«Недалеко от брата поселился наш родственник, тот самый киевский профессор, сексот. Сельская гопота, у родителей его товарищей, вытащили какой-то автомобильчик. Потом выяснилось, что эти гопники занимаются еще и кражами в лесу. Их отпустили, по просьбе местного альфа-сексота, у которого они были в услужении. В селе, с подачи моей двоюродной сестрицы, поселился крышеватель местных сепаратистов, районный прокурор Муха. Отныне, альфа-мерзавец, мог напрямую обделывать свои делишки. Без гопников, опоры и надёжи режима, его власть была бы неполной. Профессор устроил мне «презентацию» в Киеве, в ресторане «Очеретяный кот», что в «Гидропарке». Шкодливая пророссийская «интеллигенция», с которой я общался на одном сайте, «разглядела» во мне «зверя». Наконец-то!!!

«Деньги, – спрашиваю у брата, – на это мероприятие, сексоты собирали по всему селу, или ограничивались пожертвованиями нашей сестрицы, Моны?». – (Органы предпримали очередную попытку дискредитации автора в блогосфере). – «А хиба, Евгений Мач…кий, сексот?». – «Кто же он после этого?». – «Вин, жэ ж, наш родыч!». – «Знаю». – «А, хто, тоди, щэ сексоты?» – спрашивает брат. – «Б…ков (Шик) – альфа-сексот, Дрэпыч, Ушатчук, Черный (все прозвища)…»

Через Черного, – бывшего председателя сельского совета, – шла вербовка многих стукачей (моя покойная тетушка была активной участницей посиделок в его хате). Трусливый сынок Вани Черного, – Витёк, – волей заботящегося будущим районной номенклатуры, военкома, отправился выполнять «интернациональный долг» в Афганистан.

Используя, свои каналы (органов госбезопасности?), Черный побеспокоился о том, чтоб сына перевели в почтальоны.

В Конотопе, из Витька, как из «крутого воина-интернационалиста», начали лепить героя афганской войны.

Мать пожаловалась мне, что этот Черный лишил ее топлива, которое полагалось за мою службу на Байконуре; заставил ее – слепую! – подписывать какие-то бумажки, из-за которой она, лишалась хаты – без суда! – в пользу своей сестрицы-стукача. Я, моментально, сбросил информацию своей женщине, а она, уже, обладая определенным авторитетом, распространила компромат.

С той поры, местные сексоты всех мастей и оттенков, солидализировались в борьбе со мной. Я лишил отпрыска своего врага, «заслуженного» авторитета.

– «Скользкий, тип, – говорил я брату о Черном. – Учились, в Глуховском пединституте, вместе, с альфа-сексотом». – «Помныш, Вытю Прокоповыча? Мого кума? Получайе пэнсию, бо обморозыв ноги». – «Академика? – конечно! – говорю я. – Окончил сельскохозяйственную академию. Служит шутом-гороховым при местном Доне Карлеоне. С коммунистическим приветом в голове. Отец его, кстати, был коммунистом?». – «Олэксий Прокоповыч, нэ був коммунистом, – объясняет братец. – Вын був в плену, розносыв дрова в Берлини. Его б, в партию, николы нэ взялы». – «Шик бы дал рекомендацию – забрали б. Отец Шика, при немецкой оккупации, старостой колхозного двора выслуживался! Строил III Рейх. И, что? Стал основателем династии сексотов. Внук окончил институт по квоте с органов, чтоб влезть в хозяйственную номенклатуру. Помню, в редакции районной газеты, мне советовали взять интервью у этого сексота (единственно возможная рекомендация). Пришлось расстаться с мечтами о сельской журналистике.

В самом конце зимы, в брата, возможно, брезжила призрачная надежда вернуться в родное село.

Он истово защищал Бар…ва (Шика) в словесных перепалках со мною, уверяя меня, что этот Дон Карлеоне – не сексот, не мафиози, и, совсем, не красный барон.

Мне надоел, этот телефонный марафон.

«Ты помнишь, как приходилось жить нам с матерью?» – поинтересовался, однажды, у брата. – «Помню», – отвечает он. – «У нас, с матерью, сильно протекала крыша, – напомнил я: – На своем чердаке, я расставлял посуду, чтоб во время ливня вода не лилась прямо на головы. Твоя мать болела, и переживала за тебя. Меня это сильно расстраивало. Ведь у тебя был дешевый шифер, который стоил «баснословные» деньги (когда пришлось покупать). Ты же, свой шифер, демонстративно, отдал Шику. За это, тебя, якобы, восстановили в школе». – «Яка то була школа? – оправдывается брат. – Платылы копийки…» – «Тридцать серебрянников?» – пытаюсь уточнять. – «Для чого, ты так?» – обиженно, спросил брат. – А, что ты хотел услышать?». – Брат, ненадолго, прерывает перепалку. – «Не давы на психику, а то я пэрэстану звоныть». – «Это – угроза? Пошел ты…»

Революционная зима, выдалась теплой и бесснежной. В январе – пошел дождь.

Начавшееся в ноябре противостояние украинцев на Майдане, разгоралось с любой попыткой приспешников Кремля, подавить его своей чрезмерной жестокостью. На всякое действие сатрапа Януковича, собравшийся народ отвечает активным противодействием.

Кремль просчитался, не разглядев в «мягком и покладистом» характере украинца, вызревший бунт нового поколения патриотов.

Ставленники Москвы не оправдывали вложенных в них огромных средств, и надежд на восстановление любимой империи в границах ХVIII века. Оказалось, что в украинцев, уже невозможно отобрать обретенную свободу.

За Европейской площадью пылал костер, сложенный из шин. Черный дым и сажа окрашивала стены домов в Музейном переулке и колоннаду стадиона имени Лобановского.

Гарью была повита центральная часть Киева, и все прилегающие к ней улицы. Легкие вольно дышали этим едким запахом свободы.

Я не упускаю малейшей возможности, окунуться с головой в это противостояние.

…Мне всегда нравились пешие похождения по центру украинской столицы: во времена своей учебы в геологоразведочном техникуме (в конце 70-х), в самом начале 90-х, когда я начал печататься на улице Саксаганского, в дни «Оранжевой революции», и, сейчас, уже около десятка лет проживая, в ближайшем столичном пригороде.

Когда-то, на этом месте, под сенью изваяния Владимира Ильича (на площади Октябрьской революции), предпочитали прогулки многие киевляне и гости столицы, отдыхая на граните, у каскада водопадов. Время «развитого социализма», в эпохе «брежневского застоя», оставило в памяти неизгладимые впечатления, какой-то опрятной бедности.

До сих пор, ощущалось доминирование московской метрополии. В архитектуру застроек, – как и во весь Крещатик! – экстраполировалась закрепощенная душа украинцев.

К чему эта, навязанная Киеву, – «матери городов русских», – унизительная форма сталинского ампира?..

С обретением Украиной независимости, Крещатик, как центр европейской столицы, должен был стать примером раскрепощения. Здесь же, норовят сохранить архитектурное раболепие. Присмотрелись бы, как здорово похорошел Майдан, когда «Глобус» заменил его внутреннюю сущность, несмотря на шипенье откровенных сталинистов.

Здесь, я выступаю непримиримым перфекционистом. Центр европейской столицы должен самосовершенствоваться, прорываясь наружу красотой души украинца.

Специфический сталинский ампир (от фр. empire – "империя" и по аналогии с ампиром) – захватил лидерство в архитектуре монументально-декоративного зодчества СССР конца 1930-х середины 1950-х годов, сменив рационализм и конструктивизм. Этот стиль получил широкое распространение в годы, когда страной руководил откровенный палач украинского народа Иосиф Сталин. С 14 мая 1923 до 13 июля 1937 года улица носила название Вацлава Воровского. Во время оккупации Киева в 1941, немцы переименовали улицу в Айхгорнштрассе (в честь фельдмаршала Германа фон Айхгорна). 24 сентября 1941 году Крещатик – взорван (боеприпасы были заложены НКВД). Комендант Киева, Курт Эберхард, воспользовался этим, как поводом для уничтожения всех евреев Киева в Бабьем Яру.

Сразу же после войны, Сталин приступил к восстановлению. Архитектура стала удобным способом утвердиться вождю в умах и сердцах своих верноподданных.

Архитектурное произведение, как любое из искусств, обязано служить империи. Гостиница "Украина", высотный жилой дом на Крещатике 25, здание Кабинета Министров Украины, некоторые станции метрополитена. И, наконец-то – и сам Крещатик!

Циклопические глыбы, из которых составляют первые этажи претенциозных зданий, гранитные только на фасадах; со стороны дворов они – железобетонные. Во время уличных боев, они должны стать настоящими форпостами обороны.

Во дворах Лютеранской и Банковой, при детальном рассмотрении, легко представить себе, спрятанные в планировании идеальные параметры лагерей Колымы и Соловков.

Над проектом застройки Крещатика, представляю, трудился творческий коллектив прикремленных архитекторов. Они корпели создавая элементы декораций, украшающих свое рабское детище, создавая видимость неразрывности архитектурного ансамбля: каждая отдельная облицовочная плитка, обязана была нести в себе весь замысел от архитекторов-лакеев. Эти ограниченные бесправием личности, зараженные паранойей «культа личности», ужасом перед неизбежным наказанием, проникали своим страхом в каждую деталь единого ансамбля зданий, – сотворив «единственно правильное» представление людей «о счастье советского народа». Можно только представить себе, как все эти деятели, мотались со своими бумажками-чертежами в Москву, за утверждением воплощаемых в камне каннибальских идей.

…В нынешние революционные дни, я – все же – не часто бываю на Майдане. Все ради того надежного заработка, который позволяет мне заниматься литературой…

Обычно, я начинаю свой обход, в центре столицы, с Владимирской улицы – до Андреевского узвоза. Чтоб попасть на Крещатик, я делаю этот, обязательный крюк.

Я протискиваюсь по забитому народом Майдану, никогда не слушая «исторических выступлений», примелькавшихся на экранах телевизоров, политиканов. Они выглядят достаточно архаично на фоне свежих лиц революционеров, творящих настоящую историю.

Молодые парни, впереди меня, чирикают о чем-то на своем молодежном, птичьем, языке.

В одного парня, на весу, какое-то приспособление, в виде ручки, цепочки, на которой болтается сваренный из арматуры «ежик». Все, заряжены, на грядущую историческую победу.

« – Смотри: какая у меня тема», – говорит парень, вертя в руке какое-то боевое приспособление.

« – А это, моя, – товарищ достает компактную бомбочку, сделанную из барабанчика, обод которой, утыкан мелкими гвоздиками (можно догадаться, что внутри находится порох). – Еду в Харьков, – продолжает он: – Будем подымать Восток!».

На выходе из Майдана, у самого Главпочтамта, на Крещатик выливается плотная толпа. Лица людей очень напряжены. Чувствуется давление со всех сторон.

« – Ходят тут всякие». – Милая улыбка, затаившаяся в уголках чувственного рта серьезной девушки, сказавшей эти слова, заставила многих мужчин, потеплеть взглядами.

Толпа медленно продвигается мимо карикатур на российского диктатора Путина, мимо биотуалетов, дверцы которых, украшают надписи: «Кабинет Януковича» и «Кабинет Азарова». Возле закопченных чайников и кастрюль, существуют, самостоятельно, еще какие-то запоминающиеся надписи.

Открытые лица революционеров. Такие же, какие были во время предыдущего «Оранжевого противостояния». Я делаю вывод, что новая революционная волна- воплощение чаяний уже следующего поколения украинцев.

Я, – быстро привыкаю к существованию этого Майдана, понимая, что он – продолжение суровой борьбы. Украина стряхивала из рамен вековое рабство. Новое поколение революционеров обязано доделать то, что не осуществили после 2004 года.

…После жестокого разгона молодежи, в ночь на 30 ноября, начался новый этап этого противостояния.

С 1 декабря, ситуация заострилась до самой крайней бровки. Лица людей, выглядели совсем по-иному: стали, по-военному, суровее.

Одним из значимых моментов новой революции – можно считать 8 декабря. Когда, в районе Бессарабского рынка, сбросили из постамента памятник Ленину.

Утром, отправляюсь к месту исторического события. «Фаллос» коммунистической эпохи, которым колонизаторы растлевали сознание украинцев, лежал поверженный, расчлененный на части. Голова – исчезла в неизвестном направлении.

Мне, даже, удалось толкнуть небольшую речь на импровизированном митинге.

Возвышаясь на гранитном парапете, над небольшой толпой, успел провозгласить, приблизительно, такие тезисы:

« – Скорее передать власть молодым! Молодежь должна почувствовать себя хозяевами обновленной страны! Не бойтесь ошибок молодых! Молодежь незапятнанна сотрудничеством с органами! Молодым принадлежит будущее страны! В молодых – воплощена наша мечта о свободной Украине!.. »

Мой патриотический порыв, оперативно нейтрализовала какая-то дама неопределенного, «бальзаковского возраста». Крашенная блондинка, со следами усталой красоты, постаралась все испоганить. Тем более, что видимых усилий ей для этого не понадобилось, – эта женщина обладала, очевидно, особенной аурой. Такие, – отдать им должное, – креативно трудились в советском активе: собирали профсоюзные взносы, вели комсомольские собрания, предоставляли сексуальные услуги высшей номенклатуре. Много их, поступило для работы в органы госбезопасности, в качестве агентов-провокаторов. Чем она и занималась во время революционных выступлений. До этого они активно подменяли собою настоящую оппозицию, создавая, так называемую – лже-оппозицию.

«Не верьте ему! – сказала блондинка без обиняков. – Он все лжет! – И толпа, на моих глазах, стала рассасываться. Кто-то еще успел спросить: чем я занимаюсь по жизни? Где можно почитать мои книги? Заметив при этом, что в Интернете пишут много разных глупостей. Почему, я выступаю на российском языке?..»

На этом все и закончилось.

Я спрыгнул с импровизированной трибуны, и, бросив несколько дежурных фраз задержавшимся возле меня иностранцам, неспешно отправился пешком по бульвару Тараса Шевченко.

Рядом со мной пристроился интеллигентной наружности мужчина, примерно, одного со мною, возраста.

– Этот бульвар, раньше Бибиковским назывался. – Начал просвещение мой попутчик, когда мы продвигаемся с ним вдоль шеренг пирамидальных тополей. – На том самом месте, на котором вчера снесли памятник «вождю мирового пролетариата», во время нацистской оккупации, стояла виселица.

– Свято место пустым не бывает. Оба режима считаются человеконенавистническими, – сказал я.

– Дальше стоит памятник Щорсу, красному командиру, – сказал киевский интеллигент.

– И – чекистам, на Лебидской, – показываю свою осведомленность. – Есть еще что сносить!

– Как же я об этом забыл? Надо будет поднимать вопрос, чтоб поскорее снести, – оживляется мой попутчик: – С топонимикой – беда! Мне сюда…, – сказал интеллигент, на пересечении бульвара с Владимирской улицей.

– Мне – дальше до самого Железнодорожного вокзала, а там – на скоростной трамвай, – подхватываю я.

– Спасибо, за интересный разговор, – сказал на прощанье, интеллигент.

– И вам, взаимно. – Мы раскланиваемся на перекрестке, и расходимся по своим делам (он повернул к университету).

…Новый год я встречал с Жанной. Она написала стихотворение, и посвятила его мне. Теперь требовала, чтоб я посвятил ей свой рассказ. Женщины вдохновляют, но не оставляют времени для реализации. Этим, я вышучиваю мысленное обдумывание этого рассказа.

Новый год, как положено, был: с «Салатом Оливье», «Советским шампанским», «Селедкой под шубой» и грузинскими мандаринками. В теплой комнатушке, и с маленькой елочкой на столе. Советская традиция.

…В выходные, сразу же после Нового года, я снова отправляюсь на вече, на Майдан. Жанна намерилась составить мне компанию. Сама она родом из Донецка, из Донбасса, что выглядело для меня, как-то неестественно. «Донецких – не переделаешь! – Приходит мне на ум. – С любого националиста можно создать достойного гражданина; из донецкого совка, может получиться, только маргинал».

Нутро гомо советикуса скукоживается в коконе, сотканном из советских мифов, песен Аллы Борисовны «Галкиной», подобно шагреневой коже, терпеливо ожидая того момента, когда можно снова будет показать свою реликтовую кровожадность, чтоб окончательно раствориться на задворках истории.

Постоянно названивает Жаннина мать из Донецкой области, которая переживает за киевские события. В ее голосе звучат, набатом, нотки тревоги. Создается стойкое впечатление, что, самые главные события, ожидают нас впереди.

«Пусть отчаливают! – в сердцах, говорю я. – Нужно обмотать вашу область колючей проволокой, чтоб не один Янукович больше оттуда не выполз». – «Они, так просто, не сдадутся, – предупредила Жанна. – Братья настроены весьма решительно. Может так случиться, что Донбасс отделится». – «Скатертью дорога! – говорю я в сердцах, уже с порога. – Донбасс – это базовый лагерь российских спецслужб. Украина немногое потеряет. Донбасс – это тот плацдарм, который они используют, чтоб поработить украинцев!».

Очередной поход к центру столицы, я начинаю с Владимирской улицы, чтоб оттуда – попасть на полупустой Андреевский узвиз.

Но, художники, в эти сложные дни, практически не выставлялись. Нет Алексея Черкасова (art-aleks@ukr.net), с которым я люблю пообщаться о живописи.

Прогулочным шагом, под хмурым небом, через Десятинную улицу, бреду к Министерству закордонных справ, а, потом, через Владимирскую горку, – появляюсь возле Украинского дома. Чтоб, сразу же, спуститься на Европейскую площадь.

Улица Грушевского – вся в баррикадах. Я подымаюсь на одну из них, чтоб поглазеть на темнеющие впереди, кажущиеся неподвижными, шеренги «беркутовцев».

Революция в самом разгаре. Молодежь сражается за свое будущее.

В эти зимние дни, быстро скапливается материал для нового рассказа. Успеваю только запечатлеть события в очень коротких записях-штрихах.

…Жанна зовет приехать к ней в гостиницу, на улицу Киквидзе. Фирма, в которую поэтесса устроилась на постоянную! работу, снимала работникам дешевые апартаменты в общежитии какого-то института. Ночные улицы столицы стали небезопасны для пешеходов. Здесь разгуливали банды гопников, свезенные со всех уголков страны.

Утром, уйдя от Жанны, я отправляюсь на Крещатик, – и окунаюсь в гущу революционных событий: толпа, по Грушевского, выносит меня, прямиком, к Верховной Раде…

С ее дверей, то и дело, выскакивали депутаты, вскакивали на невысокое ограждение, и о чем-то суетливо вещали в собравшуюся напротив толпу. О чем, именно?.. Это не столь было важно для меня (обозначали политическую лояльность к собравшемуся народу).

Оказывается, в эту ночь, российская марионетка Янукович, спешно сбежал из Киева; депутаты, оперативно, пытаются приспособиться к возникшей политической реальности.

Музыкант Святослав Вакарчук. «Свободовец» Мирошниченко. Чемпион мира по боксу, и кандидат в мэры столицы Виталий Кличко. Арсений Яценюк.

Депутаты говорят о том, о чем должны были говорить в этот момент все политики.

Судьба страны, пока, решалась сотниками из Майдана. Они свергли Януковича. Им, самое короткое время, принадлежала полная власть в стране, в эти часы.

Появился человек в камуфляже, Дмитрий Ярош? Лидер праворадикального Правого сектора.

Молодой сотник из «Самообороны майдана», возникший возле меня, сразу же напрягся лицом.

Появился железный автобус (дань политической моде?), чтоб из его крыши, словно В. И. Ленин в апреле 1917 года с броневика, можно было толкнуть историческую речь!

Сотник из «Самообороны», стал подбираться к автобусу. Сотник взвинчивал себя бормотанием, словно некая заводная игрушка, как только на крыше возник Ярош.

«– Дэ ж вин був, колы хлопци гинулы на очах? Я повынэн выступыть. Бо набрыдайе слухати цю брэхню! Тэ, що вын кажэ, тэ – робылы мы! Дэ ж вин був зи свойим «Правим сэктором», колы на нас летилы «бэркуты»? Мойи хлопци гынули… гинулы!» – Он говорит это в пространство перед собою. Кажется, он видит своих побратимов, за деревянными щитами, бесстрашно идущих под пули снайперов. Тех, которых принято называть «Небесною сотнею». – Правый сектор – тикалы. Нас лышалось зовсим нэбагато. Щось… процэнтив двадцять…»

« – Можешь не говорить, – сказал я. – Я не буду настаивать. Скажи, только честно: «Кто первым стрельнул?» – спросил я. – Сотник, не научившись врать, как политик, сказал: « – Ромчик…»

Появится на украинской земле еще не одно поколение, таких вот, честных и принципиальных ребят, настоящих патриотов своей страны, чтоб поднялась настоящая элита нации. Из нее, вросшей корнями в свой народ, появятся: военные, чиновники, писатели, строители и землепашцы. А не нынешние – из сексотов.

Сотник, посмотрел на меня, словно угадал мои пафосные мысли. В эти минуты, он смотрелся человеком, сделавший самое главное дело своей жизни

Сотник сделал еще одно усилие, и оказался на крыше, стоявшего недалеко, автобуса. Он стоял рядом с вождем «Правого сектора». В руке у него появился микрофон. Он, некоторое время, молча расхаживал по крыше автобуса, собираясь со своими мыслями. «Люстрация»! – крикнул незнакомый сотник. Это, выношенное мною слово, сказанное не раз, при нем, он бросил в толпу. Толпа ответила ревом.

«Лю!-стра!-ци!-я!» – отозвалась толпа.

Потом, я видел, как он стоял на лесенке, ведущей на крышу, – и лидер «Правого сектора» Ярош? Записывал себе его номер мобильного телефона…

Разгорелась война на востоке. Я, по-прежнему, выхожу на Крещатик, чтоб в разговоре с людьми подобрать пару строчек к этому рассказу.

«Сейчас едем в Черниговскую область, где офицеры СБУ обучают «Правый сектор, – говорит мне один из видных деятелей этого движения. Я разговариваю с ним возле громадины КМДА (здания городской управы). – Я немного задержался, – говорит он. – Надо было получить медикаменты. Сам я, – медик. Сейчас уезжаю. Спешу. Слава героям!», – говорит герой. – «Смерть ворогам!», – эхом, отвечаю я.

В эти дни, мне неуютно становится от мыслей, что и в Сумской, может случиться то же самое, что происходит в Донецкой и Луганской областях.

В западногерманском издательстве: «YAM Young Authors’ Masterpieces Publishing», вышел мой первый роман «Трепанация ненависти».

Нет больше поэтессы Юанны Подтоцкой, – Жанна отправилась к себе на родину. Неужто пополнить собою поредевшие ряды пророссийских сепаратистов? Как ее братья, которые с нетерпением ждали вхождения Донбасса в «Русский мирЪ»?

Что излечит жителей донецкого региона Украины от этого наваждения? Понятно, – что лишь пуля украинского снайпера…

–

…Снова звонок от брата, который так же неожиданно, как снег на голову, появился в Киеве. Переночевал, – и отправился искать работу, типа – дворника…

2014

Ирине Стрелке

В столице, сюжеты разворачиваются очень быстро. С утра можно отправиться за книгой на Петровку, а закончить день с обычной киевской проституткой, где-то за Большой Окружной дорогой. Получив от общения с нею, тот необходимый импульс для написания нового рассказа, вывалив за рамки его, ту липкую нравственную грязь, которая обволакивает всех женщин легкого поведения.

… В самом конце прошедшей весны, автор, долго, испытывал приступы светлой ностальгии. Когда принимался энергично восстанавливать утраченные им когда-то тексты: о своей бурной геологической молодости, сожженные в огне, во время поспешного бегства. Связанные с этим события уже не единожды становились украшениями его писательских потуг, поэтому он сознательно оставляет незаполненным это место.

С восстановлением рассказов, до некоторых пор, у автора все было в ажуре. Он сучил творческую пряжу из параллелей и меридиан, используя их в качестве литературных нитей. Когда ему потребовалось окрасить «страну березового ситца» в присущие природе, цвета – он решил обратиться к своим старым добрым знакомым, книгам.

Пренебрегая услугами Интернета, автор отправился на Петровку, надеясь в тамошних букинистических нагромождениях, найти что-то приемлемое; по возможности, за небольшую плату. Ограничив запланированную культурную программу: прогулкой в Мариинском парке, экскурсией по Свято-Успенской Киево-Печерской лавре, Писательскому дому на Банковой, с выходом на, вечерний, Крещатик.

Отобедать, по заведенной давно традиции, автор вознамерился в Мариинском парке. Есть там одно укромное местечко, где можно устроить себе настоящий пикник, не шибко напрягая взгляды отдыхающих граждан. Автору памятно это место еще и тем, что здесь, на этих деревянных столиках, в далеком слякотном, мрачном, холодном ноябре 2006 года, он начинал писать свой первый роман.

Сквозь косматые кроны деревьев, где-то там, внизу, будет поблескивать голубая лента днепровской воды, над которой будут парить, возвышаясь над водою, тучные стада огромных новостроек, и греко-католический, модерновый, собор у станции «метро Левобережная», в виде огромного колокола.

…Начало не предвещало ничего экстраординарного. Порывшись в книжных развалах на Петровке, автор приобрел необходимую книгу. Последовал переезд на станцию «Арсенальная»; закупка в гастрономе «Чумацкий шлях» упаковки рыбных пресервов, пакетика ветчины и 200 грамм водочки «Хлибный дар»; переход в Мариинский парк.

С набором нехитрых закусок для посиделок в ресторане «Под открытым небом», автор направляется к деревянным столикам.

Двигаясь по ухоженной дорожке парка, навстречу ко выглядящей насильно втиснутой сюда, нынешними хозяевами жизни, какой-то престижной, ультрасовременной громадине, сильно смахивающей на огромный термитник. Восторженный лик этой махины, постоянно приветствует автора матовым блеском своих дымчатых окон.

Необходимо проследовать еще чуть дальше, по выложенным кирпичам, мимо детских площадок, и вот, то место, куда стоило придти.

Выбираешь, очищаешь, расстилаешь…

Случалось, что автор встречал в этом месте каких-то очень приличных с виду мужиков, вспоминавших времена своей блестящей юности. Оказавшись в своей привычной компании, они превращались в тех же Юр и Саней, которых знал весь Крещатик, а может, даже, и весь Киев. Став взрослыми людьми, они вели себя, в этом месте, настоящими хозяевами жизни, распивая принесенную водку. Говорили о своих делах и женах. Они как бы не замечали, этих прекрасных окружающих перемен, которые произошли за эти годы. Их детство осталось здесь, прогремев, прикрепленными к доскам подшипниками, по булыжным мостовым близлежащих улиц; служа бессрочным пропуском в эту компанию. С этих киевских круч, они уходили в армию, влюблялись в девчонок, заводили семьи, у них появлялись дети, которых ожидают похожие судьбы. За этими «пьяными деревьями» на крутых склонах, течет река, сопровождающая их жизни. Этим воспоминаниям можно только завидовать.

После окончания трапезы автор намеревался отправиться в великолепную Свято-Успенскую Киево-Печерскую лавру, чтоб окунуться в сытое средневековье. Завести там, с целью здоровой провокации, разговор на украинском языке. Тамошние монахи, когда-то напоминали ему переодетых российских шпионов. Они лютой ненавистью ненавидели носителей этого языка; боялись его чарующих звуков, как черт ладана! Сейчас шпионы, наверное, научились прятать свою ненависть под суконными рясами, в своих дорогих «Мерседесах» и под шикарными крышами роскошных келий. Потом, следовало бы отправиться на Банковую, поглазеть на роскошный своим декоративным убранством, непревзойденный по архитектуре, шедевр Городецкого («Дом с химерами»), почувствовав к нему какую-то духовную привязанность. Заглянуть в богатый чиновницким духом «Дом писателя», на Банковой №2, бывшее владение купца Либермана, чтоб побродить по вытоптанным, бежевым ковровым дорожкам, под присмотром, знакомых еще со школьной скамьи, классиков украинской литературы, важно взирающих из портретов, развешенных над широкими лестничными маршами. До недавнего времени, автор почитал своим долгом, постоять несколько минут под окнами величественного здания на Банковой значащегося под № 11, под которым находится штандарт президента. После последнего волеизлияния потерявшего здравый смысл населения, когда высокая государственная должность была вручена бывшему уголовнику и рецидивисту, взявшемуся уничтожать украинскую государственность – этот обязательный пункт культурной программы, упразднился за откровенной ненадобностью.

…День выдался необычайно жарким. На авторе был зачем-то изрядно поношенный, но еще в приличном состоянии, его черный рабочий костюмчик, в котором он работал на фирме. А, поскольку, погода установилась необычайно теплая, – май месяц был уже на излете, – то автор, естественно, немножко вспотел, добираясь до вожделенных столиков, чем и привлек к своей нехилой, стокилограммовой туше, неорганизованное войско разного рода кровососущего гнуса. И пока автор потчевал себя купленными яствами, опьяневшая от крови орда, не взирая на значительные уроны живой силе, куражилась над ним, устроив: пир на весь мир.

– Что? не дают покоя? – Услышал он за спиною бодрящий женский голос.

Повернув голову, автор увидел возле себя крашенную блондинку лет, примерно, 35-40, с нарисованными бровями. Ее спелый возраст, красноречиво говорил автору, что она уже может позволить себе все, и ей ничего не страшно. Все изъяны кожи были так тщательно зашпаклеваны посредством женской косметики, что оно выглядело: словно сад, покрытый инеем. Маска Снежной Королевы! Стильная современная одежда немножко портила этот сказочный образ, налетом какой-то второстепенной светскости.

– Достают, – согласился автор, вытираясь салфеткою.

– Такой интересный мужчина, и почему-то проводит время один, – сказала дама, и, в развитие темы, продолжила: – А я здесь чисто случайно оказалась. Зовут меня, – Света. Мы, здесь, с подружкой гуляем. Присоединяйся к нам.

– Очень приятно познакомиться, – сказал автор, перед тем как выдать свое имя. – Во время выполнения культурной программы, утратил значительное количество калорий. Посему, явился сюда, в целях восполнить понесенную тяжкую утрату. – Витиеватая фраза, должна была, проверить уровень эрудиции у дам. Заодно задать уровень беседы.

Автор зажал в руке благоприобретенную книгу, чтоб переместиться к столику, за которым осели представительницы прекрасной половины человечества.

– Таня, – представилась, симпатичная подружка Светы.

На вид этой девице, было: лет 23. Девушка, что говорится, в самом соку. Эта принцесса на горошине, имела весьма своеобразный вид. Мальчишеский головной убор, надвинутый на самые глаза, искусно прятал ершистую прическу. Образ задиристого уличного пацана? В свою очередь: девушка, оценивающе, смотрела на автора.

– Вообще-то я, работаю в Министерстве сельского хозяйства, – прерывая это сближение, заявила Света. – Вышли прогуляться с подружкою. Вижу, такой интересный молодой человек сидит, совсем один. Думаю, почему б не познакомиться с ним поближе? Раз уж день такой выдался красивый. – Затараторила Света. – Я свободная теперь женщина. Недавно похоронила мужа. Я, вся, в трауре. Год не прошел. Он разбился на моей машине. Теперь живу одна, под Киевом. В Боярке. Знаешь?..