Смертный страж – 2. Привратник

– Даже от вас?

– Даже от меня, – легко согласился Истланд. – И наконец, третья заповедь: «Не призывай Бога всуе». Она запрещает ссылаться на Бога, на его промысел, чудеса или желания в повседневной жизни. Или надеяться на Божью помощь, вместо того чтобы добиваться цели своими силами. В общем, не призывать всуе. Так что, друг мой, попробуйте, говоря о христианской вере, изначально отбрасывать темы, к ней не относящиеся. Договорились?

– Вранье все это! Инквизиция жгла ведьм! Это любой ребенок знает!

– Где, когда? – перещелкнул камушки четок монах.

– А эти, как их… Салемские ведьмы! Про это даже кино снято, и не одно!

– Салем находится в США. Откуда там инквизиция, Еремей? – Истланд опять звонко щелкнул четками. – Вторая заповедь, друг мой! Эту историю вам следовало подвергнуть сомнению, пусть даже о ней знает любой ребенок. Ибо нельзя доверять кумирам. Даже если кумиром является толпа друзей. Если бы вы сверились с энциклопедиями, географией, историей, то легко убедились бы, что за все время своего существования инквизиция ни единой ведьмы так и не сожгла.

– Но ведь они были христианами! Те, кто жег женщин в Салеме.

– Первая заповедь, друг мой: тот, кто верит в ведьм или чудеса, не может быть христианином. Это абсолютно несовместимые религиозные концепции! Несчастных жгли и пытали обычные необразованные крестьяне. Остановили же это безумие, как вы помните, именно священники! Именно они затретировали губернатора требованиями прекратить суды на основании антихристских предположений… – Монах поднялся, нашел свой скромный чемоданчик, открыл, извлек оттуда серебристый нетбук и протянул Варнаку: – Вот, можете проверить сами, Еремей. У меня интернет бесплатный, пользуйтесь. Все же вторая заповедь не рекомендует слепого доверия. Проверяйте и проверяйте!

– Что вы носитесь с этими заповедями как курица с яйцом?! – раздраженно отказался Варнак. – Поповские сказки это все!

– Кому поповские сказки, а кому – основа техногенной цивилизации, – вернулся на место Кристофер Истланд, положив нетбук на стол. – Вы когда-нибудь задумывались, друг мой, почему именно в пределах христианской цивилизации развивается прогресс и современная наука? Только и исключительно в ней? Так ведь все начинается как раз с этих трех, самых первых, самых основных Божиих заповедей! Возьмем простой пример. Вспомним жизнь видного теолога, вошедшего в десятку лучших богословов Кембриджского Христианского колледжа, Чарльза Дарвина.

– Теолога? – у Варнака тут же вылетели из головы возражения по поводу инквизиции. – Дарвин теолог?

– Разумеется, – спокойно кивнул Истланд. – Разве великий ученый может быть кем-то другим? Теология является альфой и омегой научного мышления! Вы компьютер-то откройте, да проверьте меня через поисковик. Мне ведь слепая вера не нужна. Христианство опирается исключительно на достоверные факты! Вы ищите, а я пока продолжу. Так вот, когда образованный теолог во время путешествия заметил интересные отличия неких островных птиц, он вполне мог списать это на причуды местных духов, но первая заповедь запрещала ему верить в существование иных сил, кроме силы единственного Бога. Он мог сказать: «На все воля Божья», но третья заповедь запрещала ему призывать имя Всевышнего всуе. И потому, оказавшись меж двух запретов, он был вынужден искать замеченному явлению объяснение, которое не ссылалось бы ни на Божью волю, ни на воздействие иных нематериальных сил. И именно так Дарвин нашел объяснение, которое ограничивалось лишь естественным воздействием природы. Или возьмем аббата Менделя. Он тоже обратил внимание на странности при передаче отдельных признаков от растений их потомству. И вынужденный, точно так же, как Дарвин, чтить основные заповеди, аббат стал искать земное объяснение этим странностям, пока и не выяснил базовые законы наследования признаков. Стал «отцом» генетики, проще говоря. А следующим в этой цепочке оказался теолог Тейяр, нашедший синантропа в Китае…

– Стоп! – перебил его Варнак. – Что вы мне впариваете про христианство Дарвина, если церковь не признает эволюции?

– Вы уверены в том, что говорите, Еремей? – остановил перестук четок монах. – Ну-ка, поинтересуйтесь у гугла, кто каждые три года проводит международные конференции по эволюции? Разве это не римский папа и его Академия наук? Смотрите-смотрите, вам будет интересно. Кроме католической церкви и ордена пророка Экклезиаста, эта тайна Божьего замысла в современном мире не беспокоит больше никого! Я бы даже сказал, что никого, кроме нашего ордена, ибо Ватикан ограничивает свое содействие в основном финансовой помощью, возмещающей часть наших расходов.

– Подождите, Кристофер! – опять перебил его Варнак. – Я много раз слышал, что христиане отвергают учение Дарвина! Хотите сказать, что это все вранье?

– Вы как-то пытаетесь все подряд в общую кучу замешать, – красноречиво покрутил руками в воздухе Истланд. – Никакого учения Дарвина не существует в природе! То, что он открыл, изучается в начальных классах церковной школы под названием «селекция растений и животных». Селекция, и ничего более! Конечно, честь и хвала отцу Чарльзу за то, что он догадался распространить правила научной селекции на естественные процессы, но к эволюции это никакого отношения не имеет! С помощью селекции вы можете превратить шакала в болонку или дога, пантеру – в тигра или сиамскую кошку, но никакими стараниями вы не сможете сделать из кошки собаку или наоборот. Это разные виды, Еремей! Между ними лежит генетическая пропасть, которая методами селекции непреодолима. Увы и ах, но механизмы видообразования и эволюционных изменений остаются для нас столь же туманны и непостижимы, как и во времена аббата Менделя.

– Хотите сказать, боженька из глины слепил?

– Не богохульствуйте, друг мой! – дружелюбно улыбнулся монах. – Не нарушайте третьей заповеди, не призывайте Бога всуе. Станьте хоть ненадолго истинным христианином, ищите материалистические причины, не связанные ни с чудесами, ни с колдовством, ни с Божьим провидением.

– Мутации! – вспомнил Варнак. – Причиной генетических изменений являются мутации. Удачные изменения закрепляются отбором. Только и всего!

– Мутации, Еремей, это поломки, – снова защелкал четками член ордена Девяти Заповедей. – Поломки генетического механизма. Сколько должно случиться поломок, чтобы карбюраторный двигатель стал инжекторным? Или поршневой – реактивным? Или двухтактный двигатель стал четырехтактным? А ведь именно такого порядка видовые изменения и происходили при эволюции. Превратить двухкамерное сердце в четырехкамерное – это вам как?

Варнак немного подумал и сказал.

– Человек произошел от обезьяны! А не создан по образу и подобию боженьки. Спорить станете?

– Вы уверены в том, что говорите? – заговорщически ухмыльнулся Истланд.

– Хотите сказать, я ошибаюсь?

– Зачем ошибаться? Достаточно обычной невнимательности, – рассудительно и размеренно ответил монах. – Исследуя генотипы наши и всяких приматов, генетики по наличию так называемых меток, остающихся от перенесенных заболеваний, достаточно точно смогли определить, что вид орангутангов отделился от нас одиннадцать миллионов лет назад, горилл – восемь миллионов лет назад, шимпанзе – шесть или семь миллионов лет тому. Таким образом, согласно имеющимся научным данным, можно однозначно утверждать, что это обезьяны последовательно, вид за видом, произошли от человека, а не наоборот. Надеюсь, такая точка зрения не сильно травмирует ваше эго?

– Прямо не знаю, что и лучше, – хмыкнул Еремей. – Со школьных времен как-то привык считать себя обезьяной без перьев.

– Не все так плохо, сын мой. Судя по генетическим меткам, у нас в предках были мохнокрылы, карликовые броненосцы и даже червяки, – улыбнулся Истланд. – Не понимаю, почему именно мартышки вызывают у людей такой дикий восторг? Вот лично мне лемуры нравятся намного больше. Причем генетически они от нас ничуть не дальше все тех же бабуинов.

– Вы слишком лихо разбираетесь в биологии для профессора физмата!

– Не профессора, а доктора. И не физмата, а физики высоких энергий, – поправил его Истланд. – Но в первую очередь я христианин, три года изучал теологию, и меня не может не волновать тайна Божьего замысла. Вот скажите, неужели вам самому не интересно узнать секрет своего создания?

– Ну, три миллиарда лет эволюции от микроба к обезьяне уже разложены по полочкам! – хмыкнул Варнак. – Разберутся и с последним крохотным промежуточком.

– Вы понимаете, о чем вы говорите, друг мой? – откровенно скривился монах. – Дыра неизвестности в шесть миллионов лет! Вы хоть примерно себе представляете, что это такое? Пять миллионов лет назад не существовало, например, ни мамонтов, ни шерстистых носорогов. Вообще! Но эти виды успели появиться из ничего, освоить земные просторы, выиграв конкуренцию на выживание, а потом бесследно сгинуть. Они уступили место гигантским оленям по полторы тонны весом и пещерным медведям, тоже возникшим из ничего полмиллиона лет назад, распространившимся и начисто вымершим еще до нашего появления. Где-то во времена мамонтов возник и столь любимый в Голливуде саблезубый тигр, который вымер этак миллион лет назад, а вместо него явился пещерный лев, который тоже вымер… И все это случилось в пределах того срока, что прошел от нашей последней общей генетической метки с животным миром и до самого рождения человека разумного. Шесть миллионов лет! За это время мы успели бы дважды превратиться в змей, потом обратно в китов, а потом благополучно выйти на берег и приклеить медвежьи ноги. Китайцы вон всего за пару веков превратили обычных карасей в пучеглазых телескопов, вуалехвостов, толстобрюхих золотых рыбок и вообще незнамо в кого. Всего двести паршивых лет! А вы говорите о шести миллионах.

– Из вас вышел бы хороший профессор, Кристофер, – кивнул Варнак. – С душевностью умеете говорить, с азартом. Я бы вам возразил, но, к сожалению, уже не очень понимаю, что именно вы хотите мне доказать и что я должен найти в интернете на этот раз.

– Простите, – вскинул руки монах. – Кажется, я слишком увлекся. Увы, в наше время трудно встретить человека, которому интересна современная фундаментальная наука.

– Вам, Кристофер, наверное, нужно просто выговориться, – Варнак продолжал шарить среди интернет-справочников. – Может, и правда на преподавательскую работу пойти?

– В ЦЕРНе слишком мало специалистов, владеющих русским языком. А командировки к вам выпадают все чаще и чаще. То у вас ПИК построят, то свой токамак^[2] возводить начнут, то новые компенсаторы для АЭС придумают… Боюсь, с моей загрузкой мне будет не до лекций.

– А где вы так хорошо овладели русским языком?

– Эмиграция первой волны, – отвернулся к окну монах. – Бабушка с дедушкой уехали сразу после семнадцатого. Она была уже в положении, побоялись… Ну а дальше сами понимаете… Обратной дороги не получилось. Мама с отцом дома говорили, конечно же, больше на французском, иногда на немецком, но с родителями общались по-русски и меня поощряли. Как видите, оказались очень правы. Мне это сильно помогло и в работе, и с образованием.

– Учились в России?

– Нет, но переводы с русского всегда очень востребованы. К тому же, когда в конце прошлого века многие ваши специалисты согласились работать в наших лабораториях, в большинстве институтов и университетов русский язык оказался не то что вторым, а даже первым языком научных дискуссий! И тут у меня тоже имелась хорошая фора перед коллегами. Я слышал очень многое из того, чего они не понимали или чем с ними не хотели делиться ваши специалисты.

– Теперь делятся?

– Советские тайны уже давно устарели, друг мой, – почему-то грустно улыбнулся Истланд. – А новые стали общими.

– Вы сказали, что родители общались то на немецком, то на французском. Так в какую же из стран эмигрировала ваша семья?

– В Швейцарскую Конфедерацию, товарыщ… – засмеялся монах. – У нас четыре государственных языка, и хотя бы на двух из них сносно говорят практически все. Да еще без английского в наше время трудно. Так что зубрежки на мою долю в детстве выпало изрядно. Французский и русский люблю уже потому, что их учить не пришлось. Я с ними вырос.

– О, наши молодые возвращаются! – повернул голову Варнак, заслышав в коридоре знакомые шаги. – Кажется, смогли разжиться колбасой.

– Почему вы так решили?

– Катя собирается чем-то угостить Вывея. Пирожные он не ест, купить в вагоне-ресторане парное мясо весьма проблематично… – Еремей зашевелился мохнатой частью своей сущности, выбрался из-под стола и сел, преданно глядя на дверь волчьими глазами.

Створка отползла в сторону, впуская парочку, пахнущую копченой колбасой, вином и жареной картошкой. Девушка улыбнулась, присела перед волком, взяв его морду в ладони, легонько потрясла:

– Ты уже ждешь, мой хороший! Ты знаешь, что тебе чего-то принесут!

Варнак отвернулся, но все равно продолжал ощущать ее прикосновения к своим щекам. И уже понимал, что не ошибся: от сложенного вдвое пакета призывно веяло сервелатом. Едко-приторный вкус угощения нравился не только ему, но и волку.

– Как вы не боитесь прикасаться к этому зверюге? – удивился монах. – Он же теленку голову откусит!

– Вы наговариваете на Вывея, Кристофер, – ласково пожурила доктора наук Катя, доставая колбасу. – Он никогда не тронет тех, кто его любит! Он храбрый и умный. Поумнее многих образованных доцентов!

– И на каких науках он специализируется?

– Зоолог, – ответил вместо нее Еремей. – Неужели сразу не заметно? Леди, давайте, пожалуйста, сервелат по одному ломтику. А то он слишком быстро кончается!

Катя послушалась. Для мохнатого попутчика она разорила не меньше трех бутербродов и теперь смогла растянуть для него удовольствие почти на полминуты.

– Да, в зоологии он должен разбираться лучше нас всех, – признал монах. – Кстати, по этому поводу могу рассказать весьма занимательную историю. Еремей, загляните в энциклопедию на страничку с такой хорошо известной фамилией, как Леметр. Бельгийский священник отец Жорж Леметр! Этот замечательный человек получил образование в иезуитском колледже, а потому прекрасно знал физику, астрономию и математику. По тематике теологии и астрономии он продолжил обучение в Лёвенском университете, в двадцать третьем году получил сан аббата, а через два года стал профессором астрофизики и прикладной математики. Точно как вы, Еремей, он заинтересовался изложенной в Библии моделью развития Вселенной и попытался переложить ее на язык математики.

– Все, мой хороший, кончилась колбаска, – погладила Катя волка по голове.

Вывей вздохнул и отправился обратно под стол. Девушка забралась к окну напротив Варнака, спохватилась:

– Простите, Кристофер! Я не хотела вас перебивать. Очень интересно! И что было дальше с этим молодым человеком, который в тридцать лет получил профессорскую кафедру?

– В тридцать лет он защитил в Гарварде докторскую диссертацию, – поправил монах. – Профессором стал в тридцать один год. Нашему ордену предпочел, увы, орден иезуитов. Так вот, милая леди… Исходя из библейской теории творения, отец Леметр выдвинул предположение, что сие чудо не может быть размазанным по бесконечному пространству и времени. Оно должно было свершиться где-то в одной точке и в единый миг. И если так, то вся существующая Вселенная обязана расширяться в стороны от места, где была когда-то сотворена. Кстати, свою идею он изложил все же в стенах ордена Девяти Заповедей, а не где-то еще, и астрономы немедленно приступили к ее проверке. И что вы думаете? Почти сразу из всех обсерваторий стали поступать данные, подтверждающие это предположение! Именно так отец Леметр смог определить точную дату творения Господом Вселенной: тринадцать миллиардов семьсот пятьдесят миллионов лет назад.

– Бред! Ну ведь полный бред от начала до конца! – вдруг взорвался тихий и скромный Дима Кудряжин. – Вся эта теория от начала и до конца является бредом, который активно проталкивается Ватиканом, проплачивается иезуитами и за счет Церкви рекламируется в печати и на радио! И все только для того, чтобы пробить в фундаментальную физику постулат о существовании Бога! Теперь этот постулат в науке есть, а сама физика разгромлена в хлам и никакой теоретической базы не имеет!

– Церковь защищает теорию Большого взрыва? – недоверчиво переспросил Варнак.

– Деньги решают все! – сжал кулаки Кудряжин. – У Ватикана казна богатая. Они платят за проталкивание всякой чуши и за разгромные рецензии любых альтернатив. А большего для убийства реальной науки мракобесам и не нужно!

– Милый, – Катя прижала ладонь мужа к столешнице, – я понимаю, что это не женское дело, но мне все же интересно, ради чего ты так азартно размахиваешь руками перед самым лицом профессора Истланда?

– Доктора… – совсем тихо и скромно поправил ее монах.

– Родная, не беспокойся, мы не станем драться. – Дмитрий поднес ее пальцы к губам. – Это обычный научный диспут о взглядах на теории продажные и истинные! Ты просто ни разу не была на собраниях нашей кафедры.

– Раз я все равно не пойму, можешь не объяснять, – смиренно кивнула девушка. – Ведь я даже не зоолог.

– Вы преувеличиваете влияние Ватикана, друг мой, – миролюбиво защелкал четками монах. – Да, разумеется, католическая церковь приложила немало усилий для продвижения в массы именно библейской теории астрофизики. Но не забывайте, что Папский престол – это в первую очередь политическая структура! А уже во вторую – финансовая. Между тем большинство христиан вовсе не политики и не стяжатели, они искренне заинтересованы в познании Божьего замысла. Нас интересует истина, а не то, как ее можно использовать! Возьмем наш орден. Он не очень богат и никогда богатым не будет. Но мы всегда рады предоставить кров и поддержку любому смертному, готовому посвятить себя истинной науке! Дворцов не будет, но хороший дом и некая сумма, которая позволит ученому и его семье вести достойную жизнь, – все это в ордене Экклезиаста гарантировано каждому. Тем более тому, кто способен собрать в стройную обоснованную теорию старые предсказания Вальтера Ритца.

– Кто такой Ритц? – уточнил Варнак.

– Друг и соратник Альберта Эйнштейна, вместе с которым они выпустили ряд работ, – ответил Кудряжин. – Автор достоверной теории строения Вселенной, в которой, в отличие от теории относительности, нет противоречий и которая, в отличие опять же от теории относительности, дала целый ряд предсказаний, впоследствии подтвержденных астрономами. Ритц легко объясняет, а частью предсказывает все те факты, которые катастрофичны для гипотезы Эйнштейна.

– Проработка этой теории станет важнейшим вкладом в понимание Божьего замысла, – согласно кивнул Кристофер. – Эта научная тема настолько интересна, что вложиться в нее…

– Ну-ка, стоп, самаритянин! – вскинулся Еремей, сообразив, что от общих теорий монах плавно и вкрадчиво перешел к прямой вербовке его подопечного. – Это еще что?! У Дмитрия своей серьезной работы хватает! Он нужен на АЭС и в институте. На нем сейчас сразу четыре проекта висят! Их нужно доводить до ума в первую очередь!

– Компенсаторы АЭС – это чисто инженерный прикладной вопрос. Любой инженер справится! А мы говорим о фундаментальной науке. Основе основ, смысле жизни для настоящих ученых, для высоких интеллектуалов.

– Если бы «любой», то по командиров…

И тут, как всегда некстати, в кармане проснулся телефон, мелко пиная его в ногу. Варнак сбросил бы звонок, но на экране высветился номер Зоримиры. Еремей вздохнул, нажал кнопку вызова, поднес к уху.

– Да?

– Немедленно возвращайся! – без предисловий потребовала ведьма. – Ты нужен Укрону!

– Какое «возвращайся», ты что? – Еремей поднялся, дернул дверь, но та, как назло, заела.

– Немедленно прыгай с поезда – и пулей в Москву!

– Совсем с ума сошла? – Спецназовец не сразу сообразил, что замок закрыт, потом повернул задвижку, дернул створку. Та наконец-то поддалась. – Забыла, какой завтра пик на графике? Дима почти наверняка погибнет! А скорее всего, и прочие его попутчики.

– Сейчас не до пиков!

– Ты вообще думай, Зоренька, что сказываешь! – «Леший» вышел в коридор, запер купе и пошагал в сторону. – Речь о живых людях идет! Сделаю свое дело и вернусь. Что случилось-то?

– Кошмар с ним случился, Варнак! – повысила голос гадалка. – О раскрытии печатей вещает, грехах и бедах и о каре своей позорной. Я не понимаю его, Рома! Он чего-то хочет, требует, но не говорит! Приезжай, может, хоть ты разберешься. Хотя бы просто побудь рядом с этим чудищем! Успокой его!

– Да… – Волчьими ушами Варнак услышал, как Истланд заговорил с Кудряжиным о важности науки и о том, что орден готов хорошо оплатить труд по развитию теории Ритца, волчьей же мордой двинулся вперед и предупреждающе зарычал.

Монах чуть не подпрыгнул, с изумлением уставившись на зверя:

– Ты что, меня понимаешь?

– Еще как! Они с Еремеем точно одно целое, – ответила Катя. – Иногда кажется, что Вывей все его мысли и желания на расстоянии угадывает! А вы что, в самом деле можете купить нам домик в Швейцарии?

– Будем только рады! – ответил вербовщик. – Жизнь там намного дешевле и спокойнее, нежели в Москве, а мы заинтересованы, чтобы хороший теоретик пребывал в комфорте. Он не должен думать о деньгах или трубах. Он должен заниматься своим делом. Наукой!

– Прости, мне пора… – Варнак повернулся и побежал назад в купе. – Потом перезвоню.

Он дернул дверь, просунул голову внутрь.

– Мсье Истланд, выйдите на минуточку… Пожалуйста.

– Да, иду, – поднялся монах.

Варнак поймал его за ворот, оттащил в сторонку:

– Что вы себе позволяете, церковное преосвященство! Вас принимают как гостя, со всей душой, а вы нагло пытаетесь красть специалистов!

– Почему красть? Кому он тут нужен? – растерялся перед таким напором монах. – Господин Кудряжин пытался опубликовать свои формулы раз пять или шесть, но ему неизменно отказывали. Любые работы, не то что опровергающие теорию относительности, а просто не связанные с ней, в научных журналах находятся под запретом. Орден Девяти Заповедей – это единственная организация, которая готова всерьез оценить труды Дмитрия и провести опыты по их проверке. Когда они получат экспериментальное обоснование, ваш друг обретет достойное научное звание и известность, а наука совершит серьезный скачок вперед…

– Так, дружище! – повысил голос Варнак. – Комиссарские лекции заканчиваем, у меня к ним иммунитет. Это мой специалист, у него есть своя работа! И если кто-то протянет к нему свои грязные лапы…

– Это не его уровень! Неужели вы не понимаете?! – вскинул четки Истланд. – Кудряжин чуть ли не единственный физик в мире, который хорошо разбирается в выкладках Ритца! Большинство про баллистическую теорию не знают вообще ничего! Вы хоть понимаете, что у вас здесь штучный специалист мирового уровня паяет разводку цепей на электростанции?! Это все равно, что микроскопом гвозди забивать!

– Это мой гвоздь, монах, и мой микроскоп! Могу и по пальцам попасть. Я понятно выражаюсь, мсье Истланд?

– Подождите… – прикусил губу священнослужитель. – Вы говорили, что занимаетесь сглаживанием суточных пиков в энергоснабжении. Давайте договоримся: орден Экклезиаста подготовит для вас качественное технико-экономическое обоснование перевода любого города России на аккумуляторный общественный транспорт, а вы взамен дадите Дмитрию Кудряжину возможность вместо этого тупого ремесла заниматься теорией Ритца. Орден принимает в свои ряды только самых достойных и грамотных специалистов! Обоснование будет безупречным, хоть на президентскую премию выдвигайте.

– Вы даже не представляете, Истланд, – вздохнул Варнак, – сколько людей и не совсем людей мне придется убить, чтобы в правительстве приняли эту программу. Я не могу рисковать!

– Вы шутите?

– Ничуть.

– Однако у вас суровая научная школа, господин Варнак.

– Именно!

– Но вы же не сможете посадить Дмитрия на цепь! Он не ваш раб! И он перспективный ученый!

– Мсье… – Варнак ласково и многозначительно погладил монаха ладонью по груди, подбирая слова, коснулся пальцем значка на лацкане, дернул за цепочку, что свисала с кувшина на колесе.

– Хорошо, я понял, – кивнул Кристофер. – Больше я не буду заводить с Дмитрием разговоров о переходе в орден. Но не из страха! Я хочу, чтобы вы поняли: мы не враги. Мы ищем истину. Таков наш долг перед нашим Господом и нашей верой! Если мы станем помогать друг другу, а не мешать, легче окажется всем. Не нужно делать так, чтобы все от вас убегали! Если ваш друг вернется, обретя новое знание, вы станете только сильнее. Он ведь будет не только отдавать, но и приобретать. А сбежавшие не возвращаются.

– Ага, как благородно! Ты посеял ему в сердце червя сомнения и теперь будешь дожидаться всходов? Зря стараешься! У нас живое дело, у вас мертвые кельи. Захочет заняться теорией? Так ведь для разума цепей нет! Коли Дима пожелает, он с легкостью проработает теорию и здесь! Уезжать для этого в Швейцарию вовсе не обязательно. Поэтому давайте будем взаимно вежливы. Компренде?

– Хорошо-хорошо. Я все понял, вопрос закрыт! – Монах развернулся и ушел по вагону прочь.

Варнак с минуту смотрел ему вслед. Потом пожал плечами и вернулся в купе.

– А где наш друг? – осторожно поинтересовалась девушка.

– Ушел. Ничего не сказал, – развел руками Еремей.

– Ты уверен? Мне показалось, между вами возникло некое напряжение…

– На нем нет ни единой царапины! – клятвенно уверил человековолк. – К тому же Вывей оставался с вами.

Поезд притормозил на каком-то полустанке, минуты три отстоял, затем тронулся дальше.

Еще через минуту дверь отъехала в сторону:

– Тада-да-дам!!! – Кристофер Истланд выставил на стол пластиковое ведерко с вареными раками и упаковку пива.

– Эта поездка становится все интереснее и интереснее! – встрепенулась Катя. – Никогда в жизни не пробовала раков. Но всегда хотелось.

– Клянусь, это самая лучшая еда для дальнего пути! – уверил монах. – Можно очень медленно, без спешки разбирать и высасывать каждую лапку. Во время обычного обеда такого себе не позволишь. Правда, холодные. Не обессудьте… Еремей, откроете?

Варнак удивленно вскинул брови. Он не очень понял, почему Кристофер обратился именно к нему?

– Мы же друзья? – ответил вопросом на безмолвный вопрос монах. – Вы же не откажетесь помочь другу?

– Да, мы друзья, – мрачно согласился Еремей. – И мы хорошо понимаем друг друга…

– Мы поняли друг друга, – покладисто согласился вербовщик.

Варнак был уверен, что монах врет! Просто пытается загасить конфликт и остаться в контакте с намеченной жертвой. Но не выкидывать же его в окно! Все же коллега подзащитного и официальный представитель ЦЕРНа.

Поэтому Еремей подцепил ногтем крышку, легко ее содрал, выбрал одного из раков, опустил под стол:

– Вы не обидитесь, друг мой, если я не буду пить пива? Ничего личного. Просто я не переношу алкоголя.

– И я тоже… – вскинулась Катя. – Не хочу растолстеть.

– Кажется, нам придется решать эту проблему вдвоем, мсье Кудряжин, – открыл одну из бутылок монах. – За Вальтера Ритца! Живой символ того, как радикально влияет талантливая личность на развитие человечества. Если бы он не умер молодым, вся наша наука, технологии, наша жизнь были бы совершенно другими!

Иными словами, вербовщик продолжал гнуть свою линию. Хотя уже и не так откровенно.

Но пока Варнак думал, как его аккуратно осадить, хмель добрался сначала до языков мужчин, а затем и до их мозгов, задолго до вечера качественно выведя обоих из строя…

Толком проснуться они сумели только к часу прибытия поезда в Ростов.

На жарком полуденном перроне гостей ждал сюрприз: тщедушный безусый паренек с картонным плакатом, на котором были выписаны фамилии Димы и Кристофера.

– Вообще-то, нас четверо, – подошел к нему Кудряжин. – Даже пятеро. Этот пес без ошейника и намордника тоже в командировке.

– Меня предупредили. – Паренек сломал плакат и сунул его под мышку. – Николай Альбертович сказал. Отсюда к Волгодонску рельсовый автобус только завтра в половину седьмого утра отправляется. С третьего перрона. Чего вам всю ночь маяться? А на машине за три часа доедем.

– На машине? – оглянулся на сотоварищей Дмитрий. – Тогда и вовсе хорошо! Вот только не помешало бы сначала немного перекусить.

– Да, – поторопился кивнуть парень. – Мне и на это расходные деньги выделили. На всех.

– А что за рельсовый автобус, который от перрона отъезжает? – заинтересовался Варнак, впервые услышавший такое выражение.

– Ну, это типа маленькой электрички у нас бегает. Два вагона, один мотор. Все хорошо, только расписание неудобное. Давайте я вещи возьму.

– Иди дорогу показывай, – отмахнулся Дима. – Сами донесем.

На площади перед вокзалом выяснилось, что за ними прислали «Волгу». Причем не просто «Волгу», а черную! Мечта всех чиновников советского разлива привела путников в ужас – в летнем Ростове-на-Дону и так-то дышать было нечем, а уж внутри оставленной на солнце темной машины впору пироги запекать, а не по улицам передвигаться!

– Сейчас поедем, в салоне все быстро проветрится, – виновато развел руками паренек, из чего стало ясно, что кондиционера у него тоже нет.

– Ладно. В любом случае лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – ответил за всех гостей Варнак.

Уложив вещи в багажник и спешно опустив стекла, пассажиры забрались в салон. Молодые, разумеется, назад, чтобы быть вместе. Кристофер сел рядом с ними, а Еремей с Вывеем устроились впереди: человек на сиденье, волк внизу, положив ему голову на колени. Иначе он просто не помещался. Машина затряслась, пару раз фыркнула и заурчала.

«Подтраивает», – вспомнил Варнак подзабытый, благодаря «Паджеро», термин и спросил:

– Карбюраторная?

– Крепкая еще! Всех нас переживет… – Паренек сдал назад, вырулил с площади, повернул на четырехполосный проспект. – В конце Садовой есть хороший уютный ресторан. С кондиционером. Там пообедаете, а ужинать уже на станции будем.

«Волга» шла ровно и ходко, слабо покачиваясь. И это на гладкой дороге. Похоже, амортизаторы тоже были не ах. Но Еремей промолчал, удивляясь неприятно знакомому запаху. Очень слабому, но гнусно-вкрадчивому, с примесью миндаля и жженого чеснока…

Запаху недавно переплавленного старого тротила!

– Что за черт?

Спецназовец закрутился и быстро понял, что пахнет не от машины. Пахнет из окна. А поскольку аромат слабее не становился, это означало, что от его источника они не удаляются. Получается…

– Вот проклятье! Ну-ка, парень, вдави!

Впрочем, водитель и так притопил и мчался, обходя одну машину за другой. Три иномарки, «зубило», потрепанный «Форд», белая «шестерка», из-за жары тоже несущаяся со всеми открытыми окнами. И еще до того как Еремей увидел небритое лицо ее владельца и расширенные зрачки, он уже ощутил сочащийся из ее салона миндально-чесночный аромат.