Czytaj książkę: «Ты только вернись», strona 5
Наконец, он достиг извилки дороги, временно выстроенной, ввиду строительства нового моста, и, невзирая на ограничение скорости, в сорок километров в час, яростно включил третью передачу, бросил сцепление, и притопил газу. Вдруг, крестовина, не выдержав такого грубого отношения к ней, окончательно разлетелась на части, разбивая давно прогнивший кожух. Старый Камаз загрохотал сильнее обычного, у себя под брюхом. Карданный вал, все еще продолжая вращение, вместе с трансмиссионной трубой, упал своим передним концом на асфальт, и стал источать яркий фейерверк желтых искр.
Не совсем понимая, почему машина не набирает ходу, но и, движимая огромной массой, не теряет скорости, Василий выкрутил руль вправо, потом влево, потом снова вправо, повинуясь изгибам дорожного полотна. Тут, вдруг, искрящийся вал вошел передом в некогда оставленную без внимания дорожниками яму, и резко задрал многотонный кузов в воздух, сминая передним козырьком кабину, вместе с Василием, и накреняя его на встречную полосу.
16
Солнце было уже далеко не в зените, постепенно ослабляя свое воздействие на все, до чего только могло дотянуться. Жара все еще буйствовала на улицах огромного города, но с каждой минутой теряла былую силу, сталкиваясь, раз за разом, с растущими тенями, отбрасываемыми строениями-гигантами, коих было немалое множество. В этих тенях, на редких газонах, создающих горожанам иллюзию проживания где-то рядом с природой и чистым воздухом, просыпалась жизнь. Всяческая насекомая живность выбиралась на поверхность из-под земли, по своим, только им известным делам, следуя призыву поднимающейся в вечернюю прохладу травы.
Под одной из таких теней, что уже почти полностью хозяйничала на Лесной улице, сидел за рулем, изрядно вымотанный жарой, гроза принтеров и копиров. Старая футболка, вся в четко осязаемых соляных разводах, аккуратно сложенная, занимала свое почетное место на подлокотнике, напоминая о завершении изнурительного рабочего дня. Восьмая точка все еще была совсем рядом, но вот уже с пять минут оставалась позади. С особым удовольствием он втягивал в себя сигаретный дым, дожидаясь зеленого сигнала светофора. Дождался, и, повинуясь уставшему за день потоку машин, вырулил на Ленинградский проспект, в сторону области, к дому, к настоящей природе.
На часах было около половины четвертого, ни о каких пиковых пробках в черте города не могло быть и речи, не считая непредвиденных происшествий на дорогах, а потому, до кольцевой он добрался с ветерком, лишь изредка сбрасывая скорость с пятой передачи на четвертую.
Упершись в вечный неминуемый затор перед Химками, он, по привычке, достал из сумки, что лежала на соседнем сиденье, телефон, и набрал номер жены. Не прошло ни одного гудка, как она сняла трубку:
– Алло, малыш!
Родной голос, наполненный неподдельной радостью, моментально оживил его, заставив расплыться в улыбке измученное за день лицо.
– Привет, попка!
– Привет! Ты где сейчас?
– У МКАДа уже, толкаемся.
– О! Значит, ты уже скоро будешь дома!
– Ага. Лен, я в магазин заеду. Подумай, может купить чего надо?
– Вроде, все есть, если что вспомню – напишу.
– Хорошо. Все, люблю тебя, пока.
– Я тебя тоже. Пока, жду, жду, жду.
Телефон отправился обратно в сумку, как вдруг, монотонное дерганье коробки передач, как это с ним часто случалось, ввернуло его в водоворот неприятных воспоминаний, мучавших его вот уже восемь лет. В голове стали вновь вырисовываться ясные картинки из детства. Лишенный всего, что дарил на тот момент окружающим прогресс, он стоял в дедовых кедах на уроке физкультуры, в штанах, сшитых матерью, и лишь его характер не позволял ему стать насмешкой для всего класса. Он вспомнил, как много лет был рабом строя, установленным его отцом, как уже, будучи много лет работающим человеком, тратил почти все свои выходные то на отделку очередной квартиры, что в последствии кому-то сдавалась, то на строительство загородного дома, что должен был стать пристанищем родителей в старости. Вспомнил насмешливые намеки отца про уже тридцатилетний возраст и отсутствие жены. Вспомнил и как, найдя ту единственную, был выдворен отцом же из дома, в котором прожил почти всю свою сознательную жизнь, как скитался потом с будущей женой по съемным квартирам, пока не заработал на воплощение идеи о собственном таунхаусе.
Пульсируя все сильнее и сильнее, обретая все более яркие очертания, в голове проявлялось ненавистное ему слово НЕКОГДА, сказанное шесть лет назад отцом, в ответ на вопрос – когда же уже тот заедет посмотреть, как сын устроился на новом месте.
При подъезде к Шереметьевскому мосту, волнение, будоражившее его воспаленное сознание, обычно сходило на нет – совсем скоро пробка закончится, надо будет быстро ехать, и тут уже не до воспоминаний, тут музыку погромче, и дом ближе.
Он достал из бардачка пачку сигарет, сунул одну в губы, и, предвкушая хороший вечер, закурил, периодически стряхивая пепел в открытое настежь окно. Машины на встречных полосах пролетали мимо на довольно приличной скорости. Моторы ревели – их водители яростно пытались нагнать упущенное время, потраченное в пробке, что тянулась с обеих сторон шоссе, и упиралась в строительство нового моста.
В очередной раз, уже было и не сосчитать какой за сегодняшний день, он включил нейтральную передачу, нажал уставшей ногой на педаль тормоза, и выпустил в окно большой клуб дыма, с мыслью – как же ему надоело смотреть на зад впередиидущей, вот уже минут двадцать, старенькой девятки. Как вдруг, со встречной полосы, еще далеко, раздался дикий свист и грохот. Мелькая между колоннами недостроя фонтанами искр, свист быстро приближался, пока не поравнялся с его автомобилем, и прогремел удар. Будучи пристегнутый ремнем, у него не оставалось и шанса быстро выбраться, не было времени и подвести итоги своей жизни – огромная тень медленно накрывала его.
– Леночка, прости…
17
Из кухни, соединенной с гостиной открытой аркой, еще доносился, уже слабый, запах ее двухчасовых стараний. Всего каких-то полчаса назад она, привычно покачивая бедрами, отвернувшись от дневного летнего света, что врывался в большие окна сквозь тюлевые занавески, помешивала, доводя до идеальной готовности, гречневую лапшу с мясом и овощами. Наконец, убедившись в очередной раз, с какой легкостью ей даются почти любые кулинарные безумства, она накрыла сковороду крышкой и выключила газ на плите. Последний штрих, в виде красиво нарезанного наискосок зеленого лука, уже лежал в отдельной тарелочке, в томительном ожидании быть аккуратно посыпанным на порцию, а после и проглоченным долгожданным хозяином дома.
Посуда после готовки давно была перемыта, и лежала, сложенная на кухонном полотенце, рядом с мойкой. Не расставленной в сушилке, она оставалась лишь по причине не соответствия роста хозяйки и подвесных кухонных шкафов, а потому так же дожидалась припозднившегося.
В предвкушении его довольных закатывающихся глаз, с набитыми щеками, расплывшимися в улыбке, с любимой ямочкой на правой скуле, она спокойно прилегла на диван, и стала листать в телефоне скучные новости, иногда впадая в ностальгию, и просматривая старые их совместные фотографии. Телевизор, что муж недавно повесил на стену, мелькал беззвучными картинками до дыр просмотренных передач, что с завидной регулярностью транслировались повторами, вот уже вторую половину лета.
В очередной раз посмотрев на часы, она засобиралась выйти покурить, а заодно, если повезет – по ее расчетам он вот-вот должен был подъехать – встретить мужа прямо на крыльце.
В прихожей, доставая сигарету из пачки, вставленной в бумажный чехол из ватмана, некогда сделанный заботливым супругом, с надписью “Самые полезные сиги”, дабы не наблюдать каждый раз страшные картинки на обложке, она заметила сразу три пушистых хвоста. Те, якобы стараясь не привлекать внимания, прошлись втроем по ее ногам, и уселись синхронно у входной двери.
Зажав в зубах сигарету, она без труда определила из хитрой троицы самого маленького, взяла его на руки, и отправила того в душевую, чтобы тот не повторил на улице судьбу рыжего предшественника. После открыла дверь на улицу, и старшие две деловито, со знанием дела, побрели вниз по ступенькам, периодически останавливаясь, и прислушиваясь, нет ли поблизости опасности.
Сама она присела на кошачью будку, некогда построенную им, и зажгла сигарету, лицезрея не самый приятный вид кошек, медленно удаляющихся к заветному, еще незастроенному полю, с поднятыми хвостами.
С каждой затяжкой она ожидала услышать звук знакомого двигателя, но его все не было. Одна за другой, мимо проезжали машины соседей, некоторые ей были знакомы, из двух даже помахали рукой, но ни одна не вызывала долгожданной радости. Наконец, с сигаретой было покончено, она вернулась домой, и освободила из душевой маленького узника. Тот, в свою очередь, почему-то не пожелал из нее уходить, найдя там, за время заточения, какого-то жучка, и теперь, с огромным интересом, играл с ним, бегая вокруг напольного коврика.
Она снова посмотрела на часы, и, уже не в шутку обеспокоившись, набрала знакомый номер. Пять, или шесть гудков тянулись бесконечно долго, заставляя сердце биться все сильнее, пока, наконец, не прекратились, и на том конце раздался незнакомый голос:
– Алло?
Еще несколько секунд, совершенно опешив, и не понимая, что происходит, но уже подозревая неладное, она молчала в трубку, а голос продолжал настаивать:
– Слушаю! Не молчите!
– Да, я здесь, – робко ответила она.
– Кем Вы приходитесь … ммм … Павлову Александру Михайловичу?
– Я его жена. А где он? Что случилось?
– Произошел несчастный случай. Скажите, когда Вы сможете приехать для опознания тела по адресу …
Телефон выпал из ее руки, и ударился о напольную плитку, оставив на той извилистую трещину. Словно робот, со стеклянными глазами, она повернулась от окна, и решительно направилась на кухню, совершенно точно осознавая, что случится дальше. Там, из жестяной чаши, что висела над мойкой, она выхватила тот самый новый нож, вернулась в гостиную, уже вся в слезах, в последний раз посмотрела на окно, и, вскрикнув, полоснула сначала правое запястье, в очередной раз убедившись, что она левша, затем левое. Потом села на пол, скрестив икры, отложила нож в сторону, и, уже не в силах сдерживаться, разрыдалась. Ей виделись картины из счастливых дней, проведенных с ее любимым Сашей, слышался его голос, его смех, его запах.
Наконец, силы стали покидать ее, даже на истерику их уже не хватало, и она легла, глядя просохшими глазами на белый потолок, с одиноко висящей посередине лампочкой – люстру они так и не успели купить, все откладывали на потом. Со временем потолок потемнел, стал кружиться, пока совсем не исчез в темноте, уносящей ее сознание в вечность.
18
Он спрыгнул с подоконника, и, стараясь не замечать середину гостиной, побрел к лестнице, мимо давно дочиста вылизанных мисок. В очередной раз, он все же обнюхал их со всех сторон, одну даже перевернул носом, и, убедившись в отсутствии в тех чего-либо съестного, отправился на второй этаж. Там он осторожно заглянул в, некогда интересную ему, комнату, с большим черным пакетом. Тот же, в свою очередь, уже не представлял бывалого интереса, лишь лежал на полу, переливаясь в свете солнечных лучей, всей своей мятой фигурой.
В надежде, хоть и очень слабой, увидеть хотя бы свою подругу Сири, что каждый день играла с ним, бегая по этажам, или, на худой конец, Дзюбу, ворчливую и старую, но не менее интересную соратницу, он пошел во вторую комнату. Запрыгнув на диван, и в очередной раз, ощутив разочарование, он не застал на нем ни одну, ни другую, и, тем более, большого, что довольно часто лежал там, держал в руках странную штуковину, которую почему-то нельзя было грызть, и что-то с ней делал, заставляя меняться картинкам на экране, у противоположной стены.
На втором этаже делать уже было нечего. Нет, была, конечно, еще одна комната, куда его никогда не пускали, в которую он однажды проник самостоятельно, был тут же обнаружен, и потом ему долго мыли лапы в раковине, на первом. Проходя мимо нее, он все же заглянул в узкую щель под дверью, и ничего, кроме темноты, там не увидел. Для достоверности втянул пару раз воздух из-под двери, два раза чихнул, и поплелся на третий этаж.
Поднявшись, он тут же попытался запрыгнуть на знакомую кровать, но не смог, и свалился на пол, больно ударившись бедрами. Еще через минуту предпринял вторую попытку – передние лапы впились в матрац, задние какое-то время скоблили деревянную окантовку кровати, пока, наконец, не занесли истощенное тельце на поверхность. На трясущихся лапках он подошел к подушкам. От тех еще доносились, хоть и совсем слабо, два самых любимых запаха. Немного потоптавшись между ними, он окончательно выбился из сил, и, свернувшись, унесся в царство сна, сна очень беспокойного, прочно переплетенного с воспоминаниями.
Ему снилось, как теплые руки подняли его, и понесли куда-то, как раздался незнакомый ему до этого рев, как в окне мелькали какие-то столбы, периодически прерывая яркие лучи солнца, заставляя его зрачки сходить с ума. Снилось, как он впервые оказался в их доме, какой вкусный был корм, как здорово, что там были ему подобные, хоть и не сразу его приняли. Снилась теплая Большая, на которую, как ни заберись – она будет рада, будет наглаживать и начесывать недоступные ему самому места. Снился Большой, часто где-то отсутствующий, но всегда привозящий чего-нибудь вкусное.
Мысль о еде мгновенно вернула его в реальность. Истощенное шерстяное тельце потянуло на первый этаж, туда, где пару дней назад он спасался вылизыванием запекшихся струек крови, четко следовавшим ровным швам плитки, уложенной на полу. Спустившись, он подошел к давно бездвижно лежащему телу, в последний раз аккуратно потрогал лапкой лицо, пару раз отчаянно пронзительно промяукал, и вцепился зубами в холодную белую щеку.
