Тайны служебные и личные, или Карибский синдром

– Я освоил порядок команд и действий при работе своего отделения, а теперь на этот остов добавляю команды для других отделений. И получается, как в театре – выйти в нужное время и в нужном месте и произнести положенную реплику.

– То есть просто зубришь?

– Ну да! – Коростелев, еще не утративший привычку к обучению, выработавшуюся в период студенческой жизни, легко запоминал регламент по управлению батареей при подготовке ракеты к пуску. – Отдаешь команду на какое-то действие, получаешь доклад об исполнении и выдаешь следующую команду.

– Но одновременно идут несколько процессов. Их нужно синхронизовать во времени и последовательности. У них разные измерения: метры, градусы, литры, амперы-омы, секунды. Если в действиях одного отделения возникла задержка, как это отражается на остальных? На сколько их можно притормозить? Что можно им делать, а что нельзя? Этот долбанный регламент ничего об этом не говорит! – Алексей ударил книгой об стол.

– Прежде чем думать об отклонениях, запомни порядок команд и действий нормального процесса, – простодушно предложил Коростелев.

– Да не могу я это запомнить. Когда сажусь за руль моей лайбы, я тоже следую определенному регламенту: начинаю с внешнего осмотра, потом открываю дверь, перемещаюсь в кабину, включаю стартер, слушаю шум мотора… А здесь куда как более серьезная техника! Не могу я прокричать команду, не понимая, что за этим должно последовать! Нельзя играть в игру, не понимая последствий! Какая у тебя серьезная мотивация зубрить все это?

– Какая мотивация сдавать зачеты в институте? Просто положено их сдать, – ответил Коростелев.

– Кому положено? Студенту, который должен стать специалистом! А в отношении армейских регламентов у меня все разбивается о простой аргумент: мне это совсем не нужно! Служба – вынужденный и временный этап моей жизни, и себя нужно поддерживать в состоянии уверенности в себе по завершению этого этапа.

– А если остаться в кадрах? – вопрос Виктора ввел собеседника в задумчивый ступор с растерянным выражением на лице, поэтому Коростелев решил уточнить: – Ну написать рапорт и остаться.

Алексей долго пытливо смотрел на сослуживца и наконец произнес с осуждением молодого задора собеседника:

– Ты не делай выводы на основании своих ощущений после трех месяцев службы, ведь речь идет о решении посвятить себя этому делу на двадцать пять лет, как минимум, практически на всю жизнь. Как далеко в этом периоде ты себя позиционировал? Ведь понятно, что в части с устаревшим оборудованием, как наша, выпускники ракетных училищ идут неохотно, считая такое начало карьеры неудачным, они стремятся в места с новой техникой. Ты видел хоть одного молодого лейтенанта в нашей части? А ведь военные училища выпускают офицеров ежегодно с отлаженностью механического штампа. Двухгодичники оказались доступным ресурсом военкоматов для восполнения кадрового голода старых ракетных частей в то время, как кадровые выпускники осваиваются в частях с новым оборудованием. Как говорится в передовицах газет, «задействуют полностью и с высокой отдачей имеющийся производственный и научно-технический потенциал страны». Написав рапорт о переходе на кадровую службу тебе придется состязаться в своих карьерных притязаниях с ними, хорошо образованными, на вооружении, которое ты совсем не знаешь. Дилетанты всегда плохо заканчивают, даже если в руках у них оружие. Ты хоть раз из пистолета стрелял? Как можно решаться обрекать себя на такой полностью проигрышный расклад?! Мне не кажется, что ты готов всю службу отсидеть в капитанах.

Коростелеву стало неудобно от осознания, что в своих рассуждениях он упустил рассмотрение возможностей в скором и отдаленном будущем, ведь он был сосредоточен на том, как вписаться в текущую жизнь, не обостряя ни с кем отношений. И из пистолета он ни разу не стрелял.

– Ты как та такса, которая самоуверенно вышла на бега вместе с борзыми и гончими! Нет у тебя ни знаний, ни навыков, ни природных данных, чтоб их опередить! – шутливо заключил Алексей, наблюдая за приятелем ироничным взглядом. – При любых раскладах выпускник военного училища будет цениться выше носителя диплома гражданского инженера по определению. Не забывай, что ты – двухгодичник! Ты здесь для того, чтобы на всех офицерских собраниях слышать, что теоретические и практические занятия в твоем отделении проходят на низком методическом уровне, чтобы обвинять тебя, что из-за твоего недосмотра или самоуспокоенности произошел какой-то неуставной случай, что ты не прилагаешь должных усилий для повышения своего и вверенного тебе личного состава технического и политического уровня. Это стандартный набор в устах любого командира, подводящего итоги плановых учений или служебных полугодий, ближайшее будет в сентябре. «Не смотря на предпринимаемые командованием усилия отношение к службе офицеров-двухгодичников не может нас удовлетворять!»

Приятель был прав в том, что в каждой батарее было по два-три капитана в возрасте за тридцать, а то и сорок лет, отставших от своего возрастного эшелона с майорскими и выше погонами, которые не имели интереса повышать свой уровень, потеряли мотивацию, выпав из поступательного служебного движения вверх. Они, что называется, тянули лямку в ожидании пенсии, освоив искусство быть тихими и незаметными, обтекать вызовы, никогда не бросаться первым, избегать неприятных вопросов и ответов, отрешаться от жесткой логики служебного рвения. Не надо «рвать пупок» в обеспечении успеха более молодым, не надо встраиваться в чужую служебную модель. Потерянных лет не вернуть, а оставшиеся надо прожить без печали и забот. Шанс так существовать был у всех самых тупых и ленивых за такие деньги, которые в гражданской среде такие «спецы» никогда в жизни даже близко не получили б. Понятная и привычная среда давала простор для сносного существования без особых хлопот, когда на вопрос «когда?» самый правильный ответ не час или дата, а «своевременно», когда вопрос «кто составит компанию в картишки?» немедленно находил многочисленный отзыв любителей преферанса.

– И кроме этой бестолковой суеты с освоением служебных регламентов нам навязывают так называемое соревнование с набором тщеславных целей, к которым сам без стороннего напора и доводки никогда бы не шел, – замечание Алексея определенно подчеркнуло, что двухгодичники в самом деле плохо вписывались в офицерское сообщество, в котором следование традициям и служебному ритму считалось основной добродетелью. Двухгодичники стали серьезной головной болью для командиров, в открытую говоривших о слишком большой разнице в менталитете и воспитании выпускников высших военных и гражданских училищ, в понимании порядка и свободы. Не получив от Виктора сигналов о готовности к продолжению разговора, Алексей достал сигарету и, разминая ее, отправился на перекур.

В процессе самоподготовки настал великий момент, когда Коростелев понял, что запомнил все. Он повторил все команды по сценарию регламента работы батареи на старте легко и без запинки. Это было круто! В общем, казалось, что руководить батареей просто.

– Я готов, – сказал он Алексею, вернувшемуся из курительной комнаты.

– Ты это все помнишь с военной кафедры?

– Нет, на кафедре нас готовили в ПВО, в РВСН я по капризу военкомата.

– То есть для тебя это все вообще в новинку?

– Да, нас по списку военной кафедры вызвали в военкомат на медосмотр и выдали предписание явиться в штаб соединения номер такой-то, в нем о роде службы ничего не говорилось, оттуда направили в штаб дивизии, и наконец – в ракетную часть. Во время этого перемещения я понял, чем предстоит заниматься.

– Все, как всегда, тупо и бездарно: заткнуть дыру первым попавшимся под руку материалом. Ну как зимний поход для зачета ГТО в институте: выгнали толпу на заснеженную лесную тропу, и топайте друг за другом в указанном направлении. Галочку кто-то поставил, не считаясь ни с расходами, ни с последствиями такого неподготовленного мероприятия для случайных участников, – с горькой безысходностью Леша включил призыв Коростелева в армию в свое видение ситуации в стране, где канцелярская воля заменяла логику и целесообразность. Через момент, хмыкнув, он заговорщически добавил: – Но не торопись подавать сигнал командирам о готовности к сдаче зачета, чтобы другие двухгодичники, не способные на такую прыть, на твоем фоне не выглядели дебилами.

3

Хотя лейтенант Коростелев отметился успешной сдачей на допуск к несению службы в должности начальника отделения, для полновесного исполнения возможных боевых задач ему еще нужно было ознакомиться с запасными стартовыми позициями, расположенными на расстоянии десяти-двенадцати километров от стационарной. На экзаменовке подполковник Ваганов так и сказал: «На мой взгляд, ты, лейтенант, заслужил хорошую отметку, при условии, что в течение двух недель съездишь в Хутру, чтобы своими глазами увидеть и запомнить дорогу и расположение резервных стартов и при необходимости вслепую их найти и обеспечить выполнение боевого задания из неожиданного для вероятного противника места».

Выполнить такую поездку можно было только в выходные дни, так как дорогу и разные секретные пометки в лесу мог показать прапорщик стартового отделения Авдеенко, да и то при условии, что он не попал в состав текущей дежурной смены батареи, поэтому в поездку отправились значительно позже срока, определенного командиром, как только необходимые условия совпали, что случилось через неделю после вылазки на шашлыки. Прапорщика назначили старшим машины, хотя по логике им должен быть старший по званию, ведь в кабину старенького ЗИЛа рядом с водителем они втиснулись вместе с лейтенантом – надо же видеть и запоминать дорогу и необходимые повороты. За рулем сидел рядовой Овчинников, сосредоточенный, как любой водитель, которому выпадало вести машину раз в несколько месяцев. Соответственно, и скорость движения была очень низкой, адекватной мастерству и опыту шофера. Для него, как и для лейтенанта, эта поездка была первой вылазкой в Хутру.

Никаких печатных руководств по работе ракетной батареи с резервного старта не существовало или не было предъявлено Коростелеву для самоподготовки. В спецчасти имелся лишь не привязанный ни к каким земным ориентирам регламент подготовки резервного старта, заключающийся в геодезической проверке зоны работы и укладке фундаментных плит под стартовую позицию, поэтому выезд был важен передачей устной информации от сведущего служащего Авдеенко к несведущему Коростелеву. Лишь только по завершении этого нулевого строительного цикла и установки на фундамент пускового стола в действие вступала инструкция по подготовке к пуску ракеты, знание которой лейтенант уже подтвердил зачетом. Прапорщик, не упуская из виду действий водителя, рассказывал начальнику, что нервный выезд на запасную позицию по учебно-боевой тревоге обязательно бывает два раза в год: один при хорошей погоде в августе-сентябре, а другой зимой, часто в распутицу, поэтому для второго варианта в лесу делаются зарубки на деревьях, иначе занесенные снегом реперы геодезической системы найдешь не сразу, а время шло по стоимости аттестаций, наград и карьеры. Отправка передовой группы стартового отделения носила особый характер: если вся батарея двигалась единой колонной с ракетой, установщиком и стартовым столом, дизелями, кунгами всех отделений и заправочной техникой, то ЗИЛ стартового отделения выезжал первым в составе начальника-лейтенанта, водителя, сержанта и солдат геодезического расчета для выполнения проверочных работ до прибытия основных сил, чтобы по их приходу сразу приступить к раскладке фундаментных плит под стол, установщик и ракетную тележку. То есть сначала нужно построить стартовый комплекс из бетонных компонентов прежде чем начать выполнение боевой задачи.

В город не въезжали, использовав малозаметную лесную грунтовую дорогу для выхода на шоссе, вероятно, предназначенную именно для этой цели, никакой хозяйственного назначения у нее не просматривалось, ну разве что для вывозки валежника. Проскочили Хутру – вереницу мазанок вдоль дороги с яркими цветами георгинов в полисадниках, с пасущимися у обочины коровами и ленивыми стайками гусей, обычное село, в котором на вопрос, как живут, в ответ раздавались только одни жалобы на плохое руководство и недосмотр начальства, а на похвалу красоты и простора мест проживания излучали благодарную улыбку за приятные слова. Жили они здесь, где когда-то поселились их пра-пра-прадеды, и в организации их жизни мало что менялось с привычкой к размеренности и стабильности и наивного доверия любой похвале и комплименту. Но стоило об этом сказать в открытую – озлоблялись и бычились, правда воспринималась как плохой отзыв, а это про их места пришельцам говорить не положено. У щита с надписью «Хутринское лесничество. Охраняемая зона. Вырубка деревьев и земляные работы запрещены» свернули на укатанную грунтовую дорогу, направляясь вглубь соснового бора. При виде щита Коростелев подумал о том, что он давал подписку о неразглашении гостайны, неужели лесничий, который несомненно знал о существовании геодезических знаков, зарытых в подведомственном ему лесу, также вовлечен в систему соблюдения государственных секретов? А как он тогда обеспечивал вырубку сухостоя и уборку валежника? И щит являлся специальным знаком, намекающим посвященным на расположение особо секретной зоны?

Заметив на толстом стволе раскинувшейся у дороги сосны известную ему зарубку, Авдееенко дал указание водителю свернуть вглубь леса и через несколько покачиваний грузовика на раскатанных тяжелым транспортом рытвинах – заглушить мотор посреди относительно просторной поляны.

– Приехали! – открывая дверцу кабины, произнес прапорщик и выпрыгнул наружу. Лейтенант последовал за ним и сразу увидел на широко расчищенной поляне несколько ям, слегка прибросанных ветками.

– Это вот под фундаментные плиты, – пояснил Авдеенко. – Никто их не закапывает, чтобы зимой не долбить ломами. Так ветками слегка маскируем.

Пока прапорщик показывал командиру расположение запасного старта с объяснениями в отношении предназначения каждого из участков выделенного для военной деятельности леса, сержант Прохоров с рядовыми Овчинниковым и Бессоновым автономно от начальства освобождали от веток места закладки геодезических знаков, а затем занялись установкой теодолита и визирных целей. Для сержанта, ожидавшего дембель по осени, кроме вот таких выездов для инструментальной проверки устойчивости реперов, за плечами были уже три учения с подготовкой к пуску ракет в полевых условиях. Прапорщик в действия сержанта не вмешивался, не только потому что доверял, но и из-за нелюбви к математике – всегда кажется муторным то, чем не хочешь заниматься: снимать показания с теодолита, высчитывать отклонения и среднеквадратичную погрешность, пусть этим занимается тот, кто в этом больше понимает. В его сознании работа стартового отделения легко делилась на понятную механическую часть с участием установщика и ракеты и близкую к колдовству оптико-геодезическую, к которой не лежала душа сельского механизатора, подписавшегося на кадровую военную службу. Он с удовольствием давал объяснения Коростелеву в отношении первой части и уступал инициативу сержанту, когда лейтенант проявлял интерес ко второй, а осознав, что Коростелеву угловые движения теодолита, заглядывание в объектив, проверка записей в формулярах и расчетов, сделанных Бессоновым и Овчинниковым, более интересны, занялся разжиганием костра, так как в выезде на запасную позицию ракетной батареи есть несомненная радость для участников в пикнике с продуктами, выделенными по разнарядке старшиной, и привнесенными запасами из дома прапорщика.

Коростелев к сержанту Прохорову относился с явным уважением, не только потому что его знания в области геодезии были того достойны, но и потому что у сержанта с подчиненными ему солдатами не было никаких зримых иерархических построений. Совместная служба, совместная действия. Никаких грубых окриков, обзываний для укрепления собственного авторитета, никаких жестких требований к рядовым в его расчете.

Лицо прапорщика бронзового отлива, изрезанное морщинами, то ли от пронизывающих ветров на стартовом комплексе, то ли еще от каких факторов, расплылось в улыбке, когда сослуживцы, закончив проверку геодезической системы, подошли к костру. В отношениях с пьянством Авдеенко замечен не был, по понедельникам после выходных от него никогда не несло перегаром, в выходах с другими прапорщиками после службы «на пенек» – принятом способе отметить памятную дату или служебную отметку – не участвовал, но печать раннего старения была составной частью его облика. В панибратском общении ему скорее приклеивалось «старик», чем «отец».

– Ну что бог послал! – показал прапорщик рукой на вареные яйца, черный хлеб с маслом, полученные в дивизионной столовой, и домашние пирожки, приготовленные его женой. Набросились на еду с нагулянным аппетитом, получая особое удовольствие от поджаренных на костре хлебных ломтей, сдобренных растекающимся на глазах маслом. По мере гашения голода завязалась беседа.

– Вот у нас в ангаре стоят две ракеты, соответственно, к ним, наверное, у головастиков хранится две головных части. В случае войны мы отстреляем эти две ракеты, а дальше что делать будем? – спросил сержант, обращаясь к лейтенанту.

– Вопрос справедливый, но в программе подготовке батареи я не видел никаких тем, относящихся к этому периоду после пуска ракет, – поддержал его рассуждения Коростелев, пересылая вопрос прапорщику. Ему тоже ничего не было известно об использовании персонала ракетных войск после выполнения прямого боевого задания, никто ничего об этом не говорил, и никто не ставил задач по самоподготовке и соответствующему обучению служащих вмененного ему отделения.

– Но это же неправильно – нас должны к чему-то готовить! – продолжал настаивать Прохоров, поблескивая широко расставленными глазами на умном лице, ну как отличник на практическом занятии в институте пристает к руководителю с осенившей его идеей. –Всем понятно, что ракета – оружие первого удара, война на этом не закончится и дальше будет продолжаться, нас должны куда-то использовать.

– Это вот, там куст разросся – срубить его надо под корень, чтобы не мешал тебе в работе, зимой снегом привалит, точно ветки лягут на пути геодезического хода, – включился в разговор Авдеенко, неопределенно махнув рукой в сторону леса. – А начальство разберется, что с тобой делать после того, как ракета накроет цель.

– Ну мы должны представлять, к чему готовиться. Вот я уйду на дембель, а если война – куда меня призовут? – пояснил сержант, понимая, что должен у командования быть план мобилизации, по которому и ракетчику запаса должна быть предусмотрена какая-то четкая задача. Рядовые Бессонов и Овчинников выжидательно поглядывали на лейтенанта и прапорщика, разговор им был тоже интересен. Солдатам подчиненного Коростелеву отделения понравилось заводить с ним околополитические разговоры с того момента, когда на политзанятии на вопрос, почему блок НАТО все время растет – вот только что Греция вернулась, а Испания вступила в него, а Варшавский договор, потеряв Албанию, остается замороженным по составу, он дал понятное всем разъяснение: неуверенные в себе люди тоже стремятся присоединиться к какой-то кажущейся им сильной группировке, объединение шестнадцати стран для многих кажется мощнее объединения семи стран, поэтому и принимаются такие решения. Им было неведомо, что столь доступное и простое заключение Коростелев не сам сделал, а заимствовал у Княжнина, который всегда кроме классовой сплоченности и идеологической обоснованности мог видеть простые для понимания причинно-следственные связи.

– В рамках расчистки территории запасного старта, это вот, займись вырубкой кустов и по ходу установщика,– жестко сжав губы твердо указал прапорщик. Часто используемая им вставка «это вот» в солдатском обиходе переросла в кличку «Этавот», которой солдаты называли за глаза Авдеенко. – Даже одна достигшая цели ракета оправдает всю твою подготовку.

– Я так и знал, что все несанкционированные рассуждения в нашей стране кончаются отправкой стройными рядами на лесоповал! – ехидно заметил Прохоров и отправил Овчинникова к кунгу за топором. Сержант был родом из Кировской области и имел представление о том, что сказал: немало народу прибывало туда совсем не по комсомольской линии.

– Это вот, они будут проситься после в город заехать. Нужно отследить, чтобы в магазине чего ненужного не купили, – как только они остались наедине, прапорщик наставляюще озвучил лейтенанту распространенную в его кругах установку о том, что, если держаться подальше от начальства, то беспокойство придет от рядового состава.

Удивленный высказанной предосторожностью Коростелев уточнил:

– Да это же самые, можно сказать, дисциплинированные военнослужащие в батарее!

– Они могут купить водку по наказу кого-то другого, от этого никто не застрахован.

Когда, на взгляд Авдеенко, расчистные работы были закончены, группа переехала на вторую запасную позицию, отстоявшую от первой в трех-четырех километрах. Съезд с шоссе в сосновый бор этого участка также оказался помеченным щитом, предупреждавшим о запрете вырубки леса и земляных работ. Позиция Коростелеву показалась более расчищенной, чем предыдущая, и прапорщик пояснил, что последние два выхода на запасной старт по случайности или по задумке начальства батарея выполняла именно сюда.

– А может быть еще позиция, о которой мы пока не знаем? – полюбопытствовал Прохоров. – Ведь заложить геодезические реперы не так трудно, и не использовать их до поры до времени?

– Вот для этого мы и тренируемся на выезде, чтобы быть готовыми с любой точки земного шара выполнить работу. Когда учебно-боевые стрельбы выполняются на полигоне, там позицию находят по только что полученному заданию, – с видом знатока военных премудростей ответил Авдеенко.

– А вы на полигон выезжали? –поинтересовался Коростелев.

– Выезжал в составе сборной группы из нескольких батарей. Все сделали в пределах нормативов, – с гордостью уточнил прапорщик. – И цель поразили точно по вешке, вот так, – он поднял вверх указательный палец и движением другой руки выразительно уложил его в кулак, и, если бы Авдеенко был в текущий момент в парадной форме, наверняка, на груди ярко бы засиял наградной знак за успешно выполненное учебно-боевое задание.

Перед логичным завершением программы выезда возвратом в часть заехали в город – настояли солдаты в поощрение за выполненную работу, ну как в рамках официального задания упустить такую редкую возможность хоть на несколько минут окунуться в обстановку, из которой каждый из них был вырван на долгие два года, и на время позабыть о построениях, муштре, уставах, наведении порядка в казарме, вокруг нее, на стартовой позиции и в закрепленном секторе возможной круговой обороны. Потягивая лимонад из горлышка бутылки, смотрели по сторонам у продуктового магазина, гурманно смакуя дуновения гражданской жизни, забыв о сложном международном положении, провожая долгим жарким взором каждую проходящую мимо девушку. Сержант Прохоров с чувством обнажая вырвавшуюся из-под запрета страсть шелестящим шепотом спросил лейтенанта:

– Как же вы тут живете?

– Да так и живу: утром на службу в дивизион, весь день там, вечером обратно в город, поужинал, а там и спать пора…

– Да я не об этом. Вон сколько девчонок красивых ходит. И я каждую хочу. Теперь пол-ночи, как монах, буду подавлять дьявольские соблазны, как из болота вылезать – чем больше борешься, тем больше вязнешь в мыслях и желаниях. А вы это видите каждый день, у вас такие чувства должны быть и возможности приятно провести время, – сержант не скрывал зависти атрибутам неказарменной жизни,– Вот на дембель уйду и сразу женюсь.

– А на ком жениться есть? Подруга ждет? – сержант из внутреннего кармана гимнастерки с достоинством извлек документы, среди которых оказалась фотография симпатичной девушки, которая позируя при съемке смотрела в камеру с каким-то вызовом.

– Желающие найдутся, – самоуверенно и в то же время с настороженностью ответил Прохоров.

– За время службы чувства поостыли?

– Нет, но повыбирать хочу. Может, и она уже не так чтобы любит. И я сомневаюсь, смогу ли с ней такой через десять или двадцать лет жить.

– Когда планируешь жениться все представляется в радужном свете, а вот совместная жизнь, это вот, требует более однородного окраса, – из позиции, с которой хорошо просматривались все действия солдат в магазине, и исключались закупки несанкционированных для потребления или ввоза на территорию части жидкостей, философски заметил Авдеенко, глубоко затягиваясь папиросным дымом. Заметив эти предосторожности прапорщика сержант Прохоров с ехидной интонацией отметил Коростелеву:

– Никто пузыри брать не будет. Ни к чему это, – и увидев сомнение в глазах лейтенанта, понизив голос, пояснил: – На поляне всегда раздобыть можно.

– На какой поляне? – изумился Коростелев.

– Есть места, – неопределенно ответил сержант, – где все накроют, продадут и купят.

После магазина зашли в фотоателье. Для сержанта и рядовых было важно, чтобы с ними снялись лейтенант и прапорщик, ведь в условиях батареи фотографирование было запрещено, а вся память о службе перемещается в дембельский альбом со снимками, сделанными при вот таких выездах в город. Это ведь удача сфотографироваться с лейтенантом и прапорщиком одновременно! Такая карточкам с командирами найдет почетное место в альбоме. Забрав выполненные заказы по квитанциям оставшихся в дивизионе сослуживцев, присели перед ателье. Служба шла медленно, но в такие моменты все были рады насладиться ее медлительностью.

– Ох, какая цыпа! Как с обложки «Советского экрана»! Лейтенант, вы ее не знаете? – обратил внимание Прохоров на красиво выступавшую по тротуару девушку в свободной белой блузе, в обтягивающих джинсах с ярким красным поясом и красными же туфлями. Коростелев сразу узнал Лену, случайную знакомую с вылазки на шашлыки и поездку на квартиру Княжнина. Смуглая стройная красавица изящно продвигалась по тротуару, прекрасно понимая, что привлекает к себе внимание и тем, что хороша собой, и тем, что со вкусом одета, и тем, как звонко цокают каблучки по асфальту. Виктор поднялся с лавки для приветствия со счастливой улыбкой, но девушка, скользнув нейтральным взглядом по группе военнослужащих в застиранной форме и пыльных сапогах, не показала никаких признаков радости незапланированной встрече – случайное совместное времяпровождение в патриархальном провинциальном Рубежанске еще не формировало повод публично выказывать существование связи между молодой женщиной и мужчиной, а уж тем более, со свидетелем связи – кто знает, что происходило в соседней комнате? Покачивая туго стянутым пучком волос Лена спокойным красивым шагом продефилировала мимо восторженных солдатских глаз, устремленных на нее. На лице Коростелева проявился оттенок разочарования отсутствием ответного сигнала от прошедшей мимо девушки, откровенный облом в присутствии также испытавших выброс гормонов подчиненных.

– Это вот дочка капитана Левко, – обронил прапорщик. – Жидковаты будете на что-то тут рассчитывать, – по интонации в голосе Авдеенко можно было понять, что ему известно многое о прошедшей мимо гордой девушке. Но расспрашивать при подчиненных Коростелев не решился, все еще испытывая конфуз от того, что его откровенно проигнорировали.

– А я бы попробовал, – настойчиво заметил Прохоров. – Нельзя сдаваться не попробовав.

Отследив взглядом, что Лена зашла в кафе-кондитерскую «Порубежье» и не вышла оттуда до той поры, когда он отправил машину с сослуживцами в часть, Виктор, поблагодарив небеса за то, что старшим машины назначен прапорщик, тут же переключился со служебной жизни в частную. Девушка с чашкой кофе сидела в пустом зале заведения и курила сигарету. На столе пачка «Союз-Аполлон», только что купленная вместе с кофе, дополняла картину – табак из американской Виргинии очень вписывался в общий облик уверенной в себе молодой женщины, выбирающей и умевшей выбрать нужное ей в жизни.

– А, лейтенант. Присаживайся! – запросто предложила она, привлекающе перекинув туго стянутый пучок волос через плечо, приветливая улыбка вспыхнула и тут же погасла в темных прищуренных глазах. В новых условиях при отсутствии свидетелей она демонстрировала готовность к контакту. Виктор поспешно заказал кофе и пирожное «Картошка» толстой работнице общепита, исполнявшей функции бармена, и расположился напротив Лены.

– Ну что сегодня вместо пробежки с солдатами вывез их в город? – с усмешкой спросила девушка, показывая, что запомнила рекомендацию Княжнина на своего сослуживца.

– Да нет, сделали тренировочный выезд на запасную позицию и перед возвратом в часть заехали сфотографироваться, – смущенно пояснил Виктор.

– Как интересно! – отреагировала Лена, равнодушным тоном показав, что подробности ей ни к чему.

– Я бы хотел увидеть Настю, как мне ее найти? – отбросив лишние реверансы, Виктор высказал причину, по которой он отследил маршрут Лены и пошел на контакт. Дрожащий голос выдал его волнение.

– О-о, запал? – девушка медленно затянулась, задержала у лица руку с зажатой между ухоженными пальцами сигаретой, и выпустила дым прямо в лицо собеседнику. – Может, и я на что гожусь?

В это время барменша окликнула Виктора, звякнув чайной ложкой по блюдцу с чашкой:

– Молодой человек, забирайте ваше кофе! – последовавшие действия по отходу от стола и возврату к нему позволили оставить без ответа заданный вопрос. Глотнув светлокоричневую жидкость со слабым запахом кофейных зерен, Виктор пояснил:

– У меня ни адреса, ни телефона…

Лена изучающе посмотрела на собеседника, помедлила с ответом, как бы взвешивая, что сказать, и наконец произнесла, смакуя каждое слово:

– Постоянство – хорошая черта. Сегодня она на работе. Но я ей передам, что ты хочешь пообщаться и завтра в полдень ты будешь ждать в этом же кафе.

– Где она работает? Я ее могу встретить… – Виктору стало немного неприятно от принятого за него решения по месту и времени встречи, и своим вопросом он давал понять, что он сам может свободно уладить вопросы личной жизни.

– У нее ночная смена, – резко оборвала его Лена и, сверкнув темными глазами, смягчив тон завистливо добавила: – Завтра. Везучая Настя: всегда берет то, что ей надо, и не промахивается. А то все примериваешься, присматриваешься – а шансов все меньше и меньше.

Как только Виктор занес ложку над пирожным, Лена грубо толкнула его руку: