Запомните нас такими

Глава десятая

Утро следующего дня я встретил на пороге домоуправления. Там знали не только телефон Трубникова, но и его новый адрес. Я выпил с девчатами пару кружек чаю, съел половину принесённых с собой конфет и, пообещав сделать новую встречу более творческой, отправился к арендодателю.

Так долго, как Трубников, мне не открывали двери даже должники. Глядя на меня карими, по-восточному узкими глазами, он несколько раз провернул свой заржавевший «арифмометр» и голосом, которым пытаются разговаривать с клиентами роботизированные системы, произнёс:

– Смирнова я видел дважды: когда подписывал с ним договор и когда вручал ключи от квартиры. Больше мы с ним не встречались. Что касается его жены и любовницы, то ни с той, ни с другой не знаком, – махнул рукой, видимо, прогоняя воображаемую муху, и добавил: – Это всё, что вас интересовало?

– И за это время вы ни разу не проверили, как эксплуатируется ваша собственность?

– А зачем? Деньги он мне платил исправно, а все остальные вопросы при необходимости всегда можно решить через суд.

Его непоколебимая вера в суд сразила меня наповал. Я мысленно осенил его лоб крёстным знамением и попрощался.

Увы, но Ташлыкова как была моим единственным источником информации, так им и осталась. Вернувшись в машину, я допил остатки приправленного земляничным варением чая и, стараясь слишком не нарушать ПДД. отправился к Соколову. Того по-прежнему не было дома. По каким-то причинам главный инженер упорно не хотел ни встречаться, ни отвечать на мои звонки. Чтобы не терять время на домыслы, я купил торт и, оживив в воображении немного потускневший образ Обручевой, настроил себя на ещё одну встречу с ней.

На этот раз она не забыла запереть дверь. Я позвонил. Моя озабоченная физиономия заставила её улыбку уменьшиться до стандартного размера. Обидно, даже учитывая тот факт, что пришёл я к ней не на свидание.

– Памятуя о прошлом, – сказал я, – не мог не заскочить. Впустишь?

Её улыбка засияла в полную силу:

– Проходи.

В зелёной тунике и чёрных леггинсах Екатерина выглядела на твёрдую пятёрку даже по шкале успевшего состариться раньше времени Зайцева.

– С удовольствием, – не стал я ломаться.

Женщина провела меня в гостиную и, усадив на диван, поинтересовалась:

– Водку, коньяк?

– Стакан минеральной, – сказал я.

Мой заказ её озадачил. Улыбка стала неуверенной. Тем не менее она поставила на стол бутылку минеральной воды, бутылку коньяка, фужер и две рюмки. Я налил ей коньяка, себе минералки, и мы выпили. Она явно не догадывалась о цели моего визита.

– Как Элла? – спросил я. – С датой похорон уже определилась?

– Двенадцатого. Сразу после отпевания.

– Как настроение?

– Паршивое, но виду не подаёт.

– А где вы с ней встречались?

– В мобильной сети.

– Давно?

– Пару часов назад.

– Элла сама тебе позвонила?

Рука женщины поправила на груди брошь:

– Что-то случилось?

Покрутив в руке стакан, я всё-таки решился.

– Зачем ей понадобилось втягивать в это дело тебя? – спросил я. – Или ты решила поучаствовать в нём добровольно?

Екатерина дотянулась до бутылки и плеснула себе коньяку:

– Затем, что в квартире лежал труп её мужа. Мужа, которого пару часов назад она застала с другой женщиной. Или она должна была признаться, что сама его убила?

Я глотнул минералки:

– А разве нет?

Обручева обняла себя за плечи и зябко поёжилась:

– Что «нет»?

– Разве не она его убила?

Екатерина посмотрела на меня с неприязнью:

– Что за шутки?

– Какие уж тут шутки.

– Да она с него пылинки сдувала!

– А вчера убила его секретаршу, – произнёс я.

Екатерина попробовала изобразить ядовитую улыбку:

– Из-за пятнадцати миллионов?

– Да нет, – сказал я, – всё это время деньги находились там, где им и положено было находиться: в рабочем сейфе.

– Я тебе не верю!

– А себе?

Обручева схватила стакан и залпом выпила. Ей явно не хотелось соглашаться с тем, что она услышала.

– Ты только пересказываешь её версию или сама присутствовала при убийстве? – спросил я.

Женщина глубоко вздохнула и обречённо выдохнула:

– Элла приехала ко мне под утро.

Что-то в этом роде я и предполагал. Я плеснул в рюмку коньяку и чуть ли не силком заставил её выпить. Выпил сам и, показав на телефон, сказал:

– Позвони ей и предупреди, что мы сейчас подъедем.

Глянув на меня, она решительно замотала головой:

– Нет.

– Бросишь подругу расхлёбывать эту кашу в одиночку?

Обручева усмехнулась:

– Можно подумать, что ты собираешься её облагодетельствовать.

– От меня теперь действительно мало что зависит, – согласился я. – Меня теперь если что и беспокоит, так это как бы она ненароком других глупостей не наделала.

Я набрал номер городской квартиры Смирновых, а когда никто не ответил, телефон загородного дома. Трубку никто не взял и там.

Я посмотрел на Обручеву и сказал:

– Поехали, может, нам ещё удастся с ней поговорить.

Женщина снова отрицательно помотала головой. На её бледном осунувшемся лице живыми оставались лишь глаза.

– Ну, как знаешь, – сказал я.

В прихожей стоял полумрак. Я нащупал дверную ручку и крикнул:

– Запри двери, подружка может о тебе ещё вспомнить!

Ответом было молчание. По-видимому, у девочки наступил период раскаяния. Пока это чувство не перегорит, взывать к разуму было бесполезно. Я закрыл двери и, зачем-то повторяя про себя детскую считалку, спустился к машине.

Глава одиннадцатая

На свежем ночном воздухе меня передёрнуло. Я запустил двигатель и несколько минут просидел так, глядя в лобовое стекло. Как я ни пытался перетасовывать факты, на всех снимках Элла выходила вне конкуренции. У магазина я остановился и купил спиртного. Минут через десять улицы города с яркими огнями витрин и уличных фонарей сменились плохо освещёнными улочками пригорода. Встречных автомобилей заметно поубавилось, а пешеходы исчезли совсем. Но через некоторое время дорожные фонари замелькали чаще, а за шлагбаумом посёлка света стало столько, что хоть вечеринку устраивай.

Чтобы мой приезд не стал неожиданностью, я подъехал прямо к коттеджу. Открыл калитку и по выложенному фигурной плиткой тротуару прошёл к крыльцу. Тойота Эллы стояла в глубине двора под навесом. Из приоткрытого окна коттеджа доносилась мелодия «Happy Nation». Я миновал веранду с зеркальным остеклением и оказался в просторном зале под сводчатым потолком, где висели два стилизованных под старину портрета супругов Смирновых. И мужчина, и женщина смотрели на меня с улыбками. Муж и жена. Ха-Ха-Ха. Как бы не так! Два совершенно чужих человека!

Звучавшая в зале музыка оборвалась. Откуда-то слабый ветерок приносил едва различимый табачный – и не только табачный – запах. Ведущие в левое крыло дома двустворчатые двери были широко распахнуты. Я поправил давивший на рёбра пистолет и двинулся на запах. Обоняние привело меня в библиотеку. Кроме книжных шкафов в комнате стоял большой овальный стол и несколько кожаных кресел, в одном из которых находилась Элла, а в другом уткнувшийся лбом в столешницу Соколов. Судя по всему, сидел он так не по своей воле. Вокруг его головы маслянистым пятном растекалась бордовая лужица, а рядом с пепельницей и догорающей сигаретой лежал чёрный автоматический пистолет, очень похожий на тот, что находился в моей наплечной кобуре. В воздухе витал запах пороховой гари.

Встретившись со мной взглядом, Элла некоторое время смотрела мне в глаза, потом потянулась к сигарете и, переведя взгляд на Соколова, сиплым, непослушным голосом проговорила:

– Пришёл ко мне за Толиными деньгами. Думал, они у меня.

Ступая по ковру, я подошёл к Соколову и проверил пульс. Кожа оставалось ещё тёплой, но сердце уже не билось.

Элла поднялась и нетвёрдой походкой направилась к выходу:

– Пойду приму душ.

От неё даже на расстоянии разило спиртным. Сейчас душ не помешал бы и мне. Я достал носовой платок и, приподняв пистолет за спусковую скобу, принюхался. Запах пороховых газов спутать с какими-нибудь другими было бы трудно даже при полном отсутствии обоняния. Интересно, что она скажет, когда вернётся? Нагнувшись, я заглянул под стол и, как оказалось, не зря: на ковре валялся ещё один пистолет.

Я присел в кресло и попытался подумать. Если Элла обвинит Соколова в убийстве мужа официально и выдвинет версию, что сегодняшнее убийство было с её стороны непреднамеренным, то шансы выйти сухой из воды у неё могут быть почти стопроцентными. Никаких улик против неё нет. Что же касается милиции, то той гораздо проще будет повесить всё на Соколова, чем пытаться докопаться до истины. Пожалуй, кроме меня, эта «дама», по-настоящему, уже давно была никому не нужна, даже самой себе. Прежде чем вызывать представителей власти я решил, что было бы неплохо услышать эту истину и от неё самой. Я посидел ещё минут пять, и решил это событие ускорить.

Ванная располагалась между спальнями. За стеклянной дверью шумела вода.

Я постучал по стеклу и, поинтересовался:

– Ты там надолго? – реакции не последовало. Если она хорошо наклюкалась, то могла и заснуть. Я постучал громче. – Заканчивай, мне надо с тобой поговорить.

По-прежнему ни звука. Я протянул руку к выключателю и поиграл светом. Никакого эффекта. Я приник к стеклу и прокричал:

– Ты меня слышишь?!

Элла по-прежнему не отвечала. Такой душ меня не устраивал. Я потряс дверь за ручку:

– Ты что, хочешь, чтобы я разнёс эту халабуду вдребезги пополам?! – ни звука.

Когда я, наконец, вышиб стекло и открыл дверь, всё было кончено. Она знала, что делала. Красный шёлковый шнурок не оставлял ей никаких шансов: лиловая кожа, вывалившийся язык, в густых чёрных волосах дурацкий белый бант.

Я даже не стал входить в ванную. Закрыв дверь, я вернулся в зал и набрал ноль два.

Милицию я ждал, сидя в машине. Во всей этой истории мне было непонятно только одно: почему она не выстрелила в меня? Ведь ей никто бы не помешал этого сделать, даже собственная совесть.

Портачи

Утро застало Плахова в кабинете за чтением почты. Через распахнутое окно с улицы доносился шум проезжающих по бульвару автомобилей. Время от времени шевеля шторы, по кабинету пробегал свежий ветерок. Работалось легко и быстро. В восемь ноль-ноль, сделав необходимые пометки, Плахов смахнул все лишние бумаги в мусорную корзину и поднял трубку внутренней связи. Дела фирмы шли неплохо. Чистая прибыль за последний месяц составила кругленькую сумму в тридцать миллионов рублей. Хотя не прошло и года, когда фонтан злата-серебра едва превышал по мощности Бахчисарайский.

Плотно прикрыв за собой двери, секретарша в сером фирменном костюме поставила перед ним чашку дымящегося кофе. С улыбкой на свежем лице, короткой, открывающей уши и шею стрижкой, она казалась прекрасным дополнением к сиявшему за окном утру. Если у секретарши и были недостатки, так это красота, от которой нет-нет, да и столбенели клиенты. Но то, чего он опасался, когда принимал её на работу, не произошло: красота мешала выполнять ей служебные обязанности не больше, чем короткая юбка – передвигаться по офису.

Опустившись напротив Плахова в кресло, секретарша быстро просмотрела составленный им на день перечень дел и, ткнув остро отточенным карандашом в пункт номер три, огорчённо наклонила головку к плечу:

– К сожалению, материал по новой автоматизированной линии я смогу подготовить лишь часам к десяти-двенадцати завтрашнего дня, – на её лице застыло выжидательное выражение.

– Такой срок меня вполне устраивает, но устроит ли он Энгельгардта? – помешивая кофе, обронил Плахов.

– Думаю, что я смогу его убедить, – твёрдо произнесла она.

Плахов улыбнулся:

– Боюсь, что для этого вам вначале потребуется стать Энгельгардтом.

Она слегка нахмурилась:

– На меня он не произвёл впечатления непробиваемого, хотя из тех предпринимателей, с которыми я успела познакомиться, наибольшей хваткой, бесспорно, обладает он.

– Ну что ж, – помолчав, сказал Плахов, – мне нравится ваша уверенность, и если она победит, то буду этому только рад.

Она поднялась:

– С вами хочет встретиться некий Косарев Дмитрий Дмитриевич.

Ни фамилия, ни имя ни о чём Плахову не говорили.

– Что-нибудь срочное?

– Он отказался со мной обсуждать цель визита.

– В таком случае я думаю, нам не стоит отступать от наших правил.

– Он очень настаивает.

– Что он из себя представляет?

– Что-то среднее между клерком и торговцем апельсинами. В глаза не смотрит, но от своего вряд ли отступится.

– Хорошо, – сказал он, – думаю, что несколько минут я смогу ему уделить.

Путь от двери до кресла господин Косарев осилил довольно лихо, но после энергичного рукопожатия как-то вдруг быстро и неприлично загрустил и, склонив голову набок, со скорбным видом, словно отец на блудного сына, уставился на подтянутого и хорошо отдохнувшего за ночь Плахова.

– Ну а если повеселее, – не очень-то вежливо прервал затянувшуюся паузу Плахов. – Или похороны уже начались?

Интеллигентное лицо Косарева оживилось:

– Однако, вы гораздо интереснее, чем о вас рассказывают, – высоким, жеманным голосом произнёс он.

«О господи, – мысленно охнул Плахов, – этого ещё не хватало!» Но на всякий случай всё же поинтересовался:

– Понадобились денежки на благие дела?

Скорби в глазах господина Косарева заметно поубавилось. Откинувшись на спинку кресла, он добродушно хрюкнул:

– Признаюсь, отправляясь на встречу с вами, я на такое взаимопонимание и не рассчитывал.

– И правильно делали, – сказал Плахов. – Я успею вам разонравиться ещё до того, как закончится наша беседа.

На этот раз Косарев хрюкнул чуть сдержаннее:

– Полагаю, что мы всё же полюбим друг друга, – с неприятным смешком отозвался он. – Такой, как вы, и такой, как я, просто созданы друг для друга.

– И во сколько же эта любовь мне обойдётся? – спросил Плахов, уже начиная понимать, к чему клонит клиент.

– В триста тысяч, – всё ещё борясь со смехом, сообщил Косарев.

– В год?

– В месяц.

Теперь наступила очередь смеяться Плахова:

– Иными словами, вы предлагаете мне работать бесплатно?

– Ну что вы, – интеллигентно возразил Косарев, – работать на дядю, кто ж на это согласится? Исключительно личная заинтересованность.

– А где же тогда я возьму ту сумму, о которой идёт речь?

– Там же, где и всегда: из прибыли.

– А прибыль?

– Наверное, так и должен держаться настоящий предприниматель, – одобрительно заметил Косарев. – Скромно и с лёгким налётом наивности. Но, к сожалению, мы знаем о финансовом положении вашей фирмы всё с точностью до копейки.

«Интересно, кто сдал, банковские, налоговая или свои?» – подумал Плахов.

– И потом, не на ветер же вы их выбрасываете? То, что останется, тоже ведь надо будет кому-то охранять.

– Мысль новая, как развалины Колизея, – без энтузиазма отозвался Плахов.

В весёлых глазах Косарева зажглись недобрые огоньки:

– Но зато насколько актуальная, верно, ведь?

– И когда вы рассчитываете эти тысячи получить?

Впервые за время разговора лицо Косарева стало серьёзным:

– Сейчас, после обеда будет уже дороже.

– А где гарантия, что меня не берут на понт?

– У меня за пазухой.

– Кто там чего только сегодня не носит, – буркнул Плахов.

Косарев с видом недовольного папаши («ох уж эти мне детишки») сунул руку под полу пиджака и неторопливо продемонстрировал Плахову внушительно размера пистолет:

– Думаю, на понт эта игрушка не очень-то похожа, а?

– Выглядит как настоящий, – согласился Плахов.

– Ну так, может, тогда по рукам? – почему-то понизив вдруг голос, предложил Косарев.

Какое-то время они молча созерцали друг друга. Первым не выдержал Косарев.

– Только без глупостей, – предупредил он. – С сегодняшнего дня твой малец гостит на одном из моих ранчо. И скажу тебе без дипломатических изысков: если мы не договоримся, то шансов увидеть любимого папашку у него будет немного.

Плахов не проронил ни слова. Косарев несколько мгновений наблюдал за ним, потом убрал пистолет со стола и сказал:

– Может, ты поверил, а может, и нет, но запомни: твой сын окажется там и тогда, где и когда захочу я, – он провёл ладонью по трёхдневной щетине и, усмехнувшись, добавил: – Надеюсь, теперь наша будущая любовь уже не кажется тебе противоестественной?

Вопрос был из тех, на которые принято отвечать утвердительно. Плахов вымученно улыбнулся:

– Теперь мы с тобой не разлей вода, – охрипшим голосом подтвердил он, – кореша до гроба.

Косарев останавливающе поднял руку:

– Чтобы поверить в твои добрые намерения, мне будет достаточно первого взноса.

– Какой разговор, – Плахов достал из стола связку ключей и перебросил шантажисту.

Звякнув, словно горсть серебренников, та застыла на краю стола. Секунду или две Косарев молча соображал, что ему с ней делать. Этого времени Плахову оказалось достаточно. Кажется, Косарев так и не понял, что с ним произошло. Мгновение, и мощный электрический разряд, едва не сбросив с кресла, превратил его в жалкую, дёргающуюся в конвульсиях куклу. Система сработала безупречно.

Плахов вышел из-за стола и, подобрав упавший на пол вальтер, перетащил тело шантажиста в комнату отдыха. К перемене места объект отнёсся с полным равнодушием. Плахов послушал у него пульс, надел наручники и, подождав, когда тот придёт в себя, заклеил скотчем рот. После чего проверил в обойме наличие патронов и вернулся в кабинет. Поинтересовавшись по внутренней связи, есть ли горячий кофе, попросил принести две чашки и, положив на колени Вальтер, уставился на входную дверь. Через некоторое время должно быть от напряжения, его правая нога начала трястись. Он устроился поудобнее и постарался расслабиться. За этим приятным занятием его и застала секретарша. Он подождал, когда она поставит кофе на стол, и спросил:

– В приёмной кто-нибудь ещё есть?

В глазах женщины мелькнуло удивление. Машинально поправив волосы, она ответила:

– Трое. Один пришёл вместе с Косаревым, а двое других – наши постоянные клиенты.

– Меня интересует тот, что притопал с Косаревым, – сказал Плахов.

– Что-то случилось? – спросила секретарша.

‒ И да, и нет, – уклонился от прямого ответа Плахов. – Что этот тип из себя представляет?

– Ничего особенного. Посетитель, каких тысячи. На вид лет двадцать пять. Физиономия неприятная, но сидит смирно.

– Значит так, – глядя на секретаршу, сказал Плахов, – наших постоянных клиентов вы сейчас, извинившись, отправите погулять, а смирного пришлёте ко мне. И, по возможности, держитесь от него подальше. Но вначале проводите гостей и заприте входную дверь.

Плотно сжав губы, секретарша смотрела на Плахова так, словно на её глазах милый, розовый поросёнок вдруг превратился в ужасного, гнусного ежа с патологическими наклонностями.

– Ну-ну, не так уж всё и плохо, – успокаивающе произнёс он. – Обыкновенный киднеппинг. Просто эта парочка выкрала у меня сына и теперь пытается получить выкуп. Дальше попытки дело у них пока не пошло, и если вы всё сделаете так, как я вам сказал, то у нас есть все шансы, что и не пойдёт. Вы любите детективы? Ну так вот представьте, что вас уже снимают, и вам ни в коем случае нельзя сфальшивить.

– Вас действительно шантажируют? – спросила она так, будто Плахов всё это время разговаривал с её двойником.

– Какого чёрта? – чуть резче, чем следовало бы, спросил он. – Я что, похож на человека, который может подобным образом шутить?

– Простите, Владимир Викторович! – она поднялась. – Последний раз меня шантажировали в школе. Так что – сами понимаете.

– Чего уж тут не понять, – буркнул он. – Вы всё запомнили, что я сказал?

– Обижаете, Владимир Викторович!

– Вас обидишь, – сказал Плахов. – У парня не должно быть и тени сомнения в успехе сообщника.

– Да, но я-то ничего об этом не знаю.

– А вам и не надо ничего знать.

– Разрешите выполнять?

– Бог в помощь, Маргарита Евгеньевна.

– Пора бы нам с вами на такой случай обзавестись и чем-нибудь посущественнее.

– На день рождения приготовьте себе ещё один сейф, я подарю вам штурмовой калашников.

На мгновение остановившись в дверях, она по-солдатски одёрнула жакет и вышла из кабинета.

Плахов наполнил из сифона стакан и залпом выпил. Минуту или две ничего не происходило, затем входная дверь распахнулась и в кабинет, сопровождая невысокого плотного мужчину, вошла секретарша и, остановившись у дверей, объявила:

– Иванцов Павел Петрович.

Сломанный нос и несколько шрамов на лице Иванцова говорили, что в жизни ему уже приходилось сталкиваться с проблемами. То, что в кабинете его встретил только хозяин, ему сразу не понравилось. Он схватил секретаршу за запястье и угрожающе уставился на Плахова:

– Давай-ка без шуток, начальник!

– Так я их ещё и не начинал, – сказал, поднимаясь, Плахов. – Двери закрыла? – спросил он у секретарши.

Проглотив подкативший к горлу комок, та молча кивнула.

Иванцов одной рукой прижал секретаршу к себе, а другой выхватил нож:

– Ещё шаг, и я её прикончу!

– Кончай, – спокойно разрешил Плахов, – я завтра себе другую куплю. – В трёх шагах от Иванцова остановился, поднял пистолет и, целясь ему в лоб, добавил: – Но если включишь мозги, то, может, ещё подышишь.

Сцепив челюсти, Иванцов молча сверлил его взглядом. Лицо секретарши побелело.

– Считаю до трёх! – сказал Плахов. – Раз, два…

Третьего раза не понадобилось. Иванцов опустил нож и оттолкнул женщину в сторону.

– Нож на пол! – скомандовал Плахов.

Иванцов присел и нехотя выполнил команду. Плахов внимательным взглядом ощупал его фигуру:

– А теперь мордой к стене!

Упёршись лбом в стену, Иванцов поднял руки. О гранате, которая лежала в левом кармане пиджака, он, по-видимому, забыл. Плахов положил Ф-1 на кофейное блюдце и разрешил Иванцову сесть в кресло. Откинувшись на спинку, тот закурил и, выпустив к потолку плотную струю дыма, нагло поинтересовался:

– Надеешься договориться?

– Если всё сделаете тип-топ, – сказал Плахов, – сдам ментам. А если начнёте упрямиться, то тут уж как господь распорядится. А он у нас, как ты знаешь, по временам бывает удивительно непредсказуемым.

Иванцов добродушно осклабился:

– Ты думаешь, Мама не знает, в какую песочницу мы пошли играть?

– К вечеру Мама проклянёт и себя, и тот день, когда надоумила вас сюда сунуться.

– Круто. Только мы ведь и покруче видели.

– Ну, тогда у тебя должно хватить ума не делать больно хотя бы себе.

Иванцов привстал и сплюнул в пепельницу:

– С Косым всё в порядке?

– С завтрашнего дня сможет сдавать нормы ГТО, – сказал Плахов.

Иванцов закинул ногу на ногу:

– Пока его не увижу, базара не будет.

– Уж не запугиваешь ли ты меня? – покосился на него Плахов.

Иванцов вызывающе ухмыльнулся:

– Пока предупреждаю.

О том, что Плахов тоже мог быть знаком с основами кулачного боя он, видимо, не допускал и мысли. Плахов так хватил Иванцова по виску, что того минут пять пришлось приводить в чувство. Шантажисты сами того не сознавая, играли с огнём.

– Где малыш – сам скажешь, или пригласим паяльник? – спросил Плахов, усадив Иванцова в кресло.

Глянув на него запавшими глазами, Иванцов с трудом разлепил губы:

– На даче Давида.

Желания выпендриваться у него больше не было.

– Адрес помнишь?

– Могу показать.

– Машина с водилой?

– Нет.

Плахов выволок из комнаты отдыха Косарева и, сковав одним браслетом с Иванцовым, вывел на улицу. Кореша настолько верили в успех, что поставили свою «Тойоту» прямо у дверей офиса. А чего? Взял бабки и газуй в своё удовольствие.

Дорога заняла полчаса. Со слов Иванцова Давид жил на даче один имел пару гранат и чешский «Скорпион». Против вальтера такой арсенал являлся неплохим аргументом.

Дача выглядела необитаемой. Ни на прилегающей к ней дороге, ни на соседских участках не было видно ни души. Плахов расстегнул на запястьях шантажистов браслеты и, объяснив, что с ними будет, если они начнут вести себя неправильно, выпустил из машины.

Иванцов нажал на звонок и, распахнув ногой калитку, по бетонной дорожке направился к одноэтажному деревянному дому с зашторенными окнами. Следом за ним двинулся Косарев. Остановившись у крыльца, Иванцов постучал кулаком по перилам и приказал Косареву встать у стены. Сжимая в одной руке пакет с вальтером, а в другой – гранату, Плахов замер у них спинами.

Вначале в доме стояла тишина, но спустя какое-то время послышались шаги, и на пороге появился невысокий тощий мужик с густой чёрной щетиной и пистолетом-пулемётом в руках. Если это и был Давид, то явно не в лучшем своём исполнении. Потому что в следующую секунду он споткнулся и, потеряв равновесие, нажал на спусковой крючок «Скорпиона». Судя по всему, это явилось неожиданностью не только для него. Пистолет-пулемёт работал не умолкая.

Инстинктивно присев, Плахов вскинул пакет с пистолетом и, выпуская пулю за пулей, разрядил в Давида обойму. Когда пистолет-пулемёт умолк, из четырёх участников в живых остались лишь двое. Сжимая в одной руке гранату, а в другой – пистолет, Плахов медленно выпрямился. Прямо пред ним, уткнувшись лицами в бетон, лежали обмякшие тела Давида и Иванцова. Ни улица, ни соседи никаких признаков жизни по-прежнему не подавали. Плахов обогнул обхватившего руками живот Косарева и, стараясь не запачкаться в крови, поднялся на крыльцо. Из дома не доносилось ни звука. Держа пистолет на изготовку, он вошёл в дом и громко позвал:

– Андрюша, сынок?!

Пропахший брагой, картошкой и старыми вещами дом отозвался звенящей тишиной. Заглядывая во всё места, куда можно заглянуть, он прошёлся по дому. Никаких следов. Через пять минут совершенно случайно Плахов обнаружил сына в кладовке за кучей тряпья. Руки мальчика были связаны, а рот залеплен скотчем. Повиснув на шее отца, тот некоторое время всхлипывал, пока, наконец, не поверил, что всё позади. Поглаживая сына по спине, Плахов вынес его из дома и усадил в машину.

– Не волнуйся, больше они тебе не доставят неприятностей. С мамой поговорить хочешь?

Сын молча кивнул.

– Только не рассказывай ей, что тут произошло. Просто скажи, что у меня выдалась свободная минутка, и мы решили с тобой немного проветриться.

Подождав, когда сын сообщит матери, как они сегодня удачно проводят время, Плахов позвонил секретарше.

– Ну наконец-то, – облегчённо вздохнула она. – Я здесь одна уже совсем извелась. Мальчик с вами?

– Со мной, – сказал Плахов. – Но мне придётся немного задержаться. Надо увидеться с представителями закона. Кстати, с вами они, вероятно, тоже захотят пообщаться. Говорите всё как было, нам нечего скрывать.

– Вы сегодня ещё появитесь?

– Нет, – сказал Плахов, – закрывайте офис и отправляйтесь домой. Фирма предоставляет вам три дня выходных.

– А как же Энгельгардт?

– Пока это проблема Энгельгардта. Но думаю, что если меня не посадят, то мы с ним всё же подружимся.

Он отключил телефон и подумал, что электромагнитные волны вещь, конечно, хорошая, но надо будет придумать что-то более отвечающее духу времени.