Путешествие по небесной России

Глава IV. Еслибывск

Сразу за знаком с названием города, как это часто бывало в России в связи со сменой административной принадлежности, дорога стала куда более ровной. Кабриолет перестало трясти, он не подпрыгивал и лишь изредка то попадал в слегка продавленную многочисленными колёсами асфальтовую колею, то выбирался из неё. Невзирая на это, водитель ощутимо прибавила ходу.

Слева и справа от трассы замелькали одно- и двухэтажные дома с собственными дворами. По прикидке владивостокца, участки были некрупными – вероятно, стандартного размера, в шесть соток. Практически каждый хозяин обладал своим гаражом, благодаря чему у заборов не наблюдалось ни одного припаркованного автомобиля. Крыши по цвету делились в основном на две категории: малиновые – как любили в европейской части России, и синие – как любили в азиатской.

Из-за быстрой езды приморцу лишь на третьем по счёту доме удалось разглядеть адресную табличку: “улица Несосланных Энтузиастов, 176”. Андрей слышал, что улица с почти таким же странным, завораживавшим названием “Шоссе Энтузиастов” находилась в Москве, но происхождением его никогда не интересовался, поэтому даже не мог предположить, ни в чём суть энтузиазма, ни куда должны были быть сосланы обладавшие им люди (шоссе Энтузиастов – бывший Владимирский тракт, переименованный в 1919 году наркомом просвещения РСФСР Луначарским в честь политических заключённых, которых царские власти отправляли пешком в сибирскую ссылку по этой дороге. – Прим. автора).

Стоило дальневосточнику опустить глаза, как кабриолет, притормаживая, размашисто завилял – и в стороны от автомобиля отпрыгнули кудахтавшие курицы.

– Ещё курей тут не хватало! Ядрён совиньон! – оторопела блондинка. – Не город, а колхоз какой-то!!

Реакция попутчицы только рассмешила приморца, ничуть не удивлённого шастаньем несушек в частном городском секторе, ведь жившим в нём россиянам, включая Андрееву бабушку, было свойственно разводить домашнюю живность. “Вот если бы, – вообразил владивостокец, – кабриолет с леди в красном платье внутри врезался бы в коз, тогда точно стало бы не до веселья, а так – курам на смех!”

Разволновавшаяся девушка заметила сарказм пассажира, но ничем язвительным не ответила. Красотка лишь смерила молодого человека прищуренным взглядом, после чего притопила педаль газа.

Резво ускорившийся “Мерседес” вызвал неподдельный интерес водителей двух встречных легковушек: оба мужчины маятниками глядели то на белый автомобиль без крыши, то на трассу впереди.

– Смотрят! Щас всех кур передавят! – с издёвкой прокомментировала поведение зевак блондинка.

Отклонившаяся влево дорога привела к новым рядам частных домов, за которыми показались светло-бежевые четырёхэтажные панельные здания с остроугольными серыми крышами, и высившемуся на обочине огромному рекламному щиту, чью синюю поверхность украшала размашистая жёлтая надпись: “Добро пожаловать в Еслибывск – город сослагательного наклонения (категории глагола, выражающей возможное действие. – Прим. автора)! Вам бы попробовать быть как дома!”

– Будешь тут! Сами живите в своём курятнике! – возмутилась водитель.

Владивостокца её негодование развеселило вдвойне, поскольку по стремительно приближавшемуся перекрёстку с улицей Сибирских Метрополитенов – о чём гласил дорожный знак, – тоже бродили несушки в большом количестве. Правда, приморец совсем не понял, почему в уличном названии фигурировало множественное число, ибо в Сибири существовало единственное метро, новосибирское, в вагонах которого, как было широко известно, висели плакаты с правилами русского языка и стихотворениями выдающихся поэтов. Вряд ли омская подземка, состоявшая из одной станции “Библиотека имени Пушкина”, могла, по Андрееву мнению, считаться полноценной.

Едя по главной дороге, девушка ещё прибавила газу, чтобы одним лишь шумом кабриолета распугать крылатую свору, оккупировавшую зебру. Едва десятки куриц осознали исходившую от белого монстра опасность и начали вприпрыжку разбегаться, молодой человек истошно закричал “Стой! Стой!!” Испугавшаяся ора блондинка нервно ударила по тормозам. Через секунды послышался пронзительный мужской вопль.

Вжавшийся в сиденье владивостокец тысячу раз был благодарен сам себе из-за того, что пристегнул ремень безопасности – в противном случае, он с лёгкостью впечатался бы лицом в лобовое стекло “Мерседеса”. Красотка же, также пристёгнутая, заёрзала на водительском месте словно ужаленная пчелой: девушка то прожигала взглядом пассажира, то вытягивала шею и тщетно пыталась заглянуть за капот.

Натужно вздохнув, Андрей первым избавился от ремня, грубо оттолкнул дверь и ринулся мимо машины к левой обочине: в полуметре от неё лежал парень, рядом с которым валялся автомобильный руль. Часто вздымавшаяся грудь была беспорядочно облеплена белыми перьями, одежда не порвана, кеды оставались на ногах, кровь как на теле, так и на асфальте, отсутствовала, ссадин на руках и голове не виднелось.

– Жив? – спросил дальневосточник, приподнимая ладонью мужскую голову, покрытую жгуче-чёрными, будто смола, волосами.

– Врроде да-а… – тихо заикнулся находившийся в состоянии шока худющий юноша с впалыми скулами и большими круглыми чёрными глазами.

Вышедшая из кабриолета водитель замерла и поинтересовалась издали:

– Что с ним??

– Да вроде цел, – пожал плечами Андрей.

Обнадёженная девушка осторожно прошагала к пострадавшему:

– Точно?

– Да т-точно, точно, – опёрся на локти неизвестный, чья одежда задралась в нескольких местах: сжавшиеся гармошкой края тёмно-синих джинсов обнажили голени над чёрными носками, а скатанные рукава превратили светло-серую футболку в майку. – Точнее не бывает…

Пассажир окинул взором кабриолет:

– Хм, машина тоже вроде цела. Что ж случилось-то?

– Я… Я… Я подъезжал к перре-крёстку, увидел за дерре-вьями чикенов (вольное произношение английского слова “chiсkens”, переводящегося как “курицы”. – Прим. автора), стал на них кричать, прог-гонять с дорог-ги. Тут вдруг шум маа-шины, чикены взбесились, стали прыгать, визг торр-мозов прямо рядом со мной, я резко торр-мознул, стал сдавать назад, наехал на чикена, коле-со прокрутилось – я перревернулся, закричал…

– Стоп, стоп, стоп. Как это, ты ехал? – заинтересовался Андрей.

– Ка-ак все ездят, так и я ехал! Вон, руль даже отва-лился – не видите что ли?

– То есть ты ехал с этим рулём по тротуару, а потом собирался по зебре?

– Не по трот-туару и не по зебре, а по своей полосе! А вы на своей дорог-гу не уступили! Вы виноваты!! Анд-дэрр-стэнд? (вольное произношение английского слова “understand”, обозначающего вопрос “Поняли?”. – Прим. автора).

Опешив от услышанного, девушка приложила ладонь ко лбу.

– Во-первых, зачем вылетать на зебру из-за дерева, да ещё и в кучу птиц?! – разозлился приморец. – Опасно же! А во-вторых, даже если тротуар с зеброй у тебя – обычная дорога, и настоящая главная дорога для тебя – тоже обычная, то тогда у тебя ж помеха справа! Почему не уступил?

– Я – сэрр! Потомок британских кровей! Поэтому у меня движение левостор-роннее, и как раз у вас помеха слева!

В доказательство пострадавший повернулся боком – так, чтобы стало полностью видно его левое плечо: на нём темнела вытатуированная в две строки надпись на английском языке “My life – my rules!” (“Моя жизнь – мои правила!”. – Прим. автора).

Поразившись знакомому лозунгу, владивостокец посмотрел на девушку. Она с выпученными от удивления глазами стыдливо потянула свой красный рукав вниз, дабы и краешек наколки не попадал в поле зрения.

Хмыкнувший Андрей повернулся обратно к уже начавшему подыматься заике:

– Что же это получается? У тебя левостороннее движение, у нас – правостороннее, а дороги равнозначные. В итоге у нас помеха слева, у тебя помеха справа! И кто же по-твоему прав?!

– Конечно, я! – уверил отряхивавшийся юноша. – Если всё одинаково, то вступает в силу реш-шающее правило: прав тот, у кого круче автомобиль! А тут оно вообще пред-дельно ясно: у кого круче кабриолет!

– У тебя тоже кабриолет?? – нервно усмехнулась растерянная красотка.

– Конечно. Вы что, видите крышу?

– Ну пускай, – громко хохотнул владивостокец. – И что, твой всё равно круче?

– К кор-ролеве не ходи – круче у того, у кого он более открытый, – потерпевший поднял с земли руль и принялся крутить его влево-вправо. – Пос-смотри, у моего открыто всё, а у вашего – только крыша! Так что, мой круче!!

Для этого аргумента дальневосточник с ходу не нашёл внятного контраргумента. Пока туманный гость недоумённо смотрел на вертевшего руль чудака, рядом с местом происшествия остановилась серая “десятка”. Появление очередной не праворульной, к тому же – российской, машины до крайности озаботило приморца: “Да, такой даже у “зелёнщиков” (продавцов с раскинувшегося на владивостокских сопках авторынка “Зелёный угол”. – Прим. автора) не найдёшь…”

Из “Лады” вышла пара предпенсионного возраста.

– Помощь нужна? – уточнил дородный мужчина, пристально изучая внешний вид юноши.

– Нет, всё в порядке, в порядке, езжайте, – судорожно замахала рукой испугавшаяся ответственности блондинка.

– Всё окей, ок-кей, – лично подтвердил пострадавший, одновременно сложив в кольцо указательный и большой пальцы правой руки.

– Ну-ну, – цокнул водитель “десятки”. – Ну-ну…

– Не веришь?! – поднял брови заика. – Смот-ри!

Тотчас он издал звуки, имитировавшие рёв мотора, после чего передвинул вперёд невидимый рычаг невидимой коробки передач – и тронулся с места.

Четверо людей ошеломлённо глазели на удалявшегося юнца. Не сомневаясь в их внимании к себе, парень напоследок громогласно запел песню “Битлз” “Вчера”:

          Yesterr-day

          All my troubles seem-med so far away,

          Now it looks as though they're her-re to stay.

          Oh, I believe in yesterrr-day.

          Вчер-ра

          Я своих пробл-лем не замечал,

          А теперь всем им нет чис-сла.

          О, я верю во вчер-ра.

                      (перевод с английского языка. – Прим. автора)

“Oh, I believe in yesterr-day” (“Я верю во вчер-ра”. – Прим. автора) ещё раз, но уже еле слышно донеслось издалека – и шофёр полностью открытого кабриолета скрылся из вида.

Задумчиво почёсывая подбородок, Андрей подытожил прощание:

– Одна из самых бестолковых песен, которые я слышал. Как можно верить во вчера?!

Выпрямившаяся девушка хотела было что-то возразить, однако так и не решилась.

– Рабы! – неожиданно поддержал фаната стихий мужчина. – Двести лет назад перед французами преклонялись, а теперь – все перед англосаксами (германскими племенами, переселившимися на остров Великобритания. – Прим. автора)! Кто дальше? Немцы, китайцы или мадьяры (самоназвание венгров. – Прим. автора)?

Пышногрудая пассажирка “Лады”, цокнув в направлении спутника, несколько раз неодобрительно мотнула головой, поправила очки и принялась обходить белый кабриолет. Аккуратно проведя ладонью по гребням дверей сначала с водительской стороны, а потом – с пассажирской, женщина взглянула на три портрета. Испытующе изучив их, она отклонила голову, протёрла стёкла очков и снова вперила взор в нарисованные лица. С троицы он перекочевал на блондинку, с неё – опять на портретный прямоугольник, и обратно – на девушку.

– А Вы случайно не певица?! – полюбопытствовала гражданка.

– Нет, я не певица, и куры не мои! – съехидничала красотка.

– Вася, да это поди Успенская! Помнишь, на той неделе по телевизору рассказывали, что она существует, просто скрывается!? И кабриолет – её! Всё сходится! Точно говорю!! Вася!!

– Женщина, да какая я Успенская?! Что Вы тут ерунду городите! Мы с ней ничем не похожи!

– Вася! Вася! – задёргала пассажирка “Лады” руку остолбеневшего мужчины.

– Так, так, ну сейчас начнётся! – рассердилась блондинка.

С шипением набрав воздуха через ноздри, девушка подошла к “Мерседесу”, плюхнулась на сиденье и включила зажигание.

– Ты едешь?! – надрывно вопросила она владивостокца.

Без раздумий молодой человек поспешил обойти кабриолет. Как только он оказался внутри, девушка нажала на педаль газа.

Удалявшееся место происшествия не отпускало Андреева взгляда ровно до тех пор, пока продолжавшие стоять у обочины пассажиры “десятки” не исчезли за деревьями.

На следующем перекрёстке – с улицей Якутского Моста – автомобиль свернул влево, где по-прежнему не было панельных домов, съехал на край асфальтового полотна и застыл.

– Постоим чуть, мне надо перевести дух, послушать какую-нибудь музыку, – объяснила остановку водитель. – Это меня успокаивает.

Откинув спинку сиденья, девушка включила магнитолу. Из динамиков послышалось короткое хрипение, тут же замещённое автопоиском радиостанций. Чёткий радиосигнал поймался спустя всего пару секунд пролистывания частот. Вещал женский голос:

–… сообщили эксклюзивно “Сарафанному радио”: в Еслибывск впервые приехала Любовь Успенская! Представляете! Она существует, она не в подполье, она в городе! А вы не верили!! Значит, в концертном зале “Бы-холл” скоро должен состояться её концерт, надо бы приобретать билеты. Как рассказали очевидцы, певица специально прикатила на кабриолете, чтобы создать в городе атмосферу своего главного хита! Еслибывск и Успенская – ах, как бы я позавидовала тому, кто сделал бы с ней и её кабриолетом фотографию или селфи! Хоть сама выходи на фотоохоту! – ведущая засмеялась, вслед за чем радостно запела: – А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь!”

Женское пение сменила радиозаставка: “Сарафанное радио”. Мы сообщаем новости быстрее всех!”

– Также редакции рассказали, – дополнила ведущая, – что певица, как настоящая яркая личность, умудрилась попасть просто-таки в настоящую киношную историю! Кабриолет едва не сбил одновременно городского сумасшедшего и нескольких куриц, если бы в последний момент все они не увернулись, будто каскадёры в фильме! Если бы! Если бы!! Наш корреспондент уже успел взять комментарий у пострадавших.

В эфире раздалось куриное кудахтанье. Когда оно закончилось, женский голос прибавил:

– Мы могли бы понять сказанное, если бы люди знали куриный язык! Ах, если бы! Если бы!! Если бы!!! Но и без этого ясно, что пострадавшие взволнованы, слова звучат нервозно, из чего можно сделать вывод, что ситуация складывалась катастрофически, и если бы не вера во вчерашний день – а это, напомню, был вторник…

Красотка резким движением руки выключила магнитолу.

– Что, что происходит??! Что за колхоз!!

Нервную обстановку до предела накалили послышавшиеся впереди мужские голоса: метрах в ста трое семенивших по обочине человек в серо-голубой одежде показывали пальцами на кабриолет и по мере приближения ускоряли свой шаг. Один из них вдобавок вскинул руку с телефоном в направлении машины.

– Ну всё, с меня хватит! – разгневалась блондинка. – Я уезжаю отсюда!

Девушка вперила взгляд в молча наблюдавшего за ней Андрея.

– Всё, дружок, больше нам не по пути! Выходи быстрей! А то придурки эти уже близко! Давай-давай-давай!

Владивостокец дёрнул за ручку двери и буквально выпрыгнул из белого кабриолета.

– Прощай, дружок! – бросила водитель в направлении бывшего пассажира.

Тронувшийся “Мерседес” развернулся в два захода, с визгом выехал на главную дорогу и понёсся к центру города.

Любитель катаклизмов какое-то время ещё неподвижно смотрел на опустевший перекрёсток. Когда же расстояние до перешедшей на бег троицы стало угрожающе близким, Андрей от греха подальше рванул промеж деревьев на тротуар.

Дабы не упасть при резком повороте, приморец под истошные крики с дороги ловко ухватился за старинный фонарь, чьё основание затенял памятник писавшему псу – почти идентичный известному монументу на набережной Вологды: лапа барбоса так же была высоко задрана, уши прижаты, хвост свёрнут в кольцо.

Домчавшись до перекрёстка, молодой человек удостоверился в отсутствии преследователей за спиной, пронёсся по зебре и выбежал на новый, лежавший впереди, тротуар, где едва не врезался в памятник водопроводчику, очень схожий с известной композицией в Перми – бронзовым мужчиной, сидевшим с разводным ключом на трубе, которая соединялась с другой, вертикальной, трубой, увенчанной огромной морской раковиной.

На ходу Андрей раз за разом прокручивал в голове обрывки тирад гонителей. Из услышанного следовало, что троица осталась крайне недовольна исчезновением певицы, но всё же намеревалась даже с уже отснятым материалом превратиться в героев “Сарафанного радио”, а также своих корешей – и этому явно должен был поспособствовать допрос владивостокца.

“Вот влип! – заключил Андрей, озираясь. – Что теперь? Куда дальше? Куда бежать?” Торопливо оценив обстановку, туманный гость метнулся между закончившейся чередой личных участков и светло-бежевой четырёхэтажкой.

Параллельно двухподъездному жилому дому, как это было заведено в России, стоял его близнец. Фанат стихий без колебаний нырнул в образованный зданиями тёмный зелёный двор, надеясь затеряться среди старых долговязых деревьев, чьи кроны возвышались над покатыми крышами.

Проскочив детскую площадку, приморец очутился на земляной дорожке, которая привела его к ещё одному монументу, находившемуся в центре дворовой территории – за бронзовым столом сидели игравшие в домино бронзовые пенсионеры: один, ссутулившийся – в кепке, расстёгнутом пиджаке и рубашке; другой, коренастый – в бескозырке и тельняшке с длинными рукавами; третий, худой, кучерявый, с высоким лбом – в свободной клетчатой рубахе. Первые двое напряжённо наблюдали за тем, как кудрявый игрок собирался приставить занесённую костяшку к длинной угловатой доминошной цепи. Вновь оглядевшись и не обнаружив погони, владивостокец присел рядом с ходившим.

Из-за курения подобные забеги, будь то при надобности успеть на электричку или куда-то ещё, давались туманному гостю с трудом – всякий раз его одолевала продолжительная одышка. Чтобы замедлить пыхтение и не пропотеть, он стянул с себя свитер, после чего расстегнул на рубашке пару верхних пуговиц.

Вызванный бегом жар заставил Андрея вспомнить о том, что с момента выхода из дома во рту не было ни капли воды. Желая избавиться от мыслей о жажде, молодой человек приложил ладони к вискам и отрешённо уставился на поверхность стола.

Его взор блуждал по бронзовому полотну из стороны в сторону, пока случайно не наткнулся на выгравированные надписи. Напротив добродушного старичка в кепке темнели слова “Иван Кузьмич. Электрик”, перед серьёзным мужчиной в тельняшке с прямолинейным, как курс крейсера, взглядом горделиво красовалась строка “Пётр Фёдорович. Моряк”, возле занёсшего с азартом костяшку кучерявого доминошника были вырезаны буквы “Иван Дмитриевич. Шофёр”.

Прочитав имена, владивостокец поднял голову и стал внимательно рассматривать одного за другим бронзовых игроков.

– Рыба! – вдруг громко послышалось откуда-то сзади.

Дальневосточник резко обернулся: за его спиной стояла троица, пытавшаяся настигнуть блондинку. Тихо подкравшиеся преследователи походили на сводных темноволосых братьев – заметно отличаясь телосложением, они, тем не менее, были одеты одинаково. Крайний левый значительно превосходил товарищей в росте, широте плеч и высоте лба, средний выделялся лёгкой упитанностью и круглым лицом, правый – сухощавостью, суженными глазами и острым подбородком с многодневной щетиной, вот-вот готовой превратиться в короткую козлиную бородку.

Все трое носили серые повседневные слаксы (плотные брюки свободного покроя без стрелок. – Прим. автора), тёмно-серые мокасины, голубые рубашки поло – только с разными белоснежными римскими цифрами на всю грудь: самому высокому принадлежала единица, пухлячку – двойка, а небритому – тройка. Если бы на голубом фоне, как вообразил приморец, вместо палочек белели кресты, то трио точно бы смахивало на королевских мушкетёров из фильма про Д’Артаньяна.

Повисшую паузу нарушил высокий незнакомец:

– Эй, это же ты вышел из белого кабриолета?

Андрей замешался: соглашаться никак не хотелось, а отнекиваться было чересчур глупо, ведь вопрос явно являлся дежурным, и все друг друга узнали.

– Ну! Я же тебя спрашиваю! – повторил дылда более грозно.

В конце концов, во избежание совершенно непредсказуемого конфликта туманный гость решил всё-таки сознаться:

– Ну я…

– Куда она поехала?

– Не знаю, я ей не хозяин, – погрубел голос владивостокца.

– Так ты с ней ехал или мы? – ещё напористее вопросил детина.

– Я ехал – вам-то что с того? Я знать её не знаю. Подвезла она просто.

– Прям вот ты голосуешь на дороге, тут вона едет певица и подбирает тебя? – съязвил пухляш. – Или ты такси вызываешь, и тут она подъезжает?

Все трое дружно засмеялись.

– Да, так и было, только это не певица, – сухо бросил дальневосточник в их сторону.

– Как не певица? – оторопел дылда.

– Ну вот так – просто похожая девушка.

– Этого не может быть! А даже если и так – тогда убегал чего? – не унимался высокий незнакомец.

– Не убегал, а шёл побыстрее и подальше. Кто знает, что ждать от бегущих в твою сторону товарищей, да ещё и с телефоном навытяжку?

– Да уж не ради тебя бежали!

Детина ухмыльнулся.

– А ради Успенской! – тут же добавил он. – Весь город знает, что она у нас, на своём кабриолете! Такой шанс упустили! Но хоть тебя нашли…

– Ничего бы у вас всё равно не получилось! – с нескрываемой бравадой произнёс приморец. – Повторяю, во-первых, это не певица, а во-вторых, что вам певица, если даже эта девушка не хотела с вами общаться! И город ей ваш не понравился. Особенно – куры.

– Она, не она… Хотела, не хотела… Радио врать не будет! Сказали бы, кто перед ней – сразу бы перехотела. А так – что? Соскочила на кабриолете с дополнительной славы! Можно сказать – на собственной песне! Нет, получается, даже не соскочила – а наступила на горло собственной песне!

Дылда заржал.

– Да, а сам ты вона так не соскочишь! Совесть не позволит! – поддакнул первому второй. – Идёшь вона по городу, видишь тот самый кабриолет, который все ищут, а он сруливает, оставляя пассажира! Как тут не узнать, в чём дело!?

– А по-другому как? Они шли, увидели знаменитое авто – и остались с носом?! Что о таких кореша скажут? – сыронизировал третий.

– Значит, говоришь, просто девушка подвезла? – настоял детина. – И куда ехала, не знаешь?

– Не знаю. Она, по-моему, сама не знает: едет куда-нибудь – да и всё.

– А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь! – запел вполголоса дылда. – Ну прям как в песне! Эх! “Бы-холл” бы хором горланил!

– Ладно, чёрт с тобой! – заключил высокий незнакомец с цифрой “I” на поло. – А сам-то куда едешь? А то “ехала куда-нибудь”, “город ваш ей не понравился”…

Мысленно согласившись с тем, что у процитированных фраз была дрянная суть, Андрей смягчил тон:

– Неважно, но точно не сюда. А из-за вас, в итоге, она меня тут высадила! И вообще вы сами кто? А то сами-то – “сказали бы, кто перед ней – перехотела бы”…

– Но-но-но! – возмутился детина. – Ты бочку-то не гони! Ей предъявляй – она же высадила! А мы…

Недоговорив, первый посмотрел на второго и третьего. Те – на него.

– Хм, мы… Ну мог бы и сам догадаться! Нас тут все знают! Видишь номера? Мы – первое, второе и третье лицо. Только первое лицо – это не то, которое, якобы, президент. То первое лицо не настоящее. А настоящее первое лицо – это я!

Признавшись, дылда довольно улыбнулся, а вслед за ним и его спутники.

– Лица из русского языка, – дополнил пухляш и сразу же поправился: – Точнее, вона из всех языков.

Изумлённый Андрей принялся въедливо рассматривать лыбившихся мужчин. Он четырежды прошёлся взглядом по ним прежде, чем вымолвить самое банальное из всего то, что можно было вымолвить:

– Я, ты, он/она?

– Они самые, – подтвердил небритый. – Есть сомнения? Они, значит, ему всячески это доказывают, а он сомневается?

– В смысле, доказывают?

– А ты последи за нашей речью! – уже не шутя порекомендовал первый.

Дальневосточник пришёл в полное замешательство. Он даже не мог припомнить, случалось ли когда-нибудь с ним вообще что-то подобное. Будто набрав в рот воды, молодой человек замолчал – и в центре двора установилась тишина.

– Ладно, не серчай, значит виноваты чуть перед тобой, раз заставили водителя тут тебя высадить, – принёс вскорости извинения детина. – Может, и врёт радио! Всё-таки журналист – одна из двух древнейших профессий! Давай хоть поможем чем тебе – подскажем, как отсюда доехать, куда нужно, или дойти.

Владивостокец в недоумении продолжал безмолвствовать. Он ещё раз пристально посмотрел на первое лицо – и почему-то в этот момент захотел сглотнуть слюну, но слюна отсутствовала. Туманный гость ощутил, что в горле невыносимо пересохло, из-за чего пить захотелось больше всего на свете.

– У вас тут магазин далеко? – буркнул Андрей, словно растолканный жаждой. – А то пить охота…

– Какой далеко?! – воспрянул пухлячок. – Тут, до конца квартала проходишь – и вона сразу на перекрёстке.

Второй указал на четырёхэтажку рукой и тотчас махнул ею же:

– Да что вертеть туда-сюда?! Пойдём, вона самим показать – раз плюнуть!

Узнав ни с чем не спутываемую родную нотку, заключавшуюся в том, что простые добродушные россияне всегда предпочитали лично проводить прохожего до нужного места, а не просто показывать направление, приморец неожиданно осмелел:

– Ну пойдём, коль не шутишь.

Дальневосточник поднялся с бронзовой лавки – и все четверо неспешно зашагали туда, куда ранее указывал пухляш.

Любитель катаклизмов на первых же метрах сравнил новую большую компанию с тремя мушкетёрами и Д’Артаньяном. “Да, тут теперь и тысяча чертей может появиться из-за угла, – домыслил туманный гость, – или вообще сам Боярский, только-только обменявший лошадь на свою первую шляпу”.

Покинув тенистый двор, четвёрка мужчин вышла на прежнюю улицу Якутского Моста, которую украшал ещё один памятник: металлический слесарь-сантехник, вылезший из уличного колодца и положивший на крышку люка газовый ключ – в точности, как знаменитый омский “Степаныч”.

– У вас тут прям памятник на памятнике, – поделился наблюдением Андрей. – Почему так? И что за герои-то такие? Доминошники, водопроводчики, ссущие собаки?

– Чтоб прям памятник на памятнике – это только на этой улице, она спецом такой задумывалась, – заговорил небритый, шедший рядом с владивостокцем. – А вот тематика – да, всюду единая. Везде люди живут, везде возникают проблемы. Кому их обнаруживать и кому их решать? Простым людям. Не власти же. Власть – это ленивая имитация бурной деятельности в приказном порядке. Она проблем создаёт больше, чем решает. Поэтому подлинные герои – кто? Простые люди. А после решения проблем и до их нового возникновения кто – герои? Простые люди. Для кого они решают проблемы? Для себя. Не для власти же! Когда проблем нет, геройство заключается именно в том, чтобы их не создавать. Поэтому праздно играющий доминошник – герой. А тот, кто создаёт ему проблемы, то есть, например, ворует из бюджета, удлиняя отсрочку замены старых труб из-за нехватки денег – не герой. А даже совсем наоборот – антигерой. Таким тут памятники не ставят. Власть – это хорошие, плохие и ужасные дела за спиной. Если ставят памятники представителям власти, то не только забывают о том, что она натворила плохого и ужасного, но и сакрализируют её (наделяют священным содержанием. – Прим. автора).

Андрей предпочёл не комментировать сказанное – вместо этого он вспомнил как никогда подходившее правило имярека: разделяй страну и государство.

После молчаливой паузы в разговор встрял шагавший сзади с дылдой пухляш:

– А ссущие собаки – тоже вона герои? Машину поставишь – колесо обоссано. Забор – обоссан. Столбы подъездов многоэтажек – обоссаны. Где же тут геройство? Тебе, поссавшему за гаражом, вона памятник что-то не ставят!

– Вон чего он хочет! – замотал головой повысивший голос третий. – Так, сейчас, как раз. Сейчас, сейчас.

Он терпеливо дождался, пока заинтригованные попутчики дошли до пересечения с улицей Северного Широтного Хода, и рьяно вскинул руку:

– Вот!

Дылда, пухляш и приморец сначала уставились на занимавший угол ещё одной четырёхэтажки магазин, а потом их взгляды приковались к высившемуся у входа в него железному дереву, чьи ветви были оккупированы железным котёнком с железной вороной. Металлическая скульптура донельзя напоминала знаменитый памятник на улице Лизюкова (улице Генерала Лизюкова. – Прим. автора) в Воронеже.

– И что? – равнодушно спросил второй.

– А то, что было бы странно, если бы человек садился на ветку, и ему ставили памятник! Потому что люди не сидят на деревьях и ссать на гаражи не должны! Кто ссыт на дерево или на гараж – тот как пёс! Для пса же это естественно, это повседневное геройство! Он же не в доме ссыт, создавая проблемы. А так лапу поднял – струя! Это как взмах саблей военного, сидящего на коне! Хотя сейчас такие собаки пошли, мелкие, гламурные, что уже и лапу поднять не могут – писают только сидя. Вот таким ставить памятники не должны.

– Какой-то вона ссаный собачий расизм! – подытожил пухляш.

– Не расизм, а забота о гражданах наших меньших! А то, если так пойдёт – а эти мелкие уже не только не в силах лапу задрать, но и лаять почти перестали, – собаки обессилят и вымрут! И не будет больше собак.

Мужчина с цифрой “II” в ответ лишь обескураженно покачал головой, явно давая понять Андрею, что третье лицо немного не в себе. Под взаимное бухтение двух разошедшихся во мнениях собратьев компания переступила порог магазина.

За дверью нагромождения полок разделяли узкие проходы, что являлось вполне естественным для розничной торговли. Помимо продуктов, на стеллажах имелись товары из самых разных бытовых областей, будь то зубная паста, стиральный порошок, чашки, салатницы или одноразовые мангалы.

Андрей выбрал минералку, однако сразу не понёс её пробивать: он, как нередко делал в подобных случаях во Владивостоке, открутил крышку прямо у полок с напитками и жадно припал к бутылке. Дылда с небритым смотрели на приморца точно на главного героя фильма “Белое солнце пустыни”, товарища Сухова, нашедшего воду после блужданий по среднеазиатским пескам. За сладостным поглощением минералки не наблюдал только пухляш, увлечённо рывшийся в куче коробочек со сладким драже.

Выпив половину литровой бутылки, дальневосточник взял в продуктовом отделе готовый к употреблению, но холодный сэндвич, а также маленький пакетик майонеза: молодому человеку хотелось есть, ведь на работе он к этому времени что-нибудь да обязательно перехватывал.

Давшая о себе знать привычка к утреннему рабочему перекусу заставила владивостокца вспомнить о потерянном мобильном. “Надо бы позвонить на работу, – рассудил приморец, – узнать хотя бы, как и что, сказать, что задержусь, пока туман не рассеется”.

– Ребят, не дадите быстро позвонить? – попросил любитель катаклизмов. – Телефон дома забыл, на минуту надо.