Фантасма. Повести и рассказы

– … он наш брат, – продолжал Ваня, – и мы должны его честно разделить между собой. Рома, всхлипывая, лепетал про свой страх при виде крови и предупреждал, что при разделе брата будет сидеть под кроватью, закутавшись с головой под одеялом.

– Когда его будут резать? – прозвучал простуженный голос Аполлона.

– Точно не знаю. Из Японии сказали то ли позавчера, то ли послезавтра на рассвете, на зорьке. Они ему укол сделают. У врачей ножики знаешь, какие острые? Чик-чик и готово. Вот они и оформили его в хирургию, потому, что он золотой. Хитрые. Я же с ним в одной палате лежал, он мне во всём признался.

– Да, столько золота упускать нельзя, – рассудил Аполлон.

– Завтра днём потренируемся, а в ночь пойдем на «дело».

На «дело» Рому решили не брать. Решили привязать его к кровати и закрыть на замок, а то может всю операцию провалить со страху.

По спине Виктора Сергеевича пробежал жутковатый холодок. Подслушанный им диалог ввёл его в жуткое состояние. Стало страшно. Он, дрожа всем телом, сжался в комок. «Кого воровать? Кого будут резать? Какие врачи? Какой золотой брат Вася? Или я схожу с ума или они…»

А братья тем временем продолжали свой разговор:

– Его лучше распилить, ножом будет долго, – рассуждал Ваня.

– Но он будет кличать и плакать, – сквозь слёзы картавил Рома. – Дядька навелху всё услышит.

– При распиле мы ему рот заткнём, не пикнет. Пилу я нашёл, под диваном, удобная, с деревянной рукояткой. Голову-то сразу отпилим, тогда ему нечем будет кричать, – хохотнув, продолжал Ваня.

– Жалко лезать Васю, он ведь живой, – не переставая рыдать, возражал Рома.

– Если не мы, то они это сделают. Пусть лучше мы будем богатыми, с нами тогда здороваться станут. А нашей маме золотую руку оставим, на память, – многозначительно заявил Ваня.

– В холодильник положим, – предложил Аполлон.

– Золото не портится, – пояснил Ваня.

– А может он не золотой, а подделка? – Это был голос Аполлона. – Нет, он сам говорил, что он золотой, я же с ним в одной палате лежал. Васёк – мужик честный. Сказал золотой, значит золотой. Недаром он всех боялся, прятался постоянно. Какие-то люди так и ходили за ним по пятам, по ночам в окна залезали и с ножами подкрадывались к его постели. Это он так рассказывал. Жалко конечно пилить, но если не мы, то хирурги его раз-два и готово. – Достаточно возбуждённо говорил Ваня.

– А мне не жалко. Я раньше плотником работал и когда пилил, жалко не было. Даже интересно Ваську попилить, потому что он не деревянный. Главное, что бы ножовку не затупить, а то мама будит ругаться, – продолжил Аполлон.

– А тебе надо золота? – спросил Ваня.

– Если мизинец дадите, возьму. На облучальное кольцо, – ответил Рома.

– Ладно, дадим большой палец от ноги, тебе и невесте на кольца хватит. Когда свадьба то, – спросил Ваня.

– Когда большим стану, – ответил Рома.

Самсонов обливался холодным потом. В висках стучало, сердце ухало. Не хватало воздуха. Нащупав на стуле таблетки, дрожащими руками стал вырывать их из упаковки. «Садисты, убийцы, головорезы. Нет, это на спектакль не похоже. Они собираются распилить человека. Может быть у меня бред? Бывает же, в бреду слышатся всякие голоса. Может, эти сыночки спят сейчас без задних ног, а я тут потихоньку схожу с ума. Смотри, Феоктист-то вон спит и ничего ему не мерещится. Нет, это я заболел. Разве люди могут всерьёз говорить о таких чудовищных садистских вещах?»

Снотворное начинало действовать, и Виктор Сергеевич уже не вникал в смысл только что подслушанного разговора. Он даже улыбнулся, успокоившись от своего открытия, что он несомненно болен. Ну, а «кровавый заговор», – это не что иное, как слуховые галлюцинации. Сон подбирался незаметно и исцеляюще воздействовал на «больного».

Наконец-то не спящая половина, облегчённо вздохнув, освободилась от заснувшей половины. Не спящий, с большим вниманием стал продолжать слушать разговор, доносившийся снизу. То, что услышал тот Самсонов, этот хорошо помнил. Он не дрожал от страха и не обливался в ужасе холодным потом. Слушал, стоя на коленях, приложив ухо к полу. «Если верить их словам, то как-то надо предотвратить это задуманное преступление. Но как? Пойти в милицию? Но ведь я во сне и мне не поверят. Надо поговорить с Январём, может вдвоём что-нибудь и придумаем.» – Рассуждал Самсонов.

Он вышел на лестницу и увидел там Января. Тот о чём-то мило беседовал с худенькой рыженькой кошечкой.

– Пойдём, поговорить надо, – махнул ему рукой Виктор Сергеевич.

– Подожди Виктор, вот выясню тут некоторые вопросики…. Иди, я сейчас приду. Постучу тогда, – ответил он глазами.

– Только не громко, а то разбудишь того.

– Ладно, – кивнул головой Январь и стал продолжать беседу с рыжей подругой, положив большую лапу на её худенькое плечико.

Самсонов посмотрел на них и с нежностью подумал о Снежане, вспомнил её горячее дыхание, нежную прохладу её тонких изящных пальцев, и сказочную ночь, разбавленную красным, чудодейственным вином.

Разговор внизу прекратился. Было слышно похрапывание и тихий плач Ромы, сопровождаемый одним и тем же словом: «стлашно, стлашно…, ой как стлашно».

«Они сумасшедшие», – размышлял Самсонов, – «самые, что ни на есть. И как могла поверить моя вторая половина, что они являются сыновьями Морозовой? Подслушал бред умалишённых и сразу же прикинулся больным, словно сам такой же. А ведь эти придурки всё могут сделать. Могут и какого-то Васю распилить, запросто. И вообще, от них всё что угодно можно ожидать. Они-то пребывают совсем не во сне, они реально существуют, наяву. Эх, бедный Вася, если ты, конечно, существуешь, знал бы ты, что тебе готовят твои братики. Разбогатеть захотели, придурки. Даже пилу приготовили. Да уж, – аварийные человечки с потерянными рассудками».

В дверь тихо постучал Январь. Открыв, Виктор Сергеевич стал шёпотом рассказывать ему об услышанном заговоре дураков, о предстоящем кровопролитии. Кошачья душа у Января оказалась вполне человечной, он тоже стал ломать себе голову, как спасти выбранную сумасшедшими жертву, – человека по имени Вася.

– Если Васю привезут сюда, его надо выкрасть. Распиливать его они сразу не станут, будут ждать, пока ты куда-нибудь не уйдёшь, – кумекал кот. – Я днём войду к ним в комнату и спрячусь там. Когда они уснут, открою задвижки. Не беспокойся, сил хватит. И вот тогда, тебе, Виктор, надо тихонько выкрасть этого самого золотого Васю. Потом его надо хорошенько припрятать и ждать, пока уберётся эта «троица». Можно было б и в милицию заявить, но я же кот, а котам органы не верят, сам понимаешь, а тебе уж, тем более, ты же во сне блуждаешь. Может тот сможет помочь? – Январь показал на спящего.

– Не знаю, – пожал плечами Самсонов. – Нам главное, что бы он спал в ту самую роковую ночь. Если он не заснёт, то я не проявлюсь, понимаешь, и мы тогда не сможем помочь бедняге ни в чём. Распилят, как пить дать, распилят.

Виктор и Январь до мельчайших деталей разработали план похищения Васи. Но у трёх братанов тоже был план похищения того же самого Васи из-за стен больницы. Если бы Вася знал, что ему готовят эти три придурка, то он, наверняка, со страху удавился бы в своей палате.

Самсонов отварил коту три большие картофелины. Тот дул на горячую картошку, смешно вытянув губы в трубочку, и был похож на склонившуюся над столом некую полуночную таинственность с разноцветными хитроватыми глазами. Слегка колыхалось пламя на фитиле керосиновой лампы. Тень, падавшая от Января, была причудливой и длинноухой. Она висела над ним на потолке, придавая обыкновенному коту некоторое величие и могущество. Этажом ниже, пошмыгивая носом, также продолжал тихонько плакать Рома. За окном поскрипывали сонные деревья, они пробуждались от порыва ночного ветерка и, лениво пошелестев листвой, замирали вновь. Когда старенький холодильник, громыхая, автоматически отключался, то Январь недовольно косился на него, как на одушевлённый предмет. Тень от Феоктиста тоже выглядела внушительно. Можно было подумать, что в клетке сидит не хилый старый и психованный попугай, а могучий горный орёл. Январь спросил:

– Ты хорошо дерёшься?

– Думаю, что нет. Не приходилось как-то…. А зачем это?

– Ну, что ты, Виктор, надо уметь драться. Кто его знает, может завтра придётся, – уплетая картошку, и шевеля усами, сказал кот. – Мои предки когда-то дикими были и для людей были иногда опасны. Теперешние домашние коты им в подмётки не сгодились бы. Что такое домашний кот? – пнут ногой ни за что, или это слово противное «брысь», терпеть не могу его. А вот мой предок не стерпел бы, как вцепился бы в затылок, как запустил бы свои когти под кожу, как вгрызся б в макушку обидчика своими острыми зубами, то считай ему и крышка. Между прочим, я тоже так могу. Продемонстрировать? Подставь голову, я покажу как это делается.

Самсонов испуганно посмотрел на Января, и на всякий случай, отодвинулся от него подальше.

– Шутка. Коты ведь тоже умеют шутить и даже тонко. —

Его глаза хитровато сощурились.

– Я бы не сказал, что шутка тонкая, но где-то, оригинальная, – неохотно согласился Виктор, оказавшись в неловком положении.

Кот аккуратно сгрёб очистки, и тяжело взобравшись на стол, выбросил их в открытую форточку. Потом, просунув в неё голову, сказал:

– Светать начинает, а воздух-то, Виктор, иди, понюхай, какой воздух. – Он шумно втянул носом утреннюю прохладу. – Пойдём на ступеньках посидим. Они вышли из комнаты.

– Как дышится, а? – спросил Январь.

– Хорошо дышится, слов нет, это же Крым всё-таки, море, – согласился Самсонов.

Сидели молча. Кот умывался, а Виктор о чём-то думал. А думать было о чём. Впрочем, это были воспоминания, похожие на мечты. – Снежана, красное вино, танцы. «Сердце, тебе не хочется покоя…», ее дыхание, нежные руки…. И как далёкое воспоминание пронеслось: Клава с постоянными авоськами, директор Леопольд Леонардович с подкрашенными волосами, потрёпанные почётные грамоты, какое-то чужое творчество, бумага для печатания, которую давала ему тайком машинистка из отдела кадров, грохот мусоропровода в полночь, шум воды от сливного бочка, свист испорченного водопроводного крана, и многое – многое другое, что показалось ему чуждым и далёким. Вот что осталось в его памяти от того мира, пустого и далекого. Но в этом нет его вины, он питался и питается горькими плодами, добываемыми той, второй половиной. А на вкус и цвет как говориться…. Да-да их нет, и тем более, можно ли в чём-то винить его, блуждающего сейчас по дорогам снов? Его не поймаешь, не увидишь, а может быть, его просто нет?

Самсонов и Январь ещё раз обговорили план похищения «золотого» Васи.

– Когда они заснут, я три раза кашляну. Это будет сигналом к началу нашей операции, и будет означать, что дверь открыта, – давал последние наставления кот. На прощание Январь подал свою мягкую пушистую лапу:

– До завтра.

– До завтра.

– Вернее, до следующей ночи.

– Да-да, – улыбнувшись, согласился Самсонов.

Начну с того, что, проснувшись, Виктор Сергеевич два часа просидел на кровати в совершенно подавленном состоянии. После чего, всё в том же состоянии, он вышел на улицу. Светило солнце, а может быть, и нет. На перилах сидели чёрные большие птицы с длинными клювами, а может быть, и нет. Но всё-таки они сидели, и показывали ему свои красные заострённые язычки.

– Кыш, – устало прогнал их Виктор Сергеевич, и они улетели. А не сказал бы он «кыш», то птицы бы так и сидели.

Январь, как и ранее, застыв, сидел на колодезном срубе и задумчиво смотрел в глубину колодца на отраженный маленький кусочек неба, который был зажат со всех сторон чёрными, полусгнившими брёвнами.

– Январь, – машинально позвал его Самсонов. Но тот, не взглянув на него, поспешно скрылся в ближайших кустах. «А говорила, что сказки умеет рассказывать, обыкновенный кот, как и все. Видно любит хозяйка-то приукрасить».

К столбу, за который крепилась бельевая верёвка, почему-то был привязан Рома. Он умоляюще смотрел воспалёнными глазами в небо и видимо о чём-то просил, как просят распятые, смерти или пощады. Слёз в его глазах не было, видимо потому, что слезы, просто, закончились.

Самсонов сел на ступеньку лестницы, с силой стиснул виски ладонями, но это не помогало. Захотелось сунуть голову в здоровенные тиски. «Боже мой, что творится?» Он стал раскачиваться из стороны в сторону, будто бы его мучила нестерпимая зубная боль. Но мучения эти были куда страшнее, нежели обыкновенная зубная боль. Здесь дела обстояли куда серьезнее. – «Золотой Вася… пила… Япония… какие-то хирурги… уколы… острые ножи… отпиленная голова… обручальные кольца. Кровь, кровь, кровь…».

– Я, наверное, уже свихнулся, но почему «уже»? Свихнулся, факт, ха-ха-ха, – рассмеялся он. – Хочу в Сахару через Северный полюс, или к Клаве на метле верхом. Отойти от винта! Я взлетаю…. Напиши про меня песню, товарищ Пугачёва, если погибну, увлёкшись высотой. А давай полетим вместе, Алла? Я отдам тебе метлу, а у меня вырастут смоляные крылья! Пусть тяжело, зато разобьюсь! – Ха-ха-ха…

В тот момент, когда Виктор Сергеевич на самом деле задумал сходить с ума, из комнаты Морозовой вышли Аполлон и Ваня. Аполлон был в Ваниных красных кедах, а Ваня, разумеется, в его галошах. Они подошли к привязанному Роме и дружелюбно по очереди похлопали его по плечу.

– Крепись, братишка. Стой насмерть.

Ромина голова упала на грудь. Он описался. Видимо от страха бедняга потерял сознание.

– Неси топор, – скомандовал Аполлон.

– Рано, сначала надо в рукопашную, – посоветовал Ваня и стал в непонятную бойцовскую стойку. Самсонов вскочил, его лицо было белое, губы дрожали:

– Хватит комедии разводить, вы что, сумасшедшие?!

– Нет-нет, а кто вам об этом сказал? – испуганно спросил Ваня, опуская занесенный над Роминой головой кулак. – Мы братья по несчастью. Разве это не видно?

– Видно-видно! И видно, что вы – просто ненормальные, если вздумали измываться над слабым и беззащитным человеком! – отчаянно прокричал Виктор Сергеевич, сбегая вниз по ступенькам.

– Он наш брат. Что хотим, то делаем с ним. – Сопя ноздрями, прохрипел Аполлон и решительно двинулся навстречу Самсонову.

– Вы не имеете права! Он – человек! Вы что, из каменного века?! – Виктор Сергеевич попятился вверх по лестнице. Ваня успел ухватить Аполлона за ногу, и тот, грузно рухнув, ударился своим здоровенным носом о деревянную дорожку. Брызнула кровь.

Рыжий вырвал с землёй горсть травы и размазал ею кровь по своему лицу. Он стал таким страшным, что словом высказать трудно. (Вам надо было присутствовать при этой сцене, что бы ощутить всё это на себе). После чего, Ваня зачем-то притащил ему пилу и «рыжий» с разбитой насопыркой начал остервенело пилить первое попавшее ему под руку дерево.

– Пили, Аполлонушка, пили! Мы построим корабль с водонепроницаемыми окнами, и на нём махнём в Японию. Дерево оно не тонет, я знаю. – Бегал вокруг него Ваня, теряя калоши. – А его не возьмём, пусть даже не просится! – показал он, на испуганного Самсонова, который испуганно смотрел в окно.

По-очереди они пилили дерево, пока оно с болезненным скрежетом и хрустом не рухнуло посередине двора.

– Готово. Неси парус, – как будущий капитан, дал команду Ваня.

– Давай без паруса, как подводная лодка, – неожиданно смекнул «рыжий».

– Ну и башка, Аполлон! Ну и башка… – восхищался Ваня, по-братски хлопая того по затылку. – Точно, через два дня здесь во дворе начнём погружение. И не надо нам тащится по морю, в море вода солёная, я знаю. Зачем нам отложение солей. Заболеем, – и не видать нам тогда Японии, как своих ушей. Ну и башка! А из Ромы балласт сделаем для подлодки и будем его продувать.

Рома что-то шептал пересохшими губами, обращаясь к небу. Под ним образовалась целая лужа, разумеется, не от слёз. В приоткрытую дверь комнаты Морозовой, незаметно прошмыгнул Январь.

– Если выйдешь на улицу, то по шее получишь! – Крикнул Аполлон с окровавленным носом и погрозил кулаком в окно второго этажа.

В том, что эти трое были сумасшедшие, Самсонов уже не сомневался. Ночной разговор о расчленении тела Васи, сегодняшнее кошмар во дворе, всё это вполне соответствовало естественному поведению душевно больных людей. «Надо ж так вляпаться, по самые уши. Рыжий придурок, зачем-то дерево завалил. А если б я вместо этого дерева оказался… Да, жуткая ситуация, я скажу…»

Виктор Сергеевич давно не получал по шее, со времён детства, и потому особого желания: «выйти на улицу» у него не было. К тому же, драться он не умел. Тем более, их было двое, да притом, сумасшедших. «Нет, лучше я дома посижу. Ну и влип же я. Откуда их бес принёс? А может они скоро уберутся отсюда?» Он в расстроенных чувствах рассказал всю эту историю Феоктисту. Тот пояснил, что никаких сынов у его хозяйки нет, и быть не могло.

– А может, и будет ещё, – не согласился с последним Самсонов.

Попугай загадочно хихикнул под левое крыло:

– Мне-то знать лучше. – И вновь хихикнул, но уже под правое крыло. Ещё он сказал, что эти три типа, по описанию, чем-то похожи на клиентов Морозовой.

На вопрос, «какие ещё клиенты?», Феоктист отвечать не стал, сказал, что это разговор длинный и не приятный. Зря пытался Виктор Сергеевич узнать от попугая что-нибудь о клиентах, но тот словно язык проглотил.

– Ладно-ладно, попросишь ещё колбасы, – обиделся Самсонов и накрыл клетку полотенцем.

За окном послышался бешеный крик Аполлона. А дело было вот в чём. Ваня стриг его большими, ржавыми ножницами. Заканчивая с левой стороной головы, он, увлёкшись работой, нечаянно отхватил тому кончик уха. Аполлон, наполовину остриженный, вернее, обезображенный, гонялся за «парикмахером», размахивая табуреткой.

– Если вы мои братья, то режьте себе уши тоже! Так не честно! Не по-братски!

Он всё-таки поймал Ваню и этими же ножницами лихо отхватил у того пол-уха. А Ваня, в ярости, обкорнал два уха у привязанного к столбу Ромы, визжащего, как недорезанный поросенок.

Виктор Сергеевич мертвецки побледнел. До боли закололо в сердце. Шокированный от увиденного, он сразу же слёг в постель и больше уже не мог ни о чём думать. Дикая пустота заполнила его помутневшее сознание. Во взгляде его немигающих глаз поселилась некая отрешённость и полное невосприятие этого мира. В таком состоянии Самсонов пролежал до самой темноты. Нет, он не спал. Всё это время он находился в состоянии тяжелого психологического шока. Феоктист нервничал и кричал, чтобы с его клетки сняли полотенце.

– И так век воли не вижу, а тут ещё белый свет закрррывают! – возмущался попугай. – Тебя бы сюда, хоть на недельку! Тоже мне, писатель объявился, ни «бэ», ни «мэ». Слышишь, сними-ка эту тррряпку, сними, говорррю!

Самсонов резко встал и снял с клетки полотенце, при этом, с ненавистью посмотрел в глаза попугая.

– Ладно-ладно, ни «бэ» ни «мэ». За такие оскорбления знаешь, что делают? По физиономии дают.

– Нашёл с кем дррраться. Пойди вон с теми помахайся. Я маленькая птица, а ты вон какой большой.

Виктор Сергеевич неуклюже замахнулся на него, но устало опустив кулак, от обиды чуть не расплакался.

– Свалились все на мою голову, словно сговорились. – Смахнув подступившую слезу, он поставил кипятить чай.

На улице поднялся сильный ветер. Деревья жалобно скрипели и ударяли ветками в оконное стекло. Из открытой форточки тянуло влажной прохладой. Раскачиваемое ветром ведро гулко билось о сруб колодца. Дружеские отношения с Феоктистом были порваны. Одному работать над «Крымским вариантом» не хотелось. Но даже, если бы… да что там.. – отсутствовало самое главное, творческое вдохновение. А без него выход один – писать письма с фронта, а не романы. «Какой-то задрипанный попугаишка диктует, а я только успеваю за ним на машинке отстукивать, типа секретарши – машинистки. Как я позволил себе так опуститься? Получается, что попугай талантливей меня. Бред какой-то. Да и хозяйка, странноватая какая-то. Может и впрямь ведьма?»

Без всякого аппетита проглотил пару кусочков колбасы. С затвердевшими конфетами выпил остывший бледный чай. Приняв две таблетки снотворного, Самсонов опять лёг в постель. (Пожелаем Виктору Сергеевичу спокойной ночи.) Сначала им одолела зевота, а уж потом и сон. Он стал не тихо похрапывать, на что недовольно прореагировал попугай:

– Чудовище какое-то.

«Теперь спать будет крепко, если принял две таблетки снотворного», – подумал не спящий, в темноте натягивая на себя спортивный костюм. Вспомнил о бесстрашном поступке Января, который рискуя своей жизнью, затаился там, внизу, в логове сумасшедших убийц. Лампу зажигать не стал, чтобы не привлечь их внимания, не выдать себя.

Вдруг в голову пришла наиприятнейшая мысль: «Если я нахожусь во сне, то значит, я должен ничего не бояться. И что бы ни случилось, я всегда останусь в живых. Ведь во сне можно быть бессмертным, и почему мне раньше это в голову не пришло? Надо испытать своё бессмертие. Но как?». Задумавшись на некоторое время, он вдруг хитровато улыбнулся. «Есть одна идейка». Вышел на лестничную площадку, и прошептав: «была не была», бросился вниз головой. Земля оказалась мягкой, как пух, а голова целой и невредимой. Повторил тоже самое ещё раз. Опять голова цела и никакой боли. «Хм, вот здорово». Потом, поднявшись в комнату, взял нож и несколько раз полоснул по кисти левой руки. Нож, не причиняя ни малейшей боли, проскользил по коже, слегка щекоча. «Хм, надо ж», – опять восхитился Самсонов. Без всякого ощущения боли он несколько минут просидел на раскалённой электрической плитке. Правда, только, спящий что-то недовольно промычав во сне, перевернулся на другой бок. «Это факт. Во сне существует бессмертие», – сделал окончательный вывод Виктор Сергеевич. «Если я бессмертен, то всё будет в порядке, и Васю обязательно спасу, если они его сюда притащат. А потом уж от этих идиотов как-нибудь избавлюсь. Ох, и устрою я им Варфоломеевскую ночку. Тогда уж точно у них мозги заклинит или ума наберутся. Но главное, не допустить кровопролития».

Час ночи. Неожиданно хлынул проливной дождь. Зашумела листва. Полилось с крыши. Самсонов ждал сигнала Января. А сигнал к действию – это кашель Января, как вчера договорились. Чтобы шум дождя не помешал услышать сигнал, он закрыл форточку. Время тянулось слишком медленно. Половина второго. Сигнала нет, но вот внизу хлопнула дверь. Неразборчивые обрывки фраз. И в этой неразборчивой речи несколько раз произносилось имя Васи. Затем всё стихло, но потом некоторое время кто-то говорил свистящим шёпотом. Несколько раз всхлипнул Рома. Раздался шлепок, и Рома больше не всхлипывал. Наступила подозрительная тишина, а с ней и томительное ожидание сигнала к началу опасной «операции».

«А может кот дрыхнет там и усами не шевелит?» – Только об этом подумал Самсонов, как снизу донёсся тихий, явно не человеческий кашель. Январь кашлянул три раза. «Наверное, только во сне коты такими честными бывают», – промелькнула мысль. Операция по освобождению жертвы из логова сумасшедших убийц началась.

Спустившись на цыпочках по лестнице, Виктор Сергеевич немного постоял у двери, прислушиваясь. Света в окне Морозовой не было. Шел проливной дождь, и как из ведра лил на полуночника. Он осторожно открыл дверь. В темноте блеснули глаза кота. Глаза сказали ему:

– На кровати, в левом углу.

Самсонов, припоминая обстановку в комнате, крадучись приблизился к кровати. Вновь блеснули глаза Января:

– На всякий случай, я заткнул ему рот полотенцем, он связанный. Бесшумно забирай его и тихо уходи, давай…

Самсонов подсунул руки под человеческое тело, поднял его и, почти не чувствуя тяжести, осторожно понёс к двери. Тело несколько раз судорожно дёрнулось, а потом обмякло. «Не умер бы со страху», – подумал Виктор Сергеевич. – «Стоп, а куда же его тащить?» Словно читая его мысли, кот подсказал:

– Прыгай с ним на крышу, а там спрячешь его на чердаке. Я уже место приготовил. Во сне хоть до Луны можно допрыгнуть.

Самсонов ещё сомневался в своих способностях по прыжкам в высоту, но когда без труда запрыгнул на крышу, почему-то подумал о Луне: «Жаль, что Луну закрывают тучи, а то бы…»

Положив тело человека на кучу каких-то тряпок, Виктор Сергеевич вытащил из его рта полотенце и развязал ему руки.

– Кто вы? Вы будете меня убивать?

– Нет, успокойся, тебя Васей зовут?

– Да.

– Тот самый, золотой?

– Да, – тихо подтвердил тот, после некоторого молчания.

– Ты нас не бойся, наоборот, мы тебя спасли от твоих дружков, если их так можно назвать. Это они хотели тебя убить, вернее, распилить и поделить между собой части твоего золотого тела.

– Не может быть, там, среди них, мой брат и друг Ваня. Он сказал, что они меня спасли от хирургического заговора.

– А ты не сумасшедший?

– Нет, я больной. Болею долгое время «золотой болезнью».

Лица Васи видно не было. Самсонов в две секунды доставил из своей комнаты керосиновую лампу. На чердаке стало светло, и теперь можно было получше рассмотреть незнакомца.

На Васе был застиранный больничный халат. На ногах – хлопчатобумажные коричневые носки. Худой. Бледно-жёлтая впалая грудь. Длинный, острый нос, чуть вкось. Большие болезненные глаза с темными кругами вокруг. Наверное, это от бессонницы. Лысый неровный череп с выпуклым лбом. Неестественно худые и длинные руки. Очень маленькие ладошки, словно детские. Большие вялые уши и тонкие синие губы. Одним словом, «топ модель из палаты №6».

Неожиданно из темноты появился запыхавшийся кот. Брезгливо стряхивая с себя влагу, он смачно выругался в адрес мерзкой погоды. Ругался по-человечески, не вслух, а глазами.

– А вы, правда, не будете меня убивать? – робко спросил Вася, с надеждой глядя им в глаза.

– Конечно, не будем, что мы варвары?

– «Честное слово» не будете?

Виктор Сергеевич и кот дали ему самое честное слово.

Растроганный Вася даже расплакался и вкратце рассказал им о своей нелёгкой судьбе:

– Не знаю с чего и начать. В общем, жил, как и все, но только никто не обращал на меня внимания. Иду, а на меня никто не смотрит. Обидно как-то стало. Неужели я такой, что недостоин человеческого внимания? Всё чаще стал смотреть на себя в зеркало, но ничего отрицательного в своей внешности и в лице не замечал. Наоборот, мне нравилось моё лицо. Вглядываясь в окружавшие меня лица, начал находить в них столько дефектов, и даже уродства, что стал иногда пугаться того или иного человека. Я раньше работал руководителем духового оркестра, человек я творческий и натура у меня, сами понимаете, тонкая. Так вот, играл у меня в оркестре на тромбоне один парень…. Представляете, я стал бояться его, вернее его взгляда. Раньше не боялся, а тут вдруг стал бояться. Конечно, я избавился от него, уволил. А тут, вдруг, барабанщик стал на меня странно посматривать. Вот так, постепенно, я и разогнал весь оркестр. А сам всё чаще и чаще рассматривал себя в зеркало. И как-то незаметно я стал казаться себе очень красивым, что не мог от себя даже глаз оторвать. Сами понимаете, трудно взгляд от красоты оторвать. Однажды на меня посмотрели очень внимательно какие-то подозрительные люди. Это меня очень насторожило. Думаю, что-то тут не так. А уж через некоторое время меня стали просто съедать глазами. Рассматривали меня с неподдельным интересом, даже трогали руками, из чего, мол, я сделан. Прошло время, и я стал объектом всеобщего внимания. И со временем прозвали меня «золотым». Не знаю, в шутку или всерьёз, «золотой да золотой». Клички, они быстро прилипают. Один раз я посмотрел на свою руку, а она блестит, словно золото. Первое время не обращал внимания, а потом смотрю, всё тело стало золотого цвета. И люди стали говорить: «Смотрите, он и в правду золотой». – Переведя дыхание, Вася продолжил свой рассказ:

– Меня всё чаще и чаще стали трогать руками. Некоторые даже пытались попробовать на зуб. Мне стали уделять «особое внимание», – все с завистью смотрели на моё золото. Однажды я услышал за спиной шёпот: «Ему бы пёрышко в бок, смотри, сколько килограммов золота разгуливает». Тут уж я вообще начал людей бояться. Старался, как можно меньше выходить на улицу. С работы, разумеется, меня уволили, за прогулы. И что вы думаете, вот так вот я и стал золотым. Ни с того, ни с сего, раз!… и превратился в чистое золото. Не верите? Вот, посмотрите. – Вася поднёс лампу к своему лицу.

Самсонов внимательно стал рассматривать его кожу. Да, она отливала цветом золота, да и такого количества золота ему никогда не приходилось так близко видеть.

– Можно потрогать? – спросил Виктор Сергеевич.

– Пожалуйста, – ответил тот и протянул руку.

– А почему оно мягкое?

– Оно ещё не остыло. Остынет, наверное, когда умру.

Январь не знал толка в драгоценных металлах, и потому его больше интересовали ночные таинственные шорохи, которые были уловимы только кошачьему слуху.

– А здорово ты прыгаешь, – восхищённо сказал Вася Самсонову.

– Я не только высоко прыгаю, я ещё и не умираю, – похвастался тот.

– Ну да? Мне бы так…

– Тебе нельзя, я-то во сне.

– Как во сне? А я?

– А ты – нет.

– Но разве так можно?

– Можно, всё можно, Я тоже раньше думал, что нельзя, а теперь так не думаю.

Золотой Вася странно смотрел на Виктора Сергеевича, а тот не отрывал своего взгляда от его блестящих золотых кистей.

– За то, что вы меня спасли, я хочу отрубить и подарить вам один свой палец.

– Что ты, что ты, избави бог, обойдёмся мы без твоего золота. Коту оно ни к чему, а мне тем более, я же нахожусь во сне. Во сне золото не ценится, ценятся чувства.

Самсонов решил, что именно в эту ночь ему надо избавиться от этих Морозовских сыночков. Сделав в воздухе двойное сальто, он спрыгнул с крыши, и смело вошёл к ним в комнату. «Мне бояться нечего, во сне я бессмертен».

Он включил яркую лампочку. Рома с Ваней спали на диване. Аполлон, свернувшись калачиком, спал в углу комнаты. В правой руке он сжимал рукоятку пилы. Виктор Сергеевич растолкал его.

– Пора? – спросил тот, спросонья протирая глаза.

– Пора брат, пора.

Аполлон подошёл к кровати, и некоторое время внимательно рассматривал её, даже трогал ее рукой.

– А где Вася, где братец мой, самый любимый?

– Вот я, – сказал Самсонов, показывая на себя. – Самый любимый твой братец. Угадываешь?

Проснулись остальные. Ваня стал искать «пропажу» под кроватью, под диваном, в кухонном столе, в кастрюлях и даже в пустых бутылках. Рома тихонько плакал и отгонял от себя что-то невидимое, отмахиваясь руками.

– Ты не Вася, – внимательно осмотрев Самсонова со всех сторон, не совсем уверенно произнес Аполлон.

– А кто же я, по-вашему, Петя? Я самый, что ни наесть золотой Вася, и во мне 78 кг чистого золота, высшей пробы, со знаком качества. Смотрите. – И он указал на свой лоб.

– Видите знак качества?

– Знак-то видим, но уж больно ты на нашего брата не похож. У Васи знака качества не было.