанное ему помещение, сел за свой стол с набором рабочих тетрадей и журналов. Из коридора было слышно, как солдаты с шумом направились в ленинскую комнату, как Захаров окликнул кого-то, хлопнула дверь – и все затихло. Лейтенант открыл журнал боевой подготовки и начал дополнять план ввода в строй на пополнение, прибывшее в отделение одновременно с начальником. Спасибо Захарову – до разговора с ним молодой начальник отделения вообще не знал о необходимости такой бумажной работы – он обратил внимание коллеги на этот раздел журнала и пояснил правила его заполнения. Вот так после сдачи всех допусков и вступления в должность совершенно случайно заполнялись пробелы самообразования. Тут же всплыл образ командира дивизиона майора Иванова. Коростелев случайно с ним лично познакомился, когда на дежурстве в воскресенье вывез солдат и сержантов батареи для трехкилометрового кросса. Все было по обычному сценарию: отъехали от КПП по лесной дороге, построились в ожидании команды «Старт!» Сержанты начали подначивать лейтенанта пробежать кросс вместе с ними. Долго не упрашивали, Коростелев бросил галстук и рубашку в кабину ЗИЛа, встал в общую шеренгу и дал команду стартовать. На первом километре забега растянувшуюся группу бегунов опередил УАЗ командира дивизиона, пропылив по обочине. К финишу лейтенант зарубился за лидерство с сержантом Прохоровым и рядовым Шалуновым. И хотя он бежал в ботинках, а солдаты в сапогах, опередить их не удалось. У КПП стоял майор Иванов и изподлобья наблюдал за происходящим.

– Товарищ лейтенант, при организации мероприятий с личным составом первым делом вы должны думать о соблюдении дисциплины и безопасности. Склонность к нарушению порядка – как заразная болезнь, всегда негаданно, всегда с тяжелыми последствиями. Когда нагрянет – предположить невозможно, нужно быть готовым пресечь всегда. Правильное место командира в забеге за пределами дивизиона – позади бегущей группы в автомобиле. Так чтобы всех видеть, чтобы никто не воспользовался ситуацией для неуставных действий. Менталитет такой, что всегда солдат должен видеть перед собой армейскую строгость и жесткий характер офицера. Пока вы демонстрировали свою спортивную подготовку, за вашей спиной несколько человек могли уйти в самоволку, и хватитесь вы их только через серьезный промежуток времени, после того, как приведете себя в порядок. Построить батарею и проверить личный состав по списку!

Построение обнаженных по пояс бойцов показало, что потерь в забеге не произошло. Но Коростелев запомнил, что командир дивизиона не любил рядовой и сержантский состав, да и вообще к подчиненным относился пренебрежительно. Шмон имущества был из того же ряда взаимоотношений.

Минут через пять послышались быстрые шаги, открылась дверь в канцелярию – не оборачиваясь, Коростелев определил, что это Туркин.

– Товарищ лейтенант, вам не кажется, что вы начинаете зарываться!? – вопрос повис в воздухе, отвечать на него значило провоцировать мощное словоизвержение из обвинений, поучений, указаний. Лейтенант, поднявшись над столом, выдержанно молчал, а про себя подумал: «Чем больше инициатив мы получаем от командиров, особенно таких, как шмон солдатского добра, тем больше мы про них понимаем». Туркин присел за свой стол:

– Что молчите? Сказать нечего? Приказ может не нравиться, но выполнить вы его обязаны. Для каждого подчиненного есть только воля командира. Если подчиненные ее не чувствуют, они начинают играть вами. Охотно поверю в плохие проявления человеческой натуры в этой игре, а хорошим искренне удивлюсь, – тон речи стал спокойнее, с оттенком служебного превосходства, естественного для выпускника суровой школы военного училища в поисках короткого пути в карьерном росте. Коростелев усмехнулся: избегая примитивного препирательства, что на такие вопросы можно ответить собеседнику?

– Никому неприятно рыться в чужих вещах, но в этом нет ничего предосудительного – не раз такой бесцеремонный шмон давал результаты. Вы зарабатываете себе дешевый авторитет, солдаты одобрительно воспринимают ваше демонстративное несогласие с командирами, но нам это дорого обходится – вы своими действиями подрываете авторитет других офицеров, бойцы борзеют. – Коростелев спокойно взглянул на командира: «Странно спорить с диалектикой: подъем авторитета одного означает снижение у другого». Туркин тут же отвел взгляд и продолжил высказывание своих претензий и замечаний, а Коростелев также не озвучивая поддерживал диалог для себя, чтобы сохранить спокойное равновесие в душе. Не услышав возражений, комбат выкладывал фразу за фразой.

– Это хорошо, что они к вам тянутся, сказываются ваши знания, может, личные качества, возраст, наконец… Между вами и старшими из них разница в год-два. Но нельзя на мир смотреть сквозь розовые очки.

«Странно. Почему искать негатив в людях – это норма, а желание воспринимать хорошее – это розовые очки? Может, это и есть причина той поддержки, которую они мне оказывают, когда я практически ничего не зная, кроме уставов, должен руководить ими.»

– Обратите внимание, что лейтенант Сержантов занял правильную позицию – все офицеры должны быть одинаково требовательными. Он же тоже двухгодичник, но постарше, поэтому поопытней, – с гордым презрением проявленной молодостью наивности констатировал комбат. – Воспитание личного состава должно быть как в семье – в единой традиции с едиными критериями.

– Принимайте меня таким, какой я есть! – Коростелев не хотел перекраивать себя под непонятные критерии, в отличие от морального кодекса строителя коммунизма нигде не записанные золотом по красному и применяемые каждым командиром по собственному разумению и под собственное удобство. Ни на военной кафедре в институте, ни при поступлении на службу в ракетную часть никаких лекций о работе с личным составом в его программе обучения и подготовки не было. Никто не предлагал никаких брошюр на эту тему для ознакомления. Все строилось по привычной схеме: тебя критикуют за то, что ты делаешь, но как делать правильно, никто не говорит.

– Ну да, ну да! Ты же – средоточие добродетелей и свойств в высшей степени замечательных, не подлежащих никакой переделке, переплавке, перековке, – иронично ответил комбат. – Если я позволю каждому в батарее быть самим собой, то все превратится в хаос, а хаосом управлять невозможно. Нет, товарищ лейтенант, я не приму никого таким, как есть, и буду требовать от каждого проявления тех качеств, которые мне нужны для повышения боеготовности и дисциплины. И буду требовать от офицеров принимать реальность такой, какая она есть. Солдаты просто пользуются твоим добрым к ним отношением, и ты думаешь, что они к тебе так же расположены. А на самом деле обманывают, тебе надо научиться разбираться в людях. Дело в том, что ты не учитываешь мировоззрение и видение мира мелкими людьми: ты им что-то дал или сделал для них – ты хороший, а не дал или не сделал – плохой. Они воспринимают спокойную манеру общения как слабость и еще больше наглеют. Есть непреложная истина: «Батарея засыпает, просыпаются нарушения устава». Вот ты не знаешь, а я знаю, что во время твоего дежурства были самоволки! – с несокрушимой уверенностью придавил оппонента командир. Переход с вежливого «вы» на простое «ты» означал, что официальная часть разговора, базирующаяся на требованиях устава, завершена. Лютовать комбат не умел.

– И зачем вы, командир батареи, мне это говорите? – не выдержал лейтенант. – Если вы знаете о нарушениях в вверенном вам подразделении и ничего не предпринимаете – что я должен из этого понять?

– Теория и практика – вечно конкурирующие подруги. Я же не враг своей карьере, чтобы о всех нарушениях в моем подразделении информировать начальство. Ко всему надо приспосабливаться, и у меня достоверные сведения от тайных осведомителей. Не замочив руки, не начнешь стирку, – душевным тоном Туркин подчеркнул свое желание просто поговорить без перехода в конфронтацию. Доносительство и избирательное использование полученной информации – верные спутницы армейского конформиста. «Если есть такие стукачи среди личного состава, то почему не использовать их для изъятия спиртных припасов, а не устраивать демонстративный беспощадный шмон?»

– В боевых условиях некогда присматриваться и взвешивать – необходимо выполнять задачу государственной важности, не до светских манер. Ваша методика работы с личным составом заслуживает критики, и я буду вынужден это отметить в вашей аттестации, которую нужно будет сдать в штаб к середине ноября. Важно строить отношения с личным составом, не прогибаясь ни под кого. Нельзя с солдатами обсуждать других офицеров, нельзя давать им прикуривать от твоей сигареты – слава богу, ты и не куришь! Я так считаю. Мелкий человек для самоутверждения всегда выбирает серьезный авторитет. Стоит лишь один раз прогнуться – все! Сразу ощутят свое преимущество и в игре без правил вслепую обставят. Нет дисциплины! Нужно держать солдата на расстоянии и при этом взаимодействовать. Давление можно оказывать по-разному. Где-то кнутом, где-то пряником. Никогда нельзя быть смешным в их глазах!

Виктор ощутил приступ скуки – трудно говорить о том, что отдавало лицемерием, чванливой самоуверенностью, верхоглядством, такой жанр натужного разговора чрезмерно утомлял без специальной тренировки. В поисках хоть какого-то смысла в текущем моменте он стал смотреть по сторонам.