Еще живой градоначальник, сумев отодвинуть дату основания города, вытер усталой рукой трудовой пот со лба, ведь история менялась по его желанию! Так он не уставал с тех пор, когда крутил наперстки возле железнодорожного вокзала, от которого не отошел ни один поезд.
В годы юности невинно убиенного градоначальника там шумел-бурлил народ, продавая друг другу надежду быстро и сказочно обогатиться, не прикладывая никакого труда. Будущий градоначальник, еще не помышлявший о высоких должностях, то же мечтал обогатиться. Из всей наперсточной тусовки только ему удалось обогатиться, но счастья миллионы не принесли, дети рождались хворые, вместе с женой он плотно сидел на коксе, и так устал от суетной жизни, что не знал, куда спрятаться от не принесших счастья миллионов. Тут подсуетились конкуренты, и он надежно спрятался под многотонно-помпезным творением ушлого грузинского скульптора из далекой Московии.
Мой рассказ о городских достопримечательностях был бы неполон без рассказа о железнодорожном вокзале. Это здание в стиле русской эклектики было построено купцом Б. для железнодорожной линии, которая должна была проходить через город. Вот купец и подсуетился и еще до того, как стали размечать пути строительства, дал взятку, чтобы пути проходили именно через его вокзал. Взятку, как водится, приняли, пообещали, но нашлись другие, что дали больше, и поэтому железную дорогу проложили в стороне от построенного вокзала. Зато получился помпезный дворец, который в разное время служил для разных целей, в частности, в войну в нем был расположен военный госпиталь. Теперь в этом дворце чего только нет. Тут и продажа косметики, и автомобильный салон подержанных автомобилей, сантехники, интим-магазины и секс-шопы.
В последнее время в город зачастили туристы, едущие на своих автомобилях на юг к самому грязному, по ошибке называемому черным, морю. Они останавливались в посуточных квартирах, отдыхали от долгой дороги, а потом устраивали себе экскурсии по городу. Я видел таких туристов и с удовольствием провел для них экскурсию. Благо, болтать умею, мог бы рассказать парочку-другую леденящих кровь историй про местных маньяков, прославившихся на всю страну, про подземные ходы, в которых укрывались беглые монахи и прятали монастырскую казну в лихие годы, но кому нужен в качестве гида безногий калека? Поэтому вынужденно сижу возле магазина, клюею по зернышку подаяние от богатого азербона, и еду отдыхать не к черному морю, в парк на месте снесенного кладбища.
После парка домой. Мой дом – это сарай во дворе трехэтажного дома на три подъезда. Дом старый, построен из серо-коричневого камня в начале двадцатого века, проклятой, как теперь любят повторять, советской властью. Квартиры в доме были коммунальные, а поэтому каждая семья получала право построить во дворе сарайчик. Каждая семья строила из того, что могла достать. Моей матери повезло, вместе с ордером на две комнаты в коммунальной квартире, она сумела построить и сарайчик из горбыля, крытый толем. Сколько лет прошло, я уже состарился, а сарайчик стоит. Только крышу, когда был на ногах, перекрыл рубероидом в три слоя. До сих пор не течет. Печки в сарае нет. Есть только старенький обогреватель. Его включаю, когда зимой бывают морозы. Однако пользуюсь обогревателем очень редко. Ночью под тремя одеялами очень тепло. Я не мерзну.
2
Мне снилось, что приобрел странный дар. Я получил возможность манипулировать жильцами дома.
Осознание дара произошло случайным образом. Однажды, когда укладывался спать и в очередной раз надеялся, что утром не проснусь, вдруг понял, что не могу уснуть. В голову постоянно лезли обрывки каких-то посторонних мыслей и образов. Чтобы избавиться от них, я стал трясти головой, как градусником, чтобы ртуть быстрее вернулась в резервуар, но ничего не получалось. Тогда я решил поплыть по течению и отдаться этим мыслям.
Мысли были странные сумбурные, и касались продажи дома. Что за чушь? У меня никогда не было дома, что тогда продавать? Мысли свивались в клубок, и понемногу я стал разбирать, что очень хочется продать дом, и покупатель нашелся, и по рукам ударили, и аванец взяли, а тут, откуда не возьмись дочка (черт, у меня никогда не было дочки) вмешалась и категорически – подчеркнуто категорически – запретила продавать дом.
Теперь я понял, что кто-то хочет продать дом, только дочь запретила, а мать – продавец – находится на распутье. Как поступить, чтобы и дом не продать и аванец себе оставить? Бедная я, бедная, стенала моя визави, хоть и не видел ее, но уже догадывался, кто это. Шила в мешке не утаить. В конце двора нашего двора были три частных дома, одним из которых владела Мария Петровна. Старушка маялась с проблемой, как с флюсом, щеку раздуло, надо к врачу, тот – резать, а страшно и жалкая мысль – вдруг само рассосется?
Я осторожненько, чтобы не напугать старушку, решил вмешаться и, прикинувшись простачком, задал вопрос: «Мариванна, в чем загвоздка?»
Я представил себе, как старушка от радости подпрыгнула на месте, есть с кем обсудить животрепещущую проблему. С подругами нельзя, дочь категорически запретила обсуждать эту проблему. Она, было заикнулась, что решила продать дом, и тут же подруги в очередь выстроились с просьбой занять после продажи энные суммы. У тебя же денежек будет много, а нужно срочно и позарез, внуку на операцию, а то дочь только собой занимается и денег на сына не дает. Внук, здоровый балбес, ни дня не работал, и по пьяни сильно разбил ногу, третий месяц в гипсе. Я верну, крестом клянусь, с пенсии каждый месяц отдавать буду.
Марья Петровна, скрепя сердцем, всем отказывала, но лучшей подруге, добрая душа, не посмела отказать, а тут такой афронт! Ой, батюшки, что делать, что делать. Старушка маялась, и засыпала меня ворохом тревожных эмоций.
Я усмехнулся и уточнил:
– Так хочешь или не хочешь продавать?
– Хочу, ой, как хочу, сил нет ухаживать за домом, но дочка запретила, сказала, иначе откажусь от тебя и досматривать не буду.
– Дом-то ей зачем, у нее же есть квартира?
– Так двое у нее, от первого и от второго брака, вот и хочет отдать дом старшей дочери, папашка-то спился, да и сгинул безвестно, а его наследство другие родственнички промотали, а мы, когда узнали, что помер, кинулись, а там одни головешки да пепел…
– Понял, понял, прервал я словесный понос Марии Петровны. Теперь второй вопрос, коротко и без рассусоливания: аванс не хочешь возвращать?
– Ни в коем случае. Я же старшей внучке на него платьице и туфельки купили, второй-то муж дочки старшую не жалует и не балует, а девчонка растет…
– Стоп, – прервал я словоохотливую старушку. – Стоп. Дай я подумаю.
Я стал перебирать варианты, почему-то один кровожаднее другого. Например, заманить покупателя в дом, накормить и напоить, а когда ему баиньки захочется, так спать положить, а как уснет, обушком топорика к затылку приложиться, да не один, а раза этак три,… стоп, крови-то будет, старушка замучается отмывать, а труп куда девать?
Тогда – накормить пирожками со стрихнином? Помучается, бедолага перед смертью, зато крови не будет, но опять проблема, куда труп девать? Сил у старушки не так и много, расчлененку не осилит.
О, как я забыл, у старушки есть погреб, глубокий, так и зароет труп, будут искать и никогда не найдут.
Я рассмеялся, какой, ты, братец кровожадный за чужой счет. Не надо подвергать старушку и ее родственников таким стрессам. Мягче надо поступить, мягче и изящнее. Я подумал, и в голове стал вырисовываться изящный план, рискованный, но вдруг получится.
– Мариванна, простите, Петровна, хотите послушать мой совет?
– Хочу, хочу, – затараторила старушка. – Только не пойму, кто мой благодетель. Голос, чую мужской, даже знакомый, только не вспомню, чей. Петенька, не ты ли, касатик, решил мне подсобить?
Я озадаченно почесал в затылке. Никакого Петеньку я не знал, но не стал разочаровывать старушку. Пусть будет Петенька. Так старушке легче со мной общаться, а в случае неудачи – Петенька во всем виноват.
– Как ты угадала, Мариванна, простите, Петровна?
– Так оговорился, ты, касатик, ведь у тебя тетка Мария Ивановна моих лет, и ты постоянно оговариваешься.
– Эк, вы меня раскусили, – порадовал я старушку. – Тогда слушай, но сначала – обязуешься повиноваться мне безоговорочно?
– Петенька, всей душой, изнылась и исстрадалась, по ночам не сплю, давление зашкаливает, сердечко из груди готово выскочить. Перед продавцом стыдно, договорилась, но дочку ослушаться не могу.
– Тогда слушай мой план, и не забудь, повиноваться безоговорочно! Чтобы не случилось! Когда покупатель-то придет?
– Через недельку.
– Вот и хорошо. Потренируемся, чтобы хорошо получилось.
Честно, я переживал, но с другой стороны, ничего криминального точно делать не буду. Мои предыдущие мысли были навеяны бившимся в падучей Достоевским и милейшим, образцовым американцем Капрой, обожавшим черный юмор, и его бесподобным фильмом про мышьяк и старые кружева4.
Через недельку Мария Петровна вдруг взвыла аки сирена:
– Петенька, счас придет покупатель! Что делать, что делать?
Старушка от страха совсем забыла мои наставления. Хорошо. Повторим.
Я начал приказывать:
– Первое. Закрыть дом на ключ.
– Второе. Придвинуть кровать к окну.
– Третье. Переодеться в чистое белье, черные чулки, темное платье, белые тапочки.
– Четвертое. Лечь на кровать, закрыть глаза и затаить дыхание.
– Ой, зачем так? – всполошилась Марья Петровна.
– Затем, – туманно ответил я. – Слушать и повиноваться!
Старушка точно выполнила мои указания: переоделась, легла, закрыла глазоньки, скрестила руки на груди и затаила дыхание.
Я мысленным взором облетел бабульку. Ни дать, ни взять вылитая покойница, а как из окна-то хорошо видно! Теперь осталось ждать покупателя. Будем надеяться, увидит бабульку на смертной одре и сбежит от страха, позабыв об авансе.
Ждать оказалось недолго. Явился покупатель, дядька лет под пятьдесят, с брюшком, седые волосы коротко острижены, вислоносый, с пытливыми глазками.
Я рассчитывал, что дядька, увидев мертвую старушку, опрометью убежит, забыв об авансе, но дядька обломал всю малину. Сначала он бестолково тыкался в двери, долго нажимал на кнопку звонка, и тот громко верещал, как кот, которого прищемили за яйца.
Я мысленно посоветовал дядьке уходить, но тот не внял умному совету, а пошел смотреть по окнам. В одно, второе, и, наконец, увидел милейшую Марью Петровну, лежавшую на смертной одре. Увидел и застыл, прижавшись носом к стеклу.
– Эй, любезный, насладился зрелищем и беги, бабка померла, дом не продается, – прошептал я, но покупатель опять меня не послушался.
Он стал стучать по оконному стеклу:
– Марья Петровна! Марья Петровна! Вам плохо? Вызвать скорую помощь?
Я стал кусать губы от хохота, тут добавила старушка, чьи испуганные мысли «что делать-то» заметались у меня в голове.
– Лежать, – прицыкнул я, – лежать!
Бабка послушалась и не пошевелилась, хотя покупатель чуть стекло не разбил, а от его громких криков стали собираться праздные соседи.
– Что случилось-то? – вопрошали они, вытягивая шеи и разглядывая как редкую бабочку мертвую от страха старушонку.
– Так померла, – стал путано объяснять дядька. – Пришел дом покупать, по рукам ударили, на сегодня договорились, а она померла. Жаль старушку!
– Скорую, скорее вызывайте скорую, – забегались подружки покойницы.
Я сплюнул от досады. Такую великолепную комбинацию этот глупец испортил.
Марья Петровна жалобно заныла, но я грозно прицыкнул на нее, и та опять затихла.
Приехала скорая, а с ней и участковый Дживад.
Фельдшер со скорой посмотрел в окно и отошел в сторону.
– Ты чего, эскулапий, старушку не спасаешь? – вопросили из любопытствующей толпы.
Фельдшер сплюнул:
– Кого? Померла – так померла, я трупы воскрешать не умею. Пусть участковый труповозку вызывает.
Участковый сдвинул фуражку на затылок, посмотрел в окно и то же отошел в сторону.
– Почему дом не открываете? – заволновались в толпе.
– Я? – удивился участковый. – Без согласия родственников и их присутствия в дом входить не имею права. Вдруг у старушки миллионы в чулках лежат?
Я понимал участкового, он тертый калач, не хочет на себя брать ответственность и взламывать двери, частная собственность она такая неприкосновенная, потом отписывайся до пенсии.
– Бюрократы, у нее, кроме облезлого кота и пенсии, в доме нет ничего ценного! – закричали в толпе.
Тут еще кот бабкин появился, стал орать истошным голосом, требуя допустить к телу покойницы. Та неожиданно шевельнулась. Толпа шарахнулась от дома и возбужденно – испуганно загомонила:
– Марипетровна, видчиняй!
Бабка хотела встать, но я наорал на нее:
– Куда, лежать до победного! Постоят и разойдутся.
К сожалению, соседи и не думали расходиться. Вышли пьяненькие близнецы, детки моей покойной возлюбленной Веры. Они прошлись вокруг дома и ловко, толпа только ахнула, выставили шибку в окне, залезли в дом и открыли входную дверь. Первыми туда вошли фельдшер и участковый. Они подошли к кровати, и я вынужденно скомандовал:
– Мария Петровна! Просыпайся, голубушка! Скажи им, что ждала покупателя, легла и так крепко уснула, что не слышала ничего.
Фельдшер первым подошел к бабке, внимательно осмотрел ее и глубокомысленно заявил:
– Сейчас будем делать трупные пятна, а то покойница – недопокойницца!
Старушка испуганно открыла глазки и мигом повторила мои слова.
– Нет, – повторил фельдшер, кусая губы, чтобы не заржать в полный голос, – был вызов зафиксировать смерть, так я и должен ее диагностировать. Ложитесь, уважаемая, сейчас будем описывать трупные пятна и устанавливать причину смерти.
Мария Петровна подхватилась с кровати:
– Какая смерть! Живая, я живая! Совсем не покойница!
Фельдшер повернулся к участковому и с сомнением спросил:
– Как вы считаете, я должен указать в карточке вызова, что вызов ложный, «живая покойница», воскресла и отказалась от медицинской помощи?
Участковый уронил фуражку на пол и, задыхаясь от смеха, еле сумел произнести:
– Брысь отсюда, умник! Как хочешь, так и записывай!
Фельдшер скорчил постную мину и елейным голосом произнес:
– Живая, гмх-ха, покойница, укольчик может поставить? Чтобы ускорился процесс воскрешения?
Участковый побурел от смеха и рухнул на стул:
– Уходи скорее, болтун несчастный, – и уже официальным тоном спросил. – Мария Петровна! Так вы не подтверждаете версию о своей смерти?
Тут уже взвыла от хохота толпа на улице:
– Ох-хо-хо! Ох-хо-хо!
Многие от хохота бессильно опускались на землю и бились в конвульсиях, и мелким пришлось сбегать по домам и вынести воды, чтобы отпоить болезных.
Мария Петровна обиженно поджала губки:
– Я еще многих переживу.
Несмотря на провал такой изящно задуманной комбинации, я тоже рассмеялся. Как отлично все началось, а этот человеколюбивый покупатель все испортил. Поделом тебе, старый пенек. Ничего, в следующий раз умнее буду.
Я пожелал Марии Петровне долгих лет жизни. Однако придуманная мною комбинация принесла старушке ожидаемый профит: покупатель плюнул и ушел, не забрав аванс.
Разговоров о мнимой смерти хватило обитателям дома на месяц, а за Марией Петровной намертво закрепилась прозвище «Живая покойница». Потом прозвище сократилось до одного слова «Живая».
– Ты еще жива, Живая?
Мария Петровна сначала обижалась на прозвище «живая покойница», но когда прозвище сократилась до одного слова «живая», смирилась и охотно откликалась на него.
Мария Петровна хороший человек, а после этого случая неожиданно прониклась ко мне доверием и часто подкармливала меня, заносила то тарелку супчика, то пирожок испечет на кефире. Я с благодарностью принимал. Я пенсию не получаю, живу, как птичка, на подножном корму и с благодарностью клюю те крошки, которые перепадают с барского стола.
Другой случай произошел с близнецами, сыновьями моей первой любовницы. Они выросли и превратились в двух оболтусов, которые не проработали ни одного дня из своей взрослой жизни.
Набить морду, украсть и выпить, это, пожалуйста, с большим удовольствием, а как работать, – что-то недужилось братцам.
Близнецы могли позволить себе не работать, бабка была каким-то ветераном и получала очень хорошую пенсию. Так они и жили втроем, шведским столом, только бабка ела очень мало, крохи, что оставалось после внучков. Особенно веселые деньки наступали, когда бабка получала пенсию, и тогда из дома неслись песни и дым стоял коромыслом, а как денежки заканчивались, посылали бабку побираться Христа ради на паперть возле церкви. Бабка была колоритная, языкатая, подавали ей хорошо, и братцы были рядом, чтобы отвадить конкурентов и других нечестивцев, задумавшись покуситься на честно заработанное подаяние.
Только недавно с близнецами стряслась беда. Бабка, которой, казалось, сносу не будет, возьми и пойми этих бабок, нежданно преставилась на девяносто седьмом году жизни, причем так неудачно, когда до пенсии осталось всего три дня. Как братцы горевали! Их горестные стенания «как жить дальше?» достигли моих ушей.
Я решил помочь братцам. Все же близкие мне люди, как-никак в объятиях их матери я потерял невинность и заработал триппер.
После смерти бабки внучки бестолково бродили по дому, тыкались, горемыки голодные, во все углы, уже подъели все хлебные корки, а холодильник страшно было открывать, лампочка освещала аркан, на котором, высунув синий язык, повесилась бедная мышь.
Я спросил у близнецов:
– Чего хотите?
Братья помялись, а потом с надеждой выдали: сначала пенсию получить. А что дальше? Не знаем, уныло протянули близнецы.
Я хотел задать близнецам вопрос, как они думают получить бабкину пенсию, но посмотрев, как они судорожно чесали репки, заменяющие им головы, понял, что решать эту проблему придется самому. Близнецы годились только на роли театральных слуг с одной репликой «кушать подано».
Поэтому придумал – гениальный – не постесняюсь этого слова – план. Главное – чтобы бабка не подвела и завонялась раньше времени. Не, – хором возразили братцы, – не протухнет, мы проследим. – Тогда слушайте и повинуйтесь. – Есть, повеселев, – гаркнули братцы. С их репок сняли тяжкий груз выдумывания способа честного завладения бабкиной пенсией.
Поэтому о смерти бабки никому не сказали, а на вопросы досужих кумушек близнецы отвечали, что занедужила, и они ухаживают за ней. Их постные морды и трезвый вид говорил сам за себя, подтверждая, что бабка действительно больна.
Правда, один из близнецов поторопился и заказал гроб, но его потом перепродали. Бабка должна была быть живее всех живых. Иначе мой гениальный план мог потерпеть сокрушительное фиаско, как с живой покойницей.
В день получения пенсии в доме было полутемно, шторы на окнах опущены, и одуряюще пахло сердечными каплями. Бабулька сидела за столом, нахохленная, в платочке, в черном выходном платье, что висело мешком на высохшем теле, на ногах домашние тапочки с зайчиками. Эти дешевые тапочки в виде добычи с какой-то кражи принесли близнецы и подарили бабке. Сморщенное лицо бабки было бледнее обычного, а глазки прикрыты.
Разносчик пенсии вошел в дом и недовольно покрутил носом. Пахло тленом и сердечными каплями. Близнецы, не в пример обычного, были трезвые, говорили тихо, ходили чуть ли не на цыпочках, словно в доме действительно был покойник.