Александр Николаевич Островский
На всякого мудреца довольно простоты
(Комедия в пяти действиях)
Действие первое
Действующие лица
Егор Дмитрич Глумов
, молодой человек.
Глафира Климовна Глумова
, его мать.
Нил Федосеич Мамаев
, богатый барин, дальний родственник Глумова.
Егор Васильич Курчаев
, гусар.
Голутвин
, человек, не имеющий занятий.
Манефа
, женщина, занимающаяся гаданьем и предсказываньем.
Человек
Мамаева.
Чистая, хорошо меблированная комната, письменный стол, зеркало; одна дверь во внутренние комнаты, на правой стороне другая, входная.
Явление первое
Глумов и Глафира Климовна за сценой.
Глумов
(за сценой)
. Вот еще! Очень нужно! Идти напролом, да и кончено дело.
(Выходя из боковой двери.)
Делайте, что вам говорят, и не рассуждайте!
Глумова
(выходя из боковой двери.)
Зачем ты заставляешь меня писать эти письма! Право, мне тяжело.
Глумов
. Пишите, пишите!
Глумова
. Да что толку? Ведь за тебя не отдадут. У Турусиной тысяч двести приданого, родство, знакомство, она княжеская невеста или генеральская. И за Курчаева не отдадут; за что я взвожу на него, на бедного, разные клеветы и небывальщины!
Глумов
. Кого вам больше жаль, меня или гусара Курчаева? На что ему деньги? Он все равно их в карты проиграет. А еще хнычете: я тебя носила под сердцем.
Глумова
. Да если бы польза была!
Глумов
. Уж это мое дело.
Глумова
. Имеешь ли ты хоть какую-нибудь надежду?
Глумов
. Имею. Маменька, вы знаете меня: я умен, зол и завистлив; весь в вас. Что я делал до сих пор? Я только злился и писал эпиграммы на всю Москву, а сам баклуши бил. Нет, довольно. Над глупыми людьми не надо смеяться, надо уметь пользоваться их слабостями. Конечно, здесь карьеры не составишь – карьеру составляют и дело делают в Петербурге, а здесь только говорят. Но и здесь можно добиться теплого места и богатой невесты – с меня и довольно. Чем в люди выходят? Не всё делами, чаще разговором. Мы в Москве любим поговорить. И чтоб в этой обширной говорильне я не имел успеха! Не может быть! Я сумею подделаться и к тузам и найду себе покровительство, вот вы увидите. Глупо их раздражать, им надо льстить грубо, беспардонно. Вот и весь секрет успеха. Я начну с неважных лиц, с кружка Турусиной, выжму из него все, что нужно, а потом заберусь и повыше. Подите, пишите! Мы еще с вами потолкуем.
Глумова
. Помоги тебе Бог!
(Уходит.)
Глумов
(садится к столу)
. Эпиграммы в сторону! Этот род поэзии, кроме вреда, ничего не приносит автору. Примемся за панегирики.
(Вынимает из кармана тетрадь.)
Всю желчь, которая будет накипать в душе, я буду сбывать в этот дневник, а на устах останется только мед. Один, в ночной тиши, я буду вести летопись людской пошлости. Эта рукопись не предназначается для публики, я один буду и автором, и читателем. Разве со временем, когда укреплюсь на прочном фундаменте, сделаю из нее извлечение.
Входят Курчаев и Голутвин; Глумов встает и прячет тетрадь в карман.
Явление второе
Глумов, Курчаев и Голутвин.
Курчаев
. Bonjour!
1
Добрый день!
(франц.)
Глумов
. Очень рад; чему обязан?
Курчаев
(садясь к столу на место Глумова)
. Мы за делом.
(Указывая на Голутвина.)
Вот, рекомендую.
Глумов
. Да я его знаю давно. Что вы его рекомендуете?
Голутвин
. Тон мне ваш что-то не нравится. Да-с.
Глумов
. Это как вам угодно. Вы, верно, господа, порядочно позавтракали?
Курчаев
. Малым делом.
(Берет карандаш и бумагу и чертит что-то.)
Глумов
. То-то, оно и видно. У меня, господа, времени свободного немного. В чем дело?
(Садится, Голутвин тоже.)
Курчаев
. Нет ли у вас стихов?
Глумов
. Каких стихов? Вы, верно, не туда зашли.
Голутвин
. Нет, туда.
Глумов
(Курчаеву)
. Не марайте, пожалуйста, бумагу!
Курчаев
. Нам эпиграмм нужно. Я знаю, что у вас есть.
Глумов
. Никаких нет.
Курчаев
. Ну, полно вам! Все знают. У вас на весь город написаны. Вон он хочет сотрудником быть в юмористических газетах.
Глумов
(Голутвину)
. Вот как! Вы писали прежде?
Голутвин
. Писал.
Глумов
. Что?
Голутвин
. Все: романы, повести, драмы, комедии…
Глумов
. Ну, и что же?
Голутвин
. Ну, и не печатают нигде, ни за что; сколько ни просил, и даром не хотят. Хочу за скандальчики приняться.
Глумов
. Опять не напечатают.
Голутвин
. Попытаюсь.
Глумов
. Да ведь опасно.
Голутвин
. Опасно? А что, прибьют?
Глумов
. Пожалуй.
Голутвин
. Да говорят, что в других местах бьют; а у нас что-то не слыхать.
Глумов
. Так пишите!
Голутвин
. С кого мне писать-то, я никого не знаю.
Курчаев
. У вас, говорят, дневник какой-то есть, где вы всех по косточке разобрали.
Голутвин
. Ну, вот и давайте, давайте его сюда!
Глумов
. Ну да, как же не дать.
Голутвин
. А уж мы бы их распечатали.
Глумов
. И дневника никакого у меня нет.
Курчаев
. Разговаривайте! Видели его у вас.
Голутвин
. Ишь, как прикидывается; а тоже ведь наш брат, Исакий.
Глумов
. Не брат я вам, и не Исакий.
Голутвин
. А какие бы мы деньги за него взяли…
Курчаев
. Да, в самом деле, ему деньги нужны. «Будет, говорит, на чужой счет пить, трудиться хочу». Это он называет: трудиться. Скажите пожалуйста!
Глумов
. Слышу, слышу.
Голутвин
. Материалов нет.
Курчаев
. Вон, видите, у него материалов нет. Дайте ему материал, пусть его трудится.
Глумов
(вставая)
. Да не марайте же бумагу!
Курчаев
. Ну, вот еще, что за важность!
Глумов
. Каких-то петухов тут рисуете.
Курчаев
. Ошибаетесь. Это не петух, а мой уважаемый дядюшка, Нил Федосеич Мамаев. Вот
(дорисовывает)
, и похоже, и хохол похож.
Голутвин
. А интересная он личность? Для меня, например?
Курчаев
. Очень интересная. Во-первых, он считает себя всех умнее и всех учит. Его хлебом не корми, только приди совета попроси.
Голутвин
. Ну вот, подпишите под петухом-то: новейший самоучитель!
Курчаев подписывает.
Да и пошлем напечатать.
Курчаев
. Нет, не надо, все-таки дядя.
(Отталкивает бумагу, Глумов берет и прячет в карман.)
Голутвин
. А еще какие художества за ним водятся?
Курчаев
. Много. Третий год квартиру ищет. Ему и не нужна квартира, он просто ездит разговаривать, все как будто дело делает. Выедет с утра, квартир десять осмотрит, поговорит с хозяевами, с дворниками; потом поедет по лавкам пробовать икру, балык; там рассядется, в рассуждения пустится. Купцы не знают, как выжить его из лавки, а он доволен, все-таки утро у него не пропало даром.
(Глумову.)
Да, вот еще, я и забыл сказать. Тетка в вас влюблена, как кошка.
Глумов
. Каким же это образом?
Курчаев
. В театре видела, все глаза проглядела, шею было свернула. Все у меня спрашивала: кто такой? Вы этим не шутите!
Глумов
. Я не шучу, вы всем шутите.
Курчаев
. Ну, как хотите. Я бы на вашем месте… Так вы стихов дадите?
Глумов
. Нет.
Голутвин
. Что с ним разговаривать! Поедем обедать!
Курчаев
. Поедем! Прощайте!
(Кланяются и уходят.)
Глумов
(останавливая Курчаева)
. Зачем вы с собой его возите?
Курчаев
. Умных людей люблю.
Глумов
. Нашли умного человека.
Курчаев
. По нас и эти хороши. Настоящие-то умные люди с какой стати станут знакомиться с нами?
(Уходит.)
Глумов
(вслед ему)
. Ну, смотрите! Маменька!
Входит Глумова.
Явление третье
Глумов и Глумова.
Глумов
(показывая портрет Мамаева)
. Поглядите! Вот с кем нужно мне сойтись прежде всего.
Глумова
. Кто это?
Глумов
. Наш дальний родственник, мой дядюшка, Нил Федосеич Мамаев.
Глумова
. А кто рисовал?
Глумов
. Все тот же гусар, племянничек его, Курчаев. Эту картинку надо убрать на всякий случай.
(Прячет ее.)
Вся беда в том, что Мамаев не любит родственников. У него человек тридцать племянников, из них он выбирает одного и в пользу его завещание пишет, а другие уж и не показывайся. Надоест любимец, он его прогонит и возьмет другого, и сейчас же завещание перепишет. Вот теперь у него в милости этот Курчаев.
Глумова
. Вот кабы тебе…
Глумов
. Трудно, но попробую. Он даже не подозревает о моем существовании.
Глумова
. А хорошо бы сойтись. Во-первых, наследство, потом отличный дом, большое знакомство, связи.
Глумов
. Да! Вот еще обстоятельство: я понравился тетке, Клеопатре Львовне, она меня где-то видела. Вы это на всякий случай запомните! Сблизиться с Мамаевым для меня первое дело – это первый шаг на моем поприще. Дядя познакомит меня с Крутицким, с Городулиным; во-первых, это люди с влиянием, во-вторых, близкие знакомые Турусиной. Мне бы только войти к ней в дом, а уж я женюсь непременно.
Глумова
. Так, сынок, но первый-то шаг самый трудный.
Глумов
. Успокойтесь, он сделан. Мамаев будет здесь.
Глумова
. Как же это случилось?
Глумов
. Тут ничего не случилось, все это было рассчитано вперед. Мамаев любит смотреть квартиры, вот на эту удочку мы его и поймали.
Входит человек Мамаева.
Человек
. Я привез Нила Федосеича.
Глумов
. И прекрасно. Получай.
(Дает ему ассигнацию.)
Веди его сюда.
Человек
. Да, пожалуй, они рассердятся: я сказал, что квартира хорошая.
Глумов
. Я беру ответственность на себя. Ступайте, маменька, к себе; когда нужно будет, я вас кликну.
Человек Мамаева уходит. Глумов садится к столу и делает вид, что занимается работой. Входит Мамаев, за ним человек его.
Явление четвертое
Глумов, Мамаев и человек Мамаева.
Мамаев
(не снимая шляпы, оглядывает комнату)
. Это квартира холостая.
Глумов
(кланяется и продолжает работать)
. Холостая.
Мамаев
(не слушая)
. Она недурна, но холостая.
(Че– ловеку.)
Куда ты, братец, меня завел?
Глумов
(подвигает стул и опять принимается писать)
. Не угодно ли присесть?
Мамаев
(садится)
. Благодарю. Куда ты меня завел? я тебя спрашиваю!
Человек. Виноват-с.
Мамаев
. Разве ты, братец, не знаешь, какая нужна мне квартира? Ты должен сообразить, что я статский советник, что жена моя, а твоя барыня, любит жить открыто. Нужна гостиная, да не одна. Где гостиная, я тебя спрашиваю?
Человек. Виноват-с.
Мамаев
. Где гостиная?
(Глумову.)
Вы меня извините!
Глумов
. Ничего-с, вы мне не мешаете.
Мамаев
(человеку)
. Ты видишь, вон сидит человек, пишет! Может быть, мы ему мешаем; он, конечно, не скажет по деликатности; а все ты, дурак, виноват.
Глумов
. Не браните его, не он виноват, а я. Когда он тут на лестнице спрашивал квартиру, я ему указал на эту и сказал, что очень хороша, я не знал, что вы семейный человек.
Мамаев
. Вы хозяин этой квартиры?
Глумов
. Я.
Мамаев
. Зачем же вы ее сдаете?
Глумов
. Не по средствам.
Мамаев
. А зачем же нанимали, коли не по средствам? Кто вас неволил? Что вас, за ворот, что ли, тянули, в шею толкали? Нанимай, нанимай! А вот теперь, чай, в должишках запутались? На цугундер тянут? Да уж конечно, конечно. Из большой-то квартиры да придется в одной комнатке жить; приятно это будет?
Глумов
. Нет, я хочу еще больше нанять.
Мамаев
. Как так больше? На этой жить средств нет, а нанимаете больше! Какой же у вас резон?
Глумов
. Никакого резона. По глупости.
Мамаев
. По глупости? Что за вздор!
Глумов
. Какой же вздор! Я глуп.
Мамаев
. Глуп! это странно. Как же так, глуп?
Глумов
. Очень просто, ума недостаточно. Что ж тут удивительного! Разве этого не бывает? Очень часто.
Мамаев
. Нет, однако это интересно! Сам про себя человек говорит, что глуп.
Глумов
. Что ж мне, дожидаться, когда другие скажут? Разве это не все равно? Ведь уж не скроешь.
Мамаев
. Да, конечно, этот недостаток скрыть довольно трудно.
Глумов
. Я и не скрываю.
Мамаев
. Жалею.
Глумов
. Покорно благодарю.
Мамаев
. Учить вас, должно быть, некому?
Глумов
. Да, некому.
Мамаев
. А ведь есть учителя, умные есть учителя, да плохо их слушают – нынче время такое. Ну, уж от старых и требовать нечего: всякий думает, что коли стар, так и умен. А если мальчишки не слушаются, так чего от них ждать потом? Вот я вам расскажу случай. Гимназист недавно бежит чуть не бегом из гимназии; я его, понятное дело, остановил и хотел ему, знаете, в шутку поучение прочесть: в гимназию-то, мол, тихо идешь, а из гимназии домой бегом, а надо, милый, наоборот. Другой бы еще благодарил, что для него, щенка, солидная особа среди улицы останавливается, да еще ручку бы поцеловал; а он что ж?
Глумов
. Преподавание нынче, знаете…
Мамаев
. «Нам, говорит, в гимназии наставления-то надоели. Коли вы, говорит, любите учить, так наймитесь к нам в надзиратели. А теперь, говорит, я есть хочу, пустите!» Это мальчишка-то, мне-то!
Глумов
. На опасной дороге мальчик. Жаль!
Мамаев
. А куда ведут опасные-то дороги, знаете?
Глумов
. Знаю.
Мамаев
. Отчего нынче прислуга нехорошая? Оттого, что свободна от обязанности выслушивать поучения. Прежде, бывало, я у своих подданных во всякую малость входил. Всех поучал, от мала до велика. Часа по два каждому наставления читал; бывало, в самые высшие сферы мышления заберешься, а он стоит перед тобой, постепенно до чувства доходит, одними вздохами, бывало, он у меня истомится. И ему на пользу, и мне благородное занятие. А нынче, после всего этого… Вы понимаете, после чего?
Глумов
. Понимаю.
Мамаев
. Нынче поди-ка с прислугой, попробуй! Раза два ему метафизику-то прочтешь, он и идет за расчетом. Что, говорит, за наказание! Да, что, говорит, за наказание!
Глумов
. Безнравственность!
Мамаев
. Я ведь не строгий человек, я все больше словами. У купцов вот обыкновение глупое: как наставление, сейчас за волосы, и при всяком слове и качает, и качает. Этак, говорит, крепче, понятнее. Ну, что хорошего! А я все словами, и то нынче не нравится.
Глумов
. Да-с, после всего этого, я думаю, вам неприятно.
Мамаев
(строго)
. Не говорите, пожалуйста, об этом, я вас прошу. Как меня тогда кольнуло насквозь вот в это место
(показывает на грудь)
, так до сих пор, словно кол какой-то…
Глумов
. В это место?
Мамаев
. Повыше.
Глумов
. Вот здесь-с?
Мамаев
(с сердцем)
. Повыше, я вам говорю.
Глумов
. Извините, пожалуйста! Вы не сердитесь! Уж я вам сказал, что я глуп.
Мамаев
. Да-с, так вы глупы… Это нехорошо. То есть тут ничего нет дурного, если у вас есть пожилые, опытные родственники или знакомые.
Глумов
. То-то и беда, что никого нет. Есть мать, да она еще глупее меня.
Мамаев
. Ваше положение действительно дурно. Мне вас жаль, молодой человек.
Глумов
. Есть, говорят, еще дядя, да все равно что его нет.
Мамаев
. Отчего же?
Глумов
. Он меня не знает, а я с ним и видеться не желаю.
Мамаев
. Вот уж я за это и не похвалю, молодой человек, и не похвалю.
Глумов
. Да помилуйте! Будь он бедный человек, я бы ему, кажется, руки целовал, а он человек богатый; придешь к нему за советом, а он подумает, что за деньгами. Ведь как ему растолкуешь, что мне от него ни гроша не надобно, что я только совета жажду, жажду – алчу наставления, как манны небесной. Он, говорят, человек замечательного ума, я готов бы целые дни и ночи его слушать.
Мамаев
. Вы совсем не так глупы,