Вредные привычки

Глава шестая

Утро выдалось на редкость тёплым и солнечным. Размяв суставы, я поработал со снарядами, потом принял душ, и лишь после этого, позавтракав яйцами всмятку, беконом и тёртой редькой со сметаной, позволил себе чашку кофе.

Теперь можно было подумать и о делах. Похоже, Кондратьев мне верил или делал вид, что верит. Ну что же: «надежды юношей питают». Я столько раз числился в благоразумных, что однажды, наверное, мог себе позволить в это не поверить.

Я оделся, достал с антресолей дорожный баул и спустился к машине. Полчаса пришлось потратить на то, чтобы заскочить в продуктовый и зоологический магазины. Других забот у меня на сегодня в городе намечено не было. В зеркале заднего вида было чисто, но я все-таки решил не рисковать. Оставив машину на платной автостоянке, поймал «шестёрку» и за пятьсот рублей уговорил хозяина скататься за город.

Загородная природа дышала покоем, и я позволил себе расслабиться. Луга, сосновые и берёзовые рощи, поля с подсолнечником и кукурузой действовали лучше любых транквилизаторов. Когда мелькнула излучина реки, а немного погодя и указатель «Большие Боярышники», я уже ощущал себя спокойней самого спокойствия.

Застроенные одно- и двухэтажными домами, Большие Боярышники располагались на пологом холме и одной из своих улиц вплотную подходили к реке. На околице посёлка, на холме, возвышаясь над зеленью берёз, сияли церковные купола. Мы доехали до центра и, свернув за магазином в переулок, через пару минут уткнулись в церковные ворота.

Небольшая калитка в чугунной ограде была приоткрыта. Я попросил у водителя полчаса и, пройдя за ограду, где по естественному газону деловито разгуливали куры, по выложенной плиткой дорожке направился к дому батюшки. Слабый южный ветерок доносил с поля запах только что скошенной травы. Из конуры вылез серый в рыжих подпалинах Лаврик и, дружелюбно виляя хвостом, заспешил мне навстречу. Я достал приготовленную для него кость и, потрепав по холке, почти насильно вложил в пасть. Что ж, понять животину было можно: после церковных харчей магазинная снедь могла вызвать вопросы даже у пса.

– Прости, дружище, но чем богаты, тем и рады. Батюшка дома?

– Дома, Саша, дома, проходи.

На высоком крыльце, улыбаясь, стоял отец Николай. Мы поздоровались. После мнимой демобилизации я прожил у него почти две недели, за которые мы успели с ним достроить баню и начать новый курятник.

На батюшке была матерчатая скуфья, коричневая ряса, зелёное трико и черные на липучках ботинки. Шестьдесят лет, которые он прожил на белом свете, ни на его крепкой фигуре, ни на его свежем, цветущем лице никак не сказались, хотя свои первые тридцать лет он провёл совсем не под церковной сенью.

Заметив у ворот незнакомую машину, он поинтересовался:

– За инструментами?

Я кивнул:

– Срочная работа.

Отец Николай поскучневшим взглядом скользнул по моему лицу:

– Ну да. Ну да. А я уж было обрадовался, думал, хоть денёк погостишь.

– Через недельку, – пообещал я ему. – Закончу проект и сразу к тебе.

Мы прошли в дом. Батюшка усадил меня за стол и, оставив один на один с дремавшим на подоконнике котом, ушёл за моим кейсом. На стене, напоминая о грядущих неприятностях, равнодушно постукивали старинные ходики с кукушкой.

Я выставил из баула на стол три бутылки водки, тушку сёмги и банку с рубиновыми меченосцами. Водку с сёмгой оставил на столе, а рыбок отнёс в спальню, где у батюшки стояли два аквариума. Рыбки и я являлись в этом доме единственными, кто не имел никакого отношения к религии.

Батюшка вернулся с моим рабочим кейсом и тяжёлым запотевшим кувшином. Кейс поставил в угол, а из кувшина наполнил пол-литровую керамическую кружку и, поставив передо мной, снова вышел, на этот раз чтобы принести отварной лосятины, бочковых огурчиков, помидоров и капустки. Заполнивший кухню аромат разносолов приятно защекотал ноздри.

Пока я потягивал берёзовый квасок, пытаясь отогнать от себя мысли о предстоящем деле, батюшка неторопливо поведал о начале строительства в Больших Боярышниках новой партии коттеджей. Известие о строительном буме меня приятно порадовало. Я подумал, что коттеджи – эта та часть России, которую она потеряла и которую до сих пор не очень-то активно пытается возродить. И, по-видимому, неспроста.

– Может, мне тоже прикупить здесь землицы? – спросил я.

– Чтобы было, где поиграть в гольф? – добродушно улыбнулся батюшка.

– А ты бы хотел, чтобы я начал с разведения африканских страусов, антилоп и павлинов?

– У человека, Саша, один советчик: собственное сердце. Что в нем родилось, то и правда. Другое дело, что эта правда часто не нравится ни нам, ни нашим ближним. Даже когда она один в один похожа на жар-птицу.

– Тогда у меня все в порядке: полная гармония между сознательным, подсознательным и внешней средой.

Батюшка бросил на меня ироничный взгляд:

– Ты так думаешь?

– Я так чувствую, – сказал я. – Так что подбирай участок.

Батюшка одобрительно хмыкнул:

– Смотри только, чтобы потом мне не пришлось ловить тебя на слове.

– Если вернусь, не придётся.

В этот момент где-то неподалёку, вероятно празднуя очередную победу над курицей, дурным голосом проорал петух.

Батюшка улыбнулся:

– Да нет, кажется, на этот раз ты и в самом деле говоришь правду.

– Говорить правду, попадая в деревню, уже становится для меня доброй традицией, – подтвердил я.

Когда мы выпили с батюшкой бутылку, я поблагодарил и поднялся из-за стола.

Пока я укладывал в багажник баул с инструментами, и батюшка и водитель о чем-то вполголоса переговаривались. Беседы были коньком отца Николая. Все это время где-то за околицей, захлёбываясь от натуги, надрывалась чья-то бензопила.

Глава седьмая

В город мы вернулись к полудню. Не доезжая до автостоянки, я попросил водителя остановиться. Похоже, мой загородный вояж остался для моих новых «друзей» незамеченным. Во всяком случае, я на это надеялся. Прячась от солнца в тени деревьев, я дошёл до автостоянки, сел в свою колесницу и, не забывая поглядывать в зеркало заднего вида, двинулся к приютившей господина Чугунова больнице.

Белое пятиэтажное здание, окружённое с четырёх сторон тополями, едва просматривалось. Я надел бейсболку, тёмные очки, взял пакет с инструментами и, оставив машину на стоянке, по тенистой аллее прошёл к главному входу.

У окна регистратуры было подозрительно безлюдно. Я оперся локтем на стойку и поинтересовался у сидевшей за столом женщины, в какой палате лежит Чугунов.

Бросив на меня быстрый взгляд, она протянула к окошку руку:

– Ваши документы, пожалуйста?

Этого я не ожидал.

– А это обязательно? – спросил я, не шелохнувшись.

– Для тех, кто появляется у нас в первый раз, обязательно.

Глаза женщины смотрели на меня без всякого выражения.

– Может, паспорт можно заменить… бумажкой с символом славного города Ярославля? – тонко намекнул я.

– Только не у нас.

Решительность женщины вызывала симпатию. Пока такие люди существуют, судьба государства не безнадёжна. Ситуация требовала новых подходов. Я нашёл на стене схему больничного комплекса и, зафиксировав в памяти, спустился во двор. От главного корпуса к другим корпусам можно было попасть двумя путями. Я обогнул здание главного корпуса и по выложенному плиткой тротуару направился к выкрашенному оранжевой краской одноэтажному сооружению. Висевшая рядом с металлическими дверями табличка подтверждала, что я пришёл туда, куда рано или поздно попадает каждый, у кого возникают проблемы с личными грехохранилищами. Правда, моя первая попытка проникнуть в морг без очереди вышла неудачной. Двери перевалочного пункта оказалась на запоре. Я нажал на звонок и, не убирая пальца, замер. Судя по расписанию, в морге был обед. С третьей попытки мне, кажется, удалось его прервать: за дверью щёлкнула задвижка. Молодой красивый парень в синем халате, быстро окинув взглядом меня и близлежащие окрестности, посторонился и гостеприимно предложил:

– Заныривай.

В комнате, в которую он меня привёл, стоял старый канцелярский стол, пара стульев и черно-белый телевизор на потрёпанной временем тумбочке.

– Пришёл навестить приятеля, – сказал я, – но без документов, назвать номер его палаты в регистратуре отказываются, не поможешь?

– Фамилия, имя, отчество?

– Чугунов Эдуард Алексеевич.

Парень фыркнул:

– Ты что, за лоха меня держишь? Друзья его палату наизусть знают.

Я достал бумажник:

– Сколько?

Парень возмущённо вскинул руки:

– Да ты что, мне жить, что ли, надоело?!

Я положил на плечо парню ладонь и легонько подтолкнул к стулу:

– Если не хочешь, чтобы однажды тебе ответили на этот вопрос утвердительно, старайся больше незнакомым людям его не задавать.

Оказавшись в положении сидя, парень занервничал. Я отошёл к окну, достал из пакета револьвер и пояснил:

– Это чтобы никто не мог утверждать, что ты сдал его добровольно.

Как ни странно, но вид оружия подействовал на него успокаивающе. Он глубоко вздохнул, потёр ладонями бедра и сипло выдохнул:

– Шестая… Отделение реанимации.

Мне оставалось лишь надеяться, что его ответ был навеян не школьной программой по литературе.

– Студент? – спросил я.

Он кивнул. Я отсчитал ему три бумажки по тысяче и, пожелав приятного аппетита, оставил размышлять над превратностями судьбы.

Широкие окна стационара выглядели безжизненными. Я на ходу поменял очки с бейсболкой на парик а-ля Стивен Сигал и, поправив на плече сумку с инструментами, направил свои стопы к соединявшемуся с административным корпусом галереей стационару.

В пустом предбаннике с красными пластмассовыми стульями и зелёными стенами стояла звонкая тишина. Я подошёл к двустворчатым дверям с надписью «Реанимационное отделение» и заглянул в небольшое стеклянное окошко.

Длинный мрачноватый коридор с многочисленными дверями проходил через весь стационар и заканчивался окном. Сразу за дверями, рядом с пожарным щитом, стоял стол с телефоном и пустой стул с переброшенным через спинку врачебным халатом. На всякий случай я подёргал дверную ручку. Заперто. Увы, но почему-то сегодня на все объекты я попадал в неурочное время.

Я поднялся этажом выше и, представившись медсестре наладчиком медоборудования, попросил проводить в реанимационное отделение. Решение оказалось удачным. Очутившись один на один с одетой в зелёный халатик медсестрой, я повеселел. Девица выглядела соблазнительно. Жаль, что в своё время я так и не подал документы в медицинский.

В палате, куда мы пришли, в полумраке можно было рассмотреть операционный стол и стоявшие неподалёку от него аппараты искусственных лёгких и сердца. Органов, без которых, как утверждают бывалые пациенты, нельзя обходиться даже в раю. Принимая во внимание название палаты, мы, видимо, находились ещё только в его предбаннике. Сестра раздвинула на окнах жалюзи, и я увидел за ширмой три пустых реанимационных кровати.

– Что-то не так? – спросила она у меня.

Вопрос был некорректным.

– В отделении много больных? – спросил я, стараясь не встречаться с ней взглядом.

– Двое. А что?

– Чугунов среди них есть?

– А вы ему кто?

– Да, в общем-то, никто. Корреспондент.

– Умер. Перед обедом перевезли в морг.

На этот раз я взглянул на неё самым пристальным образом. Лицо сестры выглядело по-рабочему будничным.

– Причину смерти установили?

– Предварительная версия – инсульт. Но точно можно будет сказать лишь после вскрытия.

Новость была не из приятных. Теперь я мог рассчитывать услышать откровения Чугунова лишь в видеозаписи.

– Где вас можно будет найти? – спросил я.

– В ординаторской.

Я подождал, когда она выйдет, и набрал номер Тишинской.

– Узнаете? – спросил я.

– Вокзальный хулиган?

– Да нет, – сказал я. – На этот раз уже больничный. Я бы хотел получить за свою ударную работу вторую половину.

Женщина хмыкнула:

– А я уже думала, что вы не объявитесь. Насколько я знаю, в том, что там произошло, в большей степени заслуга природы.

Служба оповещения работала у них превосходно.

– Просто в отличие от вокзальной истории она не так очевидна, – сказал я. – Пришлось применить нетрадиционные методы.

– Слишком много «не», – с нажимом произнесла Тишинская.

– Хотите сказать, что мы с вами в расчёте?

– А вы имеете что-то против?

– Буду, если вы не поможете мне с Климентьевой.

Женщина фыркнула:

– Теперь все ее материалы не стоят и выеденного яйца.

– Кондратьев тоже так считает?

– Думаю, после того, что случилось, он уже успел забыть и о вас, и о вашей Климентьевой. – Она усмехнулась. – Не портите человеку праздничный день, юноша.

– А вы циничны, – не удержался я.

Тишинская вздохнула:

– Чтобы вы знали на будущее: реальность цинична в принципе.

На этот раз её утверждение прозвучало достаточно правдоподобно. По-видимому, иногда правда прорывается в речь независимо от нашей воли.

Не сказав больше ни слова, она отключилась. Её уверенность мне не передалась. У Кондратьева насчёт Климентьевой могли быть совсем другие планы.

Вернувшись на автостоянку, я сел за руль и, наблюдая за шумной разборкой воробьёв из-за куска подсолнуха, несколько минут анализировал ситуацию. В конце концов, разговор с Кондратьевым вряд ли мог грозить для меня новыми проблемами. Поразмышляв ещё какое-то время, я дошёл до автомата и набрал номер модельного агентства. Трубку взяла Кравцова.

– Пока ничего нового сообщить о судьбе Кати не могу, – откликнулась она. – Но несколько раз по этому поводу звонил какой-то мужчина. Может, вам стоит с ним связаться?

Если я правильно её понял, то речь снова шла о ювелире. Быстро же он в себя пришёл.

Разговор с Кондратьевым занял у меня гораздо больше времени. Понять по его голосу, в каком он находится настроении, было трудно. Если настроение и содержало элементы ликования, то он это тщательно скрывал.

– До меня дошли слухи по поводу главы «семейства», – сказал я. – Мои соболезнования. Задание по Климентьевой по-прежнему остаётся в силе?

– Не терпится соскочить с крючка?

– Никто не любит подвешенных состояний.

– Я тебя бить её жениха по голове кувалдой не заставлял.

– Это был несчастный случай, – сказал я.

Кондратьев устало вздохнул.

– Действуй, как мы договорились, – жёстко бросил он. – Оказывается, у этой сучки материалы не только по Чугуну.

Климентьева определенно начинала мне нравиться. На фоне стоявших раком соотечественников она производила впечатление единственного нормального человека. Хотя шансов переломить ситуацию у неё не было никаких. Может, нам действительно стоило объединить с ней усилия?

Время приближалось к семнадцати ноль ноль. Подсевшие батарейки требовали подзарядки. Я свернул к ближайшему кофе и плотно пообедал. Сто граммов сделали мир гораздо гармоничнее. Стоило добавить ещё сто, и он, наверное, мог бы стать совсем замечательным. А что делать тем, кого действительность устраивает без химических излишеств? Правильно! Стараться как можно дольше оставаться в её рамках.

Я зашёл в телефон-автомат и позвонил ювелиру. Слышимость была великолепная.

– Я тот, с кем вы вчера попали в передрягу, – сказал я. – Попробуем ещё разок?

– Через пару часов у драмтеатра устроит? – откликнулся он.

– Вполне.

– Ну, тогда до встречи. Правда, на этот раз не со мной. Вы меня понимаете?

Я сказал, что понимаю. На этот раз ювелир, видимо, решил от роли посредника отказаться. Полностью отдавать инициативу в руки провидению было бы глупо. Пользуясь случаем, я решил подъехать к драмтеатру заранее. На третьем светофоре в поле моего зрения попала салатного цвета «десятка». Мне показалось, что где-то я её уже видел. Дождавшись очередного перекрёстка, я свернул ещё раз – «десятка» не отставала. Я въехал во двор и, добравшись до его середины, юркнул за старенький микроавтобус, по соседству с которым несколько пенсионеров настойчиво пытались вдохнуть в осевшую с двух сторон клумбу новую жизнь. В такой неопределённой ситуации их деятельность была и не к месту, и не ко времени.

Минут пять ничего не происходило. Потом с противоположной стороны двора, блеснув стеклом, выкатилась знакомая «десятка» и, развернувшись, медленно покатила в моем направлении. Держа револьвер на коленях, я молча ждал. Из-за тонированных стёкол рассмотреть, кто находится в салоне, было невозможно. Не доезжая до меня пару метров, «десятка» сбавила ход и остановилась. Стекло на дверце водителя дрогнуло и медленно поползло вниз. Шанс пальнуть хотя бы раз у меня ещё оставался, и, будь на моем месте новичок, наверное так бы и случилось. Хотя палить лишь из-за того, что в «десятке» сидел Кочетов, пожалуй, было бы все-таки преждевременно даже если и не забывать о его многолетнем сотрудничестве с Чугуновым. Нет, кажется, я все-таки не зря обратился к нему за консультацией.

Выставив в окно локоть, Кочетов сплюнул на пыльный асфальт и кивком головы пригласил к себе. Со стороны это выглядело так, как если бы он приглашал меня на дело. Мастер деловых бесед. Так заинтересоваться мной он мог только в одном случае. Я спрятал револьвер за пояс и выбрался из машины. Пенсионеры, не обращая на нас никакого внимания, по-прежнему продолжали деятельно поправлять разрушенную клумбу. Я плюхнулся рядом с Кочетовым на сидение и на всякий случай скользнул взглядом по его рукам. Отсутствие оружия обнадёживало. Кочетов откинулся на подголовник и не глядя на меня произнёс:

– Ты в курсе, что твой портрет расклеен по всему городу?

В том, что на меня могла появиться ориентировка, ничего удивительного не было. Сегодня любой школьник, посидев за компьютером, легко мог слепить фоторобот своего обидчика, а если оскорбление являлось достаточно весомым, то и растиражировать в сети.

– Спасибо за предупреждение.

– Ну и что ты теперь собираешься делать?

– Ждать, когда объявят вознаграждение. Ты меня ловишь, и мы делим гонорар пополам.

– Не мог мне рассказать, пока дело можно было спустить на тормозах?

«Ну да, ты бы спустил», – недобро подумал я, а вслух сказал:

– Думаешь, Чугун позволил бы тебе это сделать?

– А какой резон ему было раздувать скандал? Известие о том, что его отметелил водитель такси, вряд ли добавило бы ему авторитета.

– Чугун никогда не оставит меня в покое, – сказал я. – И ты знаешь это не хуже меня.

Кочетов сунул в рот сигарету и задумчиво покрутил между губами:

– А ты случайно не собираешься его замочить?

Я не совсем обдуманно хмыкнул:

– Предлагаешь подождать, когда это сделает он?

– «Железнодорожников» тоже будешь мочить?

– А чем они лучше?

Глядя мне в глаза, он пожевал фильтр и как бы между прочим сообщил:

– Сдаётся мне, что в этом случае я буду вынужден тебя задержать.

Бывший приятель блефовал; кроме премии за поимку особо опасного преступника и зависти коллег по этому поводу это ему ничего не давало. Даже морального удовлетворения.

– Если у тебя, конечно, нет других предложений, – вдруг добавил он.

Что такое другие предложения, он мог мне и не расшифровывать.

– Маэстро имеет в виду основное средство обмена, или его устраивают и другие в товары?

– Меня интересуют те люди, с которыми ты последнее время активно встречаешься.

Вот оно, оказывается, что. Витя решил сделать меня своим недремлющим оком.

– Может, для начала ты огласишь весь список? – предложил я.

– Оглашу, если согласишься.

Когда кто-то сомневается, что ты можешь стать осведомителем, сердце наполняется за этого человека гордостью. Правда, ненадолго, до того момента, пока не понимаешь, что ни для общества, ни для человека ты, в общем-то, никогда никакой ценности, кроме умения пахать, не представлял.

– И что же мне это увлекательное сотрудничество в итоге принесёт?

– Формальный розыск, а позже и вообще снятие всех обвинений.

– Лихо, – восхитился я. – Даже если кто-то из вип-персон, не дай бог, уже успел дать дуба?

Лицо Кочетова неприятно напряглось:

– Ты это кого сейчас?

Иногда на такой вопрос бывает трудно ответить даже самому себе.

– Фоторобот получился качественным? – чтобы как-то потянуть время, спросил я.

Взгляд Кочетова стал подозрительным:

– Так себе, но можешь не сомневаться, я тебя на нем обязательно узнаю, если, конечно, раньше меня этого не сделает Чугунов.

– Можешь не спешить, – сказал я, решив наконец-то его порадовать: – полтора часа назад Чугунов умер в больничной палате не приходя в сознание.

На какое-то время в машине стало тише, чем снаружи. Затем, торопливо выудив из кармана мобильный, Кочетов набрал номер.

– Если то, что ты сейчас сказал, правда, – пробормотал он, – с меня пузырь.

Видимо, я попал в точку.

– Семнадцатое отделение милиции, старший уполномоченный Кочетов, – представился он. – У вас в отделении реанимации находится Эдуард Алексеевич Чугунов, проинформируйте меня, пожалуйста, о его состоянии. – Выслушав пространный ответ, он неторопливо сложил сотовый и, помахав в воздухе серебристым корпусом, удовлетворённо произнёс: – Допрыгался кузнечик.

Я молча ждал. Удачно закончив одно дело, человек, как правило, стремится не затягивать и с другими. Крылатое «Куй железо, пока горячо!» пустило глубокие корни не только в среде мастеров металлообработки.

– У нас на носу очередная реорганизация, – сказал Кочетов, – поэтому времени у тебя будет немного. Месяц, максимум полтора. Думаю, до похорон Чугунова больших волнений не предвидится, а вот после того, как его кремируют, наверняка придётся попрыгать. И твоя задача сделать так, чтобы каждый наш прыжок оказался продуктивным. Связь и другие мелочи подробно обговорим завтра.

– Без нормальной подпитки я на такой работе долго не протяну, – заметил я.

Кочетов усмехнулся:

– Это работая-то на Кондрата?

– Пока что ни от того, ни от другого я не получил ни копейки, – обиделся я.

– Может, тебе их просто пока не за что давать?

Было видно, что в товарно-денежных отношениях старший оперуполномоченный ориентировался как рыба в воде. На этой светлой ноте мы с ним и расстались.