Многие поэтические сборники, посвященные нежной страсти, открываются именно этой строкой о солнце и светилах. И уж потом Пушкин – «Я помню чудное…», Шекспир с «над бурей поднятым маяком», Тютчев с «Любовь, любовь – гласит преданье»… Много раз переизданная книга с любовными посланиями выдающихся людей так и называется – «…Что движет солнце и светила». Ее составитель пишет в пред-варяющей заметке: «…Этот мир – живой, он вечно живой и сегодняшний, в нем и сейчас наслаждаются тишиной долгого пастушеского дня Дафнис и Хлоя, и ищет Изольду Тристан, и помнит чудное мгновение Пушкин».
Хочу напомнить, что Данте Алигьери сам написал много стихов о любви, можно сказать, в первую очередь ими и прославился. Но строка о движении солнца и светил к ним никакого отношения не имеет. Как не имеет и абсолютно никакого символического смысла. Она касается только и исключительно солнца и других небесных объектов. Которые подчиняются неистребимой силе вульгарно материальной природы.
…Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход,
Любовь, что движет солнце и светила.
Читал ли эти строчки литературовед, который написал: «Данте приходит к пониманию того, что миром движет любовь». Данте, непревзойденный певец любви – и ее сравнение с неким «ровным (!) ходом колеса»? Могло ли это исходить от человека, сказавшего, например, такое:
Ведь если нам любовь извне даётся
И для души другой дороги нет,
Ей отвечать за выбор не придётся…
А все просто. Поэт в двух этих случаях имел в виду разное. Он увлекался философией и хорошо знал представления глубоких умов античности о мироздании. В частности, о движении как свойстве, точнее, как об абсолютном способе существования материи. Именно об этом идет речь в нетленной строке Части III. Рай «Божественной комедии». Спрашивается, причем здесь «любовь»? А при том, что она – из Священного писания, прямо-таки испещренного «любовью», особенно когда речь о бытийственном. Обратим внимание, что в каких-то местах она могла бы быть заменена понятием «движение», выраженным в самых разных языках. Да и Данте по правилам стихосложения мог сделать это. Однако мог ли он позволить себе в «Божественной комедии» избежать принятой апостолами терминологии, относящейся к самому определению Бога? «Бог есть Любовь». Именно Он (Она) движет Солнце и светила (а вообще-то абсолютно все на свете – согласно формуле материи-движения). Автор «Божественной комедии» прямо так и говорит, без малейшего намека на иносказание.
Другая же цитата из Данте – с тем же словом, но совершенно с другим содержанием. Поэт средневековья не мог не знать отношения церкви к любви мирской. Вот типичные высказывания двух мыслителей-святителей. «Евангелие отвергает любовь, зависящую от движения крови, от чувств плотского сердца»; «Бог дал людям слово «любовь», чтобы они именовали этим словом свои взаимоотношения с Ним. Когда люди, злоупотребив этим словом, начинают называть им свое отношение к земному, оно теряет свой смысл».
Надо ли тратить хотя бы минуту читательского внимания на пояснение: это – ересь, с точки зрения великого поэта.
И я не могу не согласиться с ним.
Но у меня возникла гипотеза. «Любовь» была выбрана авторами Евангелия главным, после Бога, словом потому, что оно было доходчивей и ближе простым людям, чем еще более отвлеченные понятия – благость, милость, кротость, милосердие… Созидая сущее (в интерпретациях апостолов), Создатель в избытке проявляет эти качества по отношению к смертным. В ответ Он того же ждет от них – касательно не только Его самого, но и друг друга, и… всего Им сотворенного. Разве не в этом смысл Евангелия, если кратчайше законспектировать его?
Вот, собственно, и вся любовь, когда она Божественная. В отличие от всякой иной, много раз растолкованной (якобы!) в энциклопедиях и словарях.
Думаю, могу спросить от имени проницательных читателей: почему это не было сказано сто страниц назад, когда речь шла именно и о евангельской, и о разных видах сугубо земной любви? Отвечаю: потому что тогда это не пришло в голову. Сделать же вставку сейчас, задним числом, было бы фальсификацией по отношению ко всем трем «Шелопутам» с их главным правилом: сцепление эпизодов, причин и выводов должно следовать согласно сложившимся в тексте невзначайностям, игнорируя рецепты рассудка. Нарушение принципа (беспорядка) могло погубить затею – узнать что-то про себя. А я бы тогда сам перед собой стал обманщиком.
…Скажите, пробовали вы, поймав себя на какой-либо мысли, раскрутить назад умственную цепочку и обнаружить ее первоначальный зародыш? У меня это никогда не получается. Но вот эта рукопись, если бы удалось запустить ее, как кинопленку, в обратном порядке, от конца к началу, – как раз и была бы подобием такой операции.
Божьей милостью сочинитель Дмитрий Быков, съевший собаку на теме писательства, так ответил на вопрос радиослушателя «Эха Москвы»: «Правильно сказал Борис Стругацкий, Царствие ему небесное: «Пока получаешь удовольствие, это графомания. Когда начинаешь мучиться, значит пошла литература». Читатель, дошедший до этой, последней странички, знай: я не мучился, я получал удовольствие.