– Ай… – крикнул он, схватившись рукой за щеку. Быстро развернувшись, он ещё раз оглядел всё вокруг, и, обратившись к кому-то внутри, зло крикнул: – Милнер, тут какие-то подростки, я пойду их прогоню, а ты будь начеку, да смотри не усни. Слышишь там!!! – И если он кого-то и напугал своим гневным рыком, то уж точно не своего напарника. Лишь невнятное бормотание было ответом на его крики.
– Ай, как же больно. Подонки, только попадитесь мне! Я уши вам поотрываю! – загрохотал охранник, направившись в сторону, откуда, на его взгляд, прилетел камень. И уже более тихо запричитал: – Уволюсь к чертям! Не хватало мне ещё ночью по кладбищу бродить! Надо было слушать Мардж. А ещё этот пьяница! Нет, точно уволюсь.
Пол не преминул воспользоваться отсутствием сторожа и прошмыгнул к двери. Она на его счастье оказалась приоткрыта, и он заглянул внутрь. Длинный узкий коридорчик почти не был освещен, но видно было, что он заканчивался дверью, за которой, как подумал Гудвин, сидит второй сторож. Он обернулся – усатого не было видно, и, надеясь на то, что Грегг его сможет подольше отвлечь, Пол вошел в помещение. Ему в глаза бросилось темное пятно двери слева в конце коридора, которую в первые секунды он не приметил. Что-то ему подсказывало, что инструменты искать нужно там, и когда дверь покорно открылась, Пол немного удивился, что её не заперли на замок. Протиснувшись внутрь комнаты, парень стал искать инструменты; быстро обшарив руками первые две стены, он нашел то, что искал, и, схватив в руки две лопаты и тяжелую металлическую палку, вышел из комнаты обратно в коридор. Длинные черенки инструментов мешали двигаться быстро и тихо, отчего Гудвину, чтобы добраться до выхода пришлось остановиться два раза и удобнее перехватить руками лопаты. Выходя из башни, он наткнулся на отчего-то взбешенного сторожа. Тот первый понял, что к чему, и быстро потянулся рукой к дубинке, но тут же упал, будто потерял под ногами землю, а Грегг, стоящий за ним, трясясь от волнения, поправлял очки, и держал в руках большой камень.
– Он… он жив? Пол, он жив? Я же не хотел? Я же, я… думал, что он тебя…
– Тихо ты! Давай его оттащим в тень! – потребовал Гудвин, отложив в сторону инструменты. В ту минуту Пол засомневался, что Грегг является хорошим помощником в такого рода делах. Сейчас он скорее был похож на ноющую обузу.
– Очухается, нужно спешить! – прошептал Пол, убедившись, что охранник всего лишь без сознания. Грегг побежал первый, забыв, что его товарищу приходилось тащить две лопаты и лом; остановившись, он быстро вернулся, взял один инструмент и, стыдясь своего суматошного страха, поплелся за Полом. Они шли быстро и не разговаривали. Без освещения поиск могилы занял у них достаточно времени. Наконец, они приступили к работе. Пол начал копать первый, он постоянно оглядывался по сторонам, хотя за обстановкой всё время следил Грегг. Могильной плиты ещё не было, да и земля не усела, поэтому копать было легко. Пару раз они прекращали раскопки и прятались в ближайших кустах, слыша вдали какие-то голоса. В это время Грегг причитал: – Надо было и второго оглушить, теперь нас найдут.
– Отчего же сразу не убить обоих, – пытаясь успокоить Аткинсона, шутил Пол, и как только всё стихало, они вновь принимались за работу. В свою очередную смену Грегг попал лопатой по крышке гроба.
– Есть! – чуть ли не закричал он от радости.
Пол спрыгнул в яму и начал стучать по гробу ногами. Глухой звук был самым счастливым для него в тот момент. Посмотрев на Грегга с улыбкой, потому что не улыбнуться в тот момент нельзя было, Гудвин схватил свою лопату, и вместе они завершили дело.
– Будем поднимать гроб? – спросил неуверенно Грегг, осматривая его со всех сторон.
– Нет, надо открыть крышку и достать тело, – говоря это, Гудвин потянулся за ломом и стал бить по замку.
– Стой, стой, стой, – испуганный Грегг схватил его за руки и тихо проговорил: – Это не очень хорошая идея. Слишком громко.
– Просто не останавливай меня, и мы скоро отсюда уберемся! – с этими словами Пол вставил металлический стержень в замок и надавил на него. Сухой треск дерева успокоил обоих.
– Грегг, помоги.
Тот взялся обеими руками за лом, и они сделали ещё одну попытку; дерево вновь затрещало и, наконец, поддалось – замок был сорван вместе с куском крышки. Та же участь постигла и второй замок. Всё, что смогли они разглядеть в темноте, открыв крышку – легкий мешок, в котором видимо было тело.
– Эй, вон они! Я их вижу! – закричал мужской голос неподалеку. – Стоять! Стоять, мерзавцы, я сказал! – возмущенно кричал сторож, спеша к расхитителям и поправляя свою слетающую шляпу. Это был тот несчастный, которому так не повезло при их первой встрече.
– Бери за ноги, – крикнул Пол, схватив труп в районе головы.
Выбросив тело из ямы, сокурсники вылезли сами; пару секунд, потребовавшихся на то, чтобы подняться во весь рост, не позволили Полу отреагировать на резкий удар дубинкой в бок. Вскрикнув, он схватился за ушибленное место и, заметив краем глаза, как сторож делает очередной замах, успел увернуться от второго удара. Разрезая воздух, дубинка пролетела рядом с лицом Пола и, может быть, полетела бы в обратную сторону, если бы не Грегг; схватив лопату, он, что было мочи, ударил рукояткой по спине сторожа. Тот, охнув, упал, наверняка снова проклиная про себя и Грегга и свою работу.
Пол быстро пришел в себя; держась за больной бок, он наклонился к мешку с трупом.
– Грегг, помоги мне! Нужно скорее уходить!
Они подняли тело и забросили его на плечо Пола. Зашатавшись от тяжести мертвого груза, Гудвин чуть было не упал, но поддерживаемый товарищем, быстрым шагом направился к забору.
– Думаю, если он тебя ещё раз встретит, то ни за что не повернется к тебе спиной!
– Ты о ком?
– О стороже! А как ты думаешь, он запомнил твоё лицо?!
– Пол, это не смешно! Ты, правда, считаешь, что…
– Не бери в голову, лучше следи за дорогой. Стой, поправь тело! Да, вот так! Побольше вперед подай. Хорошо, а то я едва не выронил его.
Обогнув склон – с телом подниматься на него не было возможности – они услышали крики и ругательства у места событий. Грегг испугался, что их заметили и сейчас догонят и, придерживая Пола, заговорил:
– Надо было тебя послушать, это была не очень хорошая идея… Если нас поймают, моей учебе, а значит и карьере, конец.
– Как много причин для наступления твоего конца! – вспомнив утренний разговор, пропыхтел под тяжестью груза Пол.
– Мама не переживет, если меня посадят в тюрьму. Она так мечтала, что сможет приходить ко мне в кабинет, где я буду осматривать её больные ноги. Где же этот забор!
– Если ты выдашь им Хованьского, тебе, наверняка, дадут условный срок! Хотя мне кажется, профессора посадить не смогут… и тогда… тогда, он очень постарается, чтобы ты не доучился в школе.
– Пол! – едва ли не подпрыгнув на ходу, крикнул Грегг.
– Что? Мы уже практически выбрались! У меня болит бок, а на плече я несу мертвеца! И, по-твоему, я не должен шутить!? Извини, Грегг… ух… но если я тоже стану причитать, далеко мы не уйдем! – он немного помолчал. – Тяжело всем. Ты не представляешь, как тяжело сейчас мне, ведь мои мечты о карьере, с Хованьским становятся совсем эфемерными, к тому же у меня нет матери, которая будет оплакивать мою неудачу, а более того! Стой! Секунду передохнем! А более того, я пренебрег всеми своими убеждениями и принципами, чтобы помочь тебе, хотя чувствую, мое самаритянство дорого мне обойдется. А может мне должно быть легче, ведь если я попадусь, то переживать будет не о чем! Я-то теряю не так много, как ты! В общем, хватит, Грегг, у меня нет сил тебя успокаивать! Перелезай через забор, я тебе подам тело.
Греггу вдруг сделалось снова стыдно; он вспомнил о том, как недавно сам уговаривал Пола выполнить задание профессора. Не говоря больше ни слова, студент быстро перебрался на противоположную сторону забора и, протянув руки, перехватил мешок с трупом.
– Итак! Давайте определим, какие повреждения мы наблюдаем на теле данного объекта! – с улыбкой обратился к окружившим его студентам мужчина средних лет с немного нервным, постоянно бегающим взглядом, отчего каждому из присутствующих казалось, что этот взгляд направлен именно на него. Небольшие размеры лаборатории, где с двух сторон от длинного стола, за которым часто проводились практические работы, столпились студенты-медики, лишали их всякой возможности спрятаться от этого взгляда, а, следовательно, и от вопросов со стороны профессора, который может быть поэтому решил не проводить занятие в лекционной аудитории. Внешний вид мужчины открыто говорил о том, что он ведет долгую холостяцкую жизнь. Его маленькое безволосое лицо отливало жирным блеском, равно как и лоснящиеся, кучерявые волосы; создавалось такое впечатление, что он никогда за собой не следит, не умывается и не моет голову. Желтые зубы и кривая его улыбка многих отталкивали, но, тем не менее, профессор умел притягивать к себе людей, более того, у многих он вызывал уважение. Конечно, его уму можно было позавидовать и, именно поэтому он постоянно окружал себя студентами и преподавателями. Но всё-таки профессор был гнилым человеком, чего не мог заметить только тот, кто с ним не был знаком. Своенравность, доведенный до высшей степени эгоизм, частое неуважительное отношение к студентам, жуткий консерватизм, пренебрежение к любым словам, которые произнес не он сам – такого профессора особенно хорошо знали те студенты, которые хотя бы раз пытались не согласиться с Хованьским. Гудвин же, в этом плане был в авангарде, можно даже сказать, без лошади опережал тех, кто был верхом на скакунах. Иногда, имея хорошее настроение, профессор мог преобразиться во что-то спокойное и улыбающееся, но, и это спокойное и улыбающееся всегда сопровождалось язвительными насмешками, упреками, а то и вовсе откровенными издевательствами над окружающими, хотя последние и должны были воспринимать их, как комплимент в свой адрес, ведь хорошее настроение у профессора бывало не каждый день. Пол так делать не мог; он почти сразу, как только они познакомились, понял, что не сумеет поладить с таким скользким человеком, жалкий внешний вид которого скрывал в себе много более страшное существо.
Профессор Хованьский стоял над телом пожилого человека, который умер, как утверждал сам преподаватель, от многочисленных переломов, не совместимых с жизнью, после падения под поезд. Белый халат, надетый на профессора, был ему велик, и широкие рукава постоянно терлись о мертвое тело. Но Хованьский этого не замечал; он, то опускался к трупу и на несколько минут уходил в себя, внимательно разглядывая раны умершего, то поднимая голову, спрашивал у одного из своих студентов его мнения по какому-либо вопросу.
Собравшаяся группа студентов уже неоднократно встречалась с покойниками, и этот очередной раз не вызвал у медиков каких-либо новых эмоций, лишь различную степень отвращения к трупу, отчего, как и всегда, желание изучать раны на теле мертвеца у многих сильно упало.
Позади всех, подпирая длинный шкаф с колбами, наполненными жидкостями разного цвета, стоял грузный профессор Монсон, лысину которого часто покрывали капельки пота. С тех пор, как профессор занял должность первого помощника ректора, он стал отвечать за финансовые вопросы школы, а так же контролировать всю бюрократическую машину учебного заведения, к концу каждого года обучения отвлекаясь на вопросы трудоустройства студентов, при этом полностью отойдя от преподавания дисциплин. Но иногда Монсон захаживал на занятия к коллегам, пугая студентов своим присутствием, хотя единственное, зачем профессор это делал, было желание успокоить свою совесть, которая говорила ему, что занятия бумажной волокитой, в отличие от обучения молодых людей, убивают в нем уважение к самому себе. Сейчас Монсон молча наблюдал за практикой студентов, быть может что-то отмечая в своей голове. Будущие врачи заметно волновались в присутствии этого человека.
– А если быть более конкретным, давайте выявим причину смерти этого… уже далеко не молодого мужчины. Мистер Роджерс, что вы можете, глядя на труп, сказать нам?
Роджерс только виновато покачал головой – он никогда не участвовал в подобный практических занятиях, так как считал, что тело умершего человека должно как можно быстрее быть предано земле, а не служить предметом исследований. Но и ни одной практики Роджерс не пропускал, так как серьезно связывал свое будущее с врачебной деятельностью и боялся упустить что-либо важное, молясь лишь о том, чтобы он как можно реже в будущем сталкивался с подобными процедурами. Вообще, Роджерс через несколько лет видел себя заместителем главного врача любой подходящей для него больницы, понимая, что марать руки в крови ему не нужно будет, да и ответственность за разного рода проблемы больницы будет лежать не на нем. Хованьский, зная мнение своего студента в этом вопросе, не упускал случая едко съязвить.
– Мистер Роджерс, я часто думаю, что вам бы стоило скинуть халат врача и облачиться в сутану. Уверен, прихожане бы вас очень уважали за вашу чрезмерную преданность Богу. Ну, пусть будет так… мистер Эванс, что вы думаете о характере повреждения грудной клетки?
Высокий худой парень, который первый раз видел настолько изувеченное тело, услышав своё имя, не сразу смог сообразить, что обращаются к нему. По выражению лица студента отчетливо можно было понять, насколько сильно в нем было желание убраться из лаборатории. Он был одним из самых слабых студентов в группе, полностью лишенный какого-либо самоуважения, отчего Хованьский старался унизить Эванса, едва ли не чаще, чем Роджерса. Вообще, лентяев и недотеп было очень мало как на курсе, так и во всей школе, но Даррен Эванс был как раз из тех, кто не был предназначен для занятия врачебной деятельностью.
– Профессор… – он сглотнул. – Я думаю… мне кажется, что… Ребра проломлены в одном месте, будто их вдавил туда кто-то, чего, мне кажется, не должно быть, если человека сбивает поезд. То есть я хочу сказать, что это слишком локальное повреждение для упавшего под поезд человека, – слова студента звучали взволнованно и отрывисто, и, если бы парня окружали не понимающие его люди, а обыватели, то наверняка не поверили бы ему.
Профессор удивился ответу молодого человека, но тут же с улыбкой заметил.
– Хорошая версия. Спасибо, мистер Эванс. Вот, мистер Роджерс, смотрите, порой даже самые бездарные люди способны выражать умные мысли.
За спинами студентов послышался кашель профессора Монсона. Хованьский не обратил на замечание помощника ректора никакого внимания и продолжил с легкой улыбкой.
– А что думает наш умный друг, Аткинсон?
Грегг протиснулся немного поближе, для чего ему пришлось оттолкнуть в сторону двух сокурсников, широкие спины которых закрывали ему весь обзор. Уставившись на мертвеца горящими от желания раскрыть тайну смерти глазами, он внимательно оглядел труп. По лицу студента невозможно было сказать, что ночью он испытал сильнейший страх, так светилось его лицо от чувства собственного превосходства над остальными студентами и от уверенности в том, что он обязательно даст верный ответ.
– Мое мнение таково, профессор, – Грегг поправил очки и с таким видом, будто читает доклад о своем научном открытии перед огромной аудиторией, проговорил: – Мне трудно определить, для этого нужно было бы осмотреть внутренние органы, но мне кажется, что серьезными заболеваниями он не страдал. По виду кожи этого мужчины я бы сказал, что для своего возраста он очень даже был здоров. Для того, чтобы продолжить, я подробнее опишу повреждения, найденные нами на его теле. На голове, справа от затылка, след от удара. Или даже от нескольких ударов. Предмет, которым были нанесены удары, представлял собой нечто круглое. И тяжелое. Посмотрите, форма вмятины без каких-либо зазубрин или неровностей. Если бы он ударился о рельсы, мы бы не видели такой картины. А уж, если бы его голова попала под поезд, думаю…
– У нас с воображением всё в порядке, Аткинсон. Хватит уже! Профессор, разрешите мне высказать свои мысли? – громко поинтересовался Конол, невысокий коренастый парень, изучение медицины которым закончилось на втором году обучения, когда он, войдя в группу иммигрантов из Ирландии, откуда сам был родом, стал зарабатывать на жизнь мелкой торговлей и воровством на благо группы. Продолжал он учиться только из-за жалости к старой матери, которая мечтала видеть своего сына врачом.
Хованьский ничего не ответив Греггу, обратился к этому студенту.
– Попробуйте, – сказал он. Преподаватель находился в весьма возбужденном настроении, но совсем не от ответов студентов, как показалось Полу. Гудвин, внимательно следивший за происходящим, подумал, что профессору наплевать на ответы медиков, а причина его радости скрывалась в чем-то неведомом для него.
– Спасибо. Мой…
– Подождите, профессор, я же ничего толком не сказал! Я только начал! – Грегг удивленно переводил свой взгляд то на профессора, то на сокурсника.
– Аткинсон, ты здесь ни один, мы тоже можем похвастаться своими знаниями! – быстро вышел из себя ирландец. Ища помощи, Грегг уставился на Хованьского, но тому ничего не пришлось отвечать, так как Конол быстро продолжил:
– Мой покойный папаша скончался на собственной конюшне от удара лошади. Её копыто прилетело ровно в грудь отцу, отчего у того повредились легкие, и уже через три дня я с ним прощался на кладбище. Я видел его грудь после удара, и скажу вам, что у этого человека примерно такая же по глубине вмятина.
Ответ студента не нес с собой никакой информационной нагрузки, но Хованьский понимающе закивал головой. Затем дали свои ответы ещё несколько студентов. Гудвин стоял напротив профессора, не первый раз оглядывая мертвое тело. Он несколько раз хотел отметить характеры ранений, но профессор будто бы специально его не замечал, давая возможность отвечать любому, кроме Пола. Студента это злило, как злило и непонимание странной хитрой радости профессора, явно не связанной с занятием. Гудвин уже было открыл рот, чтобы высказать свои предположения о насильственной смерти мужчины, когда Хованьский вновь заговорил:
– Итак, что же у нас есть?! Сарит, ты ничего не хочешь сказать?
Молодой человек со взглядом, чем-то напоминающим взгляд преподавателя, другого сходства в них не было, подался вперед. Ничего необычного в этом студенте не было: среднего роста парень, с симпатичным лицом, и весьма узким кругозором. Он, возможно, до конца обучения оставался бы незамеченным никем, если бы не одно обстоятельство, благодаря которому Сарита Уолсена знала вся школа – он был сыном профессора. Гудвин, то ли от нелюбви к профессору, то ли от чрезмерной фантазии, нашел в сокурснике точную копию отца. Так или иначе, но во взгляде Сарита, по мнению Пола, точно был скопирован хищнический и надменный взгляд профессора. Сарит заговорил, и слова его были настолько уверенными, будто он точно знал причину смерти старика:
– Этот человек умер не той смертью, о которой сказал профессор. Я думаю, его убили.
Все посмотрели на Уолсена с удивлением; некоторые почувствовали зависть к Сариту, который первым произнес давно витавшую в воздухе мысль. Пол был уверен, что студенты давно уже думали об этом, просто боялись предложить подобную версию смерти. Всё-таки, не каждый день обследуешь убитого кем-то человека, и мысли о насильственном лишении жизни невольно пугают тех, кто занимается осмотром. Сарит продолжил:
– Убили чем-то очень тяжелым с закругленным концом, как и сказал Аткинсон. Ему наносили множество ударов в грудь, в голову и в живот. Помимо этого я увидел, что у трупа переломаны пальцы на левой руке. Посмотрите! – кивнул он в направлении бледной конечности и ловко поднял левую руку мертвеца на всеобщее обозрение.
– Пальцы сломаны именно по фалангам, что говорит не о случайности переломов. Все, наверное, увидели, что нижняя челюсть немного смещена от центра вправо. Я думаю, что этому послужил удар в район височной кости, где видна едва заметная вмятина. Видимо удар пришелся в место соединения основания черепа с челюстью, от чего повредился сустав и та отошла в сторону.
Грегг, внимательно рассматривающий голову мертвого человека, вдруг схватился за свою, и тихо пробормотал: – Как же я сам не заметил… ммм…
– Так же у убитого переломана ключица, что очень легко увидеть, даже не прикасаясь к нему, если только немного изменить угол обзора. Здесь я не могу точно сказать, что послужило причиной этой травмы, может его ударили, может, он упал, ударившись о рельсы, и именно тогда ключица сломалась.
Эванс с отвращением отвернулся и вышел из лаборатории.
– Я не раз говорил, что мистер Эванс никогда не был годен для занятий с отработанным материалом, – прокомментировал слабохарактерность студента Хованьский. Помолчав некоторое время, Сарит закончил с некоторым превосходством в голосе.
– В добавление, могу только повторить слова столь чувствительного Эванса, о том, что если бы этого человека сбил поезд, вряд ли бы его тело настолько хорошо сохранилось.
Профессор Монсон, очевидно, восхищенный ответом студента, одобрительно закивал головой. «Только и умеешь, что повторять чужие слова» – подумал Пол. Заносчивость Уолсена его раздражала, и Гудвин был более чем уверен, что Сарит не мог сам дойти до таких заключений; мысль о том, что ему всё рассказал профессор, привела парня в бешенство.
– Прекрасные выводы, на мой взгляд, – сказал Хованьский, улыбнулся и повторил: – Достойный ответ. А теперь, давайте займемся вскрытием, и посмотрим, найдем ли мы внутри этого человека подтверждение выдвинутой гипотезе.
Подтверждение нашлось быстро. Пол даже подумал, что патологоанатом, занимавшийся стариком, весьма искусный человек, раз он смог привести тело в полный порядок. Потому что внутренности мужчины кричали о том, как много они получили увечий и травм. Если бы к мертвому человеку была применима фраза «живого места не осталось», именно её бы произнесли все, кто был на занятии, хотя справедливости ради нужно отметить, что если бы человека сбил поезд, картина была более ужасающей.
– Ну, что ж! – решил подвести итог профессор после часового осмотра внутренних органов старика. – Думаю, все со мной согласятся, что этого человека действительно не сбивал поезд; мужчину жестоко убили. Так что, я могу поздравить вас всех, в особенности тех, кто выдвинул правильную версию.
Некоторые студенты до сих не пришли в себя после увиденного, поэтому мало кто заметил профессорское «в особенности». Хованьский ещё раз обвел взглядом присутствующих, затем накрыл предмет исследований тканью, и громко сказал: – Раз ни у кого нет вопросов, я поздравляю вас с прекрасно проведенным обследованием тела человека и определением причины его смерти!
– Профессор, – доселе молчавший студент Барни Росс, решил задать вопрос. – А откуда у нас в школе этот труп?
Ничуть не смутившись, Хованьский произнес: – Мистер Росс, как много раз вы бывали в морге?
– Довольно много.
– Считайте, что сегодняшнее занятие было моим вам подарком, ведь вы же не будете спорить, что сегодняшняя практика была гораздо продуктивнее во всех отношениях, чем если бы занятие проходило в морге, где вы были бы один на один с мертвецом, и вас всё время торопил бы патологоанатом. На самом деле, мой хороший друг, знающий анатомию человека лучше нас всех, но долго болевший, снова начал резать людей, и оказал мне эту маленькую услугу – ради приобретения вами опыта – он позаимствовал тело этого бедняги, которое сегодня послужит ещё несколько раз объектом исследований другим группам, затем я распоряжусь, чтобы его вернули туда, где ему полагается быть. И имея тело, я дал вам ложную версию смерти, желая проверить, чему вы научились. Кстати, мистер Росс, вы можете остаться после занятий и до вечера исследовать тело, это так же относится и к тем, кто сегодня не успел ответить, – Росс был доволен ответом профессора.
Грегг умоляюще посмотрел на Хованьского, который не обратил на него никакого внимания, затем обернулся к Полу. Гудвин был поражен льстивостью и откровенной ложью профессора, которая буквально прилипла каждым своим словом к халатам студентов. Ему хотелось влезть в разговор, остановить эту ложь, просто плюнуть в лицо преподавателя; он ведь даже не поблагодарил Пола и Грегга за работу, которую они для него выполнили. Но Пол так ничего и не высказал Хованьскому – недостаток сил после ночной встряски, до сих пор трясущиеся руки, вопрошающий взгляд Аткинсона, и вот результат – Гудвин не произнес ни слова в течение всего занятия, хотя его мыслей хватило бы на небольшой рассказ. Возвращаясь домой, он глубоко задумался, зачем же профессору нужен этот труп, что же он замышляет.