Мародеры

– Он бывший военнослужащий?

– Да, пенсионер Министерства обороны.

– У него есть пенсионное удостоверение?

– Да.

– Вы кем ему приходитесь?

– Сын.

– Какое у него было звание?

– Майор, старший командный состав. Был штурманом полка. Во сколько мы завтра сможем выехать?

– В каком военкомате он состоял на учете? – игнорируя его вопрос, поинтересовалась женщина.

– Во Фрунзенском, через него получал пенсию. Мы сможем завтра с утра выехать? – опять спросил Асов.

– А сколько туда ехать?

– Мы раньше ездили на легковой, около десяти часов. Тысяча километров. Про себя же Саша произнес: «За тысячу верст, как же это далеко от дома!»

– Нам нужно сейчас найти катафалк.

– Мы сможем выехать часов в девять или раньше.

– В девять не получится, нам необходимо встретиться в офисе, вызвать катафалк. Может, часов в одиннадцать?

– Мы точно выедем завтра в одиннадцать часов? Может, в «Ритуале» смогут выехать, если у вас нет катафалков?

– Нет, – чересчур быстро ответила женщина, на что Асов обратил внимание. – Они не смогут.

– Мы выедем завтра в одиннадцать? – уточнил Саша.

– Да, – уверенно подтвердила она.

– Хорошо, – сказал Асов. – Где ваш офис?

– В центре, около моста на окружную.

– В самом низу?

– Да, в девять часов подъезжайте.

– Договорились. Какой у вас катафалк?

– «Газель», микрофургон с холодильником в кузове.

– Понял.

Разговор закончился, и Асов сохранил номер телефона в памяти своего мобильника, потом решил сделать еще звонок:

– Дежурная часть.

– Леха, ты?

– Да, Сань, чего?

– Я должен третьего дежурить, но у меня отец разбился под Песковом, я уезжаю.

– Сань, я такое не решаю, позвони Девяткину.

– Ладно, но все равно передай по смене, что я не выйду. Какой у него телефон?

– Сейчас продиктую.

«Начштаба, правильно, он отвечает за график дежурств», – думал Саша, ожидая, пока ему продиктуют номер телефона. Запомнив его, набрал и стал ждать. Номер был городской, ответила веселая женщина:

– Алло?

– Диму можно? – спросил Асов.

– Да, сейчас.

Саша услышал, как, смеясь, к телефону подошел мужчина.

– Алло?

– Дим, привет. Это Асов.

– Привет, Саша.

– Дим, у меня отец разбился под Песковом, так что я не выйду третьего на дежурство, я уеду.

– Ладно, понял.

– Ну, пока. – Асов прервал разговор.

Он прошел в комнату и сказал, что завтра выезжает. После этого позвонил тете:

– Алло, да, это он. Я договорился, что завтра выеду около одиннадцати за телом на «Газели».

– Хорошо, я созванивалась с «Ритуалом», они сейчас тоже ищут машину. Если что-то будет, я сообщу.

– Я решил все делать через военную похоронную компанию, завтра в девять встречаемся в офисе с агентом.

– Хорошо, держи меня в курсе.

– Хорошо.

Попрощавшись с дедом и бабушкой, Асов с матерью пошли домой. По дороге мама спросила:

– Саша, Тоня предложила тебе помощь деньгами?

– Да, мам, – ответил он.

– Возьми, пусть хоть чем-нибудь помогут, хоть раз в жизни.

– Хорошо.

Вернувшись домой, Саша попросил накрыть стол. Он просто сказал, что ему хочется выпить. Хмель наконец медленно стал овладевать им. Стол поставили напротив компьютера, работающего в режиме телевизора. И пока его сервировали, Асов лихорадочно искал документы отца. Его вещи хранились на съемной квартире, но часть оставалась у Саши дома. Небольшой шкафчик в половину человеческого роста в углу комнаты, в котором находились одежда и документы, точнее, даже всего одно отделение. Асов открыл его и, сев на пол перед ним, стал вытаскивать пакеты, лежавшие между одеждой. Знакомый запах одеколона от вещей напоминал ему об отце, о том, что он реален и что его не может уже не быть. «Вот мое наследство, – мысленно говорил Саша себе. – Да у него больше ничего и не было. Поганая армия. Поганый гарнизон. Как так можно? Всю свою жизнь он служил, и вот все, что у него осталось. Неужели меня ждет то же самое? Ну уж нет. У него только-только стало все налаживаться. Он получил свою первую нормальную зарплату и вез деньги, чтобы перевезти свою другую семью сюда в Опольск, из забытого и заброшенного военного гарнизона. Проклятая песковская земля. Она нам всю жизнь испоганила. Рафида, да. Он ехал к ней. Он погиб, когда ехал к ней. Этим все сказано, значит, ты должен помочь ей. Это многое меняет. Ты должен уважать тот факт, что он погиб, когда ехал к ней».

Сидя за столом и глядя на изображение курантов в мониторе, Асов пил водку. Несмотря на традицию, он не загадывал в тот вечер заветного новогоднего желания. Этот праздник был одним из двух праздников, который раньше доставлял ему радость. Теперь навсегда этот день стал для него черным. После двенадцатого удара часов наступил новый год, и экран заполонили эфиром передач с надоевшими лицами.

Мама уговорила его идти спать: «Завтра тяжелый день, тебе нужно рано вставать». Однако Саша лег только в два часа ночи. Засыпая, он думал:

«Как же я его довезу? У меня ведь не хватит сил даже для того, чтобы его просто поднять. Он весил больше ста двадцати килограммов. Он же был богатырем. Здоровым и сильным. Хотя после армии он ушел на пенсию с диагнозом „гипертония второй степени“. Вот чем она его наградила. Теперь ни одна из гарнизонных тварей ему даже не попытается помочь. Почему я в этом так уверен? Нужно срочно забирать его сюда».

Асов проснулся в восемь утра, быстро оценил свое состояние: голова светлая, и в целом он ощущает в себе силы. Однако если бы Саша и почувствовал себя нездоровым, то просто не обратил бы на это внимания. Он был сосредоточен и сконцентрирован. Но даже если бы он чувствовал себя разбитым или слабым, Саша прогнал бы такие состояния концентрацией на цели. Именно из-за такого отношения, когда не рассуждаешь, а делаешь, у Асова откуда-то и возникали силы. Он понимал свой организм и знал, что у него всегда есть резерв, похожий на «второе дыхание». Подобный настрой зародил в нем уверенность в себе, стер сомнения, остаточным привкусом крутившиеся в сознании, со вчерашнего вечера.

Собрать что-нибудь в дорогу у него не оказалось времени. Асов сложил все свои документы и документы отца в черную кожаную борсетку, которую нашел в его вещах. Саша помнил эту борсетку. Наверное, она была ему ровесница. Отец рассказывал, что купил ее, когда служил на Дальнем Востоке. Она не походила на современные, была в форме небольшого и продолговатого полевого планшета, хотя и вешалась при помощи ремешка на запястье. Свои свидетельство о рождении и паспорт Асов поместил отдельно от документов отца. Не зная, что может понадобиться, он взял отцовские свидетельство о рождении, удостоверение ветерана, пенсионное удостоверение, удостоверение о праве на льготы, и пухлую и тяжелую летную книжку, и даже медицинскую карту, оставшуюся после выхода в отставку. В них была записана вся служебная жизнь отца. Его полеты, типы самолетов, на которых он летал, анализы вылетов и оценки, очередные военно-врачебные комиссии, в общем, все. Они не влезли в борсетку, и Саша положил их в черную наплечную сумку. Свое удостоверение, карточку-заместитель на оружие Асов засунул в нагрудный карман черного блестящего пиджака на трех пуговицах. Ему необходимо было выглядеть солидно, и поэтому он выбрал этот не совсем классический пиджак. Под низ он надел черный вязаный свитер с высоким воротником, на синие форменные нательные штаны – черные зимние слаксы с покроем, как у джинсов. Натянув вторую пару шерстяных носков, Саша подготовился, таким образом, провести несколько десятков часов на зимней улице и не замерзнуть. Осталось взять деньги. Асов открыл ящичек белого шифоньера и пересчитал купюры. Вместе с зарплатой, новогодней материальной помощью и квартальной премией у него набралось немного для такой поездки, но достаточно. Он взял все, положил их во внутренний нагрудный карман, как поучал отец. Самый недоступные карманы для вора – это внутренний и закрытый нагрудный. Можешь не почувствовать прикосновение, но движение краем глаза заметишь. Саша прошел на кухню, где его ждали мать с мужем.

Саша выпил, как обычно, черный очень крепкий и очень сладкий кофе.

– Что будешь есть? – спросила его мама.

– Не знаю, ничего не хочу.

– Ну поешь хотя бы салата.

– Хорошо. Надо. – Асов перекусил и выкурил сигарету. Все это время он старался не вспоминать отца, сознательно сосредотачивался только на том, что ему предстояло сделать. Нельзя было терять контроль над собой. Если он позволит себе думать о нем, то это может подрезать его волю, и тогда Саша просто уйдет в депрессию. Однако не думать об отце у него не получалось. Асов чувствовал, как бы это и ни звучало глупо, что сейчас его отцу нужна помощь, что сейчас рядом с ним нет ни одного родного лица.

– Давай я тебе бутербродов положу, – сказала мама.

– Нет, не надо. Если что, заедем домой на машине. – Саша прошел в прихожую и стал надевать верхнюю одежду. Он посмотрел на свою коричневую зимнюю дубленку и вспомнил, что ее подарил отец. Это было несколько месяцев назад. Отец позвонил ему на мобильный. На фоне уличного шума Асов услышал радостный голос папы, который сказал, что на рынке ОМОН³ «чистит» монголов или китайцев и они вынуждены срочно «сбрасывать» товар. Отец случайно проходил около рынка и, как любой любознательный человек, заинтересовался царившим там оживлением. Он предложил Саше купить дубленку всего с 50 % скидкой и спрашивал, какой у него размер. Но Асов отказался. У него не было тогда свободных денег. Однако вечером папа приехал к нему домой и привез две одинаковые дубленки и подарил одну сыну. Оставалось только определиться, какая из них подходит по размеру. Отец был крупнее Саши и ниже ростом. Он не имел вредных привычек и в молодости успел стать чемпионом города и кандидатом в мастера спорта по греко-римской борьбе. В детстве он укорял сына за то, что тот был слабее одноклассников, хоть они и были старше его. Пограничная дата рождения в сентябре, вынудила отдать Сашу в школу на год раньше сверстников и, чтобы не отставать по физическому развитию, Саша стал заниматься в спортивных секциях. Асов выбрал тогда темно-коричневую дубленку с более длинными рукавами, а черная оказалась объемнее, и ее отец взял себе.

Достав рыжий пушистый шарф из ангорской шерсти, Саша опять вспомнил, что и он был отцовским. Тот купил его в одной из командировок и носил во время службы в СГВ⁴. Когда сын вырос, шарф перешел к нему. Асов натянул черную вязаную шапочку, обулся в черные зимние туфли, перекинул через плечо потяжелевшую сумку. Саша был готов. В прихожей появилась мама и тоже оделась. Вместе они вышли на безлюдную улицу. На ходу Саша нащупал в карманах свои тряпичные черные перчатки, но надевать их не стал.

Асов приспособился к тому, что жизнь глупая и жестокая вещь, что она бьет при каждом удобном случае, и никто не защитит, кроме него самого. Поэтому он просто не зацикливался на проблемах и шел к цели. Далекой или сиюминутной. Саша всегда концентрировался на какой-нибудь цели. Вот и сейчас эта цель отвлекала его от эмоций.

На непривычно пустом, с заледеневшими стеклами троллейбусе Асов с матерью доехали до центра города. Мама взялась ему под руку, и они пошли под мост, где располагалась дорога, ведущая за город. Старая историческая часть в центре Опольска, внесла корректировки в расположение дорог. Поэтому-то дороги огибали древние земляные валы бывших крепостных стен, белокаменные памятники крепостных ворот с бойницами и православный собор XII века постройки. Дорога за город выводила петлей из центра под мостом.

Перейдя перекресток, мать с сыном остановились около двухэтажного коричневого дома старой планировки. На первом этаже была широкая металлическая дверь, окрашенная в черный цвет. Сбоку от нее висела табличка, на которой большими позолоченными буквами было написано: «Военная похоронная компания». Дверь оказалась заперта.

Около здания находились стоянка такси и круглосуточное кафе, куда после ночной смены или перед началом дежурства заезжали гаишники и таксисты, чтобы выпить горячего кофе, перекусить пирожками или беляшами. Поэтому хотя в городе и было безлюдно, как обычно утром после праздника, около кафе вперемешку с водителями сновали люди в форме.

Асов вгляделся в лица, но знакомых не увидел. Он посмотрел на часы: было восемь сорок пять. Вместе с мамой зашел в кафе, купил себе карточку для пополнения баланса на телефоне, и они стали ждать, когда откроется похоронная компания. В девять часов Саша позвонил агенту. Долго шли гудки, а затем прозвучало приветствие автоответчика, Асов прервал звонок. От мысли, что агент его обманула и ничего не выйдет, становилось еще хуже. Выхода не было, приходилось ждать около этих черных траурных дверей.

Несмотря на уговоры, мама оставалась с ним рядом, пока он высматривал приезжающие машины в надежде, что в одной из них сидит агент. Снова набрав ее номер, он услышал ответ: скоро буду. Саша знал, что большинство необязательных людей после новогодней ночи вряд ли отличатся пунктуальностью. Он продолжал ждать, нервно куря, на улице.

Ему позвонила тетя:

– Как у вас дела? – спросила она.

– Ждем агента, – затем Асов вопросительно добавил, – тетя Тоня?

– Да?

– Можете одолжить «денежку»? – и про себя подумал: «Наконец-то произнес». Дело в том, что перед разговором Саша долго размышлял, как назвать деньги. Его коробило от звуков этого обыденного слова, он не любил само слово деньги.

– Сколько нужно?

– Около десяти.

– Десятью не обойдешься. Я подвезу деньги. Когда?

– Сейчас я договорюсь с машиной и перезвоню вам.

– Ладно. Я узнала про похороны. Можно снять зал в «Похоронном доме».

– Хорошо. – Асов увидел, что к двери похоронной компании, выйдя из такси, направляется женщина средних лет. Он прервал разговор и подошел к ней.

– Вы Светлана Николаевна? – скорее утвердительно, чем с вопросом произнес он.

– Да, проходите. Это вы мне звонили, – тоже утвердительно сказала она, отпирая ключом дверь. За железной дверью оказалась еще одна деревянная, на которой висел бумажный листок с фразой «Осторожно, за дверью ступеньки». Мама следовала за Сашей.

Как только Асов зашел в офис компании, ноги у него сделались «ватными», и шаг потерял уверенность и четкость. Стала еще более очевидна утрата. Помещение располагалось на первом этаже, ниже уровня земли, и имело сводчатые низкие потолки, отчего казалось, что это подвал. В замерзших окнах, почти на уровне глаз, был виден уличный тротуар. Сами по себе полутемные комнаты со сводчатыми потолками «давят». Тут же еще все комнаты были заставлены изделиями похоронной атрибутики. На стенах висели стенды с фотографиями памятников и надгробных плит. Само помещение было заставлено венками, рядом с которыми, как в автосалоне, стояли таблички с ценами, наименованием и описанием самого изделия.

В застоявшемся воздухе стоял тяжелый запах хвои и разделанного дерева. По традиции, дорогу перед гробом на похоронах застилают лапами из веток ели. В конторе на полу лежали такие же ветки. Может, для того, чтобы скрыть грязь, наносимую зимой с улицы, а может, для запаха – Асов не понял зачем.

Женщина прошла дальше, в другую комнату, расстегивая на ходу шубу и снимая меховую шапку. Саша оказался в прихожей. Поочередно в комнатах, потрескивая, разгорались лампы дневного света, заполняя своим гулом все помещение. То присутствие духа, которое Асов в себе поддерживал, сразу пропало. Напротив входной двери стояла надгробная плита-образец.

Из этой своеобразной прихожей Саша прошел в более просторный зал, где сразу слева от входа стоял стол, заваленный бумагами, и на нем – телефон-факс, рядом – два офисных стула. Вся остальная часть зала также была заставлена венками с ценниками. В углах и у стен находились высокие деревянные православные кресты. В дальнем углу на подставках он увидел гроб орехового цвета с крышкой из двух створок. Одна из них была открыта, обнажая слепящую белизной обивку. Его борта отсвечивали лаком. Выставочный экземпляр на самом видном месте, о чем явственно говорил ценник под ним. «Боже мой, почему так дорого? – с горечью подумал он. – Проклятая служба, я не потяну такой своему отцу. Возможно, у них есть кредит?» У дальней стены, за венками, располагалась надгробная плита с широкой цветочницей с топорщащейся низкой искусственной порослью. Пол так плотно был заставлен венками, что они почти перегородили вход в еще одну комнату, в которой можно было разглядеть лишь угол письменного стола.

Послышался скрип створок шкафа, и из соседней комнаты вернулась агент. Она, скинув верхнюю одежду, уселась за стол, бросив Асову и его матери:

– Присаживайтесь, – и указала на стулья за столом. Саша снял шапку, положил ее в свою сумку и разместился на дальнем стуле. Мама села напротив него.

– Секундочку, – снова сказала женщина и начала звонить по телефону. Спустя некоторое время она произнесла в трубку:

– Привет. Ну, как? Я? Нормально. Слушай, давай подъезжай уже. – Потом она повесила трубку и, посмотрев на мать с сыном, задала вопрос: – На кого будем оформлять похороны?

– В смысле? – переспросил Асов.

– Заключать договор.

– На меня, а что?

– Видите ли, лицо, которое осуществляет захоронение, имеет право на компенсацию. У вас пенсионное удостоверение с собой?

– Да, – ответил Саша и достал из сумки отцовскую борсетку. Он положил ее на стол и стал вытаскивать все документы, выискивая нужный. Агент с интересом рассматривала их, так же перебирая. Наконец она взяла один и спросила:

– Оформлять документ на вас? – и взглянула сначала на Асова, а потом на его маму.

– Да, на сына, – подтвердила за Сашу мать.

– А вы кем ему приходились?

– Я первая жена, – вздохнула мама. – Он сын от первого брака, и единственный.

– Отец ехал в гарнизон ко второй семье, чтобы забрать ее сюда, и по дороге разбился, – пояснил Саша.

– Дело в том, – добавила агент, – что жена имеет право на единовременное пособие по потере кормильца.

– Понятно, – произнес Асов, – но давайте сейчас решим, как будет транспортировано тело.

– Сперва нужно заказать гроб, – ответила женщина.

– То есть? А там нельзя? – не понял Саша. Он заподозрил, что та пытается просто «сплавить» именно свою продукцию.

– Ну вам его в чем-то везти сюда нужно, – продолжила агент, – а гроб нужно уже сейчас делать.

– То есть его изготовят сейчас?

– Да, у нас есть стандартные заготовки. В течение двух часов он будет готов. Какие размеры?

– Гроб, скорее всего, нужен нестандартный. Отец был очень крупного телосложения, а рост… – Асов посмотрел на маму, от волнений он забыл рост отца.

– Сто семьдесят три.

– Угу, – ответила агент. – Сейчас я перепишу данные пенсионного удостоверения и мы пойдем выберем.

«Точно, – вспомнил Саша. – Каждое последующее поколение выше предыдущего на десять сантиметров. Так говорил отец, комментируя, что я выше его».

Агент стала переписывать данные пенсионного удостоверения на белый листок. В этот момент зазвонил ее мобильный телефон. Она ответила на звонок и, прижав трубку плечом к уху, продолжила писать.

– Ага, привет, – ласково произнесла женщина. – Да, вот разбираюсь с заказчиками, которых ты мне вчера подсунул.

Что-то выслушав, она сказала:

– Конечно, получишь, ну пока. – Переведя взгляд на Асова с матерью, добавила: – Пусть пенсионное удостоверение побудет у меня. Я пойду в военкомат, чтобы они подключились, нужен документ. А у него там знакомые какие-нибудь были? – спросила агент, и Саша понял, на что она намекает.

– Нет. Сразу после увольнения из армии он работал несколько месяцев в Октябрьском военкомате, но таких уж знакомыx не приобрел, а во Фрунзенском просто состоял на учете. Конечно, они его помнят, по работе он контактировал со всеми военкоматами. Он отвечал за мобилизационную подготовку, но вряд ли кто-нибудь станет тут помогать, – с грустью отметил Асов. Да, и в этом Саша оказался прав.

– Ладно, – вздохнув, ответила агент.

– Еще вопрос, – перебил ее Асов. – Отец часто говорил, в шутку правда, что ему как офицеру положен салют.

– Не салют, а залп, – пояснила агент, хоть Саша и не уловил в чем разница. – Не знаю, будет ли в этот раз караул. Все-таки выходные. Обычно так и поступают.

– Он офицер и должен быть похоронен как офицер, – безапелляционно и спокойно заявил Асов. Звание офицера дает обязанности, а не привилегии. Обязанность быть первым и лучшим, обязанность вести за собой. И за то, что его отец нес на себе бремя такого звания, теперь ему должна была быть оказана эта последняя почесть.

– Ладно, постараемся, пойдемте, – женщина встала из-за стола и пошла в ту комнату, которую Саша сперва не смог разглядеть.

Стараясь ненароком не задеть расставленные по полу венки и корзины с искусственными цветами, Асов с мамой проследовали за агентом.

Комната, где они оказались, была похожа на предыдущую, только меньших размеров, но с таким же выгнутым бетонным потолком и заплесневелыми стенами, которые заиндевели от мороза и теперь поблескивали льдинками. Напротив боковой стены стояли два стола со сложенными на них какими-то бумагами. На внешней стене имелось маленькое полуовальное оконце, почти полностью закрытое алюминиевой коробкой с электромотором и вентилятором. Эта коробка и была источником звука вытяжки.

Асов не ожидал здесь увидеть одну немаловажную деталь. Она застала его врасплох, так как Сашино сознание вдруг застопорилось от отчетливой мысли, что сейчас эта деталь касается непосредственно его.

Одна из стен комнаты была не чем иным, как фанерной перегородкой с деревянной лакированной дверью. Агент щелкнула где-то выключателем и прошла в эту приоткрытую дверь, исчезнув за перегородкой. Чуть различимое раньше, а теперь хорошо видимое содержимое этого помещения стало причиной ступора Саши. Медля, Асов пропустил вперед маму, и она тоже скрылась за перегородкой. Наконец он перешагнул порог.

Все пространство за перегородкой было занято гробами, и оставался лишь маленький пятачок возле входной дверцы, где и стояли теперь три человека. У переднего ряда гробов на бортах висели ценники. Обычные деревянные гробы, обитые красной материей. Крышки их были немного сдвинуты в сторону, показывая внутреннюю обивку. Именно от них шел тот запах, придававший особенность этому затхлому воздуху. До этого момента Саша любил аромат хвои, который ассоциировался у него со свежестью и малой родиной. С теми местами, огромными сосновыми борами, где он и родился, где-то на границе Сибири и Урала.

Сейчас Асов и начал более четко понимать, что у него больше нет отца. Что всего лишь несколько часов назад отец был, а теперь он – Александр Сергеевич Асов, с именем, которое дал ему отец в честь примера для подражания и мечтаний, которые он хотел реализовать в сыне, – стоит в этом помещении и выбирает для него гроб. Последний материальный подарок для близкого человека. Саша стал осознавать, что нет одного из двух родных людей, держащих его на этом свете. Что грань между бытием и небытием очень призрачна. Смерть может наступить в любое мгновенье. «Почему я не успел выразить ему всю свою любовь раньше? Так много не рассказал ему? Так много не сделал для него? – И Асов понял. – Ясно, если хочешь понять, как дорог тебе человек, если хочешь отдать ему все, что он заслуживает, и ты не знаешь эту меру, силу чувств к нему, просто представь, что завтра его не будет. Тогда поймешь, и все ему простишь». На самом деле, как всегда, Саша был слишком строг к себе. Отношения людей не бывают безоблачными. Он уже давно простил отцу все, за что раньше обижался, и принимал его таким, каким он был. С горечью Асов чувствовал, что отец, живя со второй семьей, все больше отдалялся от него, не беспокоясь о нем, как раньше, даже перестал интересоваться жизнью и переживаниями сына.

Между тем агент говорила, и то, что она вела себя так буднично, позволяло Саше сосредоточиться и не поддаться горю:

– Вот этот с покрытием из бархата, – она указывала рукой на конкретный гроб, объясняла их различие в цене. – Этот с ручками, этот с постелью внутри: покрывало и подушка. Этот просто с креплениями и застежками на крышке. Какой?

Асов решил взять самый дорогой из доступных. У некоторых на крышках были прибиты чеканки в виде православных крестов. «Главное, чтобы обязательно был один из таких», – внезапно решил он. Мама обратила внимание на один из гробов:

– А это какой?

– Покрытие из бархата, по бокам декоративные ручки, внутри постель, – агент отодвинула крышку. – Покрывало и подушка шелковые. Запоры на крышке, – она поставила крышку на место и продемонстрировала саморезы с пластмассовыми ручками по краям крышки.

– Ну, что? – спросила мама Сашу.

Асов посмотрел на крышку. На ее боках были прибиты черные ленты, а на лицевой стороне тускло мерцал медным отблеском православный крест. На ценнике сумма стояла выше, чем на остальных.

– Хорошо, – ответил Саша, глядя на рядом стоящий гроб, на крышке которого разместились стандартные защелки, как на обычных крупногабаритных и грузовых ящиках.

Его передернуло от мысли, что содержимое ящика с такими защелками будет восприниматься только как груз.

– Идет, – облегченно вздохнула агент. – Значит, номер пятьдесят один.

Они вышли из комнаты, и женщина, как бы вдруг что-то вспомнив, поинтересовалась:

– Временный крест будете ставить? – Увидев вопрос в их глазах, она пояснила: – Ну пока памятник не изготовят.

– Да, надо, – согласился Асов.

– Тогда пойдемте выберем. Дату какую ставить? – И агент снова пошла в первую комнату.

– 02.02.1958 и 31.12 прошедшего года, – ответил Асов и подумал: «Нескольких месяцев ему не хватило до сорока семи лет».

У входной двери стояли деревянные кресты около двух метров высотой. Они отличались разными оттенками темных цветов, однако были православными, то есть с прибитой наискосок планкой под основным перекрестием.

«Значит, это временные кресты, вот для чего они здесь стояли», – понял Асов. И он выбрал крест, просто снова остановившись на самом дорогом.

После этого агент села за стол в зале и начала выписывать ряды чисел на маленьком листочке и складывать их в столбик. Одновременно она подняла трубку телефона и стала звонить:

– Леша? Привет. Прими заказик, срочный. Номер пятьдесят первый. Нестандарт.

Агент продолжила что-то обсуждать, но Саша уже ее не слушал. В это время в помещение вошла старая женщина. Она ходила по залу и вела себя спокойно и деловито, с интересом изучая похоронную атрибутику. «Возможно, в основном люди так себя и ведут в подобных ситуациях», – подумал Асов, угрюмо всматриваясь в передвижения новой посетительницы. У Асова была выработана привычка, все, что касалось человека, он старался воспринимать как пессимист, все, что касалось неодушевленных вещей, воспринимал как оптимист. Поэтому Саша так скептично рассматривал эту бабульку, подозревая ее в цинизме. Асов пытался не быть похожим на большинство, к коим отнес и эту старушку. «Не важно, что думают обо мне окружающие, гораздо важнее то, что думаю о себе я сам. Пусть все вокруг будут мразями, но это не значит, что я должен быть таким, как они», – вспомнил Саша фразу отца. Поэтому Асов стремился быть таким человеком, чья внутренняя морально-нравственная шкала ценностей соответствует общепринятым ценностям, а не тем, которые стали проявляться в нашем обществе в последнее время, с такими оттенками, как цинизм и приспособляемость.

Агент заметила пришедшую женщину и, закончив разговор по телефону, обратилась к Асову:

– Подождите несколько минут, и мы продолжим.

– Хорошо, – ответил Саша и, встав со стула, направился в помещение с вытяжкой. Мама сказала ему:

– Пойду подышу свежим воздухом.

Он кивнул ей и зашел в комнату, оставив дверь приоткрытой. Прислонившись к косяку двери, Асов смотрел на гробы. Он перешел сюда потому, что ему внезапно захотелось побыть одному. Саша принадлежал к породе людей, предпочитающих переносить свою боль в одиночестве. Он вздохнул, глядя на деревянные ящики, обитые материей, и понял, что переоценил свои силы, потому что невольно тихо произнес:

– Папа, папа, папа. Как же так? – Его взгляд вдруг подернулся дымкой, которая была не чем иным, как влагой, мгновенно исказившей изображение в глазах. Все вокруг расплылось и потеряло свои очертания, приняв вид нечетких пятен. Из груди вырвались рыдания. Асов, как мог, заглушил их, но его всего трясло, по щекам текли слезы. Он плакал. Абсолютно неожиданно для себя. Он плакал, пытаясь не издать ни звука. Боясь, что кто-то это заметит, Саша взял край своего шарфа и прижал его ладонью левой руки к своим глазам.

Асов в своей жизни перенес многие тяготы и лишения, какие выпадают не каждому человеку. Но он не плакал уже с раннего детства и успел забыть это чувство. То, что с ним сейчас произошло, не удивило его, он просто вспомнил, что это такое, и принял как есть. Теперь, один и разбитый горем, Саша стоял и плакал в комнатке с гробами. Он прятал свои чувства и свою внезапную слабость, потому что четко осознавал, что остался один и сейчас слабость для него непозволительна, как и нерешительность. Возможно, она и не воспринималась бы окружающими негативно, но ему не хотелось, чтобы ее видели. Сейчас его не волновали стыд или сочувствие. Нет. Он просто оплакивал своего отца.

Асов стал медленно и глубоко дышать, но сомкнутые губы предательски дрожали. Затем он заставил себя ни о чем не думать, сосредоточившись взглядом на мерно и монотонно гудящей коробке из нержавеющей стали – вентиляторе в оконном проеме. Саша начал делать глубокие вдохи, как после напряженного бега. Одновременно он закрыл глаза и в конце глубокого вдоха закатывал глазные яблоки. Такое движение чуть раздражало участок мозга, который затормаживал нервную систему, успокаивая ее. Прием, заученный Асовым и опробованный ранее, подействовал и теперь.

Боясь, что глаза красные, а ресницы еще не высохли от слез, но не желая больше оставаться в этом помещении, он вышел в зал, намереваясь идти на улицу. Проходя мимо агента и сидящей перед ней за столом старушки, Саша услышал отрывок их диалога:

– Да нет, не надо. Пусть все будет по-простому. Зачем ей это? – говорила старушка. – Мы с ней были просто соседи, – добавила она, как бы оправдываясь. При этом бабулька укладывала в обычные целлофановые пакеты беспорядочно разбросанные по столу медали тускло-желтого цвета и маленькие книжечки документов в красных обложках.

«Значит, умерла фронтовичка, – решил Асов. – Настолько одинокая, что организовать похороны взялась соседка. При этом она не желает слишком обременять себя». Мгновенно перед мысленным взором Саши промелькнуло несколько вариантов, как одинокий ветеран мог оказаться в подобном положении. Старушка и агент быстро посмотрели на Асова, агент задержала свой взгляд на нем, но выражение ее лица не изменилось. На выходе Саша встретил маму, которая вернулась с улицы: