Случай в зелёной зоне

Тут главное не килограммы, рыбу можно купить в магазине. Но не купить такого качества адреналина. За которым люди без принуждения, добровольно опускаются на океанское дно, распугивая летучих мышей, лезут в пещеры, сплавляются по рекам. Или же штурмуют совершенно неприступные на взгляд нормального человека горы. На которых, как метко выразился Владимир Высоцкий, я ещё не бывал. До сей поры не ощутил даже желания на них вскарабкаться, их посетить – похоже, горы, это не моё… А карасей советую удить на варёную пшеницу.

…Оп!.. Ну, прямо золотой. Не серебристый, как собратья, а буквально золотой. Оп!.. Ещё…

…Интересно, если Райхерт умер не от инфаркта, а его умертвили, меня посадят? И если да, насколько лет? Как ни крути, а на «посадку» я один из первых…

А тут вдогонку грустным мыслям меня ещё и вероломно укусили. Похоже, что слепень, за лоб. Некоторое время, оставив карасей без должного внимания, пытаясь заглянуть за горизонт, я думал о превратностях судьбы: вот так, живёшь себе, живёшь… А тут тебя за лоб… а Николай Иваныча и вовсе!.. Но, несмотря на превалировавший в мыслях минор, рыбалка помогла; несколько успокоившись, я удочку смотал, пожелал спокойной ночи карасям, пожелал её заранее себе. Но уже на подходе к месту моего обитания одним местом почуял, а затем и увидел, и понял, что кое-чего из передряг, отпущенных на нынешний день, судьба приберегла мне на вечер.

Внешне всё выглядело совершенно невинно, возле калитки стояло авто. Что само по себе в наше время не редкость. Внушала опасение начинка в виде явно намеренно помещённой у заднего стекла салона полицейской форменной фуражки. Засада? На меня? Фуражка с кокардой ясно указывала на ведомство, которому авто принадлежало. Что ясно говорило, за здорово живёшь, без внимания органы меня не оставят. Продолжала зеленеть трава, синело в том же духе небо. Не исключено, полицейские заблудились, на дачу вошли с единственной целью попросить водицы и узнать дорогу. А то, что не постучали, так, может, и стучали, ввиду отсутствия стука я просто слышать не мог.

Повторяю, безмятежно зеленела листва. Да и на засаду, о которой я вначале подумал, было не похоже, иначе так нахально у калитки бы не встали. А с другой стороны – на то и расчёт! И я, вскипев от возмущения (пусть вяжут!..) пнул торчавшие со стороны водителя чьи-то официальные ноги.

В машине ойкнуло, ноги убрались. И появилась голова. Мордвинова. С которым мы… Который мне ещё с утра… Я отдуваюсь, отбиваюсь! Он же в это время улыбался. От кутузки, правда, «отбоярил», но это ему права не даёт!.. Тем более, что это могло быть тактическим ходом. Не важно, куда и во что, но могло. Хотя бы, с целью за мной проследить.

Архивная справка: Виталий Игнатьевич Мордвинов. Тридцать пять лет. Во времена оные окончил архитектурный факультет строительного института. Окончил хорошо, вторым на курсе (первым распределялся староста), но поархитектурить не пришлось, к окончанию института Мордвинов уже женат, семье нужна нормальная зарплата. И Виталий-свет-Игнатьевич, переобувшись в сапоги и засучив рукава, окунается в прикладное строительство. Много ли он настроил, мало ли, но ко времени, как начал в новом для себя деле более или менее понимать, разбираться, вдруг с удивлением обнаружил, что не всё в порядке в королевстве Датском, по бумажкам, что регулярно подписывал, было одно, на деле же было другое. С каждой подписанной платёжкой становилось всё яснее и яснее – придётся отвечать. Реальной отсидкой. А сидеть не хотелось, однажды Мордвинов даже позволил себе возмутиться! Но лишь однажды. Так как вскоре за этим был просто уволен.

Возможно – шёл вторым на курсе, возможно, был талантлив! И его архитектурные фантазии по гениальности не уступали проектам каких-то там Нимейеров и Гауди. И, если дать развернуться, – «Саграда Фамилиа» он достроил бы одной левой!.. Вот только по специальности на работу его больше не брали, молва о его ершистости бежала впереди. Виталий Игнатьевич пробовал себя в торговле, но и тут. Высшее образование, помешало. Ибо, образование, это не только умение ставить вопросы, но и на них отвечать. А отвечать на возникавшие в процессе новой деятельности вопросы можно было только с образованием самым, что ни на есть, средним. Из которого до четвёртого класса ты был хорошист. Затем посещал школу постольку – поскольку. И если ныне вдруг при умножении два на два выходило пять, удивления не возникало никакого. И не потому, что умножающий знаком с двоичной системой! Просто так получилось. А вот Мордвинов на поставленные жизнью вопросы так с ходу ответить не смог, ему постоянно нужно было подумать, суровая же действительность на это времени не давала. А тут ещё ушла жена, Виталий на некоторое время запил. Но очухался, взял себя в руки, в нелёгкие для тогдашней милиции толкнулся в органы, и вот. После стольких лет нашей разлуки в звании майор этого отпетого негодяя перевели на укрепление законности из областного центра к нам. Торчавшие секунду назад ноги были его, и теперь эта откровенно улыбавшаяся рожа, покуда решался вопрос со служебным жильём, а в гостинице он жить не хотел, так как там по старой памяти по-прежнему гоняют за кипятильники. Этот с позволения сказать следак, нижайше просился ко мне на постой.

Прописка не нужна, каких-либо оргий, обещал не творить, до работы из Зелёной зоны на машине ему пятнадцать минут, и если я по старой памяти согласен взять его на постой, то в пределах разумного его благодарность будет безгранична.

Наглец, сначала человека хватают!.. Нет, Витька не хватал, но – всё равно!.. И если бы сейчас передо мной стоял Рудольф Петрович (даже на коленях), по доброй воле я бы не принял его никогда, но Витька… Это такой гад! С которым мне когда-то было интересно даже помолчать. Надеюсь, и ему…

Но это всё «ля-ля…», и я, изобразив суровость, ехидно поинтересовался:

– Может, тут кому-то и ключ? От комнаты, где деньги…

– Деньги – вот…– выудив из кармана купюру, с готовностью ответствовал Витька. – А комната нужна…

Не скрою, у меня интерес к его предложению был тоже. Во-первых, места не пролежит. Во-вторых – продукты: вписываешься – гони!.. И, в-третьих, – ведь это же Витька! И это он! Ничтоже сумяшеся, сделал единственно правильный вывод, что к кончине Николая Ивановича Райхерта я никаким краем…

А, кроме всего, – мой наметившийся детектив. Кто-то скажет, мол, Николай Иванович ещё не остыл, мол, кощунство! Только я так не считаю, иначе кто, если не я, в случае необходимости будет через Мордвинова это дело толкать? Лентяи есть везде, в полиции тоже люди. Да и загруженность у них!..

А я о Райхерте не позабуду. Никогда. По крайней мере, до тех пор, пока органы с этим делом не разберутся и меня либо посадят (чего бы я искренне не хотел), либо подозрения окончательно снимут.

Эх, Николай Иваныч, Николай Иваныч. Он же стольник мне всегда!.. Жена, как говорится, погорюет и найдёт себе другого, я же не забуду, опишу. Как – он… как – мы… как – я… Книга станет памятником, а из неё уже не вырубишь и топором…

Так что и в этом плане Витька оказался кстати. И пусть, предоставляя кров, я ничего ему об этом не сказал. Но втуне использовать как поставщика информации мысль затаил. Так как, повторяю, самого меня к делу не допустили бы никогда, ибо фамилия моя не Юлиан Семёнов и даже не братья Вайнер. Кроме того – живое существо. Не всё же мне по вечерам вести беседы с приходящим соседским котом, тем паче, с телевизором. Так что, Витьке я рад был и помимо корысти. Показал наш умывальник, спальное место. И вывел на кухню, дабы по горячим следам взять быка за рога и, не откладывая в долгий ящик, начать из него выковыривать секреты по нашему общему делу. И так!..

Но эта неблагодарная!.. Это неблагодарное!.. Этот!.. В общем, о деле, что без какого-либо перерыва занимало мои мысли с раннего утра, мой, так называемый друг говорить отказался: мямлил, юлил. Из нас двоих говорил больше я, он же ничего не отрицал, но и категорически не подтверждал. Возможно, Николай Иванович почил от инфаркта. Возможно! Как не отрицал Витька (но вновь категорически не подтверждал!) и намеренное убийство. Всё это я уже слышал с утра, от судмедэксперта, а мой друг, которого я так легкомысленно приютил! Когда я взял его буквально за горло, глядя мне прямо в глаза, хладнокровно и цинично заявил, что, в отличие от некоторых, он Райхерту не должен ничего, по данному вопросу пепел Клааса в сердце его не стучит. Да, дело поручили ему, заниматься он им будет. Но начнёт не раньше завтрашнего утра.

Мысли? Какие-то есть, некоторой информацией он владеет. Но не вымолвит и слова, покуда не увидит на столе ужин, более или менее достойный его высочайшей особы.

Наглец. Невзирая на нынешний статус, я уже намеревался гостя как следует треснуть! Но, скажите, где затем прикажете информацию черпать? И я, не поддавшись порыву, сварливо полюбопытствовал, какой марке вина, какой страны, в такое время суток он отдаст своё предпочтение, и что его высочайшая особа хотела бы видеть на ужин.

– Кальмаров, обжаренных во фритюре, – последовал незамедлительно ответ. – Гарнир – овощи гриль. С томатами, картофельным пюре. Филе из рыбы тоже подойдёт, а затем – либо запечённую с яблоками утку – тут он до конца ещё не определился, – либо баранину в соусе из вина. Обязательно – тигровые креветки, мидии. Дорада не иначе, как в присутствии сельдерея и помидоров! В плане же выпивки, дабы не заставлять меня метаться по магазинам, вопреки этикетам сегодня мы отдадим предпочтение обычному мартини.

Какая утончённость! А откуда? Из кулинарной книги, что элементом интерьера последние сто лет возлежала на моём же кухонном окне. Бессовестно, буква в букву вышеизложенное зачитав, дорогой гость, как ни в чём не бывало, перевернул страницу и тут же спросил: а что, собственно, из себя представляет дорада?

– Мартини, так мартини, – опуская вопрос о дорада, так как с чем его едят, не представлял, – согласился я с нахалом, – только позже. И, возможно, не сегодня. Касательно же морепродуктов, у нас только – вот…– гостеприимно распахнув холодильник, указал я перстом на слепленные из неизвестной рыбы, две, так называемые, крабовые палочки. Из овощей картошка, зато целых два килограмма.

– Пожалуй, остановимся на картошке, – оборвал моё перечисление Витька. И чтобы нам не скучно было с ней возиться, достал из пакета действительно бутылку мартини.

Чем ответил ему я? Прежде всего, выбрал для нас из набора посуды повместительней кружки. И, изрядно отхлебнув, снизошёл и, в благодарность за мартини, пригласил Витьку принять участие в процессе приготовления картошки, которая и должна была составить наш с ним сегодняшний ужин.

Вспомним наше с вами детство: что самым вкусным было тогда? Что было приготовлено своими руками. Испечённая ли, сожжённая в уголь, картошка в костре. Зажаренная в том же костре корка хлеба. Яичница, которую ты, в первом ещё классе, по велению сердца приготовил к приходу мамы. И пусть яйца были зажарены безо всякого масла (ты же не знал!..), мама была счастлива, да и самому тебе своё произведение понравилось тоже.

Вот нож, вот картошка! – выхватил я из рук гурмана бесполезную в данный момент книжку о вкусной и здоровой… И мы с ним дружно занялись: Витька освобождением картофелин от кожуры, а я принялся за основное: омыл картофель вновь. Дабы в ходе последующей термической обработки картошка не тушилась, не варилась, а каждой долькой, принимая тепло сковороды, равномерно покрывалась золотистым загаром, – каждую отёр полотенцем, и, расчленив на равные дольки, ссыпал в разогретый растопленный жир.

Пишите: Дабы картошка не прилипала ко дну, сковороду калите до упора! Далее – сало. Предварительно поделив на удобокусаемые кусочки, швыряете его на раскалённую поверхность. И только, только каждый обретёт прозрачность, недрогнувшей рукой высыпаете на это дело картофель, и начинаете немедленно мешать. Снизу вверх, снизу вверх: равномерно. Всыпаете измельчённый кубиками лук. Отвлекшись на секунду, ныряете в холодильник за сливочным маслом, отсекаете от бруска семьдесят граммов, заталкиваете на сковородочное дно!

Кто-то спросит: «Зачем? Когда – сало: – масло зачем?..» А зачем, скажите, пахнут розы? Поёт соловей. И уж совсем без всякой пользы рдеет на закате солнце. Так что, не ленитесь и пишите: Не жмотясь (опять-таки – за тем!..) обливаем картофель молочными сливками, выжидаем, пока они в единую песню со всем остальным не сольются. Отрываем сковородку от плиты.

И швыряем на стол на подставку, тем более, что Виталий Игнатьевич Мордвинов, изведшись ожиданием, хлеб и огурцы нарезал чуть не самого начала. Покончив с огурцами, то и дело нервически заглядывал через моё плечо, в очередной раз получив локтем, падал на стул. И к окончанию процесса вполне был готов не только выложить, всё то, что знал по делу, а и (если мне вдруг покажется мало), не стесняясь, додумать и даже приврать. Урча от вожделения, забыв о креветках, чуть ли не мгновенно, расправился со своей, предусмотрительно отчерченной мною на сковороде половиной. Задумчиво кося на моё, некоторое время возил ложкой по высвободившемуся пространству. Но я в этом увлекательном деле отстал от него лишь на несколько взмахов. И, отодвинув прочь сковороду, милостиво позволил обжоре, корочкой хлеба подобрать со сковородочной поверхности капельки жира.

Да, дело по трупу на даче поручили ему и его группе. Всё описано, предварительная причина смерти – инфаркт. На случай, если не инфаркт, подозреваемый тоже в наличии был – это я. Ничего неординарного, осталось дооформить, подоткнуть бумажки от судмедэкспертизы. А то, что Райхерт мой сосед, что мне его загадочная смерть не безразлична! После проглоченного ужина оперуполномоченного не волнует нисколько.

Почему поручили дело ему? Витька точно не знает, но смеет предположить, что начальство рассудило: Выезжал? Выезжал. С местом предполагаемого преступления знаком? А если состава на преступление не нароет, так это будет даже лучше, – но чтобы бумага была! Так как смерть не абы чья. А уважаемого не только мной Николая Ивановича Райхерта. Чтобы – «в возможно сжатые сроки!..» Дабы к нему (читай, к начальству) в последствии ни у кого вопросов не возникало.

Николай Иванович Райхерт и при жизни-то товарищ был не прост. По тем или иным делам полиции известный. И если по причине дефицита времени правоохранительные органы при жизни фигуранта встречу с ним могли и отложить. То теперь, ввиду произошедшего, даже если кто-то из полицейских этого и очень захоти. Следующей встречи с ним можно было ожидать лишь, извиняюсь, только на Страшном суде. Стажёру подобное не поручишь, тут нужно серьёзно, со знанием дела, как Виталий Игнатьевич и умеет. В законом означенные сроки, на основании того-то и того. Как это говорится, «в результате произведённых следственных мероприятий…» И хорошо бы, чтобы от инфаркта. Усугублённого употреблением заграничного напитка виски «Белая лошадь». С закуской или без, но факты должны быть железными, чтобы ими можно было с чистой совестью брякнуть на стол перед товарищами, что сидят наверху.

Такова предыстория. Дело пошло, следователь надписал папку, и в неё уже легли первые документы. Во-первых, протокол. Из которого следовало, что четырнадцатого июля некто Элеонора Митрофановна Райхерт. Будучи обеспокоена отсутствием мужа (а миновала лишь ночь), оставив городскую квартиру, села в принадлежащий ей синенький «фольксваген». И, предполагая, застать мужа там, поспешила на дачу. В девять часов ноль две минуты утра, открыв своим ключом входную дверь, миновала холл, и, увидев распростёртый на полу схожий по виду с её мужем труп мужчины, с её же слов, истошно завопила.

Не сбросила на вешалку пальто, не подошла, не удостоверилась, что – всё, остыл?.. А завопила. Хотела привлечь внимание соседей? Маловероятно. Насмотрелась кино?.. Далее, выхватив телефон, понимая, что во внимании ей теперь не откажут, позвонила и в «скорую» и в полицию сразу.

Вообще-то трупы – это дело не «скорой…», не к ним, но раз приехали. И врач «скорой», не исключив суицида, предположил навскидку банальный инфаркт. О чём и сообщил прибывшей вслед дежурной оперативной группе. Группе к трупу, как я понял, вовсе не хотелось, они вот-вот должны были смениться. Но вызов был, группа прибыла, и, обречённо вздохнув, принялась за привычное дело. Суицид, о котором намекнула «скорая», был бы, конечно, подарком, но это были лишь слова: «возможно…», «не исключено…» «Скорая» приехала, наговорила, а кому, в конечном счёте, отвечать? В подобной ситуации предполагается доследственная проверка, и главное тут – правильно всё описать, чтобы в случае «непоняток» было невозможно подкопаться. Обнаружат впоследствии эксперты суицид – хорошо. То есть, конечно же, плохо. Но необходимость в возбуждении уголовного дела отпадает, на шее отдела камнем не висит, что хорошо уже без оговорок. После беглого осмотра старший группы майор Мордвинов (между прочим, мой друг!) в таком сценарии почти не сомневался: главное – грамотно описать. В момент смерти покойник, предположительно, был один, признаков насилия на теле не обнаружено, на ограбление не похоже; дорогие часы, кошелёк с содержимым наличествовали, ополовиненная бутылка виски стояла на столе. А от подарка судьбы – от меня – можно было и отпихнуться: задержан оперативниками я был снаружи, ценностей в карманах не обнаружено, свежих пальцевых отпечатков в помещении – тоже.

Оставалось по форме заполнить протокол допроса вдовы. Бросая поминутно взгляды на гостиную, вдова поведала, что потерпевшего не видела с утра предыдущего дня. Всё было как обычно, проводив, мужа с утра на работу, Элеонора Митрофановна занялась своими делами. О том, что Николай Иванович задержится с работы, разговора не было. Обронив секретарше, что направляется домой, с работы он уехал достаточно рано, и, тем не менее, в привычное время не объявился, не позвонил, а отправился молча на дачу. Не отвечал и когда Элеонора Митрофановна пыталась ему дозвониться сама, не объявился и по прошествии ночи. Обеспокоившись всерьёз, Элеонора Митрофановна устремилась на дачу, где и обнаружила тело мёртвого мужа.

Какие версии можно было построить на столь скудном материале? Разве что, гадать. Хотя гадание в нашем с Витькой детективном деле – последнее дело, так как есть риск стать заложником ложной версии, которая преследовать вас так и будет. Нужно было думать, но Витька отрубил: сказал, что на сегодня лично отработал, на данный момент у него телевизор. И чтобы я больше его не теребил, милостиво обещал завтра поделиться результатами медицинской экспертизы.

Какая это всё же маета: одно дело – смотреть на огонь или на то, как кто-то рядом, углубляясь в недра, машет лопатой – подобные занятия нервную систему лишь укрепляют. Другое дело – ждать. Витьке хорошо, оставив меня досыпать, он с утра усвистал на работу. Я же, некоторое время ещё повалявшись, с постели тоже сполз. Проигнорировав зарядку, без энтузиазма умылся, побрился, накинув на тело одежду, чего-то поел. А тем временем где-то горели леса, по телевизору где-то кого-то топило. Но тут уж я ни чем помочь не мог, разобраться бы со своим… Щёлкнув пультом, переключился на сериал, но и там. Знакомые по предыдущим работам, уже словно родные, актёры как будто бы дрались, как будто бы стреляли (но не попадали). Одну героиню, собрав в кулак все сценаристские мозги, умудрились даже похитить. Но что с ней приключилось дальше – отпустили её похитители, или же оставили себе – всё это пролетело «мимо кассы». Стоически дождавшись обеденного времени, с целью разузнать… я набрал Витькин номер. Но этот бездельник умудрился найти себе дело и в обед! Пробурчав: «некогда…» – уже собрался отключиться. Но я успел: спросил, а с кем он, интересно, предполагает разделить предполагаемый теоретически сегодняшний ужин? Съехидничал, да! Но сработало: понизив голос, под огромным секретом Витька сообщил мне такое! Что я чуть не свалился с крыльца, на котором ножичком мирно остругивал прут.

Дела… По взаимной договорённости на ужин Витька по дороге к дому купил два пакета пельменей, мы их душевно сварили. И теперь, сидя в кресле с кружкой чая, мой друг в очередной раз повторил то, что днём чуть не повергло меня наземь: экспертиза совершенно точно установила, что Николай Иванович Райхерт, мой незабвенный сосед, был отравлен, что автоматически возвращало меня на первые роли, и впереди вновь явственно замаячил знойный Магадан. Хотя верить в это никак не хотелось, и я проблеял: «А инфаркт?..»

– Тут, видишь ли, такое дело, – любовно поглаживая чрево, молвил Витька, – дело, скажем, не простое. – А по поводу Магадана – так сразу тебя не посадят: пока – то, пока – сё…

Успокоил. Прямо, захотелось жить!

Как же Николай Иванович некстати. И я не из-за денег: в конце концов, сколько я ему в принципе должен – касалось одного меня. Но его смерть всё кардинально изменила, с его невольной подачи и по милости следствия я сейчас, к примеру, не могу поехать за границу. Не могу навестить бабушку (если бы таковая у меня была), теоретическую тётю. Так что! Так что, чем скорее я представлю следствию убийцу (Витька уверил, что тут не суицид и не инфаркт, а увенчавшееся успехом отравление, иными словами, убийство), тем скорее с меня подозрения снимут, и упоминание о славном городе Магадане вызовет у меня не холодную дрожь, а пренебрежительный смешок.

– А что у следствия ещё?..– спросил я равнодушно, только Витька замолчал.

– Да больше, в общем, ничего, внешних повреждений никаких. Внутренних тоже. А сам он отравился, или его кто-то – будем думать, могло быть всё.

Ну, вот опять… Какие-то качели: могли и отравить, мог отравиться сам. Возможно, чем-то был расстроен и напуган! Напуган настолько, что виски закусил не тем и в результате!.. Вероятно? Но не очень. Не тот был Райхерт человек, чтобы от любого испуга тащить в рот всякую дрянь, следствие проверит и наверняка не поверит: человеку всего пятьдесят один год, фабрикант! Известно каждому, нервических граждан туда не берут, и если не инфаркт, на который я так уповал…

– Отравлен, отравлен! – «успокоил» Витька, – как результат – остановка сердца, из-за которой и возникла первоначальная версия с инфарктом, хотя и окончательную формулу яда установить пока не удалось. – И без особой на то нужды вдруг с интересом и особым взглядом упёрся в пуговицу на моей рубашке.

Я бы сказал, взглядом, профессиональным излишне, с пуговицей было в порядке! Дабы в своих измышлизмах майор Мордвинов не пошёл по неверной дороге, необходимо его было как-то отвлечь, и я, пытаясь Витьку заболтать, продолжил суесловить. Допустил, что – яд! Хотя, возможно, и не яд. По утверждению самого же Витьки точно установлена лишь остановка сердца. И если их лаборатория до сей поры не определилась с формулой, то! Предполагать можно всё, что угодно. Дело за малым: узнать, кто это всё сделал. Подлил ли в стакан, включил ли излучатель колебаний.

– И кто?.. – думая о чём-то постороннем, машинально откликнулся Витька. И так же машинально я ответил: «Пушкин».

Не знаешь на кого валить, вали на Пушкина. Поляк приплёл бы Мицкевича. Исходя из скудных данных, за исключением меня, пока предположить можно было только их.

– Разберёмся, – почесался Витька. Разберёмся. – И в очередной раз заверил, что если меня и посадят, то не скоро, так как тут не банальный гоп – стоп, где исполнителей с большой степенью попадания можно предположить чуть не с момента подачи заявления потерпевшим. С нашим делом всё серьёзней. Так что, если для меня запахнет жареным, Витька, как лепший друг мне заранее просигналит. И если долго не копаться и свобода мне дорога, то «до Канадской границы» добежать я успею.

Схватив разделочную доску, я уже собрался ею на заботу другу ответить. Но Витька был настороже. Слетев с крыльца, проворно достиг противоположного края участка, и, наложив на дверь изнутри щеколду, укрылся в воспетом ещё когда-то тем же Пушкиным тихом уголке, вульгарно именуемым ныне нами туалетом. Убежище сие имело вид теремка, таким его нафантазировал мой друг строитель Миха; красиво, воздушно. И надёжно: кованые петли, под стать им изнутри задвижка. Чтобы выломать дверь и извлечь укрывшегося за ней негодяя, потребовался бы залп из среднего размера пушки. Ударив пару раз ногой по разделявшей нас сказочной преграде, ушибив при этом пятку, я несколько остыл. И, пожелав товарищу успехов, возвратился в дом. Шутки шутками, а призрак солнечного Магадана уже просто нахально маячил. И если Рудольф Петрович, следователь, относится к порученному делу так же, как мой друг. То у меня большущий шанс тот Магадан увидеть, так сказать, не в грёзах, а в натуре. Незамедлительно нужно было включаться и думать. И пусть я даже это дело не раскрою, но чего-то накопаю, чем, возможно, от себя угрозу, всё же, отпихну. И я, приняв такое эпохальное решение, не дождавшись Витьки, завалился спать, чтобы прямо с рассвета!..

С рассветом, правда, вышло как-то мимо, я его нечаянно заспал. Вначале было просто очень рано. Затем я в полудрёме дожидался, когда же поисках съестного прекратит хлопать дверцей холодильника собиравшийся на службу Мордвинов. Потом гадал, а что же он нашёл. Так и не угадав, негодующе повернулся на бок, и неожиданно крепко уснул.

В конце концов, какая разница: начать мыслительный процесс с рассветом, или чуточку попозже. Тем более, что где-то прочитал, что если вы хотите думать плодотворно, то этим предпочтительней заниматься после двух… Может, врут, может, нет, но у меня выбора не было, тем более, что я ещё не ел, а это дело посерьёзней, не поев, я не сяду даже смотреть телевизор. Как я и ожидал, батон, на который я рассчитывал в своём полусне, Витька подло съел. Руководствуясь, видимо, принципом, «кто первым встал, того и тапки». А съесть хоть что-то было нужно, мозг думал только о еде. И на все мои попытки эти мысли отодвинуть, пел своё: «а не съесть ли нам?..» Не поросёнка жареного, с утра я к жареному как-то не очень… Но в главном мозг был прав, что-то проглотить было надо. Хлеба не осталось, это я выяснил точно, не было и сухарей. Но в результате тщательного обыска мною в кухонном шкафчике был обнаружен затаившийся пакет манки, в жестяной банке таинственно белело нечто похожее на сухое молоко. На язык было не ясно, но я рискнул, растворил это дело в воде, водрузив кастрюлю на огонь, тоненькой струйкой всыпал половину стакана манки, слегка посолил. Подумав, всыпал сахара (кто желает, может добавить хоть перца), тщательно помешивая, сварил. Налил в тарелку исходящей ароматным паром массы, съел. Немножечко подумал, и, прямо из кастрюльки выгреб остальное, поскольку каша до некоторой степени уже «схватилась».

А дальше дело пошло: поместив кастрюльку в раковину мокнуть, я направил свою мысль на основное. По порядку, как у римлян: «Что? Где? Когда? Кому выгодно?» По пунктам: «Что?» – Пока что – «отравили» и инфаркт. Свежеиспечённая вдова, которая кашу и заварила. Прибывает группа. Судмедэксперт, призвав в свидетели «скорую помощь», делает предположение, что Николай Иванович Райхерт, кажется, умер.

Далее по списку – я: что называется, вынесло… Помню оживление группы, когда меня под пистолетом в помещение ввели. Надеясь закрыть дело по горячим следам, кто-то, возможно, потирал уже руки. И, как оказалось, напрасно. Уступая давлению следователя, и угрозе оружием (про оружие – для красного словца, но – пусть…), я назвал своё имя. Знакомство с покойником отрицать так же не стал. А дальше меня стали ущемлять: на вполне закономерный вопрос, умер ли пострадавший от того, что вышел срок, или ему помогли? На вполне невинный вопрос работники правоохранительных органов отвечать категорически отказались, мотивировав это тем, что, видите ли, «вопросы тут задают исключительно они». Самым деликатным оказался эксперт; памятуя о моём праве на информацию как гражданина, тем не менее, прямо на вопрос не ответил, но объявил, что делать какие-либо выводы по поводу… без дополнительных исследований вот так, навскидку, он не рискнёт.

Но это «о правах…» всё сантименты, жаловаться прокурору я не собирался всё равно. Необходимо было сосредоточиться на основном, вот только что считать тут основным?

Расхаживая от крыльца до калитки и обратно, я напряжённо думал. И в результате напряжённой работы мысли пришёл к выводу, что фактов для конкретных выводов явно не хватает. Подойдя в очередной раз к калитке, машинально приподнял крышку прикреплённого к забору ящика для почты. И проблемы с Райхертом и даже с Магаданом резко отступили. Обычно заинтересованные лица связывались со мной по телефону, но сегодня было письмо. Разорвав и отбросив конверт, я развернул сложенный вдвое листок. И, ознакомившись с текстом, осел на стоявшую рядом скамью. Так до конца и не придя в себя, вновь поднёс листок к глазам, но текст не изменился. Набранное четырнадцатым кеглем послание, деловито и ёмко гласило: «Ты скоро умрёшь, и я это увижу».

Коротко и деловито. Ни – за что, не выставляя каких-то претензий. Не требуя доли из наследства, которое я вознамерился в одну харю захапать (тем более, что ничего подобного мне ни с какой стороны не светило). Беспристрастная констатация факта. На обычной А-4 – формата бумаге. Не воспоследовало объяснений и с обратной стороны. Духами бумага не пахла, при надкушении ничем от обычной на вкус не отличалась.

Улицы в нашем посёлке достаточно тихие, бросив взгляд в одну сторону, бросив в другую, ничего подозрительного я не увидел. Но это на первый взгляд, ведь это кто-то написал, не поленился! И я, рассудив, что для бравады сейчас не время, внешне не паникуя, но и излишне не медля, возвратился на участок.

Светило солнце, беспечно чирикали птички. Какая смерть, какое – «скоро!..» Но кто-то мне пообещал. Теперь сидит, хихикает. И ждёт. Когда мои нервишки заиграют, в ожидании я изведусь, и уже тут!..

В задуманном детективе я это обязательно куда-нибудь приткну, всё в красках опишу. Но это в книжном детективе, а когда это касательно меня, то в красках как-то не хотелось.

…Нет, главное: «я это увижу!..» – какая-то наглость!

А, может, тут расчёт: не зная моего стального характера, некто решил довести меня до состояния, когда я сам: в петлю… И ничего не надо делать. Только не учли, не на того напали, не такой я человек!..

И всё же, всё же: что в жизни я такого сделал, что с целью меня запугать и к чему-то принудить, некто не пожалел ни времени, ни средств на бумагу: не дал товарищу по парте списать домашнее задание? Исключено, какой-то наговор! На классных сочинениях безо всякой корысти вступления и заключения (только записывай!) надиктовывал направо и налево.