На закате

– Сколько просишь, дарагой?..

– Двадцать рублей – это десятая часть стоимости их, – ответил Иван Ильич.

Ничего не сказав, покупатели, передавая друг другу, из рук в руки, стали крутить часики в руках: рассматривать, прикладывать поочерёдно к ушам и подолгу слушать, стучать зачем-то ногтем по стеклу циферблата, оставалось, как подумалось хозяину часов в эту минуту, попробовать их на нюх и за зуб,

как проверяют обычно золотое изделие. В это время, пока горцы-фарисеи ис- следовали часы, забулдыга, подошёл сбоку к чемодану с вещами, нагнув-

шись, взял спортивную кофту, покрутив, рассматривая её в руках и притулив к себе на грудь, сказал, обращаясь к Ивану Ильичу:

– Слус-сай, м-музик, а ну со с-спины пл-римерь на меня. В плечах не узко бу- дет?.. а то я давно о такой мес-стал…

Иван Ильич, по неопытности в подобных сделках, с дуру повёлся: отвернув- шись от кавказцев, которые всё продолжали исследовать его часы, стал при- мерять на бомжа кофту, прикладывая её к его тощей спине. Хотя ведь можно было сразу подумать, – откуда у этого, хмыря, могут взяться деньги на им-

портный спортивный костюм, который можно купить лишь в «Берёзке» и то

за валюту, или из-под полы за двухмесячную зарплату, получаемую рабочим на заводе. Пока Побрякушкин помогал примерять и прикидывать по плечам кофту, а в это время патлатый-вонючка, как уже мысленно, Иван Ильич, при- своил ему имя: всё вертелся, дёргался, ну прямо, как эпилептик и всё что-то гундосил: то не туда он её притуляет, а надо ему повыше, то совсем очень за- драл к голове. Наконец, Ивану Ильичу, всё это до тошноты надоело, ибо он

стал подозревать какой-то во всём этом розыгрыш-подвох, кинул спортивную кофту на крышку чемодана и повернулся к персам-курдам, а один из них про- тягивает ему, зажав в ладони часы, да так, что один только ремешок из ку- лака выглядывает, и говорит при этом:

– Дарагой, мы так долго и скоко не слушали, а они стоят у тебя, а ты за них ломишь такую цену!.. Ты вначале снеси их часовому мастеру, а после прода- вать станешь…

Всучив в руку Ивану Ильичу часы, абреки, резко обернулись и стали уда- ляться. Побрякушкин, бегло посмотрев на часы, в первые секунды от того, что он увидел и речь отобралась, ибо в руке он держал уже допотопные, затас- канные, с растресканным стеклом и будто с помойки – часы «Победа», кото- рым грош цена в базарный день. В последующую минуту, немного придя в

себя, крикнул в догонку:

– Эй, мужики, часы-то мои верните!.. Зачем подменили, шакалы!.. Сво- лочи!.. отдайте часы!..

Но те, даже не обернувшись, молча, уже скрылись за углом. Иван Ильич ки- нулся было в догонку: добежав до угла, остановился, и сколько он ни вгляды- вался, мошенники-кидалы, будто призраки, растаяли средь бела дня. Вернув- шись к своему чемодану, вспомнил про забулдыгу-вонючку, которому две минуты назад он примерял кофту и которого тоже не обнаружил на месте,

чему не очень-то и удивился, но посмотрев на вещи в чемодане: спортивный костюм «Адидас», когда-то привезённый из Франции его женой Фаиной, тоже испарился. Глянув на старика-кузнеца, спросил жалобным тоном:

– Отец, вы видели, что творится?!.. среди белого дня, считай, украли часы и спортивный костюм… ограбили!.. и на них управы нету!..

Старик, словно глухой, даже головой или каким-то иным движением тела не отреагировал на слова соседа по торговле: молчал, продолжая стучать

своим молоточком. Тогда, Иван Ильич, грязно выматарился, что крайне редко такое с ним случалось, размахнувшись той самой рукой, в которой про- должал держать всё те, подложные часы и со всего маху шмякнул их об ас-

фальт, после чего они рассыпались на мельчайшие части, сказав в заверше- ние матершинных слов:

– …Зашибись!.. Побрякушкин!.. Часы удачно уже продал вместе со спортив- ным костюмом, осталось остальное барахло спустить по нулевой расценке, а вечером… – а что вечером?!.. вечером можно даже не сомневаться, что ста- руха и на порог не пустит, и ночевать тебе, Гандошка, как назвал тебя Бова Ха- ритон – хоть под забором! Сейчас-то, старуха-карга, скорее всего уже все глаза проглядела и не может дождаться, когда я ей притащу деньгу за квар- тиру… Нет, надо найти какой-нибудь выход!..

Вначале вопросительно посмотрел на старика, но тут же припомнив, что тот не реагирует на его обращения, махнул рукой и окинув взглядом видимых в поле зрения остальных торгашей, выбор свой остановил на одной из жен- щин. Была она не старая и очень миловидная, как раз в его вкусе и стояла напротив него, через дорогу. Подошёл, немного смущаясь, спросил:

– Извините, за назойливость, женщина, но я кажется в безвыходной ситуа- ции… Вы, вероятно, видели, как меня средь бела дня облапошили?..

– Да мне, по правде, вам сказать, наблюдать здесь подобное приходится не впервые, но с этим, скажу вам честно, бороться или пытаться какой-то спра- ведливости добиться – дороже себе выйдет… Да я даже не хочу и говорить на эту тему… Что вы хотели?.. – спросила она, уже с раздражением в голосе и с явным недовольством.

– Да мне бы остальное, что у меня осталось, пока до конца не растянули, хотя бы по какой-то бросовой цене всё оптом продать. Не посоветуете что-то по этой части?..

– Ну разве что скупщикам за копейки отдать, а так, других вариантов не

знаю… У меня вот муж ещё год назад как умер, а я всё таскаю его вещи сюда и распродать не могу, не выбрасывать же их на свалку…

– Но где-то же их можно сдать, чтобы не таскаться с ними?..

– Комиссионки для этого существуют, но там можно и год ждать, пока про- дадут… Вот что, пройдите вниз к Дону, там с правой стороны увидите стоит мужчина, уже не молодой, седой, с длинными волосами до плеч, обычно ря- дом с ним торгуют пирожками от общепита, вот он, как я слышала, скупает оптом… Спросите там.

Во второй половине дня Побрякушкин налегке возвратился к бабке на квар- тиру. На городское кладбище он так и не пошёл: ни в понедельник, ни в по-

следующие дни. Не потому, что боялся физического труда или чурался непре- стижным занятием – могильщика; немного поразмыслив, сделал вывод, что

кладбище является местом публичным, а иногда очень людным, и для него, скрывающегося под другой фамилией личности, не совсем подходящее ме-

сто. В иной раз, когда хоронят какого-то известного и знаменитого, слетаются на похороны не только городские и местные, но приезжают со всех уголков

страны родственники и друзья. Потому, чтобы не рисковать, решил, клад- бище оставить в покое. Через несколько дней Иван и с квартиры ушёл: рас- платившись со старухой из вырученных денег за вещи. Сам ушёл, без лиш- него скандала. Уходя, Макаровна, вслед по-вороньи прокаркала:

– Работать не заставишь вас, всё хотите на дармовщину прожить, всё ходите чего-то ищете, вчерашний день потерявши, а он у вас ещё и не наступал. Про- падёшь ты, Генка, ни за грош пропадёшь, сдохнешь где-нибудь под забо- ром!.. – а к утру собаки внутренности твои выпотрошат, как в таком виде бу- дешь перед святыми воротами и угодниками появляться?!.. Гордыню свою умерь…

Закинув рюкзак за спину, Иван Ильич, переступив порог, со злостью и со- всего маха, так долбанул дверьми, что старуха при этом в ту же секунду пода- вилась словами, так и не дочитав свой «отченаш», который инструктировал кандидата в покойники – после того, как прибудет он на тот свет.

С той роковой ночи и первого дня скитаний Гендоша Куцанкова, которому попутно закрепилась и вторая кличка – Куцый, погнало его по захолустным окраинам южно-российского города – ворот Кавказа – Ростова-на-Дону, по ме- стам малозначащим своим историческим прошлым – прозябая в пристани- щах для простонародья, а это – трущобы, подвалы, заброшенные строения и всякие свалки, с глухими безлюдными местами. И словно, тогда, в ту роковую ночь, он в воду смотрел, предвидя всё это. И как ненужный хлам, высохший

под жарким июльским солнцем, который обычно в этих краях, восточный су- ховей в такое время года гонит по дороге неизвестно куда, подобно пере- кати-поле, Гендоша поволокло от одной помойки, к другому кутку завихре- ний. Вскоре, даже если бы кто и повстречался ему на пути из числа близких

знакомых, узнать его было бы не совсем просто. Нечёсаная, заросшая голова с давно немытыми волосами, ресницы полузакрыты, в уголках глаз болячки и синяки под глазами, словно переболел тифом. Отирался он постоянно по кут- кам вокзалов, городских барахолок и базаров, спал где придётся, не брезгуя и городской свалкой, и страшно боялся идущего навстречу человека в мили- цейской форме, ибо ему каждый раз казалось, что его в обязательном по- рядке опознают. На удивление ему, вскоре он повстречался на одном из сбо-

рищ с Худудудом, который всё-таки сбежал из общины Бовы Харитона, не же- лая дальше ишачить с лопатой на кладбище и теперь прозябал на вольных хлебах. Вслед за Худудудом, в их компанию влился тот самый засосанный, за- дрипанный забулдыга, который принимал самое активное участие по рекви- зиции дорогих часов у Ивана Ильича, а по ходу, самолично конфисковал, а

проще говоря, спёр спортивный костюм «Адидас». В первые минуты встречи с Селёдкой, такая кличка была у этого бомжа, Побрякушкин решил ему рожу начистить, но тот первым кинулся к нему, протягивая руку, закричал:

– Земеля, падлой буду и до гроба им остаюсь, но я там был не при делах, они – эти суки, чуреки, век свободы не видать, меня на счётчик поставили и грозили не сёдни, так завтра на пику посадить… Вот моя лапа, держи петуха, я Муся-моряк, но зовут, суки, все Селёдкой… Я сам родом из Одессы, а там се- лёдкой и не пахло, там кефаль. Оттуда моя бабка, она меня и вывезла, когда мне было всего четыре года, потом она коней нечайно двинула, а меня спих- нули в детский дурдом…

– Ладно, живи, глиста в обмотках, – сказал равнодушно Иван Ильич, но руку пожимать не стал, – только помойся, а то от тебя несёт за версту!..

– Так это не поможет, – сказал Муся-моряк, – я уже мылся не раз!.. То у меня ещё с детства, в детском дурдоме подхватил – уши текут: то одно, потом вто- рое начинает сочиться, а потом и вся рубаха воняют…

* * *

Так незаметно и год подошёл к своему завершению; на календаре было 7- е ноября 1982-го года. Под мудрым правлением компартии ЦК и патриархов в Политбюро, о чём каждая собака знает, страна радовалась великому празд- нику: гранёными стаканами, без-передыху, пили водку, а вином и пивом за-

пивали; ели, поглощая пока-что килограммами варёную натуральную кол- басу и горланили до хрипоты песни: «…Я люблю тебя Россия, дорогая наша

Русь…». После – немного спустя – с отборной матершиной, принимались пра- вить друг другу скулы. Соответственно: родному куму в первую очередь, за- тем случайному собутыльнику или соседу, которому вдруг вздумалось по- лезть целоваться к жене хозяина дома, ибо сам он её целовал ещё ровно два- дцать пять лет тому назад, ещё в день свадьбы, потому-то другим и не позво- лял такую роскошь. Геннадию целоваться было не с кем. Фаина, как он давно уже предполагал, на него положила огромный и притом с прибором, и спит

сейчас, если и не с тем бородатым художником-импрессионистом, то на этот счёт, выбор у неё всегда был богатый, в особенности среди тех, кто лет на

пятнадцать, а то и двадцать старше её, но сидит на высоком сидале. В далё- ком Афганистане вот уже третий год продолжали выполнять «интернацио- нальный» долг, о котором в стране «социализма» ни единая сволочь, не имела чёткого понятия, – что это такое, зачем и кому это нахрен нужно и что мы там вообще забыли. К примеру, только в 1984-м году, который оказался одним из урожайным на погибших и годом кровопролитным для ограничен- ного контингента советских войск в Афганистане. В тот год потеряли только убитыми более 2300 солдат и офицеров. Тайком, с тех диких краёв, из-за го- лых, обожжённых зноем и суховеями гор, регулярно прилетали транспорт- ники – «Ан-12-е», а в них цинковые гробы, заколоченные в деревянных ящи- ках, в которых упакованы были те самые «интернационалисты», и которых, военкомовцы, приняв по совместительству обязанности гробовщиков похо- ронного бюро, по-тихому, в присутствии только ближайших родственников, ночью, как воры, зарывали бойца-афганца на местном кладбище. И вместо

славящей речи в честь погибшего бойца и салюта, с родителей брали под-

писку о неразглашении, ибо это, по мнению вышестоящих властей, являлось сверхсекретной государственной тайной. Из этого, многие думали, что «ин- тернационализм» сроднен с разведкой и шпионажем, а как же иначе?!.. Это вам не хухры-мухры, побегай по горам за душманом, а пока ты за ним го- нялся, чтобы догнать и доходчиво объяснить, что ты не какой-то там нацист- ский оккупант-шурави, каким тебя называют, а мирный «интернационалист» от партии большевиков и коммунистов. И прибыл ты в эту, богом проклятую вашу гористую пустыню, где кроме опийного мака и конопли даже деревья- то не растут, научить вас, как правильно жить. И в ваш кишлак пришёл, не

убивать вас, как каких-то там моджахедов-душманов, а сделать из вас до-

стойных и преданных бойцов-ленинцев, для партии коммунистов, чтобы вы после счастливо жили и Ленина славили. Но душманы оказались поголовно человеками отсталыми в развитии марксистко-ленинского учения, и в школе

душман не учился, тем более понятия не имел, кто такой вечно живой Ленин.

Обдолбанный опием и анашой, высунулся «дух» из-за угла своей глиняной

сакли-лачуги, в корявой улыбке рот растянув до ушей, да с автомата, который смастерил русский Калашников, в спину тебя, очередью, и пригвоздил к со-

седней лачуге, что напротив… «Абдула, за что ты убил шурави?..» – спросили моджахеда-душмана. «А, шобы шурави не якшался по кишлакам, где наши жёны сидят…».

А тем временем, в далёкой Москве, с помпой отпраздновав великий день рождества революции, и ради-христа самой революции, собралися было де- сятого числа отмечать и день милиции, а на самом-то деле, – вышел-то траур!

Так для всех неожиданно-о стало!.. хоть караул кричи, или ложись, да и сам помирай. Всего три дня минуло, как дорогой и любимый Леонид Ильич стоял на трибуне мавзолея и ладошкой помахивал, а сёдни!.. Наверное, в тот

праздничный день, допинговой дряни ему переборщили, и как будто по луже батогом шлёпнули, ибо по радио объявили, что скоропостижно скончался. А в телевизоре в это время, уже который час, замерев, сидят какие-то голуби: пе- риодами рамкой настройки сменяясь, а о том, что это заставка, народу пока- что не объявили, он ещё в то время про это не знал и многие подумали, что телевизоры испортились и стали крутить настройку. Когда сия процедура не

помогла, то принялись, как обычно в больничке – при любых обстоятельствах клизму засовывают в задний проход – в нашем случае, стали стучать кулаком по ящику. Стучали, стучали, а голуби вначале с экрана улетать не желали, но тут вдруг на экране появились балерины в своих одуванчиках: закружились, заприсидали, даже ложиться на пол принялись часто, правда, под своё ли-

чико, в белой шапочке, старались подложить свою коленочку. С экрана жа- лобно зазвучала симфоническая и камерная музыка и тут же началось «Лебе- диное озеро», которое некоторым могло показаться, до-бесконечности за- влекательным, а вот личностям нелюдимым и нудным… Да о чём говорить!.. Имелась прослойка в советском обществе, где давно уже жили при комму- низме, а те граждане, не дотянувшие по каким-либо причинам до «член-

ства», жили в мире ином, чаще в мире иллюзий, всё надеясь, что скоро при- дёт добрый царь – «батюшка» – в образе всего перечня «членов» и в подобии мудрого и гениального вождя КПСС. Да и вообще, – само слово «Член» явля- лось самым любимым словом из всего русскоязычного лексикона у государ- ственных чиновников и у партийной номенклатуры, на всём пространстве

совдепии. Прежде всего – член общества, а далее пошли – член правитель- ства, член партии, члены всяческих многочисленных обществ и сообществ

под эгидой КПСС, потом пошли «члены» поменьше размером, всякие комсо- мольские и профсоюзные, которым ещё предстоит дорасти до нормальных размеров «Члена», чтобы было, что в руках подержать, а за ними выстрои- лись, как по стойке смирно, готовые к «бою» – «члены» всяких учёных сове- тов, «члены» союза писателей и ещё масса разнообразных «членов», вклю-

чая и свой собственный, который имеется у каждого причастного к элите пра- вящей верхушки. Сам являясь большим, а то и большущим этаким «Членом»

при этом ещё и в штанах за собой таскал и возил в «членовозе» – заштатный, маленький такой, как мальчик с-пальчик, так, на всякий случай, вдруг приго- дится… И куда пальцем не ткни, в «Члена» уткнулся, если не мордой, то из- дали глазами. Даже машины, о которых мы упомянули, и которые возили

этих самых «главных Членов», тоже назывались «членовозами». Из всей этой бодяги, прокисшей бардамаги, выходило, что общество в СССР состоит из двух сословий: в кабинетах сидят и в машинах ездят государственные

«Члены», правда, за глаза их иногда, а порой и часто другим словом назы- вали – не совсем приличным. А вторые – это членская мелюзга. Остальное —

серая толпа, граждане страны советов, которые, как бы между прочим, ещё и бегают по тротуарам вылупив очи, или стоят часами в очередях, или, прокли- ная всё на белом свете, душатся в трамваях и троллейбусах… За заводы и

фабрики, – хоть не вспоминай!.. Там – План! там – Соцсоревнование! там – Сверхурочные!.. – и ещё много чего там, что называют, как на заводе «Рост- сельмаш», в городе Ростове-на-Дону: там – «Бухенвальд!..». Воздушная си-

рена завыла, на весь посёлок Сельмаш – конвейер, дёрнувшись, пошёл, таща за собой комбайны на круг – ОТК. Снова завыла – обед на тридцать минут: и так круглые сутки, пока или не сбежишь с «Бухенвальда», или не сдохнешь…

Время уже было обеденное, когда в районе Гниловской, под уклон по тро- пинке и среди зарослей кустарника, в сторону берега Дона, стремглав бежал человек и что-то на ходу кричал. Со стороны можно было подумать, что где- то что-то случилось: или кто-то сгорел, или в Дону по-пьяне захлебнулся. А в это время, пристроившись в затишке под кручей выходившего на поверх- ность рыжего ракушечника, сидя плотненько вокруг ярко пылающего костра,

братство бездомных бродяг, в ведре варило картошку в мундирах и грелись у огня. Внешний вид четверых мужчин наводил на мысль, что эти люди в

«члены» ни под каким соусом не годятся, а больше относятся к тем, которых в то время называли «отбросами общества». А раз так, то – или городская

свалка, или лагерь за колючей проволокой – другого пути у них нету. Среди этих четверых, сидел и наш герой повествования, окрещённый десять меся- цев назад своей любимой и необычайно умной тёщей, Инессой Остаповной,

под новое шпионское имя: Куцанкова Геннадия Антоновича. И вот сейчас, бе- жавший в их сторону соратник по-трущёбам, ещё не добежав двух десятков шагов до костра, захлёбываясь от задышки, прокричал:

– Лёнька Брежнев… таво… – как это ево…

– Чё таво?.. чего ево?.. чё Лёнька?.. Ты, сучий потрох, удод вонючий, говори

яснее, если есть, что сказать!.. – крикнул уже немолодой парень, под кличкой

– Кусок, ранее бывший макаронник, который проворовался и прогуляв с де- вицами лёгкого поведения большую сумму денег и казённого имущества, бу- дучи заведующим на вещевом складе, после чего сделал ноги и сейчас нахо- дился в бегах.

Подбежавший, бухнулся на четвереньки, приняв собачью стойку и с такого положения, глядя по-псиному на сотоварищей, уже медленнее, но всё ещё с передыхами, стал рассказывать:

– Иду это я по Старому базару, токо было уже направился к мясному, ду- маю, хоть мослов каких удастся утянуть, пока, думаю, дровишек у нас много, и есть на чём поджарить…

– Ты, соска кладбищенская, говори о деле, нахрен нам твои мослы, которых, как я вижу, ты всё равно не принёс, и чё тогда гавкать и парить эту тему?!.. – прервал Кусок-макаронник рассказ Хряка-могильного, – такое погоняло этот тип носил.

– Так с этого-то и началось, когда я шёл в сторону мясного, а там недалеко на столбе радио висит, из него объявления делают, а щас Москва говорила, так прямо и сказали: говорит Москва, и Лёнька Брежнев коней двинул…

– Чё, так прямо и сказали?..

– Не-ет, сказали по-другому, но я пока бежал, из головы всё вылетело, но то, что он – Брежнев, лапти сплёл – это, точняк, запомнил!..

– Ты про что енто бакланишь, блохастый ты Хряк? – ехидно, прищурив глаза, спросил Худудут, – енто что ж получается, если, как ты говоришь, что Лёнька лапти сплёл, то есть концы отдал, тогда тема может вонючая выйти…

– А что может от этого измениться? – спросил, добродушно Побрякушкин-

Куцанков и продолжил, – человек он был не молодой, по телевизору видно

было, что здоровьем не блещет… Незаменимых людей нет в природе, их там в Кремле целая армия, даже, если ежедневно по одному станут умирать,

ждать придётся не одно столетие. Они ведь там взаимозаменяемые: пло- дятся, как саранча, не по дням, а по часам…

* * *

На наших страницах появился новый персонаж, который с нетерпением желает высказать свои взгляды и мнения, исходя из текущего момента ис- тории «развитого социализма». Историческая справка от, сукиного сына,

Луки Мудищева, который, по чистой случайности, от-ишачил целых пол- века, не щадя живота своего, у врат Кремлёвского Дворца съездов в долж- ности швейцара-гардеробщика и юродивого по совместительству. Стре- мясь в конце жизни обрести покой, и одумавшись от ранее пагубных привы- чек, вследствие чего погряз в кликушестве, в мистике и в сношениях с по- тусторонней нечестью, с которой поневоле, за долгие пять десятков лет, пришлось иметь тесную, а порой и духовную связь: с этими «Членами»

Кремлёвских палат и всего того остального Содома и Гоморры. Отчего на данный момент, его заела смертная тоска, которая напоминает ему, что он тоже ублюдок, причиной чему, стало знание тех чудовищных грехов и

преступлений, свидетелем которых были его глаза и уши. И теперь, на

грани совершения садизма над своим бренным телом, он решил исповедо- ваться перед простым народом, который называют в кулуарах курилок Кремля – голытьбой, лохами и быдлом, а остальные – всё это толпа, кото- рая по своей глупости, всегда верила все эти долбанные и долгие десятиле- тия, всем тем бредням, вдуваемых им в уши. «С тем и примите мои собо- лезнования, с прискорбием хочу вас обрадовать – по случаю неминуемого в скором времени краха и полного развала всей вашей гнилой большевицкой системы, как и самой страны – СССР. И мой вам добрый совет, от Луки Му- дищева, на ближайшие сто лет: переделывайте вы побыстрее свои цер- ковно-партийные школы под синагоги, – не прогадаете!.. С тем, пока не

прощаюсь, а поведаю кое-что из накопившихся знаний. Ваш заклятый враг, как я сказал уже, Лука Мудищев – заслуженный ветеран кремлёвских холуёв на службе у Членов…»

С покон веков, на Руси, а впоследствии в Российской империи, как и пере- кочевавшая потом по наследству эта чудовищная глупость и зараза в Со- ветскую Россию: простонародьем, городскими обывателями, мещанами и всякой шушерой, и даже мелким обедневшим дворянством, а впоследствии рабочими и колхозниками, приступившими, закатав рукава, к строитель- ству социализма-коммунизма, доверчиво и с фанатической верой, вся эта братия-голытьба верила и считала, что царь – помазанник божий, а Гене- ральный секретарь КПСС – гениальный вождь, наставник, учитель и не ме- нее заслуживает святых почестей, к тому же наделён свыше божествен- ным откровением. Хотя, по сути, что первый, что второй являлись обыч- ными людьми: также сидели в нужнике, по-тяжёлому и подолгу, на дырке и зачастую, имели целый комплекс всяких психических заболеваний, а по

жизни ещё и являлись мерзкими подлецами, каких свет не видывал. Извра- щенцами в плотских утехах, тварями с садистскими наклонностями, орга- низаторами геноцида собственного народа, убийцами невинных стариков, женщин и детей, впоследствии становясь ещё и предателями интересов своего государства. Деградируя на почве власти и в конечном счёте пове- рив в свою исключительность, при поддержке подпевал из своего окруже- ния, становились величайшими преступниками мирового значения, возо- мнившими себя гениями, а то и сверх-человеками.

Больше всего из перечисленного относится, пожалуй, к России, ибо в этой многострадальной стране подобных венценосных типов, недоносков – о ко- торых вам рассказываю я, Лука Мудищев – рождаются, как на пропасть, регулярно вылупляясь из десятилетия в десятилетие, подобно многовеко- вой плодовитости клопов в крестьянских избах их брёвен. Но это, если, ко- нечно, не брать во внимание ещё и страны Азии, Африки и Латинской Аме- рики – там ещё только зачатки феодализма, хотя и называют их – стра- нами третьего мира. Для подтверждения сказанного, что касается Рос- сии, тому есть немало примеров и один из особо наглядных – это то, что до прихода к власти большевиков, в царской России 75% населения всей страны составляли сельские жители. За те же кошмарные 75 лет правле- ния большевиков-коммунистов – 50% сельского населения было уничто- жено в войнах и геноциде собственного народа: умышленно, неоднократно и при том искусственно власть доводила народ до массового голода, по-

путно применяя жестокие репрессии, что выливалось в бесконечное ис- требление своих сограждан, а сотни тысяч населённых пунктов: сёл, дере- вень и хуторов были стёрты с лица земли. Это разве не геноцид своего народа?!.. Потому ещё раз повторяем для непонятливых, для тех, кто

продолжает держаться иного мнения – чудовищного своего заблуждения, фанатично веря в коммунистический «рай». Те, о ком было сказано выше, такие же помазанники божьи, как нацистские преступники, создатели Бу- хенвальда и Освенцима. Малюта Скуратов, а с ним лондонский Джек-по- трошитель, в содружестве с современным Чикатило и ему подобных, из- вергам рода человеческого, если и этих, вурдалаков, причислить к божьим ангелам спустившимся на землю, то тогда, снимаем шляпу и согласимся,

что большевицкие вожди были люди праведные и достойны, чтобы причис- лить и их к лику святых…

А дело обычно обстоит довольно банально, примерно так. Желаешь, заи- меть должность, хотя бы того же кремлёвского швейцара-гардеробщика,

чтобы как-то промышлять за счёт своего положения?.. тогда иди в храм власти. Пришёл к «вождю», а чаще к кому-то из его окружения, на поклон, разумеется. Приложил правую ладонь к сердцу, и спрашивай, как в книжках написано: «…Всем сердцем предан тебе, мой повелитель! Кого прикажешь, светлая ваша честь, лишить живота, да и башки заодно?!.. Укажи своим божьим перстом!.. Век благословлять и славить тебя буду!..». Вообще-то

не лишне было бы вспомнить один хороший мультфильм, он как раз в нашу тему вписывается и называется он – «Маугли», в котором отрицатель- ными героями были рыжие собаки, тигр Шархан и его попутчик, друг и хо- луй – Шакал. Невзирая на родословность Романовской династии российских царей, где коктейль на тухлых яйцах замешан больше на германофилах, один лишь Пётр-первый тянет на тигра Шархана, – бешенная личность

была, только в клетке держать!.. Остальная многочисленная публика: цари с царицками, с их родственниками: наследники, принцы и принцессы – это всё – рыжие собаки, среди которых много и шакалов. У коммунистов только Сталина можно причислить на роль злого Шархана, такой же ши- зофреник последней стадии садизма, остальные – окружение и последова-

тели – это шакальё. А вот начиная от Горбачёва, роль Шархана стремглав перескочила к англо-американскому, этакому собирательному образу, из

числа лордов, ястребов от военных и Сената, финансовых акул, ну и особо гавкучих политиков и всяких мастей советников из Белого дома. Россий- ским правящим политикам и их подпевалам оставалось только кричать:

«А мы пойдём на Север, а мы пойдём на Север, там газа и нефти побольше, правда, Шархан?!.. А мы пойдём на Сев… Ой! как же и больно ты меня уда- рил, Шархан!.. – да прямо по рёбрам!.. – да прямо по яйцам!..».

* * *

Дабы нам исправить не очень красивое высказывание из уст Луки Муди- щева о России, ну и заодно подправить положение из вышесказанного, а то и правда, о нас подумают, что мы ещё в каменном веке живём, как те бушмены ведущие кочевой бродячий образ жизни в пустынях Калахари и Намиб. За- молвив слово за Луку, скажем несколько слов в его оправдание. Стало быть, не будем взирать на всякие склоки и недостатки, – скажите, у кого их да не

бывает? На минуту забудем ту чиновничью злостную бюрократию, которая, благодаря каждому отдельно взятому бюрократу усугубляет отсталое поло-

жение в стране и тормозит развитие прогресса. Назвать Россию страной со- всем отсталой и забитой, а народ малообразованным, язык не поворачива- ется, а у кого он всё-таки повернулся, – что б он ему отсох!.. Прежде всего народ российский по своей сообразительности, да и вообще по интеллекту, даст сто очков вперёд любому американцу, немцу или французу, как и всем остальным. На вопрос иностранца: «Тогда почему вы, так бедно живёте, если вы такие умные?..».

Лука Мудищев долго не думал, посмотрел на иностранца, как на придурка, и сказал, с сарказмом в голосе:

– Вас поселить, хотя бы на пару лет, на наше место и в те же условия: среди необъятных просторов лесов и болот, с морозами ниже сорока градусов, а главное с чиновничьими непреодолимыми преградами и рамками, вы бы уже через год все передохли. Вот представь себе, господин немецкий фран-

цуз, прибыл это ты к нам куда-нибудь на Рязанщину, заходишь в кабинет, а за начальственным столом расселся, этакой откормленный бюрократ. Нет не клоп, а больше напоминающий борова с ряхой хомяка, и глазки свои порося- чьи на тебя вылупил, будто ты привидение. А ты в это время, многократно не спросясь, соизволил явиться пред его светлые очи и потревожить его покой в удобном кресле. Ты ему ещё и пол слова не сказал, а он уже, как таблицу умножения, в своей тупой башке перебирает аксиомы-постулаты своих даль- нейших действий. И правило, оказывается, у него одно, чтобы ни дай бог,

чего-то не забыть и не напутать: «Не слушать и не пущать!.. – твердит это он себе, как будто, пьяница поп, забывший молитву, – заткнуть всем пасть и за- претить всё и про всё! Ни в коем случае не подписывать, а лгать, выкручи- ваться и обещать, но в ту же секунду забыть обещанное…». Вот так и в таком духе, вот и попробуй, господин немецкий француз, свой прогресс построить не в своих Верденах, а у нас на Рязанщине, Брянщине или в Тамбовщине…

Но вернёмся к исторической справке, коль о ней уже в самом начале заго- ворили. В 1918 году, большевики, среди которых немало затесалось уголов- ников, чтобы удержаться у власти, – создают службу-подразделение: этаких