Диковато, настойчиво навязчивый острый взгляд. Неприятно. Не понимаю. Кручусь. Не по себе от того, что неизвестность. Это не взгляд тупого пожирателя хищника. Тут что-то другое, неизвестное мне. Этот взгляд опасный. Но чем? И от этого еще более жутко. Я присел как можно ниже. Проглядел, что стоит большое дерево с тонкими, как волосы, ветвями, опустившее их в воду, как девушка, моющая волосы. Среди ветвей две птицы с большими клювами. Одна пристально смотрела на меня своими черными зрачками. И от ее взгляда бегали по спине мурашки. Большие песочные глаза с маленькими острыми зрачками, как острия пик, были направлены на меня. Ушел в другую сторону. Тут не было страха смерти, не было посягательства на тебя, здесь хищничество было в силе эго-образов и в их недоброжелательности. Они не желали сожрать, но было жутковато. Добрел до другого водного зеркала. Притаился, любовался. Все оттенки зеленого собрались тут.
На другом берегу зарослей лес камышовый зашевелился. Из их темноты появился грациозный и изящный. Клыки. Хищные, большие, с вертикальными зрачками глаза. Восхитительный. В ушах стучало от волнения. Он своими медленными движениями налакался воды, поднимая клюв к небу, и прыгнул, брызгами разбив отражения на чистой глади. Приятность его процедур буквально озарила все вокруг, он вытягивал голову и задирал ее к небу, по которому пролетала стая белых птиц в неизвестную даль. Он высовывал язык и как будто лизал небо. Потом вылез и тихо растворился в гуще сырой.
Я долго сидел, наслаждаясь в одной позе, боясь пошевелиться. Смотрел на одинокий росток камыша, торчащий из воды, а рябь воды разбивала об него волны. Я представлял, как он растет, и потом я увидел, что он действительно растет. Он начал быстро расти. Достигнув высоты, начал высыхать. Рядом с ним с той же скоростью росли новые, заполняя постепенно собой пруд, и так же, достигая вершины, начинали увядать и чахнуть. Вода постепенно отступала от прежнего берега. И вот уже нет воды, и вот уже нет камыша, так активно завоевавшего воду, и растет степная трава, и цветы распускаются и вянут, распускаются и вянут. Все быстрее и быстрее. Постепенно эти колыхающиеся лепестки становились бабочками, которые в огромном количестве поднимались в воздух и кружили вокруг меня. Заполнив собою все, стали улетать и рассеиваться, оставив мне голую каменистую почву. Ни одного зеленого островка. И я вижу, что это земля круглая и безжизненная. Пустая, но пространство гудит. Все готово. Все ждут, вот-вот.
Появляются первые формы. Неясные и неотчетливые. Как черновик художника. Потом резкая смена картины – и из этих неясных происходят новые, более четкие и понятные. И даже очевидные организмы. Которые готовы защищаться и нападать. Кусаться и бодать. И опять смена картины. И все другое. Ох, а где чудовища опасные? А где шипы и клыки? А уже не звери, а существа, интересующиеся, изучающие окружающий их мир. Они всматриваются, прислушиваются, принюхиваются. А ведь все всегда начинается с самого обычного, с поиска пищи или укрытия, а переходит в поиски новых путей и новых смыслов. И история оборвалась. А что же дальше?
На чистом белом фоне проявились четыре символа. Двенадцать стрелок, направленных в центр, – первый символ. Дальше стрелки, и в центре точка. Следом точка, но стрелки направлены вовне. Последний – стрелки, направленные вовне, без точки. «Что это значит?!» – крикнул я в белую пустоту. И вот я вижу себя рожденным. Я вступил в игру. Мое тело беспомощно и почти бессознательно, оно развивается и растет от самого маленького комочка. Затем я превращаюсь в юношу, который смотрит на себя в зеркало, он осознает себя как центр своей вселенной, он хочет гордиться, он выделяется из толпы, он борется и наслаждается. А вот этот парень становится мужчиной. Он видит не только себя. Влияет на окружающее, наводит порядок. Он понимает, что от него многое зависит. Он знает, что может улучшить этот мир. И со временем этот мужчина состарился. И уже почти не живет собой. Он отдает. Передает опыт. Он наблюдает, подсказывает, помогает и любуется. «Вот что это значит», – сказал мне белый безграничный фон.
Я в третий раз после встречи с человеком без лица и речей великана ощутил, что происходящее вокруг, все миры и образы не есть случайные спонтанные явления. И все это необъяснимое, бессвязное и противоречащее друг другу суть организация, части единого огромного замысла. Это есть громадная система, которая просто не вмещается пока что в меня. А может, никогда и не вместится.
Глава 6
Все это привиделось мне, пока я, засмотревшись на росток камыша из воды, дремал. Открыв глаза, я понял, что падаю в воду. Резкая прохлада окатила меня. И все размышления, догадки, умозаключения поплыли в воде. Голова пустая, небо прояснилось и стало голубоватым, и в эту голубоватую бездну я смотрю без предубеждений. Я пустой и радостный. Плыл неизвестно куда. Нырял – а там столько рыбы! Места пустого нет. Течение стало бурным и выбросило меня на просторный берег. Стемнело. Вдалеке слышу странные напевы. Начал приближаться: что там? Смотрю, а впереди нить натянута между двух деревьев. И стоит позади нее тот, кто называется Трижды Величайшим. Причем видел я его верхнюю часть над нитью. Под нитью пейзаж продолжается, как будто там никого нет. А на нити сидят птицы. Разноцветные, простые, с большими и скромными хвостами. Смотрели по сторонам и очень странно пели: то как незнакомые мне музыкальные инструменты, то человеческим голосом, то насвистывали, то журчали как вода. Я подошел близко и просунул голову над нитью, чтобы увидеть его. Он сказал:
– Ты хочешь заглянуть в мир бурь? А если больше никогда не хочешь видеть страданий, останься тут, тебя ждут красивейшие миры.
– Хочу увидеть все грани бытия, – сказал я.
В одно мгновение птицы перестали петь, разом вспорхнули в воздух и разлетелись. Натянутая нить, как струна, выстрелила мне по подбородку, начала вибрировать и вращаться, наматывая мой подбородок, потом голову и все тело. Я, как жидкость, закрутился в вихре. Этот вихрь затем превратился в пыль. Огромное, бесконечное количество пыли, вращающейся вокруг оси. Все кружилось с огромной силой. Но в этом была некая гармония. Разводя воображаемые руки, я танцевал вместе с пылью, на миг ощутив себя безбрежным. А внутри начиналась борьба. Множество частиц – это окончательно огрубевшая материя. Ее окончательный этап. Когда все этапы закончены, энергия находит себе новое применение. И теперь это борьба. Материя, не имевшая цели, теперь воевала. Материя победившая хватала менее сильных, поедала их либо подчиняла. Вот я вижу время, вижу его цикличность… Все поделено. И вот сила борьбы поутихла, заменяясь организацией. Она ограничена. Как эмоциональный юношеский порыв. Все упорядочивается и неминуемо организуется. И уничтожается, только чтобы родить новое. А энтропия ведь только внешний атрибут. И так за один миг для меня прошло непредставимое количество эпох, пока не появился сгусток материала той самой, которой предназначено быть местом бурь.
Она уплотняется. Этот процесс длится долго. Превращается в шар. Еще очень горячий для жизни. очень рано. Идет подготовка. На ней происходят взрывы. Кипящая жижа разлетается брызгами. Это длится утомительное количество времени. И после долгих мучений на ней появляется поверхность. Двух видов: твердая и жидкая. Долгое время они просто были. Влюблялись друг в друга. А жидкая и податливая колыхалась об твердь миллионами лет. А твердь с грубыми скалами стоял неприступно. Но именно твердь не выдержал и кончил в нежную и мягкую. Как и предполагалось, именно нежность и слабость стали двигателем. В этой нежности роем зародились существа, такие же нежные, не имеющие твердых основ, как их мать.
Первые признаки отца стали проявляться не только в агрессии, но и в грубости форм. Борьба передалась по наследству. С этого момента они стали тянуться к отцу. Отец принял их, но после принятия порядков его дома. И дети приняли его. На земле появилась энергия жизни, и она была дана в руки. И это была энергия эго. Это энергия локальная, своя и для себя. Она не структурирована. Она направлена на себя, а значит, против всего. Существа принимали самые ужасающие формы. И чем ужасающе, тем больше шансов выжить и дать потомство. Это длилось меньше, чем эпоха извержений безумной материи, но тоже утомительно долго. Борьба тел идет и идет. И среди них появляются существа, которые начинают выдумывать способы превзойти не только телами, но и с помощью материалов, окружающих их. В этом их победа – в эволюции силы. Их тела стали не так ужасны. Вся агрессия их перешла в подручные материалы. А тела их вернули себе отчасти материнскую нежность. Их ужасающим оружием стал твердый материал отца. Здесь началась эпоха эволюции интеллекта. Но это всего лишь ступень в эволюции силы. Кто изловчится использовать хитрее и наглее окружающие материалы, чтобы уничтожить как можно больше вокруг таких же, как он? Чтобы стать сильнее и потенциальнее? Чтобы наплодить больше потомков?
Чем ближе к качеству, тем меньше количества. Это относится как к материи, так и ко времени. Время сжимается, чувствуя сгущение качества. И этапы эволюции ускорились со сгущением качества интеллекта. Количество мышц в телах стало меньше, а методы войны все хитрее. Они совершенствуют орудия убийства с разной степенью успеха. И те, кто не поспел, отправляются в прошлое земли. И вот я оказываюсь уже на земле в качестве наблюдателя жизни людской. Пока что мне дали только взглянуть, но не участвовать. Но я окунусь с головой. Обязательно я здесь буду.
Сейчас я вижу, как это изменилось. Все начинается с самого малого. Как медленно и болезненно растет каждый бугорок, каждое пятнышко в мире. Оно выстрадано, оно выношено, оно сотворено, оно приложило немало сил. Каждое проявление создано колоссальными усилиями. Я начал догадываться, что борьба эта неслучайна, я начал понимать, к каким колоссальным изменениям она должна привести. Каждая песчинка создалась усилиями, каждое великое – тем более. С наслаждением хозяин выпивает бокал вина вечером только после тяжелого труда в своем хозяйстве, зная, что он преодолел это.
И вот я захожу в воду великой реки и окунаюсь с головой. Я готов принять все. «Я готов принять все», – это самые труднопроизносимые слова. Я не знаю, в какой я эпохе, иду вдоль зарослей смородины, прошел дождь, пахнет сыростью. По листьям капли спрыгивают. Прохладно и сыро, это время прекрасного одиночества. Вдыхаю запах сырой земли, старых деревьев. Я захожу в гущу камышей, находя там вечность и дикость. И вот уже горит костер, и вот я уже снова не один – со мной сидят те, кто разжигал эти костры тут много сотен лет. Кто был хозяином тут. Скифы разжигали со мной костры и веселились. Я в степи один, но не один. Среди людей всегда были имевшие огонь. Именно такие представляли индивидуальность своего народа. Оставлявшие потомкам особенность и идентичность своей общности и того места, в котором они живут. Среди общего веселья я посмотрел играющему на струнах певцу в глаза. Потому что он смотрел на меня. Для других я невидим. В голове мысль: я знаю, о чем он поет. Про цветущее дерево, про нежную руку и голубые глаза в кудрях. Это же про нее! Он смотрел на меня и ласкал слух струнами. Куда мне идти? Куда? Как ее увидеть? А он пел следующую песню про одну из жриц на юге. В храме, который стоит на острове. Я начал спрашивать:
– Почему ты поешь про нее? Для меня? это она?
А он пел:
– Я воспеваю ее за дар предсказаний и знахарства.
И перестал смотреть на меня. Разочаровался. Внушил себе мысли желанные, создаю иллюзии для себя в голове. Кто-то из веселящихся в дорогих одеждах и явно высокого сана подошел к певцу и поблагодарил, дотронувшись до него. Певец не видел глазами.
– Она сейчас воплощенная здесь, на этой земле. Она на острове Кефтиу, – сказал певец.
Он видел меня! Он знал, что я среди них! Она здесь. Так хорошо. Взглянуть на нее хоть и не быть увиденным. Только из-за нее уже я хотел бы сейчас воплотиться здесь.
Веселье степняков затихло. Я почувствовал вокруг некую ограниченность. Как будто я потяжелел. Движения давались труднее. Я понял. Так разгорячившись, стал грубеть. У меня не было тела. Но я стал его чувствовать.
Утром взошло солнце. Красно-белый шар показал свой край из-за горизонта. Певец сидел, подставив лицо теплу, и шептал, как будто рассказывая себе самому незрячему, что происходит:
– Блистающий солнец бежит вверх к облакам. Волосы свои теплые, путая, не хочет расчесать! Сколько в тебе силы, сколько мощи! А он спешит. Хочет теплом своим, святом своим луга обнять. Хочет каждое живое обогреть. Всех, кому жизнь подарил. Каждое облако кудрями заденет. Да возьми ж ты гребень, расчешись! Крикнуть бы ему вслед, да кто ж ему указ. А он бешеный, ярый. И каждый перед ним расцветает. Нет равных.
И каждая травинка отражала его луч, каждая пылинка. И я видел этот рассвет земной, отражение иного, глубинного. И это мое потрясение…
Кто видел, как птицы перелетные взмывают высоко и летят навстречу солнцу, кто вдохновлялся, смотря на них? Так же и мое сердце поднялось высоко и уже отправилось в путь. Так я хотел увидеть любимую. Как фиал священный держа в руках, я понес мечту свою, не оглядываясь.
Все уже были собраны и двинуться в поход готовы. Пути наши совпали на время. Спутник мой. Слепой сказитель говорил:
– Смелые, гордые, идут они праздновать и вино пить в страну, называемую Мидией. К Киаксару на пир, подлое задумал он. Отпразднуют они там свою кончину. Но нет другого хода у царя. Был бы я им, поступил бы так же.
Как хищники люди, хоть и разум имеют. И долго еще хребты свое тертые не жалея, будут кинжалы свои в плоть окунать. И за справедливость и за простых людей восставать будут, и за бога . Но пустое это. Переступить через замкнутую цепь нашей эпохи – это не победить кого-либо, это есть естественная смена сознания мирового. Человек осознает свою причастность ко всему человечеству, такое общество должно появиться в конце концов, стать движущей силой, вытеснить таким образом зверей из себя, которые против нового сознания станут бессильны. Общество-то гораздо мощнее, когда оно не тратит свои силы на производство замков для своих дверей. Самый простой пример: в этом мире появляется множество идеологий, которые придуманы для того, чтобы сделать мир лучше. Но нынешнему человеку свойственно впадать в крайности. Поэтому, появляясь и реализуясь, идеология сразу создает свою противоположность. А сама становиться тираном для себя. Именно она ее создает, потому что крайность формирует крайность. И все их попытки воевать рождают только хаос. Война теней. В конце концов, как итог, родится их синтез. Но на это нужно время. Также война народов, наций. Вражда, месть, ненависть – это все характеристики эго. Нации, народы, культуры – это все творчество стихий мировых. Они суть одно, но они разные переливы граней мира. Взаимодействие народов рождает только красоту и великолепие. Все остальное- взаимодействие материалов.
Новая эпоха человека есть объединение. И произойдет оно не властью одного центра над всем, а изменением каждого сознания, составляющего новое тело общества. Ведь любому ясно, когда проходя этапы эволюции один примитивный вид становится более совершенным по сравнению с предыдущим, меняется не только его часть, меняется каждая клетка, вплоть до структуры мельчайших составляющих. И этот новый организм уже не может даже скрещиваться с исходным. Наступит время, когда станет вопрос выживания для тех, кто живет только для себя. Для победителей и побежденных. Вне всей игры и этого выживания останутся те, кто узнает друг друга издали, по взгляду или слову, кто прост и добр ко всему. Они будут слабее всех хищников, но этот воюющий мир уже не касается их.
Есть три вида войны, и только одна ведет к прогрессу сознания. Великая война с отжившим. Борьба осознанного равноправия с полулюдьми-полузверьми. Второй вид войны – война идеологий, третий – война ради войны. Она идет за материальные ресурсы, богатство и личные интересы, но играет она роль сеялки в материальном мире и оставляет для истории сильные тела. Интеллект – это сложное поведение. Каждый раз существа, развивающиеся в поведении, становятся непредсказуемы. И следующий шаг – это сложность, которая непонятна будет человеку разумному, в своих стенах живущему. Это состояние жизни со всеми. Существование не в себе, а во всех, на это способна только яркая индивидуальность духа, в противоположность скудному духу, который стремится обособиться, нагрести для себя жира. Эй, человек, ты не потный кусок мяса, всасывающий в себя питательные вещества извне и высирающий отходы. Ты одна из маленьких граней, составляющая переливы вселенной. Постарайся как можно ярче осветить этот мир! В этом театре, блистай актер.
Отжившие миры не сдают позиции. Понятие организации осознанного человечества растет постепенно. Но только эго приспособилось к одной организации, дух привносит новые энергии для объединения – и эго начинает сопротивляться. Ложное объединение происходит в крепеже диктатуры и тирании. Но это искусственное давление, и чем оно выше, тем громче взрыв в конце. Человечество должно меняться в сознании своем. Каждый должен развиваться и тянуться к изучению этого мира.
Так мы шли с моим попутчиком по траве степной и не видели горизонта. И он рассказывал мне что знал. А я – что видел в мирах, не знакомых ему. А может, и знакомых, но не помнимых им. Ибо земля забирает память.
– Почему люди на земле едят мясо, а ты ешь только растения? – спросил я. Ведь растения тоже живые. Щадя одних живых, поедая других, думаешь, ты делаешь благо?
– Знаешь, есть символ змеи, кусающей себя за хвост. Начало и конец всегда ближе друг другу. Не зря детская непосредственность представляется как неизменная составляющая старческой мудрости. А болезни лечат ядом, гениальность всегда проста. А в жизни чем ты ближе к источнику ее, тем ты ближе к ее венцу. Растения – наиболее ранние и простые формы жизни. Есть еще более ранние, но об этом позже.
На деревьях дивы ночами выглядывали и спокойствие нарушали, как будто предупреждали. Но бравада затмевала весельчакам глаза. А сказитель им пел и не боялся ничего. И отправился с ними в последний поход. Буду развлекать своих братьев я по дороге. По дороге в облаков покой.
Расставшись, почувствовал скорбь. Я узнал, что такое дружба. И хотел опять увидеть друга. Явления так мимолетны! И как скорбишь по ним. Вспоминаешь в минуты умиротворения и хочешь вернуть. Зачем? Почему приходят эти воспоминания? И возможно ли опять встретить старого друга? Заново почувствовать момент, чтобы насладиться им в полную меру? Когда-то я понял, что никто не пропадает. Но как все устроено? Как упорядочить свои чувства и желания? Как найти близкого человека в этом бесконечном?
Опять одиночество и растерянность. Есть знаки свыше, что все неслучайно, и есть движение. Я не то пустое существо из темноты, я новое, что-то чувствующее. У меня есть что вспоминать и о чем сожалеть. У меня есть вера в некий смысл. В некий.
А может, это то, в чем я уговорил себя, чтобы не потерять надежду, без которой я просто исчезну?
По пути мне встретился мальчик, который видел меня и что-то говорил, показывал пальцем в сторону, и я пошел туда. Пройдя некоторое время, я увидел еще одного юношу, и он так же что-то говорил и показывал в немного другую сторону. Мне стало интересно, и я пошел туда. Через некоторое время пешей ходьбы я увидел взрослого мужчину, одетого как воин, указывающего мне молча назад, в сторону примерно ту, где находился первый встреченный мною мальчик. Тут я начал раздражаться и, не надеясь что-то найти, пошел к исходной точке своего путешествия, чтобы не потеряться.
Вдалеке виднелось стадо коз, и сидела там немолодая женщина, пастушка с большими грудями, и вокруг нее несколько маленьких козлят, которых она выкармливала своим молоком. Я почувствовал, что она не земная. Она видит меня, и ее не видно для земных.
– Ты выбрал тяжелый путь когда-то, – сказала она, продолжая возиться с козлятами. Ее дряхлая одежда, вся замаранная и местами рваная, не особо прикрывала ее. Я не понимал, кто она, и особо не придавал значения ее словам.
– Ты не увидишь ее, пока не посетишь четыре храма в четырех сторонах света. В обители каждого из владык. Для тебя это непонятно, и понимание этого еще очень далеко от тебя. Но если ты не свалишься с выбранной дороги, ты найдешь не только смысл моих речей сейчас, но нечто большее.
Я плохо представлял, что такое земля. Я боялся не найти остров, названный певцом, а уж найти четыре храма… Последний должен быть храм воздуха. Это та часть света, в которой мы находимся сейчас.
Что говорит эта женщина и зачем мне ее слушать? Но я понял, что вошел отчасти в земную жизнь и потерял глубину чувствования. Подозрения и недоверие – новые чувства во мне, перенятые.
Козленок оторвался от ее груди, и молоко брызнуло ей на одежду. Увидев его, я ощутил, как подозрения мои растворились. Меня обуяло чувствами другими, каким-то бессознательным трепетом. Я страстно возжелал. Она посмотрела на меня и улыбнулась, сказав:
– Человек – еще животное, как и дух его. Но все инстинкты есть буквы отражения более тонких значений.
И когда ее одежда стала превращаться в белоснежную ткань, а лицо начало сиять как солнце, во взгляде ее я увидел величественное милосердие, взгляд великодушной матери на свое чадо. Меня затрясло от трепета осознания великой женственности, теперь меня обуяли чувства дитя к матери.
– Змея, кусающая себя за хвост, – подвела итог она, повергнув меня в пучину темной страсти, и тут же ошарашила другой своей крайностью. Потом показала пальцем направление на юг
– Там материк первого твоего посещения. Потом указала на восток. – Там после долгой суши, потом воды – северный и южный материк, южный твой следующий, а потом северный, и только после, сюда – сказала мне и очень быстро исчезла.
В сумраке я увидел хижину в зарослях и зашел туда. Видны следы жизни. Кто-то жил тут и пропал. Пахнет старостью, сырым деревом. И горелой печкой. Какой-то человек тут жил, а может, и не один. Он пропал. Кто знает как. Как мимолетно видение земной жизни! И ведь большая часть их – это просто люди, живущие для своих детей и семьи, не желающие кого-либо покорять или завоевывать. Нет разницы между северной или южной семьей, восточной или западной. Желания и жизни одни. Жить спокойно и жить счастливо.
Неподалеку от дома стоял дуб. Большой, ветвистый, с высокой кроной. Подошел к нему.
– Как твои дела, достопочтенный? – спросил я.
–Печалью и болью большой заражен я.
Сказал мне он.
– Хулиган из селенья нацарапал на мне несколько слов… Приходил он сюда под тенью ночи , встречался тут с подругой своей. Но не слова на теле ранят меня. А то, что, ушедши, он не вернулся, а потом пришли толпы и селенье сожгли. Приди,вернись хулиган светлоглазый! рассмеши ее снова под моею листвой. Молчание мне как смрад пожара. А смех людской теперь слаще дождя.
И увидел я улыбающегося. Того, которого я уже видел. Он подошел, и когда его губы растянулись в улыбке, в его зубах я разглядел овальные щиты, а за ними пехоту. Все как на подбор гордые и сильные. И стяги в виде орла с загнутыми крыльями, держащего два солнца в лапах, а третье над головой. И улыбка эта внушала трепет. И он этими зубами «клац-клац» – и весь мир содрогнулся. И разговаривает он повелительным тоном. И показывает, кому и куда. И дым-копоть и мертвые тела.
А я теперь ребенок. Малое такое дитя, босое. И бегу, и кричу: «Мама-а-а-а-а-а-а-а». А в ответ тишина. Только дым. И тяжелым грохотом они шагают и вытаптывают траву пастбищ. Власть эта сильна. Им нет преград. Они уничтожают, не скорбя, они ликуют без сожалений.
И вот в одно мгновение все меняется. Под ударом тяжелого и железного орудия зубы сыпятся . И челюсть некогда самовлюбленного правителя зубов жалко перекашивается. А строй ровных рядов разваливается. И виден лик нового героя. И он так же ярко улыбается, а потом оказывается, он тот же. И ровные ряды зубов с уже круглыми щитами блистают и ликуют. В итоге история повторяется. И зубы сыпятся, уступая новым героям. И вот ликующий новый царь. И новый герой. И так же, как и прежний, сыпется и падает, теряя свои лучи.
А я не знаю, куда бежать среди всего хаоса. Зову маму. Вдыхаю дым. И горе, большое горе во мне. И при этом мысль: «Где мама?» Но и эта мысль потом уходит. Все уходит в небытие. Где искать проблеск? Вспоминаю бриллиантовую звезду. И слова: «Это утренняя звезда. Возьми ее образ, запомни его. В самую темную ночь иди за ней, ничего не боясь. Она есть твоя воля к жизни».