Крестные братья

Бестужев только усмехнулся. Слишком невероятным казался ему этот фантастический переход от нищеты к светлому будущему президента пока еще неведомой фирмы.

Конечно, ничего сверхъестественного в предложении брата не было. Но он хорошо знал, кто стоит в большинстве случаев за всеми этими фирмами и банками. И поэтому спросил:

– Скажи, Толя, только честно! Не поведут нас в конце концов под белые ручки с этой фирмы?

– Пусть тебя это не пугает! – улыбнулся Кесарев. – Не вдаваясь в подробности, скажу тебе, что эти люди корректны по отношению к законам и по возможности чтут Уголовный кодекс… И от тебя никто не потребует ни двойной бухгалтерии, ни сокрытия налогов, ничего криминального!

– Но ведь стоит мне только открыть фирму, как ко мне сразу же придут! – воскликнул Бестужев.

– Ну и что? – пожал плечами Кесарев. – Ко всем приходят… Договоришься и будешь платить! Ничего страшного… Так как?

– Я согласен, Толя, – произнес наконец Бестужев.

Уже очень скоро под действием этой договоренности, а главное, под влиянием полученного аванса и обильного возлияния, с Бестужевым произошла скорее закономерная, нежели удивительная метаморфоза.

Теперь перед Кесаревым сидел не убитый горем и обреченный на нищету безработный с филологическим дипломом, а человек, напоминавший героя, в одночасье проигравшего все свое состояние и уже подумывавшего о холодном пистолетном дуле, который вдруг смог не только отыграться на послед-ний рубль, но еще и выиграть…

Кесареву же было нисколько не жаль этих полутора тысяч долларов, поскольку он, так или иначе, собирался подарить их попавшему в тяжелое положение брату.

Зато если все сложится, как они и задумали со Смоленским, он приобретал в лице Володи воистину бесценного помощника. Ведь в фирме с ее несколькими зарубежными филиалами должны работать люди, не вызывающие особого интереса у организации, заменившей достославный КГБ.

– Ну а если так, – впервые разлил коньяк сам Кесарев, – то давай обмоем нашу договоренность! За удачу!

– За удачу, Толя!

Бестужев поднял налитую рюмку и выпил.

Надо заметить, что совесть Беса не мучила. Ведь он не только вернул брату душевное равновесие, без которого не может быть нормального существования, но и обеспечил его хорошей работой. Кроме того, он оставлял за ним и право выхода из дела, если оно в конечном счете не будет вытанцовываться. Ведь верность верностью, но те волки, с которыми теперь придется общаться Бестужеву, даже отдаленно не напоминали щенка-араба с его фальшивыми долларами…

А потом он может и вообще не втягивать Владимира в свои дела. Ими в «филиалах» будет кому заниматься.

И Кесарев вдруг подумал о том, что, действительно, худа без добра не бывает. Ведь если бы он прибыл в Москву безо всяких приключений, то наверняка уже ходил бы «под кем-нибудь». А все крупные авторитеты, так или иначе, были под колпаком у Петровки.

Теперь же, создавая свое собственное «дело», он как бы находился в тени. И это было очень важно.

Ведь работай он на того же Креста, он был бы обязан сразу отдать предложенное Смоленским «дело» на «общак». Да и не было бы тогда никакого «дела». Поскольку Игорь Аркадьевич поставил непременным условием их будущей работы полную независимость от кого бы то ни было.

Все помыслы Кесарева были теперь направлены на Смоленского и его синдикат. И он уже всерьез подумывал о том, почему бы ему и самому не стать российским Эскобаром…

– Теперь ты мне не просто брат, – отвлек Кесарева от его мыслей голос Бестужева, который снова разливал коньяк, – а еще и мой крестный брат! Давай выпьем за это!

– Крестный брат? – задумчиво переспросил Кесарев, поднимая очередную рюмку коньяка и думая о том, насколько Владимир, сам не подозревая того, близок к истине. – Что ж, это ты здорово сказал, Володя! Крестные братья! Звучит, а?

– Еще как! – довольно улыбнулся Бестужев, с удовлетворением чувствовавший, как все его недавние тревоги и страхи уходят далеко, чтобы, как он надеялся, никогда не возвращаться…

Да и выпитый уже в приличном количестве коньяк в значительной степени подогревал его уверенность.

– Ну, тогда за крестных братьев! – поднял рюмку Кесарев.

Глава 15

Когда Хан узнал о проколе в Москве, ни один мускул не дрогнул на его бронзовом от загара лице.

Но спокойствие его было обманчивым. Случившееся на Ленинградском шоссе задело его. И дело было даже не в полутора килограммах героина, хотя потеря нескольких десятков тысяч долларов не могла его радовать.

Утечка информации, вот что было страшнее всего. Как и огромная и дорогостоящая работа по выявлению каналов этой утечки. Ведь если кому-то и удалось зацепить его человека, то того будут хранить как зеницу ока.

И это перед самым его уходом из «дела»!

Хан решил завязать по многим причинам. Но главными из них все же были увеличивающиеся с каждым днем разногласия между ним и властями предержащими, чьи неумеренные аппетиты росли, как замешанное на хороших дрожжах тесто.

Чиновники и менты требовали от него денег, пограничники – и денег и информации о моджахедах и оппозиции, с которой Хан поддерживал деловые отношения.

Нет, воистину мира под оливами не было. И даже приближенные к нему авторитеты были крайне недовольны его тесным сотрудничеством с властями.

Хан был опытным человеком и прекрасно понимал, что рано или поздно количество этих разногласий и взаимных неудовольствий перейдет в качество, и тогда… Тогда несдобровать в первую голову ему. Люди с широкими лампасами на брюках и их штатские коллеги в правительственных машинах всегда отмоются. А ему… в лучшем случае уготована пуля снайпера из какой-нибудь «Альфы».

И с недавнего времени он, как обложенный флажками волк, начал чувствовать, как сгущалась во-круг него атмосфера и становилась все напряженнее.

Хасан Балиев, единственный человек, которому Хан хоть как-то доверял, давно уже подготовил для него хорошенький двухэтажный домик с бассейном на берегу теплого моря, в стране, где никогда не бывает зимы. Что ж, такой отдых он за-служил… И отправляя два дня назад нового курьера в Москву, правда, на этот раз уже на поезде, Хан серьезно подумывал над тем, что это будет один из его последних курьеров.

Конечно, закроется и его личный канал, о котором знало всего несколько человек. Но… Ничего не поделаешь. Жизнь в конечном счете дороже.

Да и что он, по сути дела, видел в своей жизни, проведя из прожитых им пяти десятков лет двадцать с лишним на зонах и в тюрьмах?

Особенно если учесть, что начал он свои походы на зоны чуть ли не с пеленок. Впервые он увидел «запретку», когда ему не было еще и года. Тогда срок получила его мать. Потом она отбывала наказания уже одна, поскольку детей, а их у нее было двое – старший Андрей и его сестренка Настя, – на время ее заключения отдавали в детские дома.

Когда же досточтимая мамаша, «чалившаяся» в основном по сто сорок четвертой статье, освободилась в очередной раз, то немедленно принялась за обучение «ремеслу» своих подросших детей. Как и всякий опытный преподаватель, заботливая мамаша начала с азов и прежде всего постаралась привить своим чадам первую воровскую заповедь – воровать как можно дальше от дома. Чем те успешно и занимались в течение нескольких лет.

Потом… Потом все пошло по накатанной колее: колонии для несовершеннолетних, тюрьмы, этапы и зоны…

Закружила Андрея Блинова, успевшего уже стать Ханом, лихая воровская жизнь. Хитрый от природы, с годами он выработал свой собственный почерк, отличавшийся какой-то вызывающей смелостью, граничившей с наглостью, на которой лежал отпечаток этакой воровской элегантности.

Расследуя кражи, грабежи и даже убийства в самых различных районах бывшего Советского Союза, следователи приходили к выводу, что их совершил один и тот же человек. Но он был дьявольски изворотлив и хитер, и поймать его долгое время представлялось делом практически безнадежным. А когда его все-таки взяли, то смогли доказать только какую-то пустяковую кражу, за которой по-следовало явно не по его шапке наказание.

Но теперь все, хватит… Пришла пора и ему пожить в свое удовольствие, не шарахаясь от каждой тени и не вздрагивая при малейшем стуке. Швейцарский банк предоставит ему такую возможность. Пусть другие теперь ломают голову над тем, как одновременно накормить волков и сохранить овец.

Конечно, просто так ему уйти не дадут. Выйти из той игры, в которую все они так или иначе играли, всегда стоило намного дороже, чем войти в нее. А таким, как он, выйти и вообще было практически невозможно…

Но он уйдет тихо, как когда-то уходил из обворованной им квартиры. И уйдет навсегда.

Именно таким мыслям предавался Хан, следуя в горы, где после трудов неправедных собирался отдохнуть на своей роскошной вилле и поохотиться на горных козлов. А потом как следует попариться в баньке с этой сумасшедшей Галиной.

Что там говорить, хороша баба! Взяла шалава за душу! А может, и ее с собой… к теплому морю? Что ему бобылем-то? Не арабку же брать…

Попетляв по узкой горной дороге километров пятнадцать, две машины, в одной из которых находилась вооруженная до зубов охрана, остановились у тяжелых стальных ворот.

Хан слегка высунулся из джипа, и в следующую же секунду ворота бесшумно открылись. А вот дальше случилось непредвиденное.

Как только машины въехали во двор, по той, в которой находилась охрана, был открыт ураганный автоматный огонь.

Правда, в его джип не стреляли. Но Хан не обольщался, понимая, что это только отсрочка.

Он даже не удивился, когда услышал так хорошо ему знакомый голос Смоленского.

– Выйти всем из машины! – приказывал тот, стоя у окна с пуленепробиваемым стеклом. – Сложить оружие! И без фокусов!

Хан криво усмехнулся. «Какие там, к черту, фокусы! Все! Отфокусничался… И похоже, навсегда…»

Его привели на второй этаж, в просторную комнату, отделанную в восточном стиле.

– Садись, Андрей, – делая знак рукой удалиться приведшим Хана людям, сказал Смоленский. – Извини, но наручники я снимать не буду…

– И правильно сделаешь! – усмехнулся Блинов. – А то сядешь вот так же, как я сейчас!

– Выпить хочешь?

– Налей!

– Чего тебе? – подойдя к встроенному в стену бару, повернулся к Хану Смоленский.

– Водки, чего же еще! – хмыкнул тот. – Полный стакан!

– Закусить? – достал он вместе с водкой тарелку с холодным мясом и маринованным чесноком, до которого Хан, чуть было не получивший за полярным кругом цингу, был большой охотник.

– Не надо! – покрутил тот головой.

Поставив бутылку с «Распутиным» и тарелку с мясом на стол, Смоленский налил, что называется, под самую завязку и, приблизившись к Хану на расстояние вытянутой руки, протянул ему водку.

Взяв стакан двумя руками, тот медленно (он вообще пил водку всегда медленно), смакуя, выцедил ее до последней капли и бросил стакан на толстый ковер.

– Дай закурить!

Взяв опять же двумя руками протянутую ему сигарету и прикурив, Хан с наслаждением затянулся и взглянул на Смоленского.

– Ну что, Игорек, – растянул он в улыбке тонкие губы, – сел на трон?

– Да, вернул, – спокойно согласился тот.

– Вернул? – насмешливо переспросил Блинов. – Неужели ты так и не понял, что без меня тебя бы давно уже не было на свете? Да, ты начал это дело, но держать его так, как держал я, ты бы не сумел! Не дали бы! Не согласен?

– Почему не согласен? – пожал плечами Смоленский. – Как раз согласен! Только это ведь ничего не меняет, Андрей…

– Зачем же ты привел меня сюда, а не кончил там? – кивнул Хан на выходившее во двор окно.

– Мне нужна кое-какая информация…

– А какой же мне смысл информировать тебя? – усмехнулся Хан.

– Есть смысл, Андрей, и еще какой, – спокойно ответил Смоленский. – Если не хочешь, чтобы тебя живьем резали на части, то скажешь все, что мне надо!

– Пугаешь? – презрительно сузил глаза Хан.

– Предупреждаю! – пожал плечами Смоленский. – А там дело твое…

– Насколько я понимаю, тебе нужны люди? – вопросительно посмотрел на него Блинов.

– Естественно.

– Послушай, Игорь, – после небольшой паузы снова заговорил Хан. – Зачем тебе вся эта шваль? Все равно будешь набирать новых. Если отпустишь, я отдам тебе свой собственный канал, о котором не знаешь даже ты!

– А ты поверишь мне? – вкрадчиво спросил Смоленский.

– Слушай, Игорь, – заговорил вдруг с какой-то торжественностью Блинов, – я мало говорил в жизни правду, но с тобой крутить не буду! Я давно решил завязать… И если бы ты не поторопился, – он опять кивнул на окно, – то через три недели весь этот фейерверк был бы ни к чему!

Он замолчал и, глядя на Смоленского, делал одну глубокую затяжку за другой.

– Ты думаешь, – так и не дождавшись ответа, продолжал он, – что, сев на мое место, ты сразу же станешь королем? Ошибаешься, Игорек! Ты будешь еще более зависимым человеком, чем сейчас! Ты полагаешь, что самое трудное – это собрать и переправить опиум? Так это чепуха, скажу я тебе! Самое трудное в нашем деле – это накормить волков и спасти овец! И уже очень скоро ты поймешь это! И я тебе от души советую не лезть наверх! Поставь на мое место кого угодно, но сам оставайся в тени… Иначе, рано или поздно, будешь вот так же сидеть в наручниках или лежать со снайперской пулей в голове где-нибудь в горах!

Хан докурил сигарету и бросил ее на ковер.

– А меня отпусти, Игорь! – взглянул он на Смоленского. – Я не буду тебе мешать! Да и зачем мне? Устал я от всей этой чехарды. У меня уже и домик куплен…

– И какой у тебя, говоришь, канал? – каким-то равнодушно-будничным тоном, как будто речь шла не о сотнях тысяч долларов, а о покупке яблок, спросил Смоленский.

Что делать, так уж устроен человек. Даже понимая, что обречен, он все же продолжает надеяться. Не был исключением из общего правила и Хан. Да и что ему оставалось в такой ситуации? Он хорошо знал, что, несмотря на внешнюю интеллигентность, Смоленский, который даже матом ругался крайне редко, за нужные сведения сдерет кожу с кого угодно.

И Хан рассказал…

– Хорошо, – что-то пометив в своей записной книжке, удовлетворенно заметил Смоленский. – Запишем сюда и этого… Али-аку. А теперь скажи мне вот что, Андрей, – убирая книжку, взглянул на Хана Игорь Аркадьевич, – ты меня засветил своим друзьям из спецслужб?

– Нет! – сразу же ответил Блинов.

И сказал он, надо заметить, правду, как и обещал. Хорошо ориентировавшийся в той своеобразной политике, которую он вынужден был проводить в своих отношениях с властями предержащими, Хан твердо придерживался правила – светить только тех, кто и без него был на виду. А сдавать Смоленского не было никакого смысла. И вовсе не из-за особой любви к нему. Просто не хотел иметь около себя еще одни глаза и уши.

– Не темнишь? – наклонил голову Смоленский.

– Нет, – мрачно подтвердил Хан, окончательно понявший в эту минуту, что его не спасет ни-что. – Дай мне еще водки…

И когда на мгновение позабывший об осторожности Смоленский поднес ему снова налитый под завязку стакан, Хан вскочил с кресла и с силой ударил его в пах.

Завизжав от дикой боли, тот покатился по ковру, и Хан принялся в слепой ярости наносить ему беспорядочные удары.

Вбежавший в комнату охранник Смоленского раздумывал недолго. На то и охранник. Молниеносным движением выхватив из кобуры многозарядный пистолет, он с наслаждением разрядил в Хана всю обойму. Когда еще постреляешь по живым мишеням?

Убедившись, что Хан мертв, он бросился ко все еще лежавшему на ковре хозяину…

Окончательно Смоленский пришел в себя только через сорок минут, хотя каждый шаг все еще доставлял ему резкую боль. Проклиная себя за легкомыслие, он приказал расстрелять людей Хана. И автоматная очередь не заставила себя долго ждать.

Все было кончено… И все только начиналось…

Вот уж воистину: король умер, да здравствует король!

Глава 16

Через день после описываемых событий на улице Декабристов остановились «Жигули».

По-царски расплатившись с шофером, пассажир вышел из машины и не спеша направился к дому за известным на все Отрадное «Универсамом». В руках он держал кожаные чемодан и сумку, ремень от которой сразу же перебросил через плечо.

Ни разу ни к кому не обратившись за помощью, он через несколько минут добрался до нужного ему подъезда.

А когда за ним закрылась дверь, сидевший в находившейся рядом с домом «Волге» плотный парень лет двадцати пяти проговорил в зажатую у него в руке портативную рацию:

– Он вошел!

– Хорошо! – ответил ему низкий баритон. – Будьте наготове!

На этом сеанс связи закончился, и парень, положив рацию на колени, вытащил из кармана пачку «Мальборо». Щелкнув зажигалкой, он прикурил и глубоко затянулся.

Сидевший за рулем мужчина в сером плаще и надвинутой на глаза широкополой шляпе бросил на парня внимательный взгляд.

– Успокойся, Валет! Все будет в цвет!

Тем временем приехавший на «Жигулях» мужчина поднялся на лифте на восьмой этаж и подошел к тридцать первой квартире. Позвонил он в нее довольно своеобразно. Сначала дал два долгих, потом – один короткий и, наконец, три долгих звонка.

Послышался лязг открываемых замков, и тяжелая стальная дверь открылась ровно настолько, насколько можно было в нее войти.

Но когда гость уже намеревался проскользнуть в оставленную для него щель, с расположенной выше лестничной площадки выпрыгнули четыре человека в омоновских масках и с автоматами в руках.

Втолкнув в полуоткрытую дверь застывшего с поднятой ногой визитера, нападавшие ворвались вслед за ним в прихожую. Их взорам предстали двое мускулистых парней, которых они тут же уложили на пол и обыскали. В результате их оружейный арсенал увеличился на две «иномарки».

Еще через двадцать секунд в прихожую втолкнули невысокого мужчину лет сорока пяти, с большими залысинами, на которых блестели крупные капли пота.

– Химик? – окинул его один из нападавших не предвещавшим ничего хорошего взглядом.

– Д-да! – заикаясь от волнения, поспешил ответить тот.

– Что в доме?

– Ш-шестьсот гр-граммов п-порошка! – все так же заикаясь, выдавил из себя химик.

– Принеси!

Химик послушно повернулся и в сопровождении одного из автоматчиков направился в лабораторию, оборудованную в самой маленькой комнате, окна которой выходили на огромный пустырь и даже в солнечную погоду были занавешены тяжелыми шторами.

Через полминуты химик протянул посылавшему его в лабораторию человеку полиэтиленовый пакет, наполовину наполненный белым порошком.

– Если я найду хотя бы еще грамм после тебя, – сверля химика глазами, проговорил тот, – ты полетишь в окно!

– Я в-все п-принес! – добавил химик к заиканию еще и стук зубов.

Он и в самом деле говорил правду. Да и кто на его месте попытался бы лгать?

– Ну, смотри! – Мужчина повернулся к сидевшему под прицелом автомата гостю и пнул ногою в принесенный им чемодан. – Сколько тут?

– Тридцать килограммов опиума и полкило порошка, – быстро ответил тот.

– Ты должен оставить все это здесь?

– Да.

Больше вопросов не последовало.

А еще через минуту, когда была разгромлена лаборатория, командовавший в квартире человек коротко приказал:

– Кончайте с ними!

Что бы там ни говорили, но воля к жизни всегда остается волей к жизни. В каких бы безнадежных обстоятельствах ни оказался человек. Даже когда он понимает, что никаких шансов у него на спасение нет, он все равно, так или иначе, борется за свою жизнь.

Что это? Надежда на чудо? Желание продлить жизнь хоть на какие-то мгновения? Или просто заложенный природой великий инстинкт самосохранения?

И наверное, именно поэтому смиренно лежавшие до сих пор на полу охранники, услышав роковые для них слова, почти одновременно вскочили с пола и бросились на стоявших перед ними людей…

Но чуда не произошло… И две сухо прозвучавшие автоматные очереди раз и навсегда избавили их, а вместе с ними и химика с курьером от подобных иллюзий.

Нанесенный по Хану удар в Таджикистане не замедлил отразиться гулким эхом в Москве…

Слово «обыватель» в русском языке давно уже стало если и не ругательным, то во всяком случае в какой-то степени обличительным.

И хотя все мы по большому счету самые настоящие обыватели, стоит нам услышать это слово, как мы сразу же представляем себе нечто аморфное и неспособное на поступок. Этакого премудрого пескаря, трясущегося над каждым своим шагом.

Именно к такой категории обывателей относился и проживающий в тридцатой квартире Олег Михайлович Жуков.

И в тот самый момент, когда парни в масках вломились в соседнюю квартиру, он, наблюдая за происходящим в дверной «глазок», приносил благодарность Богу за то, что не вышел секундой раньше.

Впрочем, Бог тут был ни при чем. Благодарить Олег Михайлович должен был в первую очередь себя самого. Поскольку давно уже положил себе за правило подолгу рассматривать лестничную площадку в «глазок», прежде чем выходить из дому.

Так было и сегодня. И возможно, ему действительно повезло. Кто знает, как повел бы себя руководивший операцией Виктор Семенович Белых, по кличке Палевый, наткнись он на нежелательного свидетеля…

Правда, сначала Жуков подумал, что квартиру соседа штурмует милиция. Сомнения к нему пришли позже. Когда Палевый слишком уж быстро покинул тридцать первую.

А если это был не ОМОН? И непрошенные гости снова вернутся? Что тогда?

Тогда… надо сообщить в милицию, благо она находилась рядом.

Из своей квартиры Олег Михайлович звонить не стал.

А когда через час поднялся к себе на восьмой этаж, то застал там представителей и прокуратуры, и Московского уголовного розыска, и местных пинкертонов, и даже сотрудников спецслужб.

Понятно, его тут же допросили. Но что может сказать человек, которого не было дома почти два часа? И Жукова с миром отпустили…

Ветров уже собирался уходить из квартиры. Да и что тут делать? Все было предельно ясно…

И он уже начал было прощаться, как зазвонил телефон.

Правда, разговора не получилось. Стоило только одному из оперативников снять трубку и сказать: «Слушаю вас», как в ней сразу же раздались короткие гудки.

– Может, не стоило отвечать? – вопросительно посмотрел на окружающих оперативник.

– Да какая разница! – поморщился майор из МУРа. – Все равно никто из них сюда не сунется! А так у нас остался номер звонившего, – указал он на определитель.

Звонили в тридцать первую со станции техобслуживания на Дмитровском шоссе. И хотя это была не Бог весть какая информация, оперативники были рады и ей. Как-никак это уже зацепка. И раскрутить ее надо было как можно быстрее.

Сев в машину, Ветров связался с информационным центром. Потом повернулся к Раскатову.

– Съезди туда, Игорек! Мне надо еще заскочить в контору… О’кей?

– О’кей! – кивнул тот.

Ветров вышел у метро. Купив «Вечерку», он уютно устроился в самом углу пока еще полузаполненного поезда, и мысли его вернулись на улицу Декабристов…

Вся эта эпопея с разгромом подпольной (хотя какая она, к черту, подпольная – на восьмом-то этаже!) лаборатории яснее ясного говорила о появлении на территории СНГ еще одной структуры в наркобизнесе.

Впрочем, после убийства Хана Ветров ожидал нечто подобное.

Он сейчас не задавался вопросом, кто именно убрал Блинова: рвавшиеся к власти подельники, конкуренты или же спецслужбы? Больше его волновало другое. Вернее, другой… Тот, кто встанет или уже встал на место убитого главаря синдиката.

Впрочем, у него и без того дел хватало. Чего стоил только один расстрелянный на Ленинградском шоссе курьер…

Что он везет порошок, стало ясно только в душанбинском аэропорту. Но кто-то ведь дал информацию о том, что он засвечен! И этим кто-то мог оказаться кто угодно.

Все правильно. Что знают двое, знает свинья.

И Ветров много бы дал за то, чтобы узнать и этих двоих, и ту самую свинью…