К концу XVI века обнаружились затруднения для дальнейшего функционирования поместной системы землевладения, которые были связаны с недостатком удобной для испомещения земли. Недостаток этот проявился в двух аспектах. На степном юге, где государству нужно было особенно много военно-служилых людей, правительство располагало для их хозяйственного обеспечения обширными площадями плодородной земли. Однако эти территории были еще слабо заселены, и нуждались в усиленном хозяйственном обустройстве. В центральных уездах земли менее плодородные были достаточно заселены и обустроены, но их уже оставалось мало в распоряжении правительства. Здесь господствовало крупное вотчинное землевладение, боярское и церковное.

В Московской Руси особенно успешно развивалось монастырское землевладение, большие монастыри были очень богатые общества, каждый член которых, однако, давал обет нищеты, отрекаясь от всякой собственности. Единственное оправдание монастырского землевладения было указано церковным правилом: «церковное богатство – нищих богатство».

Начиная со второй половины XIV века, после проведения монастырской («общежитийной») реформы митрополита Алексия, Русская Церковь превратилась в крупнейшего земельного собственника. Светская власть неоднократно пыталась прибрать к рукам огромные земельные богатства Церкви, но даже Ивану Грозному не удалось решить эту проблему. При нем лишь частично были ограничены налоговые («тарханные») привилегии Церкви, а также наложен жесткий запрет на свободное приобретение монастырями новых земель без доклада царю. В середине XVII века крупнейшим монастырям: Троице Сергиев, Соловецкий, Иосифо-Волоцкий, Кирилло-Белозерский – принадлежала треть всей пахотной земли. Этим фактом во многом определялся политический вес Русской Церкви не только в церковных и религиозных, но и сугубо светских государственных делах. Однако большая часть монастырей и церковных приходов были безземельными и получали на свое содержание «царскую ругу».

Вотчины жалованные, испрошенные у мирской власти, были основным фондом земельного богатства монастырей. Монастырские вотчины составились из земель служилых людей и из земель казенных и дворцовых, составлявших запасный фонд для обеспечения служилых людей. Монастырское землевладение своими успехами создавало государству большие затруднения в деле материального обеспечения военно-служилого класса. Предпринимаемые правительством, в тот период, попытки вернуть отходившие к монастырям земли в казну или представителям служилого класса, были чаще всего неудачными. При этом потери государственного хозяйства на монастырском землевладении, ему приходилось возмещать за счет усиления эксплуатации крестьянского труда, усиливая его податное напряжение. А потом, льготные земли монастырей были постоянной угрозой для доходности земель казенных и служилых, маня к себе крестьян с тех и других своими льготами. Правительство вынуждено было для ослабления этой опасности полицейскими мерами ограничивать крестьянское право перехода от одного хозяина к другому. Это ограничение еще не крепостная неволя крестьян; но оно подготовило полицейскую почву для этой неволи. Таким образом, монастырское землевладение содействовало и увеличению тягости крестьянского труда, и уменьшению его свободы.

Это привело московское правительство к столкновению с церковной иерархией. В связи с чем, неоднократно поднимался вопрос о церковных, и о собственно монастырских вотчинах. Но с этим вопросом, который для государства имел только экономическое, аграрное значение, сплелось столько разнообразных интересов политических, социальных, церковно-нравственных, даже богословских, что он разросся в целое государственное и церковное движение. Это движение внесло значительное оживление в жизнь Московской Руси, и придало особый характер целому веку нашей истории.

Преподобный Кирилл Белозерский был против владения селами и отклонял предлагаемые земельные вклады, но вынужден был уступить настояниям вкладчиков и ропоту братии, и монастырь уже при нем начал приобретать вотчины.

В.О. Ключевский задается вопросом: «как могло случиться, что общества людей, отрекавшихся от мира и всех его благ, явились у нас обладателями обширных земельных богатств, стеснявших государство?»

В.О. Ключевский показывает, какое направление принимала жизнь старых пустынных общежительных монастырей к половине XVI века. Он отмечает, что рост монастырского землевладения, накапливаемого ими материального богатства, имел следующие последствия. Из трудовых земледельческих общин, питавшихся своими трудами, где каждый брат работал на всех и все духовно поддерживали каждого из своей братии, многие из этих монастырей, если не большинство, разрослись в крупные землевладельческие общества со сложным хозяйством и привилегированным хозяйственным управлением. Монастырское братство обременялось многообразными житейскими суетами, поземельными тяжбами и запутанными мирскими отношениями.

Окруженное монастырскими слободами, слободками и селами, братство такого монастыря представляло собой, по словам В.О. Ключевского, «черноризческое барство». На него работали сотни и тысячи крестьянских рук, а оно властно правило своими многочисленными слугами, служками и крестьянами, а потом молилось о всем мире, и особенно о мирянах-вкладчиках своего монастыря. Инок, полагавший в основу своего подвига смирение и послушание, «еже не имети никоея же своея воля», видел себя членом корпорации, властвовавшей над многочисленным населением монастырских земель.

Богатые монастыри накапливали большие суммы денежных средств, обильно приливавшие к ним от вкладчиков и из обширных вотчин. Монастыри обогащались за счет вкладов по душе и взносами для пострижения. Таким взносом как бы обеспечивалось пожизненное содержание постриженика в монастыре. Этот источник расширялся по мере того, как в древнерусском обществе укреплялся обычай постригаться под старость или перед смертью.

Куда же девали богатые монастыри свои деньги? Обличители XVI века настойчиво повторяют, что монастыри вопреки церковным правилам дисконтировали – отдавали деньги в рост, особенно в ссуду своим крестьянам. Вассиан Косой изображает их суровыми заимодавцами, которые налагали «лихву на лихву», проценты на проценты. Для погашения задолженности они у несостоятельного должника-крестьянина отнимали корову или лошадь, а самого с женой и детьми сгоняли со своей земли или судебным порядком доводили до конечного разорения. Это обвинение в «заимоданиях многолихвенных убогим человеком» было выдвинуто на Стоглавом соборе и отчасти поддержано царем, который спрашивал: «Церковную и монастырскую казну в рост дают – угодно ли это богу?» Отцы собора отвечали постановлением: архиереям и монастырям деньги и хлеб давать крестьянам своих сел без роста, чтобы крестьяне за ними жили, от них не бегали и села их не пустовали бы. Так, по вине земельного богатства монастыри начали превращаться из убежищ нищей братии в ссудолихвенные конторы.

Монастырское землевладение затрагивало интересы государства и служилого класса, еще и таким образом. Обилие денег давало монастырям возможность, повышая покупные цены, и перебивать продаваемые земли у других покупателей, особенно у слабосильных служилых людей, что обеспечило монастырям господство на земельном рынке. Дети боярские жаловались правительству, что «мимо монастырей вотчин никому ни у кого купить не мочно».

В поднявшемся споре о монастырском землевладении, и о необходимости преобразования существующих монастырей обозначились два направления, два резко различных взгляда, которые, встретившись, возбудили шумный вопрос, волновавший русское общество почти до конца XVI века и оставивший яркие следы в литературе и законодательстве того времени.

Одни хотели в корне преобразовать все монастыри на основе нестяжательности, освободив их от вотчин. Другие надеялись исправить монастырскую жизнь восстановлением строгого общежития, которое примирило бы монастырское землевладение с монашеским отречением от всякой собственности. Первое направление проводил преп. Нил Сорский, второе – преп. Иосиф Волоцкий.

82.2. Вопрос о монастырском землевладении на церковном соборе

На церковном соборе 1503 года оба борца встретились и столкнулись. Заволжские старцы отрицали право монастырей владеть (стяжать) землями и богатой собственностью, считая это несовместимым с монашеским служением, а некоторые, например Вассиан Косой, даже выступали за конфискацию церковных владений.

Иван III, при активной поддержке нестяжателей, попытался на этом церковном соборе реализовать правительственную программу секуляризации церковных земель. Столкнувшись с мощным сопротивлением иосифлян, великий государь вынужден был отступить, а затем дать свое согласие на расправу с еретиками.

Собор Русской Церкви 1503 года, в котором особую роль сыграл Иосиф Волоцкий, осудил эту сторону деятельности заволжских старцев и высказался за сохранение и укрепление церковной и монастырской собственности. Эта же позиция еще строже была подтверждена Собором 1531 года.

По мнению Иосифа Волоцкого и его сподвижников, воззрения заволжских старцев, при их моральной привлекательности, несли серьезную опасность нормальной жизнедеятельности Русской Церкви, ослабляли ее роль в государстве. Лишаясь земель и собственности, церкви и монастыри теряли возможность вести широкую пастырскую, благотворительную и просветительскую деятельность, оказывать благотворное влияние на общественную жизнь.

Собор согласился с Иосифом, и свое заключение представил Ивану III в нескольких докладах, очень учено составленных, с каноническими и историческими справками. Но вот что в этих докладах возбуждает недоумение: на соборе оспаривали только монастырское землевладение, а великому князю отцы собора заявили, что они не благоволят отдавать и архиерейские земли, против которых на соборе никто не говорил. Дело объясняется молчаливой тактикой стороны, восторжествовавшей на соборе. Иосиф знал, что за Нилом и его нестяжателями стоит сам Иван III, которому были нужны монастырские земли. Эти земли трудно было отстоять: собор и связал с ними вотчины архиерейские, которых не оспаривали, обобщил вопрос, распространив его на все церковные земли, чтобы затруднить его решение и относительно монастырских вотчин. Иван III молча отступил перед собором.

Итак, дело о секуляризации монастырских вотчин, поднятое кружком заволжских пустынников по религиозно-нравственным побуждениям, встретило молчаливое оправдание в экономических нуждах государства и разбилось о противодействие высшей церковной иерархии, превратившей его в одиозный вопрос об отнятии у церкви всех ее недвижимых имуществ.

При всех полемических усилиях и успехах нестяжателей московское правительство после собора 1503 года покинуло наступательные планы против монастырских вотчин и ограничилось обороной.

В дальнейшем длинный ряд указов и пространные рассуждения на Стоглавом соборе о монастырских непорядках, не решали вопроса по существу. Были предприняты различные меры с целью остановить дальнейшее земельное обогащение монастырей на счет служилого класса, «чтоб в службе убытка не было, и земля бы из службы не выходила». Вместе с тем усиливался и правительственный надзор за монастырскими доходами и расходами. Но все эти меры не дали ощутимых результатов. Попытка царя Ивана около 1550 года воспользоваться ближайшими к Москве землями митрополичьей кафедры для хозяйственного устройства служилых людей встретила решительный отпор со стороны митрополита.

Все отдельные меры завершились приговором церковного собора с участием бояр 15 января 1580 года. Собором было постановлено: архиереям и монастырям вотчин у служилых людей не покупать, в заклад и по душе не брать и никакими способами своих владений не увеличивать. Вотчины, купленные или взятые в заклад у служилых людей архиереями и монастырями до этого приговора, отобрать на государя, который за них заплатит или нет – его воля. Вот все, чего могло или умело добиться от духовенства московское правительство в XVI веке в деле о церковных вотчинах.

82.3. Нравственное измерение вопроса о монашеском служении и церковном имуществе

В.О. Ключевский отмечает: «Монастырское землевладение было вдвойне неосторожной жертвой, принесенной набожным обществом недостаточно ясно понятой идее иночества: оно мешало нравственному благоустроению самих монастырей и в то же время нарушало равновесие экономических сил государства. Раньше почувствовалась внутренняя нравственная его опасность». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 376. История России, С. 21769].

Монашеское служение требует удаления от мира, и его обременяет забота о материальных благах, а тем более владение большим имуществом. Святитель Игнатий Брянчанинов в своих трудах подчеркивает неотмирность задач монашеского служения. В Аскетических опытах святитель Игнатий говорит о нестяжании следующее: «Удовлетворение себя одним необходимым. Ненависть к роскоши и неге. Милосердие к нищим. Любление нищеты евангельской. Упование на промысл Божий. Последование Христовым заповедям. Спокойствие и свобода духа. Беспопечительность. Мягкость сердца».³⁴

Слова Спасителя обращены ко всем желающим духовно-нравственного исцеления и спасения, и к мирянам, но тем более к монашествующим. В Евангелии от Матфея сказано: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и мамоне. Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры! Итак, не заботьтесь и не говорите: «что нам есть? или что пить? или во что одеться?». Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6: 24-33).

Монашеское благочестие в сравнении с мирским – требует более решительного разрыва с имущественными интересами, с заботой о материальных благах. Здесь образцом может служить притча о том, как трудно богатому войти в Царствие Небесное. В Евангелии от Матфея сказано: «И вот, некто, подойдя, сказал Ему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди. Говорит Ему: какие? Иисус же сказал: «не убивай»; «не прелюбодействуй»; «не кради»; «не лжесвидетельствуй»; «почитай отца и мать»; и: «люби ближнего твоего, как самого себя». Юноша говорит Ему: всё это сохранил я от юности моей; чего еще недостает мне? Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение. Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; И еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие. Услышав это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же всё возможно» (Мф 19:16–26) .

Летописец в рассказе об устроении Печерского монастыря, в ПВЛ под 1051 годом, говорит: «Ибо много монастырей устроено царями и боярами и от богатства, но не такие они, как те, что поставлены слезами, постом, молитвою, бессонными ночами. Антоний ведь не имел ни золота, ни серебра, но достиг всего слезами и постом, как я уже говорил».

Нил и стоявшие за него Белозерские пустынники говорили об истинном смысле и назначении иночества. Скитское миросозерцание Нила все сполна было против монастырского землевладения. Его возмущали, как он писал, эти монахи, кружащиеся ради стяжаний; по их вине жизнь монашеская, некогда превожделенная, стала «мерзостной». Проходу нет от этих лжемонахов в городах и весях; домовладельцы смущаются и негодуют, видя, как бесстыдно эти «прошаки» толкутся у их дверей. Нил и стал умолять великого князя, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням и кормились бы своим рукоделием.

Иосиф ссылался на примеры из истории Восточной и Русской Церкви и при этом высказал такой ряд практических соображений: «Если у монастырей сел не будет, то как честному и благородному человеку постричься, а если не будет доброродных старцев, откуда взять людей на митрополию, в архиепископы, епископы и на другие церковные властные места?» [Ключевский В.О.: Том 2, С. 382. История России, С. 21775].

Итак, если не будет честных и благородных старцев, то и вера поколеблется. Этот силлогизм впервые высказывался при обсуждении церковно-практического вопроса. Церковные авторитеты не ставили монастырям задачи быть питомниками и рассадниками высших церковных иерархов и не признавали непременным оплотом веры иерархию родовитого происхождения, как это было в Польше.

Первое положение Иосиф заимствовал из практики Русской Церкви, в которой высшие иерархи обыкновенно выходили из монастырей; второе положение было личной мечтой или личным предрассудком Иосифа, предок которого, выходец из Литвы, сделался волоколамским дворянином-вотчинником.

Вводя строгое общежитие в своем монастыре, Иосиф надеялся исправить монастырский быт и устранить противоречие между иноческим отречением от собственности и земельными богатствами монастырей более диалектической, чем практической, комбинацией: в общежитии-де все принадлежит монастырю и ничего отдельным монахам.

«Это все равно, возражает Максим, как если бы кто, вступив в шайку разбойников и награбив с ними богатство, потом пойманный стал оправдываться на пытке: я не виноват, потому что се осталось у товарищей, а я у них ничего не взял. Качества истинного монаха никогда не совместятся с отношениями и привычками любостяжательного монашества: такова основная мысль полемики Максима Грека». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 385. История России, С. 21778].

Упадок дисциплины в старых монастырях – общее явление XVI века, резко отмеченное в литературных памятниках и в правительственных актах того времени. Этот упадок был следствием перемены в подборе монастырского братства, а перемена произведена была монастырским землевладением.

К преп. Сергию приходили люди с пустыми руками, без вкладов, как и он пришел на свое место. Приходили люди, желавшие делить с ним труды пустынножительства и «душа своя спасти». Он встречал их вопросом: «Хотите ли и можете ли терпеть труды места сего, голод и жажду, и всякие недостатки?» Когда преп. Сергию отвечали, что хотят и могут, он говорил пришельцам: «Знайте, что вам предстоит здесь, будьте готовы терпеть скорби, беды, печали, всякую тугу и нужду, приготовьтесь не к покою и беспечалию, но к трудам, посту, всяким искушениям и подвигам духовным».

Когда Иосиф задумал покинуть свой уже разбогатевший монастырь, у него состоялся разговор с его братией, составившейся из зажиточных вкладчиков. Братия ему сказала: «…и мы разойдемся по дворам, а ведь мы отдали все свое имущество этой обители и тебе и надеялись, что ты будешь нас покоить до смерти, а по смерти поминать, и сколько было у нас силы, мы ее истощили в работе на монастырь, и, как теперь у нас не стало ни имения, ни силы, ты нас хочешь оставить, а нам прочь пойти не с чем».

Чем более чтили подвижника, тем больше текло из мира вкладов в его обитель, а по мере накопления земельных вкладов в нее все больше теснилось людей, которые искали не пустынного труда и безмолвия, а монастырского покоя и довольства. Они и уронили в XVI веке строгую монастырскую дисциплину времен Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского. Царь Иван прямо указал на этот упадок Стоглавому собору: «В монастыри постригаются не ради спасения души, а покоя ради телесного, чтобы всегда бражничать».

Призвание монашества заключалось не в том, чтобы только носить черную одежду отречения, а жить по-мирски, отделившись от внешнего мира, в монастырях. Путем такого внешнего, искаженного монашества, многие шли, не разумея умного, сокровенного смысла истинного Божьего иночества. Любившие мирскую жизнь под монашеской одеждой были внешним монашеством. Такому внешнему монашеству не было благословения от Господа Бога.

С утратой сего «умного жития» монашество утратило право перед Богом на существование. Умное житие было корнями духовного бытия монашества, было его душой. Когда корни были подрезаны – древо монашества увяло, умерло. С потерей внутреннего, не долго продержалось и внешнее – разлетелось, как прах, возметаемый ветром. Эта катастрофа, постигшая монашество, была видна уже давно, но не всем, видели ее лишь некоторые иноки, духовно-прозревшие.

Монастыри – эти хранители «умного света» разрушились, потому что само монашество разрушило основу монастырей: оставило «умное делание». Оставление «умного делания» и увеличение монастырей в последних временах стяжанием внешнего довольства и славы, увлечение внешним благочинием и пышностью – было тяжким грехом и дерзким нарушением данных монашеством обетов. Долготерпение Божие не потерпело попрателей обетов и предало их грозному Суду: монастыри разрушены и монашество упразднено.

34. Игнатий Брянчанинов, святитель. Полное собрание творений и писем: В 8 т. – 2-е изд., испр. и доп.: Письма в 3 т. – М.: Паломник, 2001; Творения: В 5 т. Т. 1. – М.: Паломник, 2014. С. 189.