Жизнь – жестянка. Книга 2

Зима в этих краях не подарок: мокрый снег переходит в дождь, сменяясь гололёдом и настом, куда ступня по щико- лотку проваливается, словно под лёд. На смену приходит ко- лючий пронизывающий ветер и снова всё по кругу. Всю зиму свозили стройматериалы для будущего строительства сара- ев для овец, этим бригада и занималась до самого марта. В марте всех отправили разгружать солому в тюках, которую машины марки «Зил» и «Колхида» интенсивно возили из Краснодарского края: трава ещё не выросла, а овец кор- мить чем-то надо было. В конце марта из-за Каспия с про- сторов необъятных песков пустыни Кара-Кум пришёл тёп- лый поток ветра, который просушил дороги, и в несколько дней степь зазеленела, но для баранов в их многотысячные отары это ещё был не корм. Было воскресенье, и день вы- дался не по-мартовски особенно тёплый и у бригады строи- телей был выходной, до этого всю неделю солому в тюках разгружали. К жилому вагончику неожиданно подкатил

«Газ-бобик», как его называли в народе: без тента одни ду- ги торчат, пикап времён ещё послевоенных. На этой маши- не по овцефермам обычно ездил директор овцесовхоза, которого звали Азимхан, но в бригаде строителей его назы- вали Азимом. Сейчас на нём приехал Джафар. Выпрыгнув из машины, вбежал в вагончик, окинул лежащий на крова- тях свой контингент, сказал:

– Так, ханурики, не в обиду за воскресенье, но придётся поработать, а завтра отоспитесь. Прибыло три машины с со- ломой: разгружаем две на первой овцеферме, одну на чет-

вёртой вываливаем. Азимхан обещал вам на вечер барашку на сюрпу выделить.

– К барашку чачу выделите? – спросил Шурик-Перс.

– Спросите у завхоза, ему тот баллон я сдал, так Абдула велел. Короче не будем долго договариваться, машины уже под конторой стоят, Бекас, шустрей собирай их.

Снимая тюкованную солому из машины, квадратные тюки относили в сторону и штабелевали ступенчатой пирамидой. Устроив перекур, Бекас с Лявой влезли на самый верх тюков, и сидя вдвоём от остальных вели беседу, Алексей принялся уго- варивать своего друга всё на ту же тему сделать ноги:

– Зря ты, Бекас, меня не слушаешь, не в обиду, но ты как форменный дикарь и опасения твои худшие, чем мысли у барана, будто у тебя мозги не на месте. Скажи, ты тут до ста- рости решил подзадержаться?.. я лично не собираюсь, если на то пойдёт, как и Прыщь свалю, только меня вы и видели.

– Отстань, Лява, сам подумай добираться не близкий свет, где деньги на дорогу?

– Я и это давно продумал, так сказать – до копейки. Ты ду- маешь, что я по вечерам сказки читаю только затем чтобы уз- нать, как принцессы в гаремах живут?.. глубоко ошибаешься. В тех, казалось бы, для многих глупых сказках много интересных вещей повстречать можно – таких, что подсказывают, как надо поступать иной раз в жизни, а вы все смеётесь надо мной.

– Лёвчик, я книжек не читаю и пока что, дай Бог, здоров ещё.

– Да я же тебя не заставляю их читать!.. Смотри, Бекас, в нашу сторону кто-то скачет… – как идёт красиво словно стре- ла, выпущенная их лука!

Оба стали смотреть в степь на стремительно прибли- жающегося наездника остальные члены бригады тоже под- нялись на ноги и с интересом стали вглядываться в ту сторо- ну, куда смотрели два друга. Наездником лошади, которая

вскоре подскочив, и резко осадив её, у самых ног любопыт- ной толпы оказалась девушка. От удивления на мгновение все примолкли. На добротной ухоженной лошади в седле, как опытный наездник сидела совсем юное создание. Де- вушка одета была в традиционный казахский женский наряд. Волосы на голове туго стянуты косынкой с узлом на затылке, на ногах сафьяновые малиновые сапожки, в брюках, которые носят восточные женщины, а поверх из плотной материи са- рафана безрукавка на меху. Лицом она явно не похожа была на калмычку – это каждый тут же про себя отметил. Если бы не сам наряд на ней восточный, то её смело можно было принять за молдаванку или румынку, да за кого угодно вплоть до красивой цыганки, но только не за дочь бескрай- них просторов Казахстана. Чем дольше Владимир Чижиков смотрел на незнакомку, а это-то и длилось всего в протя- жённость трёх минут, но ему показалась вечностью, к тому – же, с ним что-то стало происходить. Испугавшись, этого не- обычного чувства, которое впервые посетило его существо и того внутреннего состояния самой нервной системы он, встряхнув головой, скатился в мгновение вниз на землю от самой вершины соломенной пирамиды. Очутившись у пе- редних ног лошади, Бекас дальше не знал что делать, но де- вушка вывела его из забытья и сказала мягким таким бари- тоном, возможно последствия долгой скачки на лошади:

– Здравствуйте, парни, мне нужны водители из этих ма- шин. Там в степи километрах в двадцати отсюда, – повер- нувшись в седле и указывая рукой в направлении куда-то в степь, – машина с соломой по большому счёту, как сказал водитель, сломалась. Меня послал отец надо туда отправить две машины: солому перегрузить в одну, а вторая сломан- ную оттащит на центральную усадьбу совхоза. Так как быть?..

– Сделаем, о чём базар!.. – сказал Бекас и тут же спохва- тившись, добавил, – извините, если можно.

За спиной Бекаса из толпы кто-то язвительно сказал:

«Нашёлся делалщик, а нам горбатить!..», но Лёвчик обер- нулся и пресёк вольнодумство: «Закрыли намертво пасти, мудаки, паршивые!..».

– Пойдёмте девушка, я провожу вас к водителям, они где-то в конторе сидят, – сказал Владимир. Она легко спрыг- нула на землю взяла лошадь под уздцы, и они направились в сторону строений фермы. Первые минуты шли, молча: Вла- димир пытался осмыслить то, что нежданно-негаданно при- шло к нему, казалось совсем некстати из этих диких степей в образе этой необычной девушки: где-то на подсознании он начинал понимать, что он пропал!.. Идти до фермы было не менее километра, Владимир наконец-то обрёл уверенность в себе, сказал:

– Разрешите узнать ваше имя, меня Владимиром зовут.

– Гульфем… – это вам разве что-нибудь говорит?..

– Да, в общем то ничего, но имя очень красивое даже на слух певучее, мне очень нравится. А на русский в переводе как будет?

– Точно не знаю, но в школе меня Галей многие называли.

– Нет, Гульфем лучше – голубя напоминает – голубку – это лично моё мнение.

Она лишь сейчас осмысленно посмотрела на рядом иду- щего юношу и улыбнулась. Её обаятельность, привлекатель- ность, сама красота лица и та прелесть, которая отражалась, даже в её походке рядом с лошадью всё больше покоряло сердце этого грубого по жизни парня. Ему хотелось идти до фермы как можно дольше, отдаляя во времени тем самым разлуку, и он невольно замедлял шаги, а окружающая тишина и редкие чириканья степных птичек способствовали этим пер- вым в его жизни страданиям души и навевали грусть.

– Гульфем, расскажи о себе, – сказал Бекас первое, что пришло в голову лишь бы не молчать.

– И что бы вы, Владимир, хотели обо мне знать? – спро- сила она, улыбаясь, при этом посмотрела в его лицо.

– Всё!.. – сказал Владимир и умолк.

– Но это же невозможно!.. ну сами подумайте, юноша… – вопервых я вас впервые в жизни вижу да и рассказать всё о себе не так уж и просто. Вон писать пришлось автобиогра- фию, поступая в институт, и то часа два пришлось потратить. А вы, Владимир, как вы сказали, желаете всё знать обо мне.

– Прости, Гульфем, это я, наверное, от волнения не по- думав, сказал у меня подобное впервые…

– Что, Владимир, впервые… – что-то я не совсем вас по- нимаю?..

– Мы уже подходим, – стал частить в словах Бекас, – и времени у меня больше не будет, потому скажу всё как есть, и другого случая чувствую, у меня уже не будет. Нечего тут понимать! Честно сказать лучше бы ты не приезжала, те- перь хоть иди да топись вон в той речке, ибо повеситься у вас тут не на чем – деревьев нету!

– Что с вами, Владимир?.. откуда такие страсти я ведь повод вам не давала!.. – в чём я могла за столь короткое время перед вами провиниться?

Приостановившись и пропустив немного вперёд Гуль- фем, словно боясь смотреть ей в лицо, почти прокричал:

– Повод, милая Гульфем, в твоей руке, которым ты ло- шадью управляешь, а то, что внутри меня туда верёвку не привяжешь. Скажу сразу всё!.. а там хоть пусть конец света завтра случится!.. потому что жизнь вижу моя, теперь совсем с копыток, пойдёт!..

– Не надо больше ничего говорить, прошу вас!.. Я и так – ещё там – когда вы скатились с соломы, и стояли предо мной, по вашим глазам поняла… – Гульфем на секунду зап- нулась и уже тихим голосов досказала, – на меня, так ещё никто и никогда не смотрел… – успокойтесь и я вам обещаю, что непременно к вам ещё наведаюсь.

– Если не приедешь… – совсем не знаю, как и жить дальше!.. ради всего святого приезжай, ещё – хотя бы один разочек… – приедешь?

– Напрасно вы, Владимир, мне не верите и сомневаетесь в моих словах. Конечно, приеду. Два раза в неделю я регу- лярно выезжаю в степь для скачек, на своей вот этой краса- вице Венере так её зовут: она добрая послушная и быстрая на ноги лошадь.

– Гульфем, ты сказала, что тебя отец послал, а кто твой отец?

– Директор овцесовхоза Азимхан знаком вам, Влади- мир?..

– Тогда мне точно топиться придётся… – печально сказал Бекас, но немного помолчав, добавил, – не утоплюсь, так всё равно прибьют где-нибудь.

– Владимир, выбросьте глупые мысли; можете мне по- верить, что с вашей головы не упадёт ни один волосок, это я вам, как честная девушка обещаю.

Такие стремительно развивающиеся на лету знакомства между молодыми людьми если и встречаются в жизни, то, скорее всего один случай на миллион. Они разом умолкли потому, как в это время они приблизились к домику контор- ки, от крыльца которого навстречу им уже спешил чабан Ханзур, что-то крича на ходу, а когда совсем встал рядом и пошёл сбоку рассыпался в любезностях перед Гульфем:

– О!.. незабвенная наша, Гульфем, какой роскошный и красивый подарок вы нам преподнесли своим посещением…

– Хватит, Ханзур, славить меня, – прервала она чабана, который намеривался, видимо читать хвалебные псалмы бесконечно, – где водители тех двух машин?

– Водители?.. – Гульфем, драгоценнейшее создание Алла- хом в подарок нам в образе вашем… – они лежат, ноги вытянув на кроватях, – последние слова закончил скороговоркой.

– Давай, Ханзур, быстро поднимай, срочное дело для них отыскалось.

Потягиваясь, ломая с треском в суставах кисти своих рук, на крыльцо вышли два водителя, взглянув на них, Гульфем головой кивнула на Владимира и сказала:

– Вот этот молодой человек он бригадир рабочих помо- жет с перегрузкой соломы с одной на другую. Сломанная машина стоит километрах в трёх от заброшенного колодца, что у дороги на Сальск; солому отвезёте на пятую ферму, а машину оттащите в центральный гараж на ремонт. Всё по- нятно вам?..

– Чего тут понимать, – сказал один из водителей, – пусть тогда эту солому быстрее выгружают.

– Кстати, – сказала она, – если бы и вы поучаствовали в разгрузке машин, не развалились бы уж точно!..

После этих слов как птица взлетела в седло, развернула лошадь в сторону Владимира, по сию минуту стоявшего в сто- роне с угрюмо поникшим видом, улыбнулась ему искренней девичьей улыбкой без всякой фальши и сказала лишь два сло- ва: «Я полагаюсь на вас Владимир…», пришпорила лошадь и спустя пару минут исчезла в степи: только тёмная точка на уже позеленевшем покрывале степной глади всё уменьшалась, удаляясь к горизонту. Бекас с тоской смотрел на эту удаляю- щуюся точку, пока в глазах не зарябило, зрачок покрылся сле- зой, и всё растаяло, словно и не было здесь никогда Гульфем. Эту минуту впоследствии он чаще всего станет вспоминать.

Она приехала через два дня. В то утро Владимир в душе стал готовить себя к тому, что он её уже не увидит. Копали траншеи под фундаменты будущей новой овчарни: работал монотонно, со злостью штыковой лопатой рубил плотную це- линную землю, вытерев рукавом пот со лба, поплевав на ладо- ни, вгрызался в землю, как это делали бойцы во время войны, пытаясь быстрей окопаться. В эту минуту кто-то, кажется, Шу-

рик-Перс негромко сказал: «Бекас, кажись, по твою душу при- были…». Владимир подумал, что прибыло начальство с оче- редной проверкой. Не отрываясь от работы, вслух пробурчал:

«Ещё строительство не начали, а проверяющих начальников толпой понесло…». Он даже головы не поднял и продолжал стругать лопатой стенки траншеи. Ему повторили: «Ты чё глу- хой?.. к тебе вон принцесса пожаловала, а ты с лопатой не мо- жешь расстаться!..». Новую кошару строили на новом месте у самого берега речки Хар – Зух, а от берега наверх шёл покатый косогор, наверху которого метрах в ста от объекта строительст- ва сейчас застыв как памятник Амазонкам на лошади восседая, стояла Гульфем. Владимир разогнулся и посмотрел, куда ему кивнули головой, лопата выпала из рук, упав на дно траншеи, он побледнел, что все заметили, сполз как по горке с кучи вы- рытой земли и, как показалось всем, шатаясь, словно пьяный, медленно пошёл наверх, в сторону девушки. Когда Бекас уда- лился на достаточное расстояние, кто-то сказал: «Вот это она его околдовала!.. в жизнь не поверил бы, что такое может быть!..». В ответ прозвучало грозное рычание Лёвчика, кото- рому до боли жаль было друга, ибо прошедшие ночи были то- му подтверждением: ночами Бекас не спал, курил одну за дру- гой сигареты, одевшись, выходил на улицу и бродил по степи. У некоторых даже подозрение закралось, не двинулся ли парень с катушек. Проскрежетав зубами, Лява громко рявкнул: «Если ещё хоть одна, падла, рот раззявит по этой теме на куски, суки, порву – век воли не видать!..». Установилась неловкая тишина, которую нарушил Оглобля: «И какой в натуре тут смешной слу- чай нашли?.. тут пора плакать. Вот у меня, к примеру; откинулся я за забор, а там немного с вольнопоселенцами подзадержал- ся, потом и с Марией познакомился. Баба что надо скажу вам. Восьмерык она получила – мужа своего ухайдокала, но как она мне рассказала я бы его тоже не пожалел; его и три раза грох- нуть маловато бы было. Сама она из-под Красноярска родом,

куда и отправилась вскоре, и я обещал прибыть следом, как только родных проведаю; вот третий год уже и добираюсь. Но не это главное. В душе она у меня как червь точит, ночами снится, думаю о ней, и кажется, даже как собака тоскую иногда, а когда выпью плакать по ней начинаю…». В дальнейшем пове- ствовании этот герой исчезнет из нашего поля зрения, но зная его дальнейшую судьбу вкратце скажем. В Красноярский край к Марии он всё-таки доберётся: к тому времени у Марии на тот момент был сожитель, которого она в ту же секунду выставит на улицу, как только Оглобля переступит её порог дома. Ос- тавшуюся жизнь, Василий так и проживёт дружно с Марией в Красноярском крае.

– А вот и я!.. – сказала Гульфем, весело улыбаясь.

Словно во сне Владимир подошёл, остановился в двух метрах от лошади, подняв голову, ответил вместо приветст- вия:

– Не соврала… – приехала всё-таки… я уж и не надеялся. Прости я даже слов не в состоянии сейчас подобрать, чтобы всё сказать тебе.

– Не надо, Владимир, ничего говорить я и так по вашему состоянию всё вижу и слова, думаю, не совсем уместны в иных случаях. Пойдёмте в степь, я надеюсь, на рабочем мес- те к вам не будет претензий за ваше отсутствие?

С заоблачных высот проблеснул ярко маячок, вселяя на- дежду, что завязывается необыкновенная любовь, финал ко- торой предсказать сейчас не в состоянии был сам господь Бог. Доля секунды и она уже стояла рядом с Владимиром, он даже заметить не успел, как это она сделала. Немного от- странив от себя голову лошади, которая пыталась своими губами прощупать из меха её воротник, почему-то с грустью в голосе сказала:

– Пойдём если вы, Владимир, не против вдоль берега реки: вода всегда, когда я на неё смотрю, меня настраивает

на размышления и тогда мне всегда становится грустно у вас, Володя, такое за собой не замечали?..

– Гульфем… прошу, не обращайся ко мне на вы я, что та- кой уже старый?..

– Ну что вы!.. извиняюсь, постараюсь говорить, как вы желаете.

– Можно спросить?

– Спрашивай, – сказала она.

– Понимаешь, Гульфем, я чувствую в душе, что будто чу- жую удачу присваиваю. Вот смотрю на тебя, и мне всё время кажется: или я сплю, и мне всё это снится, а если это реаль- ность, то она как бы неправдивая и я каждую минуту чего-то боюсь, чего раньше подобного со мной не было.

– Хочешь правду знать, Владимир?.. тогда слушай. Сколько сердец столько и дорог на этом свете – это не мои слова. Твой страх в несбыточности твоих стремлений и желаний, а для это- го чтобы избавиться от того что тебя тяготит найти свою дорогу надо. А значит зачеркнуть своё прошлое, затушевать и начать с белого листа. Я примерно предполагаю и вряд ли ошибаюсь, что тебе есть, что вычеркнуть из прошлой жизни. Только в этом случае ты сможешь прожить если и не очень счастливую жизнь, то, по крайней мере, достойную.

– И все те годы, Гульфем, тебя вспоминая так? Почему не договариваешь до конца?

– Это уже в твоих руках, Володя, вспоминать меня или смотреть на меня ежедневно…

– Гульфем, ты как весенняя капель радуешь сердце, в душу надежду вселяешь, но немного времени спустя, тёмная туча собой всё закрывает. Ты для меня как наказание, как садист в юбке…

– Я в брюках между – прочем хожу, так что не по адресу. – Сказала она, смеясь, – и лучше всего, Володя, это не строить в самом начале жизни надуманных трагедий и не отрываться

от правильного пути и его тебе ещё предстоит отыскать, если конечно, я не обманываюсь в своих выводах насчёт тебя.

Не торопясь шли по-над берегом реки, Гульфем часто поглядывала на гладь воды, а Бекаса привлёк всадник в сте- пи, который всё время параллельно их движению следовал напротив, но не приближался. Не вытерпев не столько от любопытства, сколько от назойливости преследования не- знакомца указав рукой в степь спросил:

– Тот в степи охрана твоя?

– В какой-то мере да… – приставленный ко мне по собст- венному его желанию, я бы так это назвала.

– Поклонник, так что ли?..

– Это Хасан сын Мирзы чабана он за мной по пятам ещё с седьмого класса ходит, а сейчас приставили надзирать за мной. У нас в степи не всегда спокойно бывает, сюда иногда всяких людей не совсем порядочных заносит в особенности из Кавказа. Как-то я ему сказала, чтобы не тратил время зря и подыскивал себе невесту. Знаешь, что мне ответил этот на- глый парень?.. Говорит, – ты мне вовсе не нужна, моё дело тебя охранять, чтобы тебя не украли и ничего с тобой не слу- чилось. Не обращай на него внимания.

Владимиру вопреки не свойственному ранее его харак- теру, чем больше он смотрел на неё, тем сильнее в душе возрастало желание прикоснуться губами хотя бы к её руке, про доступ к телу об этом он даже не думал, как и не допус- кал такой себе мысли. В его помыслах похотливая страсть полностью отсутствовала, но и до платонической любви бы- ло далеко, ибо он её попросту не признавал. Одно в душе боролось с другим, но страх спугнуть её, как с ветки краси- вую птичку, которой залюбовался, сдерживал от всех неча- янных поступков.

– Знаешь, Владимир… – сказала она и умолкла, словно обдумывая дальнейшие слова, наконец, с каким-то напря-

жением в голосе продолжила, – отец мой ещё после первого нашего с тобой разговора узнал больше, чем я сама об этом знаю. Он собирался своих нукеров на тебя натравить. Вон тот, – кивнула головой в сторону всадника в степи, – поклон- ник как ты его назвал меня и предупредил вовремя.

Владимир посмотрел в сторону всадника, который сечас, как витязь из сказки на фоне яркого горизонта стоял как в землю влитый. Он чувствовал, что Гульфем что-то недогова- ривает, ибо она как-то резко умолкла, не досказав мысль: терпеливо молчал, ожидая её объяснений. После длитель- ной паузы она всё-таки сказала:

– Хасан меня предупредил. Я пошла к отцу и сказала, что если он это сделает, найдёт меня в одном из колодцев Кал- мыкии…

– И ты бы это сделала?!.. – с испугом в голосе спросил Владимир.

– Скорее всего – да!.. хотя бы ради справедливости.

– Тогда у меня есть немало шансов, – сказал он улыб- нувшись.

– Об этом ты мог понять ещё в первый день моего визита.

– Ну, тогда у меня даже слов нет… – давай убежим отсю- да!..

– Куда?.. от себя не убежишь! К тому же вместо одного неприкаянного бродяги появится рядом с ним подружка та- кая же беспризорная. Или не так?..

– Я бродяга, к твоему сведению, подневольный!.. иначе меня бы здесь не было!..

– Это как понять – бродяга подневольный, объясни мне?..

– Ты что разве не знаешь, что вон те все, которые сейчас роют траншею все рабы?..

– О чём ты говоришь… что ты плетёшь, какое рабство может быть в нашей советской стране?!..

– Да-а-а, видно комсомол совсем тебе, Гульфем милая, головку-то твою красивую задурил!..

– Или это довольно глупая шутка с твоей стороны, или я и впрямь ненормальная! Скажи, прошу тебя более, яснее, ибо ничего подобного ранее слышать мне не приходилось.

– Долго рассказывать, Гульфем, и бессмысленно, к тому же мне и самому противно об этом говорить, а у нас с тобой не так уж и много времени уедешь ведь сейчас. Да и зачем тебе это надо… всё равно ничего не исправишь!..

– Нет! вы только посмотрите на это чудовище!.. он, зна- чит, мне такие вещи говорит, от которых у меня кровь в жи- лах стынет, и по коже мурашки побежали, и ему обо всём этом противно говорить! Тогда скажи, кто должен сказать во всеуслышание обо всём этом? Да я как член бюро ВЛКСМ райкома и бывший секретарь первичной комсомольской ор- ганизации нашей школы всех на ноги подниму, это я тебе обещаю!.. Я вообще-то думала, что вы сюда добровольно приехали деньги зарабатывать, а ты говоришь о вещах, кото- рые несовместимы ни с чем!

– А вот на ноги всех подымать – это уже лишнее, поверь мне! Пока ты там шум поднимать будешь, нас уже здесь и следы в степи растают, а спустя день может даже меньше тебя все обсмеют и назовут фантазёркой, а после в очеред- ной раз в институт не примут. Иди, жалуйся!.. только тогда мы с тобой уж точно никогда больше не увидимся, если ещё живым меня оставят. Тебе трудно это понять, но меня в дан- ный момент времени в этой жизни не существует и если зав- тра мои кости в степи обглодают лисицы и вороны, то нико- му повторяю, никому до этого дела не станет и ни один па- лец не пошевельнётся чтобы меня искать. Нет меня!.. мо- жешь это понять?..

– Что же делать?.. – сказала она тихо и принялась пла- кать. Владимиру сечас хотелось её обнять и прижать к себе,

но делать он этого не стал и не потому, что робость взяла: страх потерять её из-за неверного поступка. Улыбаясь, и гля- дя в её красивые глаза, к которым так сейчас неудержимо хотелось прикоснуться губами, и испить по щекам текущие эти слёзы он сказал:

– Ну, вот расплакалась!.. – а минуту назад собиралась всем объявлять войну. Нет, Гульфем, для этого, прежде всего тебе надо бы вначале одеть кожаную комиссарскую куртку, и нацепить наган, а лучше маузер вот тогда можно и на войну отправляться! Помнишь фильм про ту комиссаршу, что на корабле шмон морякам анархистам навела?.. Вот в таком амплуа у тебя бы всё получилось.

– Всё настолько серьёзно, а у тебя шуточки какие-то глу- пые как у подростка! Скажи чем я смогу тебе помочь?

– Эх!.. Гульфем, милая, – опрокинув голову назад, глядя в небо, подняв к верху и раскинув руки, словно пытаясь обнять небеса, он громко почти до крика сказал, – чем ты можешь мне помочь?.. да для меня сечас никакой помощи не надо я счастлив только тем, что ты рядом со мной сейчас стоишь! Я сам себе помогу, ты так, кажись, сказала, я горы готов свер- нуть, только бы не потерять тебя!

– Впечатляюще, скажу тебе, хоть на драматический кружок в наш дворец культуры тебя записывай. Роль Отелло у них там насколько помню некому играть ты бы точно подошёл. Чувства чувствами, но нельзя забывать о главном иначе наступит день, когда эти чувства будут уже, ни к чему, а то и просто о них за- будешь. Как-нибудь в другой раз я постараюсь сказать тебе по- более и доступнее, чтобы ты кое-что смог понять.

– Гульфем!.. да я скоро сдохну от одиночества, если буду всё время ждать: когда-нибудь, где-нибудь, кто-нибудь! На- ткнусь на кого-то, захлестнёт шквал событий, и я вдруг не- чайно тебя позабуду, я боюсь этого, начинаю думать и со- мневаться в справедливости жизни как таковой!.. а истина в

муках рождается, так говорит мой лучший друг Лёвчик. Я знаю и осознаю, что мне гордиться нечем и довольно само- критично смотрю на себя: у меня-то и богатства есть только моя молодость да душа какая-то ещё не испоганенная внут- ри, а так… да чего, прости, пустой базар устраивать!..

– Вот нечаянно забывать меня!.. – это прямо в точку – к тому же нежелательно!.. ну а всё остальное – это я бы назва- ла разглагольствованием. Я вполне понимаю твоё отчаянье, но ты – же мужчина не забывай это. Я же сказала, что всё в твоих руках. Договорим в другой раз. Видишь, мой охранник по кругу на лошади скачет?.. это он даёт мне знак, что время моё вышло. Я тоже не совсем свободная и тоже подневоль- ная: как-нибудь об этом подробней расскажу. Мы довольно далеко ушли от вашей стройки, давай сзади меня сядешь, и я подвезу.

– Скачи сама, Гульфем, я дойду и по пути заодно, каждое слово тобой произнесённое тщательно обдумаю.

– Я через два дня приеду, до встречи, Владимир!

Гульфем молнией взлетела в седло, лошадь с места рва- нула как на спринте и спустя минуту она была уже рядом с Хасаном, после чего пришпорив коней, оба скрылись за пе- рекатом местности. И только когда, они скрылись из глаз, Бекас направился к месту строительства новой кошары. Ве- чером, поужинав так и не поняв, что он ел за столом: Бекас взял пачку сигарет, спички, накинул, не вдевая в рукава на плечи куртку, и вышел, молча из вагончика. Все десять чело- век молчаливым взглядом проводили своего бугра- бригадира. Обошёл вагончик и на торце уселся на прицепное устройство, поджав под себя ноги, сидел, курил и думал. Минуло более десяти минут, как на углу вагончика появился его друг Лёвчик. Какое-то время стоял и молчал, возможно, ожидая, что Бекас сам что-то скажет, но друг намертво мол- чал: сопел и тянул свою сигарету. Не вытерпев, сказал:

– Бекас, смотрю на тебя, ты на ней совсем мозгами дви- нулся. Калым тут говорят большой за невесту надо отдать: за чабанскую дочь сто овец, а она дочь директора за неё, на- верное, всю тысячу. Где возьмёшь?.. Я понимаю, говорят, – сердцу не прикажешь, но сам подумай век жить в этих степях и пасти баранов?.. К тому же я лично сомневаюсь, что они тебя в своё общество примут. Вот Федота, пожалуй, взяли бы он мусульманин, хоть и наполовину. В случай чего, Бекас, шум может большой кругом пойти: хватаешься ты за раска- лённый край железяки! Плохо всё это может закончиться для нас – зуб даю! Я уже месяц тебе толкую про свою идею, а ты так ни разу меня и не дослушал…

– Лёвчик, иди, прошу тебя в вагон, дай самому побыть наедине.

Докурив сигарету, Алексей со злостью бросил окурок се- бе под ноги растёр его и удалился. Бекас думал о Гульфем: перебирая в памяти каждое её слово, слышал её певучий го- лос, звучащий в ушах, улыбки и смех и даже ржание её ло- шади и попытка той укусить его за плечо. На что Гульфем то- гда рассмеялась по-детски и сказала, что Венера ревнует её к нему. В последующие две недели она приезжала ещё два раза, но в очередной раз, когда должна была приехать, степь молчала, не принося звука копыт её лошади. Минуло три дня, а горизонт был пуст. Бекас духом упал, хотя и старался перед всеми не подавать вида, а на душе скребли кошки, и предчувствие было чего-то нехорошего. Беря в расчёт пер- вый её визит, причиной которого была сломанная машина, все эти четыре свидания в сознании Бекаса сейчас были ве- хами: как своё день рождение, окончание школы, освобож- дение из колонии. Жизненный багаж был мелок и ничтожен. Когда минул четвёртый день, а её всё не было, вечером по- сле работы ужинать Бекас отказался. Оглобля, помешивая ложкой в свой тарелке лапшу не приступая к еде несколько

раз взглянув на своего бригадира, который лежал на крова- ти, уставив взгляд в нависавшую сетку второго яруса, спро- сил, обращаясь к нему:

– Бугор, ну и насколько тебя хватит, как думаешь?.. На зоне я не раз наблюдал, как на голодовку садились… и чего добились? Да ничего кроме помутнения разума. Смотря, сколько просидишь, а то и безвозвратную точку минуешь и слабоумием обзаведёшься заодно. Брось от души советую. Это всё у тебя юность в заднем месте ещё играет, но это – же не сарай, что взял грабарку и вычистил за порог никчёмное. Я так думаю, что она ещё приедет, судя по ней, она не из тех, кто пургу в глаза пускает.

Оглобля не успел досказать свою мысль, когда за стена- ми вагончика послышался отчётливо стук конских копыт: все вскочили из-за стола и прилипли к окнам. Владимир тоже вскочил машинально с кровати, но к окнам было уже не под- ступиться, и он продолжал стоять посреди прохода, ожидая, что скажут наблюдатели. Всё длилось минуту две, а Бекас стоял в растерянности. Неожиданно послышались удивлён- ные возгласы сразу нескольких человек, из-за чего Бекас пришёл в замешательство, не совсем понимая их удивления:

«Вот это да!.. – крикнул Шурик-Перс, – такое я только в кино видал!.. надо – же так вырядиться!.. Принцесса! Нет… – ко- ролева! Бекас, мудак, а ты переживал! Погляди в окно это же цирковой номер, мать твою за ногу!..». Владимир, придя в себя, ураганом всего своего тела ударил в дверь и вывалился из вагончика, спрыгнув на землю, минуя ступеньки. Он за- стыл как столб, в двух метрах от ступеней в вагончик, а Гуль- фем тем временем по большому кругу, как это вы не раз на- блюдали в цирке, словно ветер неслась на своей Венере с развевающимся шлейфом за её плечами двух тонких из изящной шёлковой ткани хвостов. К сожалению, мы не об- ладаем разнообразием колоритного языка, чтобы достовер-

но описать и передать вам читатель всё то, что предстало глазам загипнотизированного этим видением несчастного юноши. Постараемся вкратце рассказать, то, что мы увидели, а если кому как говорят, – не терпится: закройте книгу и по- смотрите на лицевую сторону обложки и у вас появится воз- можность посмотреть на нашу героиню красавицу Гульфем, правда в обычной повседневной одежде. Начать видимо лучше всего с её лошади Венеры, ибо она была в не худшем наряде, чем её хозяйка. В гриву и хвост лошади были впле- тены блёски, которые в лучах нависшего над горизонтом солнца сияли, переливаясь всеми цветами радуги. Седло, подпруги и стремена, роскошная попона, покрывающая ло- шадиный круп чуть не до хвоста не говоря о самой уздечке, всё это вместе взятое блестело и представляло вершину произведения тончайшего искуства мастера. А что уж гово- рить о самой Гульфем, та одежда на ней, которая являлась чем-то мистическим порождением сказки из времён древне- го Востока. Она сияла как яркая звезда на небе, как глубина огранённого драгоценного камня, как букет особо подоб- ранных дорогих цветов, как первые лучи утреннего солнца, но самым главным, отчего Владимир не мог оторвать своего взгляда это был её головной убор, а может быть и само её лицо, что ближе к истине. Впервые минуты, когда он выско- чил на улицу, Бекас её просто не признал, как это, не стыдно, но это так. Он в оцепенении стоял и смотрел на это цирковое представление и ничему не верил; в сознание закрадыва- лась мысль, что от тоски по любимой он просто сошёл с ума, а в лучшем случае это всё ему снится. Он с упорством смот- рел на развевающийся шлейф ткани на тот не совсем дос- тупный пониманию замысловатый на её голове узел из той же ткани, а если это была косынка, то из неё можно было бы натянуть шатёр. Всё это так умело было переплетено, уложе- но слоями и подвязано, что казалось, нет тому ни начала, ни