Ось второго порядка

Глава 4. Записки сумасшедшего

Начало.doc

Меня зовут Виктор.

По крайней мере, такое имя указано в моем паспорте. Кто я на самом деле – не знает никто, по крайней мере, я – точно не знаю. Из зеркала на меня смотрит измученный, уставший, но симпатичный молодой человек с тёмными, вьющимися, растрепанными волосами. Мне знакомо и приятно это лицо, но у меня чёткое ощущение, что лицо это не моё. Это наваждение приходит каждый раз, как я подхожу к зеркалу. Но я привык и уже не отшатываюсь от зеркала, как в первый раз. Машинально беру расчёску со столика около кровати и начинаю с удовольствием причёсываться.

Медсестра Валечка уже сменила бельё и немного ещё замешкалась, что-то поправляя и глядя на меня исподтишка. Кажется, я ей нравлюсь.

Вдруг я прихожу в себя, останавливаюсь, неприятно удивившись самому себе, бросаю расческу и снова растрёпываю волосы. И так каждый раз. Это превращается в кошмар… Валечка испуганно вздрагивает и уходит.

Когда я очутился в онкологической больнице, я был уверен, что живу в городе Свердловске и работаю журналистом. Вот несколько заметок из блокнота – одной из немногих вещей, оставшихся от моей прошлой жизни. Благо, всегда ношу его с собой.

…Совсем недавно пришел в себя – сегодня первый день, когда могу что-то царапать в своем блокноте. Что-то очень любопытное происходит с моими глазами: стоит чуть-чуть изменить угол зрения, и буквы начинают расплываться, иногда мне даже кажется, что они сознательно нагромождаются друг на дружку, издеваясь надо мной. Доктор говорит, что это нормально после операции, и скоро всё пройдет…

Я лежу в новом корпусе онкологической больницы, что на краю нашего города. Больница – просто блеск! Говорят, что это любимое детище нашего губернатора, «на личном контроле» так сказать, поэтому здесь всё на высшем уровне, напоминает булгаковскую клинику доктора Стравинского (мне, по крайней мере). Психиатров, правда, нет – все больше хирурги, но сумасшедших хватает… У всех нас (а в палате нас трое) диагноз один и тот же: опухоль головного мозга, а это, я вам скажу, к сумасшествию очень даже располагает…

…Опять начались головные боли. Валечка вколола мне что-то в ягодицу. Клонит в сон.

Если верить моим часам, то сегодня 24-е число. Значит, я здесь уже пять дней (и все пять помню очень смутно). ПЯТЬ! Начхать на эту «утку», да и на санитарку-дуру тоже. Перетерплю как-нибудь… Главное, очень хочется вспомнить всё, что со мной случилось!

Помню вот что: стоял первый теплый день мая, и я в своей куртке «кожзам» просто изнывал от жары. Ещё бы – всю неделю погода делала жуткие выкрутасы: днём, как правило, шёл дождь, временами переходящий в снег. И когда я этим утром увидел на термометре +8 (было семь утра), то, естественно, надел куртку. Пожалеть об этом пришлось ближе к обеду – по моим ощущениям к этому времени температура была уже около двадцати градусов, и я весь взмок, пока шёл от редакции к Дому Культуры.

Накануне я брал интервью у директорши этого заведения – стервозной бабы под сорок, – и в тот день нёс на её суд уже готовый текст статьи. Мне, помню, ещё не очень повезло – когда пришел, у неё в кабинете была «оперативка». Сунул было нос, но, увидев её, распекающую с десяток своих сотрудниц, поспешно убрался обратно в коридор, сел на стул и вынул книжку, чтобы скоротать время.

Чтение, однако, не шло – я вспомнил, что мне сказали в редакции про эту бабу: «Вредная как сам черт, журналистов терпеть не может. Смотри – всю душу вынет!» Я вытащил из сумки и медленно перечитал текст статьи, и он мне совершенно не понравился. Ну, да, волков бояться…

Вот тут-то все и началось. У меня прихватило сердце. Причем так сильно, что я подумал, что сейчас упаду в обморок. То-то весело будет! Мелькнула мысль, что сегодня с утра я много курил, а вчера лёг очень поздно и не выспался…

Однако слегка отпустило. Сжав зубы, я расстегнул одну пуговку на рубашке и, сунув в образовавшуюся щель ладонь, прижал её к груди – стало, вроде бы, чуть-чуть получше. В это время из кабинета посыпались сотрудницы, некоторые кивали мне в знак приветствия, на лицах их читалось облегчение. Я, вздохнув, встал, всё ещё не веря, что смогу удержаться на ногах, и поплелся в директорскую берлогу с самыми дурными предчувствиями.

– Давайте, давайте свою писанину! – эта полная дама едва удостоила меня взглядом, совершенно проигнорировав моё приветствие, и уставилась в написанные мной строчки так, будто я ей принес чью-то анонимку в её адрес. Дойдя примерно до третьей строчки, она подняла на меня негодующее лицо и слегка приоткрыла рот…

Однако чем она осталась недовольна в моей статье, я так и не узнал – в этот момент словно чья-то невидимая рука стальными тисками сжала моё сердце, и я, каким-то шестым чувством осознав, что оно больше не бьется, начал валиться набок, на миг потеряв всякий контроль над своим телом. Сознание почему-то оставалось совершенно ясным – я, так и не почувствовав удара, тупо взирал на ножку письменного стола, обреченно думая о том, какой переполох вызовет сейчас моё падение.

Длилось это целую вечность. Тишина заполнила меня без остатка, боль куда-то ушла, а затем вернулась, но слабее. В этой тишине я почувствовал частые-частые удары своего сердца и холодный пот, стекающий по спине. Я как мог поспешно вскочил на ноги, со словами «Всё в порядке, не беспокой…», и остолбенел: директорша сидела неподвижно, как статуя, уставив свой негодующий взор в то место, где я сидел до своего падения. Я осторожно дотронулся до её руки – та была тёплой, но какой-то безжизненной. Взгляд её был осмысленный и какой-то замороженный.

В панике я рванулся к двери, распахнув её резким движением. Дверь глухо ударилась обо что-то твердое. Я протиснулся в щель и увидел одну из сотрудниц Дома Культуры (кажется, Настя её зовут), наклонившуюся к двери. Подслушивала?

Она также была неподвижна. В панике я, обогнув её, вылетел в коридор – тот был полон восковых статуй, выглядевших до абсурдного неестественно: в конце коридора техничка, с ведром в руке, сморкалась в видавший виды носовой платок, а в двух шагах от неё миловидная девушка, наклонясь, поправляла слетевшую туфлю.

Я прошёл на лестницу, где обычно курили, доставая сигарету. Здесь картина была ещё интереснее – парень в зелёном пиджаке держал в вытянутой руке зажжённую спичку, а девушка, слегка наклонясь, утопила в этом огоньке кончик своей сигареты. Огонёк стоял совершенно неподвижно.

Сейчас я этого уже не могу вспомнить, как бы ни хотел – воспоминания уходят, расплываются. Это похоже на то, как видят отдалённые предметы близорукие люди.

Когда я вышел из больницы, оказалось:

1. Я не помню, где живу, не помню своих друзей и знакомых.

2. Моё имя – Виктор – осталось в памяти с того времени, когда я ещё что-то помнил.

Выяснилась куча противоречий между тем, что подсказывала мне память, и реальностью.

1.Так, например, судя по записям, у меня был сердечный приступ, а оказался я почему-то в онкологической больнице с опухолью головного мозга. Опухоль, к счастью, оказалась, операбельной, и ее успешно удалили. О пробелах в памяти я, по совету моего врача (Валерий Петрович его зовут) особенно распространяться не стал – иначе оказался бы в психушке, а не на воле.

2. Если то, что я помню – правда, то я должен был бы как журналист оказаться в больнице со всеми документами, а документов при мне не оказалось – ни паспорта, ничего.

3. Непонятно, как я вообще сюда попал без документов! Я спрашивал, конечно, об этом, но… Все молчат, будто так и надо, даже Валерий Петрович. Тот вообще, со свойственным врачам цинизмом, сказал мне: «Не лезь в это дело! Знаешь, сколько стоит твоя операция? То-то! А за тебя всё уплачено, куча денег, причем наличными!»

Только от Тольки, соседа по палате, выяснил что-то новое: по его словам, меня привела какая-то девушка, сказавшая, что нашла меня где-то за городом (!) и, проявив большую активность, добилась, чтобы меня положили на обследование. Конечно, ничего бы у нее не вышло, но! Свою просьбу она подкрепила большой суммой наличных. Неудивительно, что для меня сделали исключение.

В общем, запутано все. Особенно с деньгами: на моё имя (представьте, было записано просто «Виктору» – и всё!) – в больнице ею была оставлена холщовая сумка, битком набитая пачками крупных купюр. Огромная сумма! Кроме денег, в сумке не было ничего. Даже записки. Девушка не оставила своих координат и ни разу не пришла меня навестить. Вообще никаких посетителей у меня не было – до самой выписки.

Воспоминания о том, кто я и чем занимался до больницы, стирались из моей памяти с неимоверной скоростью, тогда как всё, что было в больнице и после, я помню совершенно отчётливо.

Рациональность мысли я не потерял: первым делом снял квартиру и сделал себе документы. Фамилию выбрал себе в честь героя Рафаэля Сабатини Питера Блада, в общем, стал Виктором Бладом. Над отчеством тоже долго не думал: решил, что буду Викторович.

Следующий шаг – купил квартиру: денег хватило на двухкомнатную, ещё и на кое-какую обстановку: я решил не скупиться и потратил их почти все.

Нашёл на улице пожилого, но очень приятного кота и назвал его Стасом. По-моему, у меня когда-то был кот. Рыжий и очень умный.

Ни одного конца своей прошлой жизни я так и не откопал. Девушка – моя единственная зацепка – тоже никак не проявилась, хотя я оставил Валерию Петровичу свой адрес. Поэтому начал досконально и скрупулезно записывать все, что со мной происходит. Вдруг снова потеряю память.

Я начал искать работу журналиста.

Почему вдруг журналиста? Было две веских причины выбрать именно эту профессию. Первая – то, что, судя по утраченным воспоминаниям, именно этим я когда-то зарабатывал себе на хлеб. Вторая – мне казалось, что подобная работа позволит мне рано или поздно встретиться с тем, кто узнает меня (или я кого-то узнаю), а, кроме того, позволит иметь время и возможности для расследования собственного прошлого. Третья причина заключалась в том, что порой тексты сами просто лезли из меня, причем без особых усилий с моей стороны.

Для написания первой статьи пришлось посидеть в библиотеке и Интернете. Но главное – результат мне понравился.

Нигде не работая в штате, я писал и публиковал статьи о вреде курения и пива, о хороших и плохих депутатах… Иногда – откровенную лабуду и «заказуху», впрочем как и все известные мне журналисты. «Кухня» в этой профессии, как и во многих других, иногда бывает «с запашком».

Тематические статьи я всегда писал с особым удовольствием. Даже не потому, что писать их легко (зачастую это совсем не так), а потому что из меня при их написании лезли воспоминания. В процессе создания статьи я, бывало, «отключался» – писалось как-то само собой. При этом «всплывали» факты из собственного прошлого, доселе мне самому неизвестные, и я использовал их.

Иногда мне казалось: ещё чуть-чуть, и я начну вспоминать. Только казалось – к сожалению.

Вскоре я устроился на первую свою работу в журнал, потом оттуда уволился. Время от времени терял работу, находил новую, но меня не покидало беспокойство. И однажды я вспомнил еще кое-что, и ноги сами понесли меня по когда-то знакомой дороге.

Психиатры.doc

Я сошёл с ума. Весь мир сошёл с ума.

И это так весело, что хочется смеяться.

Джек Лондон

Иду. Сам иду – значит мне это очень нужно. Позарез. Слава Богу, недалеко. Кажется, что уже своей тени боюсь… Наверное от того, что не уверен – моя ли это тень.

Мысли путаются. Грязь на ботинках – надо не забыть почистить. Апрель – говорят, уже верба расцвела. О чем это я? Нужно ОЧИСТИТЬСЯ от всего, иначе ВСЁ напрасно. Но это я так думаю. Я ли?

Магазин «Продукты». Вот окошечко, в котором ночью можно купить хлеб. Я делал это не один десяток раз. Ведь помню! Да, продаёт этот хлеб ночной сторож – если придёшь поздно, нужно очень долго стучаться.

Этот магазин нужно обогнуть, и оттуда уже виден дом, где живут Олег и Ася. Откуда-то я знаю, что они врачи. На этом отрезке пути ветер почему-то всегда дует прямо в лицо. Противно. Но ведь я и это помню!

Третий этаж. Номера квартиры я так и не запомнил, но точно помню отличительную черту – этот номер написан на маленькой картонной бумажке, прикреплённой к самому центру двери. Набираю в себя воздух, прежде чем постучаться.

Олег и Ася… Правильный ли я сделал выбор? Он – врач-психиатр, в недавнем прошлом – заведующий отделением (это в тридцать-то с небольшим лет!). Талант! Она – детский психолог. ОТКУДА-ТО Я ЭТО ОЧЕНЬ ХОРОШО ПОМНЮ. Мы – я и моя (жена?) не раз здесь бывали. Я болтал с Олегом (анекдоты про новых русских, Фрейд, кино про негров и марихуану… «Давай сделаем вместе передачу на молодежном радио, там любят таких пошляков!»), в соседней комнате Ася и??? обсуждали детскую психологию, педагогику, религию… Крепкий чай, бутерброды, текила… Так ли давно это было? И было ли?

Дверь открыла Ася. Какое там узнать. Моё лицо ей ни о чем не говорит. Но удивления постороннему нет, значит, телефонный звонок сделал своё дело.

– Здравствуй, проходи, – она приветлива, в голосе никакой настороженности. Слава богу – лишь бы не было повода надавить. – Как тебя зовут?

– Виктор. Впрочем, не знаю, Ася. Не уверен. Потому и пришел… – сразу начинать с правды сложно, но ТАК НУЖНО, иначе всё бесполезно. – Давайте пойдем на кухню. Зовите Олега. И… пожалуйста, заварите ваш великолепный чай.

Из соседней комнаты появился Олег – вихрь веселого добродушия (у каждого психиатра своя маска!). Я, снимая куртку, ухмыльнулся своему изображению в зеркале – если я себя там не узнаю, то уж они – тем паче. Что ж, начнём!

Если они и удивились, то виду не подали, держались молодцом. Я даже подумал, что, наверное, правильно сделал, остановив свой выбор на них.

– Олег, Ася! – по-моему, начало получалось слегка напыщенным. – Я отвык от правды, ребята.

Чувствую, что сейчас я жутко противен сам себе. Только бы не сорваться. Калейдоскоп солнечных зайчиков перед глазами. Перевёрнутая пирамида.

Слова куда-то ушли, словно я поперхнулся. Внутренне сжавшись в комок, я выдавил:

– Я знаю вас, вы сейчас готовы мне помочь в решении моих психологических проблем, и причем бесплатно, тем более, что за меня просила ваша давняя знакомая, ведь так?

– Конечно, конечно, – Олег даже приподнялся с места.

– Так вот, этого-то я хочу меньше всего. Во-первых, я богат. Точнее, деньги для меня сейчас ничего не значат.

Поморщившись от того, что я делаю, я засунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда перетянутую резинкой пачку мятых долларов. Не глядя на Олега с Асей, почувствовал удивление на их лицах и, стараясь не смотреть им в глаза, продолжил:

– Вот это вам. За мой сегодняшний визит.

– Но… Ну, ты даёшь! – вырвалось у Олега.

– Подождите удивляться. Сейчас попробую объяснить.

Снова радуга цветных бликов перед глазами. Боже, как я сдал!

Я, наконец, взглянул на их удивлённые лица. Чёрт, все-таки перебарщиваю. Но как иначе?

– Вы правы в том, что мне нужно помочь. Но… на моих условиях.

– Вы… вы скрываетесь от кого-то? – в голосе Аси послышалась некоторая робость.

– Нет, что вы… – я нервно усмехнулся. – Мои условия в другом. И эти условия – для вашей же безопасности. Потому что… потому что я могу быть очень опасен. Нет, нет, успокойтесь, физически вам ничего не угрожает. Это я гарантирую…

Олег (молодец всё-таки) помог:

– Мне кажется, что я понял вас. Предлагайте правила игры, а мы уже решим, принимать их или нет.

Я вздохнул с облегчением и посмотрел на него с благодарностью

– Хорошо. Я надеялся на это. Можно начинать? – я взглянул на Асю.

– Да. Да, конечно.

– Меня просто нужно выслушать.

Но тут словно пелена спала с моих глаз. В ИХ глазах не было понимания, не было сострадания. В НИХ был профессиональный интерес.

Щелчок в моей голове – и всё встало на свои места. Смотреть на них мне уже не хотелось – всё это я уже видел тысячу раз: глаза Олега лучатся неподдельным участием. Ещё секунда, и мир изменится: остановится, замрёт, станет неподвижным. Я начинаю понимать, что в такие моменты становлюсь самим собой, тем, кем я был когда-то, и этот кто-то – знает, что нет этим людям дела до меня, как и, впрочем, всем. ВСЕМ.

Этого мне уже не вынести. Сейчас, по крайней мере. Как во сне, я вскакиваю и гигантским прыжком бросаюсь в прихожую, на ходу хватаю свою одежду и всовываю ноги в незашнурованные ботинки…

Прихожу в себя только у своего подъезда, дрожа от холодного ветра, держа скрюченными пальцами ворох мятой одежды. Глаза застилают слёзы. Или это просто дождь?

Сон. Точка отсчета.doc

Наутро следующего дня дождь прекратился. Самый первый солнечный лучик, возвещавший о приходе в этот мир нового дня, осветил окно «хрущёвки», где в комнате, освещённой до него только голубоватым светом компьютерного монитора, сижу я, щёлкая неумело одним пальцем по клавишам. Я давно небрит, глаза красные от бессонной ночи.

Снимаю с колен клавиатуру и закуриваю, откинувшись в кресле. Сейчас я спокоен. Неторопливо сохраняю в компьютере файл под именем «Психиатры.doc» и, кажется впервые за последнее время, чувствую себя довольным.

За окном вступает в свои права утро большого города: звякнул стальными колёсами по рельсам первый трамвай, к форточке с чириканьем подлетел воробей и, усевшись на пустую кормушку, зачирикал, требуя ежедневной дани.

Я смотрю на него. Поднимаюсь с кресла. Открываю форточку, подставив лицо под струю свежего воздуха. Воробей перескакивает с кормушки на ветку ближайшего дерева, и к нему тут же присоединяются несколько его сородичей. Ухмыльнувшись, я лезу в шкаф за приготовленной для них пшённой крупой.

Впервые за долгое время я сделал какое-то дело, после которого не хочется сразу же жалеть о последствиях. Просто нужно быть честным с самим собой, тогда-то всё и сдвинется с мёртвой точки.

Впервые за много дней я забылся во сне.

…Первое, что я почувствовал – холод и вкус крови во рту. Превозмогая дикую головную боль и дрожь во всём теле, я попытался разлепить глаза и понял, что не могу это сделать без помощи рук – такое впечатление, будто мои веки намазали клеем. Деревянными пальцами я потянулся к лицу и с трудом разлепил-таки веки.

Карьер, стены которого освещали лучи утреннего солнца, представлял собой удивительное зрелище – он напоминал (если смотреть снизу) поставленную с ног на голову египетскую пирамиду (перевернутую пирамиду!). Когда-то здесь добывали ровными блоками тальк, сейчас же это место было заброшено, и только редкие любители пикников изредка заглядывали сюда.

С пробуждением сон не забылся, мне показалось, что это был и не сон вовсе, а транс, вызванный последствиями визита к психиатрам. Я чувствовал боль, боль во всем теле и холод, который судорогой сводил всё моё тело. Обнажённое тело!

Перебираю свои небогатые пожитки: ворох мятой одежды, блокнот (единственная зацепка!) … Но он почти пуст: обычный журналистский блокнот, где записано одно интервью и небольшие заметки. Блокнот этот и деньги мне выдали в больнице при выписке. И всё!!!

Итак. Всё, произошедшее со мной, делится на ДО ПЕРЕВЁРНУТОЙ ПИРАМИДЫ и ПОСЛЕ НЕЁ.

ДО НЕЁ всё запутано, есть только отдельные кусочки.

ПОСЛЕ НЕЁ есть то, что происходит со мной сейчас, и воспоминания о ДО, то есть опять те же самые кусочки, всплывшие, кстати говоря, не сразу.

Получается, что ПЕРЕВЁРНУТУЮ ПИРАМИДУ вполне можно считать некоей точкой отсчёта в обе стороны. Условной, потому что я называю ПЕРЕВЁРНУТОЙ ПИРАМИДОЙ конкретное место, которое само по себе, скорее всего не значит ничего. Разве… Разве что я ещё многого не знаю и до многого не додумался. Посмотрим.

Я встал из-за компьютера и, поставив чайник с водой на газовую горелку, задумался.

Голова ясная, но её переполняют воспоминания, совершенно не похожие одно на другое. Начавшись во сне, они стали приходить ко мне независимо от моего желания, иногда в самый неподходящий момент. Некоторые из этих воспоминаний истинные, а другие – ложные. Удастся ли разобраться хоть в чем-то?

Когда я смотрю в зеркало, мне кажется, что это не моё лицо. На меня из зазеркалья смотрит человек, которого я где-то видел. Где?!?

Я снова и снова смотрю на это лицо, и вдруг из глубин памяти всплывает имя: Дмитрий. Дима. Димка. Как такое может быть? Кто Он? Кто Я?!?

Я собираюсь с силами и пытаюсь внести хоть какую-то ясность в свои мысли. Перевёрнутая пирамида – это первое, что я увидел в своей нынешней жизни (реинкарнации?)

От этого условного нуля и будем крутить события.

Сосредоточившись, я могу вспомнить фрагменты целых трёх линий воспоминаний.

В первой линии меня зовут Виктор. Это основная линия, наиболее чёткие воспоминания.

Во второй линии меня зовут Дмитрий. Это – какие-то фрагменты воспоминаний.

И, наконец, есть третья линия, она пугает меня гораздо больше первых двух. Она не похожа ни на ту линию, где я ощущаю себя Виктором, ни на ту, где я ощущаю себя Дмитрием. Хотя… скорее, это всё-таки линия Дмитрия, но она имеет мало общего с миром, где мы живём. Точнее, с нашим временем.