Я блаженствовала. Мы сидели и смотрели друг другу в глаза, наше молчание немного затянулось, я еще продолжала испытывать послевкусие от последней капли, но была бы не против выпить еще пару чашек Марсового чая.
– Вы родились в этом городе? Расскажите о себе
– О. Я боюсь своих воспоминаний. Разговоры о прошлом разрушают настоящее, появляются сомнения, жалость, злость – это трясина, которая затягивает, иногда нужно все обнулить, чтобы двигаться дальше.
Я общаюсь с этим миром через картины. Все, что я думаю и хочу сказать, я отображаю на холсте. Кисть – мой язык, а краски – алфавит.
Я художник, как и Вы.
– О. Это громко сказано. Я начинающий фотограф, а кисти и в руках не держала, моя карьера художника стремительно началась в пятилетнем возрасте и также быстро закончилась. С утра началась, к вечеру закончилась.
– Вас отдали в художественную школу, а вы из нее сбежали?
– Для создания шедевра в тот день у меня всего хватало дома, и мамин паспорт и, собственно, ее отсутствие и куча косметики. Первично я взялась исправлять ее портрет, она сама как-то говорила, что неудачно вышла на фото. Я перекрасила волосы в ее любимый зеленый цвет, дорисовала подлиннее реснички, о которых она мечтала, а на остальных страничках решила нарисовать цветочки, котиков и енотиков, ими мама всегда восхищалась, я боялась не успеть к ее приходу, успела. Я выбежала ее порадовать сразу, как только она переступила порог дома, от увиденного она присела и долго рассматривала мои рисунки, я тогда не понимала, почему она плачет.
Я была наказана. Мне запретили смотреть мультики целую неделю – это напрочь отбило мое желание заниматься живописью, а мои рисунки еще долго оставались кульминацией любого застолья и посиделок, которые проходили у нас дома, мамины подружки и гости просто укатывались со смеху, когда мама доставала свой паспорт.
– И у Вас больше не появлялось желание начать рисовать?
– Честно, я завидую тем кто пишет картины, и Вам в том числе. Мне понравился ваш необыкновенный стиль, я хотела бы научиться хоть на треть уметь рисовать так как Вы, но у меня не поднимается рука сделать первый штрих, я даже как-то купила холст и кучу красок, но ничего не получилось, я не решилась.
– Так приходите ко мне в первой половине дня, я с удовольствием дам Вам уроки живописи, а видя Вас ежедневно, я смогу закончить свою работу, Ваш портрет.
– Правда? А если я бездарна? Потеряете только время со мной.
– У Вас отлично все получится, лучше, чем у меня, лучше, чем у Модильяни, лучше, чем у Пикассо.
– Спасибо. Я постараюсь быть прилежной ученицей.
– А я готов с вами поделиться всеми секретами, которые в свое время мне поведал мой учитель.
-Я буду благодарна Вам за это.
Мы обменялись номерами телефонов и договорились встретиться уже завтра с утра, без четверти девять.
Я никогда так не ждала наступления следующего дня, ни накануне своего дня рождения, ни за ночь до своего выпускного бала, я не хотела ни кушать, ни спать, я просто сидела и считала прошедшие секунды, которые приближали меня к чему-то новому, мне еще неизвестному – оно вызывало у меня чувство, которое заставляло все мое тело и душу трепетать.
Время имеет способность замедляться, когда ты сильно начинаешь чего-то ждать, потом полностью останавливается, ты смотришь на часы, а стрелки остаются на том же месте, оно как будто спрашивает тебя, а достойна ли ты того, чего сейчас так с нетерпением ожидаешь?
Если бы только знать.
В 8 часов утра я уже стояла под окнами "человека с мольбертом". Холодный ветер с дождем пробирал меня до костей, но я ни капельки не сожалела, что пришла раньше времени, я первая увижу как в доме зажжется свет, как большая тень проплывет сверху вниз, и в дверях появится его улыбка.
Он, наверное, тоже рано проснулся, а, может, даже не спал всю ночь в ожидании моего прихода, потому что не прошло и минуты, как я была обнаружена, скрипнул дверной засов, и появился он.
Взъерошенный, в белом махровом халате одетом на мокрое, голое тело, через который был виден каждый его мускул.
-Проходите быстрее в дом.
– А?
– Скорее, а то простудитесь.
Я уже ничего не слышала, его бездонные глаза лишили меня слуха, я утопала в них, погружаясь все глубже и глубже, не имея сил и желания сопротивляться.
Он взял меня за руку и повел за собой, одним движением освободил мое тело от мокрой одежды, накрыл нежным пледом и усадил напротив себя, а сам принялся размешивать краски не отрывая от меня своего взгляда.
Когда палитра была готова, "Человек с мольбертом" подошел, поправил мои волосы, отошел, пристально посмотрел и начал водить кистью по белому, еще совсем девственному холсту.
Первый штрих, второй, третий и с каждым разом каким-то образом я ощущала все его движения на себе, как будто он водил кистью не по холсту, а по моему телу. Губы, шея, грудь, бедра, а – я, кажется, вскрикнула.
– Попробуете? Смелее, – не дожидаясь ответа, он потянул меня к себе, плед упал мне под ноги.
Я осталась стоять обнаженной.
Он придерживал меня сзади одной рукой за талию, а второй помогал правильно держать кисть и делать первые мазки, которые я так давно хотела, но не решалась.
Теперь я не только чувствовала его прикосновения, я ощущала его дыхание, его ритм , я слилась с ним, я растворилась в нем.
Проснулись мы только к вечеру, на полу посреди комнаты, все измазанные в красках и жутко голодные.
Мы не придумали ничего проще как заказать доставку еды и напитков на дом, и даже не оделись когда курьер принес пакеты, а сразу накинулись вскрывать их и все поедать.
Мы смеялись, кушали, шутили и слизывали друг с друга кетчуп, который начинал течь ручьем, стоило только преподнести сэндвич ко рту.
Сколько прошло дней? Неделя? Две? Три? Месяц? Я потеряла счет времени.
Мы не выходили из дома за этот период ни разу, одежда нам была не нужна, мы не строили планы, нас ничего не заботило, мы просто наслаждались друг другом.
Я хотела бы, чтобы это продолжалось бесконечно, целую вечность.
Всю жизнь – как в медовый месяц.
Возможно ли это?
Одна моя подруга, которая самая первая выскочила замуж, как мне кажется, без любви, потому что того мужчину лет за сорок , ректора нашего института, она, будучи на то время первокурсницей видела всего лишь пару раз на кафедре и ни разу с ним не общалась , а когда он ее вызвал к себе в кабинет и сделал предложение руки и сердца, она, не раздумывая, согласилась, хотя на тот момент уже встречалась с парнем, с которым собиралась под венец, сразу, как только они закончат третий курс учебы.
Она до сих пор при встрече только и знает как рассказывать, какой у нее идеальный муж и совершенная семья, не устает повторять что она самая счастливая, а свою историю как они провели очередной отпуск заканчивает всегда одной и той же фразой:
– Если вы хотите, чтобы ваши отношения оставались сладкими,
после каждой ложки меда потребуется съесть две дольки лимона.
Я хочу. Я согласна.
В те часы, когда звезды на небе начинали перешептываться , а луна останавливалась немного отдохнуть и помечтать, "Человек с мольбертом" приоткрывал мне дверь, за которой скрывался загадочный мир живописи.
С каждым днем я узнавала от него новые секреты и тайны волшебства красок, о существовании которых ранее и не подозревала.
Я слушала "Человека с мольбертом", затая дыхание, боясь упустить что-то важное – это была настоящая магия.
Я открыла для себя законы цвета, объем, композицию, он рассказал мне даже как правильно натянуть ткань на подрамник, но одним утром он вскочил и, жестикулируя, начал кричать.
– Все забудь! Это пустое. Бесполезная трата времени. Ты никогда так не станешь хорошим художником.
Нужно рисовать, много рисовать. Немедленно собирайся!
Куда мы ехали не знала ни я, ни водитель такси, он только в последние секунды каким-то образом успевал вывернуть руль в нужном направление, которое задавал ему "Человек с мольбертом".
– Направо, налево, в арку, назад, нет, туда, развернись, стоп, там есть объездная дорога, поверни, – командовал "Человек с мольбертом" всю дорогу.
– Остановитесь. Приехали.
"Человек с мольбертом" взял меня за руку и с улыбкой на лице, указывая на дом, сказал: рекомендую. Лучший магазин для художника и единственная багетная мастерская в городе.
Зайдя внутрь огромного здания, где были выставлены тысячи предметов для занятия творчеством, я открыла для себя второй храм для души, до этого единственным местом где я получала умиротворение и покой была библиотека, в стенах которой я могла часами находиться, забывая обо всем, что происходит снаружи.
Масляные краски, акрил, гуашь, мастихин, кисточки, холсты, .....я бы скупила здесь все, нет я бы осталась тут навсегда.
Мы примерно так и поступили, провели время в художественном салоне почти до вечера, купили столько холстов и красок, что пришлось заказывать дополнительно еще одну машину, чтобы доставить весь этот ценный груз домой.
– Завтра теорию переведем в практику, – сказал "Человек с мольбертом", занеся в мастерскую последнюю коробку из авто.
– Сегодня ложимся пораньше, иначе проспим, как только первые лучи солнца упадут на холст, мы должны приступить к работе, сейчас для нас каждая минута на вес золота,
продолжительность дня уменьшается, свет быстро уходит.
Мы все таки проспали и начали рисовать только к обеду, у меня ничего не получалось, краски растекались, ножки мольберта в самый ответственный момент разъезжались в стороны и приходилось делать перерыв, чтобы все вернуть на место, кисточка ни под каким предлогом не слушалась меня и постоянно выпадала из рук, проще было наносить мазки пальцем, чем использовать этот чужеродный для меня предмет.
По нашей задумке мы расположились в разных углах комнаты, так, чтобы было возможно рисовать, позируя друг для друга, но нам пришлось быстро отказаться от этой затеи, "Человек с мольбертом" не успевал отойти от меня, как я тут же просила его вернуться, чтобы он решил мою очередную незадачу,
несмотря на такую помощь, к вечеру ничего близкого к тому, что можно было бы даже отдаленно называть живописью, у меня не получилось нарисовать.
Мои картины были просто мазней, я только испортила холсты и лишила себя тех самых сладких и приятных моментов, когда, лежа в постели, можно помечтать о том, что я стала знаменитой художницей, и мои работы хотят заполучить все галереи мира, лучше бы и не пробовала совсем, теперь я точно знаю – не способна, не мое.
– Для первого раза не так уж и плохо, бывает намного хуже, – пытался утешить меня "Человек с мольбертом" .
– Не ставьте сейчас никакой цели, рисуйте просто для удовольствия.
– Объект, который пытаетесь нарисовать, осязайте глазами, а на холст переносите только свои чувства.
-Мы продолжим рисовать ежедневно, испишем все холсты, которые вчера купили, и закажем еще столько же, нужно терпение, и Вы не заметите как у Вас начнет все получаться.
Меня не сильно вдохновили слова "Человека с мольбертом", но я продолжила обучение.
Я зарисовывала все, что видела из окна мастерской: ранним утром это были люди на остановке, усталые, поникшие, с застывшим взглядом на лице, и трамвай, который каждый раз появлялся из ниоткуда и увозил их в серую даль, туда, где дымящие трубы упираются в небо, днем это были школьники и студенты, стоявшие в очереди за шаурмой и горячим чаем, вечером влюбленные парочки и бабка-цветочница на углу улицы с букетом хризантем.
Ни одну из картин я никак не могла закончить, вечером у меня не возникало ни одной претензии к своим работам, я с окончательной уверенностью ставила свою подпись художника, но на утро меня ожидало большое разочарование, как много нужно было срочно исправлять.
-Вы так никогда не закончите. Любое совершенство имеет свои недостатки, – видя мои мучения говорил "Человек с мольбертом".
Сам он не показывал что рисует, но по его созданной композиции на первом этаже, нетрудно было догадаться.
Мужчина в шляпе, девушки-близняшки, голубоглазый юноша, три женщины средних лет, их обнаженные тела застыли в танце, стоя на столе, что лежит там на краю столешницы не видно, всюду полумрак.
Чуть поодаль сидит дед на лавке, опершись на клюку, седой, в глазах бельмо.
"Человек с мольбертом" работал целый день без перерыва, своим натурщикам он выделял немного времени для обеда и позволял им отлучаться только по нужде.
Вечером мы все вместе садились ужинать, как одна большая семья, далеко за полночь расходились спать, кто-то ложился в мастерской на втором этаже, близняшки любили залезть в гамак на чердаке, только старик никогда не оставался с ночевкой и всегда уходил не попрощавшись.
С утра самым первым из нас просыпался "Человек с мольбертом", он, крадучись, подбирался к окну, затаясь останавливался у подоконника и, выждав минуту, резким движением одергивал штору, если свет озарял комнату, то это означало, что он целый день будет рисовать, шутить, смеяться и нахваливать натурщиков, а вечером угостит их дорогим вином, если на улице было пасмурно, это означало конец всей работе, "Человек с мольбертом" был хмур, ворчал, кидал кисти и говорил, что не возможно так писать, когда близняшки вечно двигаются и не могут постоять в одной позе хотя бы секунду.
В один из таких дней, который предполагал плодотворную работу, море юмора и аромат пьянящего напитка к ужину, в окно мастерской настойчиво постучали. Это была незнакомая для меня девушка, которую я здесь никогда ранее не видела, она была в белом пальто и голубом платке, увидев ее "Человек с мольбертом", будучи в творческом процессе, неожиданно для всех все бросил и, не объявив даже перерыв натурщикам, как он всегда это делал, деловито взмахивая левой рукой, выбежал на улицу.
Они разговаривали, наверное, часа два, о чем они вели беседу было неслышно, "Человек с мольбертом" часто переходил на повышенный тон и рьяно жестикулировал, а девушка, вытирая слезы, то и дело показывала ему листок, похожий на черно/белую фотографию.
По возвращению "Человек с мольбертом" не проронил ни слова и больше в этот день, да и в последующие, не рисовал.
Ко мне он подходил все реже и реже, в основном наблюдал со стороны за моей работой, а вчера, на мою просьбу помочь с палитрой наотрез отказался.
– Я уже вывел тебя из леса и не имею морального права дальше указывать тебе дорогу или брать с собой, ты должна проложить свой путь, найти свой стиль. Сколько потребуется времени на это? Никто не знает. День, год, два, десять, вся жизнь, а, может быть, и никогда не сбудется, но, если повезет, и получится, ты откроешь себя, тебя узнают, это будешь только ты и никто другой.
С этого дня я осталась с живописью наедине.
Возвратившись обратно к себе домой, у меня, помимо импровизированной фотостудии, появился в квартире еще один уголок для занятия творчеством – собственная мастерская художника! Включала она в себя не много : три квадратных метра, табуретку и стул со спинкой функционально заменивший мне этюдник, которые продают сейчас по необоснованно заоблачным ценам, но не более удобные, чем моя самодельная конструкция.
Теперь я металась от одного островка счастья к другому.
Один и тот же объект, я сначала фотографировала, а потом садилась зарисовывать.
"Человек с мольбертом" не забыл про меня и позвонил мне сразу после того, как я уехала от него, он долго извинялся и обещал, что как только уладит все свои вопросы, мы незамедлительно отправимся с ним в самый удивительный и таинственный город , в котором должен побывать каждый художник, хотя бы один раз в жизни, дабы прикоснуться к святым местам настоящего искусства.
Я не предполагала как скоро случится наше путешествие, выпадет ли оно на рождество или совпадет с днем Валентина, но я уже полностью распланировала наш маршрут.
Мы купим билеты на красный поезд,
я с детства мечтала на нем прокатиться.
Он прибывает на площадь один раз в неделю, по субботам, всегда пустой, никто и никогда не видел, чтобы с него кто-то сходил, постояв полчаса, отдав один длинный гудок, похожий на крик раненого зверя, он увозит в своих переполненных вагонах тех, кто решил оказаться по ту сторону горизонта.
Закрывшись в двухместном купе, мы укутываемся в плед и, попивая горячий чай, будем смотреть как мимо нас пробегают заснеженные горы, поля, леса, озера и села с их странными, а, иногда, очень смешными названиями, а потом уснем в обнимку под убаюкивающий стук колес и шепот паровоза.
Можно поехать и на машине, это, конечно, несколько утомительно, учитывая, что нужно будет самим управлять автомобилем, но не менее романтично, к тому же,
есть масса плюсов , можно выйти где вздумается, прогуляться, а на ночлег остановиться в придорожном отеле и услышать за ужином от местных жителей десяток невероятных историй.
Авиаперелет я никогда не рассматривала, при отсутствии автобанов, железных дорог, лучше отправиться за приключениями пешком, а если кругом вода, то плыть, хоть на плоту, но не на самолете. И дело не в том, что я побаиваюсь на них летать, нет, причина в другом, слишком быстро и высоко, ты видишь сначала один аэропорт, через пару часов приземляешься в точно такой же, а что между ними? Однозначно, этот вид транспорта не подходит для путешествия, для рабочей командировки да, сгодится, незаменимый вариант.
Как говорят, не взобравшись на гору, не возможно оценить ее высоты, не переплыв реку не узнаешь ее силу.
Нам невероятно повезет, если мы прибудем в город не днем, а ночью.
Воспользовавшись темнотой, мы попробуем пробраться в него тайком, без лишнего шума, на цыпочках, в надежде, что он не заметит, не учует в нас чужаков, а, значит, по утру у нас будет шанс сойти за своих, и город не станет строить нам козни и откроется перед нами полностью.
Город уже начал приходить ко мне во сне, соблазняя своей песней о любви и обещанием подарить свой лучший дворец.
В первый день мы отправимся в Лувр, нет, сначало в Орсе, на их посещение отведем четыре дня, не меньше.
Нас ждут картины и скульптуры, созданные руками великих мастеров, когда либо живших на земле, это мировые шедевры, некоторым работам по тысяче лет.
У меня кровь стынет в жилах
от мысли, что я буду их вживую созерцать.
После храмов музы , мы отправимся к главной святыне – священной горе, двести двадцать две ступеньки приведут нас в самое ее сердце.
Закрыв глаза я вижу, что там все по-прежнему, как и много лет назад: на площади Тертр рисует Поль Сезанн, у Красной мельницы в окружении прекрасных мадам стоит Лотрек и что то им увлеченно рассказывает, а вдалеке по крутой лестнице тяжело с остановками поднимается Оскар Уальд.
Все последующие дни мы станем беззаботно гулять по набережной Сены, ни о чем не думая, туда-сюда, пить кофе и подолгу целоваться на каждом мостике, который нам попадется.
Обязательно вскарабкаемся на Триумфальную арку на площади Шарля де Голя.
Я даже представить себе не могу, какие там головокружительные виды открываются, надеюсь получится их не только сфотографировать, но и зарисовать.
Еще нужно будет набраться смелости, чтобы в ночное время посетить Люксембургский сад, а точнее, найти там старинный фонтан Медичи, ходит поверье, что если после полуночи смотреть на воду, то увидишь в отражении своего суженого, а
в одной из легенд говорится, что
связав два локона волос во едино кольцо и опустив их на воду, души влюбленных соединяются навечно.
Ожидание предстоящего путешествия завораживает не меньше, чем само приключение.
Меня это так вдохновляет, я уже стала по этому случаю рисовать по одной картине в день, если все так пойдет и дальше, то очень скоро их количества хватит для хорошей персональной выставки в небольшой галерее, а возможно, когда-нибудь, они тоже отправятся в путешествие.
Прошла неделя, вторая, месяц, я специально не беспокоила "Человека с мольбертом", чтобы не отвлекать его от работы, сам он не давал о себе знать.
Может, он забыл меня? Потерял мой номер телефона? А что, если он лежит, изнемогая от жара и боли, не имея возможности даже вызвать врача на дом?
Заболел, больше нет причин и объяснений тому, что он больше не звонит.
Нужно срочно бежать к нему.
Через пару минут я была уже на месте.
Я тарабанила и в окна и в двери, но никто не открывал.
– Мадам, там никто не живет. Дом пустует уже много лет.
– Человек, этот, художник, он вышел?
– Мадам, там никто не живет. Дом пустует уже много лет.
Я не понимала, о чем говорил этот дед, он смотрел сквозь меня и продолжал повторять
– Мадам, там никто не живет. Дом пустует уже много лет.
Я не стала его слушать и прошла вокруг дома несколько раз. На секунду мне показалось, что в одном из окон мелькнула тень, я быстро побежала к дверям, но тщетно, я осталась стоять снаружи в одиночестве, и даже деревянный кот на крыше и тот с презрением отвернулся от меня.
Я стала приходить сюда и днем, и ночью, в надежде увидеть "Человека с мольбертом", часами стояла у порога и ждала, потом перестала.
Я проводила все дни в постели и ничего больше не хотела делать, даже рисовать.
Разбитое сердце не поет.
Я, наверное, так и пролежала бы целую вечность, если бы не дикий шум, заставивший меня подняться и подойти к окну. Там на улице происходило что-то невообразимое.
Тысячи людей с плакатами и флагами словно разноцветные реки лились отовсюду, с каждого проулка, с каждой подворотни, слившись в один единый поток, они растекались по центральной улице, подтапливая ее и превращая в сплошное море.
В один миг, как по сигналу, огромная волна устремилась вниз к площади,
железные балки, преграждающие путь, не остановили напор, затрещали и начали ломаться будто старые, гнилые ветки, кованные цепи разорвались, все забурлило, закипело, от пара, вырвавшегося наружу, небо заволокло грязно-белой тучей, стало темно.