Уфа. Это моя земля. Киберпутеводитель

Уфа поэтическая

Виктор Лязин

Арт-квадрат

 
В квадрате стороны четыре,
А в нашем – множество сторон.
Здесь песни, конкурсы, турниры,
Гостеприимством славен он.
 
 
Перекусить пора – кафе
Башкирской и заморской кухни.
Меню от разносолов пухнет,
Как на обжоре в галифе.
 
 
Стихи звучат, звенят гитары.
Улыбки добрые вокруг.
Гость молодой, тусовщик старый
Становятся в квадрате в круг.
 
 
Пьяны хорошим настроеньем,
Под утро, собираясь спать,
Друзья считают с упоеньем,
А что еще себе желать?
 

Тукаевская улица

 
Живой приют отдохновенья,
Альков Уфы из старых лип.
Наперебой пернатых пенье,
Дерёв усталых тихий скрип.
 
 
Нет, век и год я не попутал.
Здесь кроны из забытых слов.
Истории кораблик утлый
Среди знакомых берегов.
 
 
Уходит старая Уфа,
Как слуг архитектуры шалость.
Грудь, где рождается строфа,
Переполняют грусть и жалость.
 
 
А над моею головой,
Как сомкнутые пальцы, ветки.
Их разговор несет покой,
Как будто живы наши предки.
 

Музей Нестерова

 
Соседствует старинный особняк
С бетонным и незрячим братом.
Но мы простим эстетам тороватым,
Оставив на их совести синяк.
 
 
Здесь Нестеров едва ли виноват.
«Христа явленье», дарствуя народу,
Где человек другому – друг и брат,
Он нам открыл небесное окно,
Художнику, определив свободу.
 
 
Душой светлеешь, видя полотно.
В гостях здесь были Ге и Айвазовский,
Их кисти след остался броский,
От всей души подаренный давно.
 
 
С картинами добрей и ближе лица.
Музей наш – путеводная звезда.
Найдите день, любимые уфимцы,
Я приглашаю вас сюда.
 
 
Напротив Большого Уфимского
Нашего оперы и балета
Театра, родного и близкого,
Стою, замерев обелиском,
Программку неистово тиская.
Рисую его с натуры
И помню до реставрации,
Как будто звучат овации
По пьесе о коронации…
Театр – это храм культуры.
 
 
Сегодня со входа – свобода.
Как по Потёмкинской лестнице,
Шутя о Шекспире со сплетницей,
Лезу с женою-кокетницей
Под театральные своды.
 
 
Театр – это образ жизни.
А чтобы от скуки не схизнуть,
Старайся успеть за премьерами.
Пусть музыка будет верою,
А мы будем ей кавалерами.
 

Мемориал Шаймуратова

 
Площадь народному празднику рада,
Слез благодарных порою не счесть.
С нами в строю генерал Шаймуратов,
Дед и отец наш, и гордость, и честь.
 
 
Сросшись с конем, генерал вырастает
Над головами пришедших сюда.
Слава его лишь могилы не знает,
Но для живых он живой навсегда.
 
 
Конники наши на головы вражьи,
Что под Парижем, что под Москвой,
Грозной лавиной сходили отважно,
Нас от врага закрывая собой.
 
 
В бронзе солдаты в бессмертье несутся.
У постамента притихшая мать.
Здесь молодые ребята клянутся
Жизнь за страну, если надо, отдать.
 
 
Снова в Европе проснулись вояки.
Встали башкирские снова полки.
Не забывай, немчура и поляки,
Не притупились в России штыки.
 

Семь девушек

 
В средине сквера городского
Подружки водят хоровод.
Ручей лесной, в металл закован,
Кураем дедовским поет.
 
 
Ненейки внучкам одевали
Эке семейную на грудь,
Косичек сорок заплетали,
Любимых отправляя в путь.
 
 
Цветы, аккорды, настроенья
Передаются всем вокруг.
Откуда наберешь терпенья,
Не выскочить в соседний круг.
 
 
Чтоб подарить веселый праздник
Моим уфимцам и гостям,
Старается фонтан-проказник
Запомниться надолго нам.
 

Салават Юлаев

 
На берегу, как символ края,
Он, на дыбы коня вздымая,
Стоит, закрывши нас с тобой, —
Юлая отпрыск молодой.
 
 
Наш Салават – краса, и гордость,
И память наша, и душа.
В веках живут дела и доблесть,
Стихи его звучат в ушах.
 
 
Нет смерти. Есть рожденья дата.
Свободы сын, башкир вожак.
Взгляд полководца, грудь солдата…
Давай его запомним так.
 

Шаляпин

 
Его любила знать и челядь.
Кумиром он России был.
Его «Дубинушку» примерить
Другим не доставало сил.
 
 
Могучий и проникновенный,
В любом краю – программы гвоздь.
Понятный и неповторенный,
Князь Игорь и Варяжский гость.
 
 
Вот я пред ним стою с тоскою.
Его поклонник, без прикрас.
Жаль, не меня лишив покоя,
Звучал его великий глас.
 

Нуриев

 
Над сценою и над планетой
Летает, как с плетью, он с гривой,
Уфимский танцовщик Нуриев,
Простой укротитель балета.
 
 
Из зала, ревущего прямо,
Ему аплодирует мама.
В антракте же будущий гений
Стоит перед ней на коленях.
 
 
Бесстрастно жестокое время.
У гениев светлое бремя.
Таланту же дань отдавая,
Мы помним, цветы возлагая.
 

Музей Аксакова

 
В конце цивилизованной застройки,
Где парк течет оврагами к реке,
Осаду дом выдерживает стойко,
Историю храня о старике.
 
 
Портрет купца (надеюсь без обиды),
Серьезного, прическа на пробор.
Здесь жили предки и играли детки,
Ребячьи голоса тут помнит двор.
 
 
О чем писатель пишет с добротою,
Как всем великим людям и простым,
Всем с грустью снится детство золотое,
Которое во снах вернуть хотим.
 
 
Заходим в дом, под нами половицы
Скрипят, как в исторические дни.
А со стены в портретах смотрят лица
Аксакова и всей его родни.
 
 
В Уфе прописан Аленький цветочек,
А чтобы каждый вовлеченным был,
Пишу отдельно, меж казенных строчек,
За все спасибо – Чванов Михаил.
 

Гостиный двор

 
Гостиный двор – торговый хор
И модниц вечная услада.
Пустой о деньгах разговор,
Когда душа бывает рада.
Век новый – новый людям дар.
После купеческих прилавков
Декретами Советских главков
Шумел здесь городской базар.
Потом «Макдональдс», ныне «Точка»,
Гудел где раньше «Детский мир».
И полстолетья днем и ночью
Здесь самолет тылы прикрыл.
А рядом где-то центр столицы.
Во все глаза, дружок, гляди.
Здесь двор гостиный, близких лица,
Не думай долго – заходи.
Блестят богатые витрины,
Я земляков увидеть рад.
Не надо ехать в Палестины,
Когда вокруг глаза горят.
 

Улица Октябрьской Революции

 
Осень раскрасила улицы
Рьяно в цвета революции.
Каждому времени года
Так салютует природа.
 
 
Мы, разбивая бульвары,
Вяжем суровую нить,
Века прошедшего свары,
Память хотим сохранить.
 
 
Улицы званий достойны.
Дел наших нам не стереть.
Верю, гражданские войны
Станут историей впредь.
 

Спасский собор

 
Соседствуя с пожарной колокольней,
Стоит, зажатый стройками, собор.
Свидетель жизни дореволюционной,
Жалея, что стал улицею двор.
 
 
С хоругвью и иконой собирался
Оборонить уфимцев крестный ход.
Так с крепостёнки город начинался.
И популярен здешний был приход.
 
 
Сажали сердцебольные старушки
Зеленые младые деревца.
Крестились, чтобы умолкали пушки
И чтобы «умягчалися сердца».
 
 
Это посланье нам далеких предков.
И мы должны достроить этот храм.
На дереве добра он будет веткой,
Он нужен не кому-то – нужен нам.
 

Монумент Дружбы

 
С реки бежит прохладный ветерок.
Иду сюда, поверьте, не по службе.
Между моих вольнолюбивых строк
Есть посвященье монументу Дружбе.
 
 
Едины здесь и русский, и башкир.
В кругу друзья с Урала и Поволжья.
Не тесен нам подлунный этот мир,
Ведь Бог един, а дружба не безбожье.
 
 
Она крепка, как этот монумент.
Она освящена в боях дедами.
Она прошла по жизни с нами —
Как оберег, как прошлого привет.
 

Духовное управление мусульман

 
Тукаевский тупик венчают минареты,
Мечеть и центр духовный мусульман.
Звучат протяжно суры и Коран,
И мы идем сюда искать ответы.
 
 
Сюда заходят, к вере обратясь,
Покаяться в грехах, с колен, потупясь,
Оставив за порогом грязь и супесь
И босиком на Божий суд явясь.
 
 
С ересью борется долгие годы,
Часто бывает один на один,
Чистый ислам объясняя народу,
Муфтий верховный – Талгат Тутжутдин.
 
 
Не оставляя серьезные споры,
Дружбу народов нам надо воспеть.
Предупреждая пустые раздоры,
Месяца серп украшает мечеть.
 

Сарматское золото

 
Слышен вокруг разговор полушепотом,
Будит восторг Золотое руно.
Чудо скрывали домашние хлопоты,
Что рядом с ним – телевизор, кино?
 
 
Бык и медведь на витринах не редки,
Вместе с уздечкой, мечами, серьгой.
Скифы, сарматы – далекие предки
Силой искусства зовут за собой.
 
 
Золото стало мерилом богатства.
Предки с искусством его сопрягли.
Вот бы и нам видеть в золоте братство,
Как бы мы Землю украсить смогли.
 
 
Будит музей философские мысли.
Служит душе благородный металл.
Люди с глазами горящими вышли,
Каждый добрее немножечко стал.
 

Мечеть Ляля-Тюльпан

 
На северных окраинах столицы
Двум минаретам выпало стоять.
И замолкают, пролетая, птицы,
Скорбящую увидев рядом мать.
 
 
Стоит мечеть как символ нашей веры,
Полпред добра и строгой красоты.
Влюбленные – свою судьбу проверить,
Никах творя, несут сюда мечты.
 
 
Наполненные светом залы встретят
Всех, кто пришел, настроившись уже
Жить в вере и любви, коль солнце светит,
И этот день останется в душе.
 

Улица Гоголя

 
Из мест недобрых на простор,
Как реки, новые дома
Текут судьбе наперекор,
А судит битву жизнь сама.
 
 
Мой город тихо отступал,
Закрыв забором, как щитом,
Домишек стареньких развал,
Чья доля в планах на потом.
 
 
По этой улице ходил
Я в альма-матер не спеша.
Здесь годы лучшие прожил,
Здесь до сих пор моя душа.
 
 
И лип любимых шелест жив,
И юный отрок в вуз бежит,
А перекрестки спорят вновь,
Чья крепче к улице любовь.
 

Музей истории города Уфы

 
Я раньше проходил, как все,
Шел, как «Над пропастью в овсе».
А вот случилось внутрь зайти,
И стали торными пути.
 
 
Нашел для дум своих оплот,
Друзей, их воплотить готовых.
Строчит станковый пулемет
В историях былых и новых.
 
 
Все, чем жила страна моя,
Отцов и дедов труд и гений
И жизнь советских поколений
Сошли со стендов бытия.
 
 
Растет любимая Уфа.
Строителей злой ветер хлещет.
Свершений полнится графа,
А наш музей – сказитель вещий.
 

Река Белая

 
Где ковыли с дороги южной
Годами выбелил рассвет,
Нас у реки встречали дружно
Беседка, мостик, минарет.
 
 
Из круговерти окаянной
Сквозь казуистику строфы
Меня тянуло постоянно
К забытым улочкам Уфы.
 
 
Стою у старой переправы,
Где плес проехать позволял
И где посад с кремлем державным
Смоленский храм соединял.
 
 
Благослови с вершины трона
Пути намеченного нить,
Печаль утраченного звона
Стиха надеждой заменить.
 
 
Живого покаянья строки
Омоют горькие года,
Без лип Уфы мои дороги
Вели, петляя, в никуда.
 
 
День догорел. Волна ласкалась
К моим истерзанным ногам.
Любовь реки во мне плескалась,
Прибившись к тихим берегам.
 

Солдатское озеро

 
Озеро солдатское в городском саду,
Тени боязливые по аллеям жмутся…
Жизнь свела израненных, обманув беду,
Погадать с удачею, как домой вернуться…
 
 
Дело это давнее. Выжили не все.
Должники понурые в праздники с цветами…
Все цветы у озера по утрам в росе,
Все росинки падают вдовьими слезами.
 
 
Летом солнце долгое, коротко ненастье,
По лазури мечется детский гвалт кругами…
Если ты задумался, что такое счастье,
Становись вкруг озера в очередь за нами.
 

Старая Уфа

 
Шумит посад и торжище рядами,
Кремля опоры ссыльные кладут,
Дружина с воеводой за стенами
И на семи холмах расселся люд.
 
 
Моя Уфа – и боль, и вдохновенье,
Хмелеет ветер от цветущих лип,
Пяти веков истории творенье
Обидно втиснуть в торопливый клип.
 
 
Аксакова аллея вековая:
Цветочек алый просится с листа, —
Глаза навстречу свету открывая,
Здесь Нестеров являет нам Христа.
 
 
Вот Исмагилов – тенью за пюпитром —
Великий мастер опер и кантат,
Влетает к нам на скакуне рысистом
С ним неотступно гордый Салават.
 
 
Но годы рушат храмы и мечети:
Они ключи забвения куют,
И нынешних домов немые клети
Едва ль в стихах потомки воспоют…
Здесь Старая Уфа – и память снова
Взывает к нам, страдая за окном:
Мы лики предков города живого
Потёмкинским закрыли полотном.
 
 
Поэт горит, он презирает тленье,
Фальшивый слог свернется от огня —
Жить городу тоскливо без меня:
Он отражается в моем стихотворенье.
 
 
Я верю, для идущих страхи мнимы,
Хоть жизнь крута, как Сочинский подъем,
Ведь города цветут, когда любимы…
В разлуке мы с тобой свиданья ждем.
 

Парк Якутова

 
Здесь по соседству от дома
Легкой болею тоской,
Все мне до боли знакомо:
Озеро, парк городской…
 
 
Добрый союзник влюбленных
Место готовит скорей —
Селится вечером в кронах
Рыжий туман фонарей.
 
 
Он разгорится, волнуя,
Хитрый прищуривши глаз,
Счет потеряв поцелуям,
Может быть, в тысячный раз.
 
 
Снова появятся тени
Мало знакомых людей,
Словно живые олени,
Ивы склонятся к воде.
 
 
Встреч реквизит неотъемный
Где-то поныне горит:
Парк этот высветив темный,
Память зажжет фонари.
 

Шары над Уфой

 
Высится Уфа моя над рекою Белою,
Стрелами пронизана липовых аллей.
Жизнь промчалась целая —
                                       все чего-то «делаю»;
Не плыву по реченьке – отражаюсь в ней.
 
 
Утренней прохладою обнимают улицы,
Ветер разыгравшийся отгоняет сон.
По делам торопятся милые уфимцы,
Заставляя сердце биться в унисон.
 
 
Над Уфой проснувшейся, над любимым городом
Проплывают стайками пестрые шары.
Рулевой, задумайся, здесь мы были молоды,
Годы нашей юности – города дары.
 
 
Как хочу над городом пролететь на шарике,
Помахать с воздушного чуда землякам.
Днем улыбкой радовать, вечером фонариком,
Птицею почувствовать и вернуться к вам.
 

Лариса Абдуллина

Уфе моей

 
Ты для ребят башкирских как Париж —
Не покоришь без тропок обходных.
Забудется стыдливость, только лишь —
Вопросов тьма в немых обидах их.
Ты сто дверей, ты больше ста открой:
Душа открыться может лишь одна.
Высокомерьем, гордый город мой,
Души башкирской не измерить дна.
Нет из тебя обратного пути —
Уфимский ветер рвет иммунитет.
Как не было дверей в тебя войти,
Так и для выхода дверей доныне нет.
Ты столько страсти кипятишь в горсти
И столько судеб с легкостью вершишь!..
Но доброта порою не в чести,
И не прощается небезупречный стиль.
Ты для ребят башкирских – как Париж.
(А ведь Париж башкирами был взят!)
В душе – азарт,
И песня с сердцем в лад
Взмывает кречетом над частоколом крыш.
 

⠀

Перевод с башкирского Светланы Чураевой

Наталия Санникова

У-фа

 
Время пошло когда-то от первых гроз
Внутри человека вспыхнуло и зажглось
И загорелось
И загорелось скорее скорее жить
И замелькали досужие миражи
О моя прелесть
 
 
Вода становится льдом
Водой становится лед
Там подо льдом живет золотой карась
Он еще помнит как родилась седьмая гора
Карась шевелит серебряным плавником
Неспешно беседует с призрачным рыбаком
И тянет расслышать о чем у них льется речь
И не сходя с вершины холма прилечь
 
 
С высоты седьмого холма
                         открывается лучший вид
Взгляд падает вниз и по воде скользит
До края до горизонта немного за
Здесь сотню лет назад
                        пронеслась чудовищная гроза
 
 
Белая стала красной от крови белых и красных
Всех приняла река
Омыла оплакала разом упокоила на века
Много гроз миновало всадник взлетел на холм
И застыл над обрывом
                        бронзовым стал стихом
Так и держит тяжелое небо одной рукой
Пограничный рубеж над памятливой рекой
 
 
Турист постит фото в ленту инсты
Белая ослепительно серебрится
У-фа выдыхают натруженные мосты
У-фа выдыхают гости столицы
 

Михаил Кривошеев

Уфимский полуостров

 
Полуостров Уфа, кособокие крыши
Перекошенных набок, облезлых домов;
Непонятными знаками профиль твой вышит
На неровном холсте предсказаний и снов.
Ты стоишь недвижимо, с головою в тумане;
Влажных стен бесконечность —
                                                твоя колыбель.
Твоя песня ветров никогда не устанет,
И приезжих смущает твой «фасон де парле».
Ритуалами сна ты встречаешь с вокзала,
В перевернутом к черту российском клише;
Ты стоишь флегматично, но немного устало
От забитых своих рок-н-ролльных шоссе.
Полуостров Уфа, между Черной и Белой,
Перекресток идей, перекресток эпох,
Ты героев своих как под плахой воспела
И развеяла пепел меж двух берегов.
Полуостров Уфа, полуложь-полуправда.
В полусонных маршрутках полулюди не спят.
Из весенних небес, из заросшего сада
Твои тайно глаза на прохожих глядят.
 

Terra Tartarara

 
Одиночество лечу
На потерянной планете.
Я сойду на горсовете
Поклониться Ильичу.
Одиночество прохожих
В мире комнатных растений,
Вот он я, а вот он Ленин,
Посмотри на эти рожи.
В чем-то прав он, в чем-то болен,
Но не мне судить об этом,
Каждый, кто рожден поэтом,
Рассуждать совсем не волен.
Голубь, прерванный в полете,
Голос, сорванный до рвоты,
Каталонская гаррота —
Третья пачка на излете.
Мутный слог, не ясен смысл.
Небо к черту – небо в клочья.
И ломая позвоночник,
Я теряю чьи-то мысли.
Мне не в масть все светофоры,
Ну и пусть в кроссовках лужи,
Я нырну еще поглубже
Через городские поры.
Я паук восьмиметровый
Городской экосистемы,
Мне с башки сорвало клеммы,
Мне пейзаж открылся новый!
Вижу, как хромая псина
Пьет из лужи ваше небо,
Как в руках старухи верба
Расцветает с новой силой!
Как в глазах иногородних
Пляшет пламя магазинов.
Манекены на витринах
Все дрожат в одном исподнем.
Как безглазые солдаты
В небеса стреляют где-то
И обугленное лето
Чистит дула автоматов.
Как немая поэтесса
Гейне голубям читает.
Только птиц дурная стая
Не согласна с этой пьесой.
Эй, душа на дне стакана,
Где же твой Ершалаим?
Может, он и нам двоим
По бутылочке шихана?
Здравствуй, дядя на бордюре,
Где твои сыны зарыты?
Посмотри, как мимикриты
Деньги жарят во фритюре.
Нет, я знаю, все не зря.
Выставив глаза наружу,
Я плыву в какой-то луже
По проспекту Октября.
Я ныряю в переходы,
В полутемные чертоги,
Раздвигая чьи-то ноги,
Принимаю чьи-то роды.
Я как бабка-повитуха
Поднимаю вверх младенца
И кровавым полотенцем
Изгоняю злого духа.
И, как в ночь большого взрыва,
С дрожью в сердце понимаю —
Я ведь сам себя рожаю
От душевного порыва.
Окровавленным ребенком
Выдыхаю небо разом,
«и Христом, и унитазом»
Выползаю из пеленок.
Проползу еще чуть-чуть,
Чтобы здесь, на горсовете,
На потерянной планете
Помолиться Ильичу.
 

«Город жил, он дышал…»

 
Город жил, он дышал
Непрочтенными стихами.
Не спеша кружился шар,
Ты читала Мураками.
Повинуясь небесам —
Вольным призракам печали,
Ты кроила паруса
У полночного причала.
Город жил, вдыхая сумрак,
Зажигая в окнах свечи,
Город создавал рисунок
Кистью первой вашей встречи.
Позабыв о направленьях,
Город пел меридианы,
И в чужих стихотвореньях
Он искал чужие страны.
Ты струны касалась нежно,
Он творил из звуков краски,
Так по-детски, так прилежно
Создавал из снега маски.
Город жил. В его рисунках
Ты шагаешь в драных кедах
Сквозь дожди, снега и сумрак
От Уфы до Андромеды.
 

Марианна Плотникова

В парке Якутова

 
В парке Якутова
Звери по кругу скачут,
Зубы ровные, спины гнутые,
Говорят, прокатишься – на удачу,
Ночью срываются – не садись,
Слезть не успеешь – будешь как тот,
На дельфине. Ввысь
Уходят их караваны,
Спит в теплой воде бесполезный живот,
Не доставайте меня из ванны.
 
 
А по аллеям
Призраки бродят – время их вольности.
Так вечность лелеет
Мечту о самой себе.
У них золотые глаза и холодные волосы.
Вода как источник всех бед,
Черное дерево до сих пор
Ищет его во мне, прорастая венами.
Как странно из пор
Выдыхать последние капли тленного.
Здесь на поверхности вод
Лед тонкой границы с нирваной,
Коленка упрется вот-вот,
Не доставайте меня из ванны.
 
 
Здесь мы играли.
Розово-красный асфальт —
                        это кровь, говорят,
Здесь наши граали
Зарыты в затоптанных клумбах.
Примерный отряд
Железнодорожного клуба
По-прежнему машет флажком.
Ничего в темноте, кроме этого солнца
И брата его – огня.
Пешком
Мимо призраков сонма,
Мимо меня
Проходите, прохожие,
Гости мои незваны.
Вода промолчит над кожей:
Не доставайте меня из ванны.
 
 
Моя Атлантида,
Как люди твои сердцем чисты,
Как страшно,
Будто бы чешуя, покрывают пластиды
Оставшихся ждать. Простых,
Навсегда бессмертных. Не наша
Их вера вела до последней воды.
Дно памяти —
                 детство на треснувших снимках,
На лицах таких молодых
Трава ли то, ягода, клюква, брусника —
Все прорастем однажды к чьим-то ступням.
С этих свидетельств рваных
Тянутся корни к корням.
Не доставайте меня из ванны.
 
 
Здесь мирно,
Остаться бы здесь, но тревожит
Твой мир, он
Так хрупок и так обезвожен,
Что ты просыпаешься ночью
И просишь
Попить. А из тысяч моих многоточий
Следами исто́ченных парковых просек
Родная земля поднимается в воздух.
Как ты без меня? Невозможно, как звезды
В отсутствие глаз и вселенской задачи
Однажды сверкнут из трубы телескопа.
Увидеть, уйти молодой.
Солдатское озеро глазом циклопа
Глядит и судачит
Над павшей звездой.
Плеск весел вслед шумному катамарану —
Как дышится по́лно водой,
Не доставайте меня из ванны.
 
 
Здесь под водой
Единственный голос извне, что я слышу, —
                                                                        твой,
Так рано случившийся мальчик.
Нас, может быть, нет, как и этого города,
Мы снимся друг другу, святые и гордые,
Пока еле видный маячит
Огнями размытыми мир. Их
Реальность вторгается запахом мирры
(тобой, хулиганом, разлитое масло,
и ладно, что свечка погасла)
И тянет подняться со дна,
Но я не проснусь, если буду одна.
 
 
Там белый свет и черный коридор,
Здесь белый кафель в черную прожилку,
Мы выйдем из воды, вода из пор
По влажному затылку,
По хребту,
По эту сторону, не отрицая ту,
Где ты во мне и я еще в утробе,
Где кто-нибудь меня уже угробит
И не порвет пузырь, и, наконец,
Вода, земля, не горечь, но свобода,
Счастливые немать и неотец
И неребенок, не нашедший брода,
На дне чугунной ванны ждет, пока
Его душе приделают бока,
И просит не спешить с подбором тканей.
Ты не роди меня,
А вдруг не станет,
И пуповиной будет нынче плеть,
А сердце – календариком карманным.
Страшнее страха смерти страх взрослеть.
Не доставай меня из этой ванны,
 
 
Где я лежу на темном-темном дне
И знаю, что нет истины в вине,
Она в воде,
В дырявом животе,
Она одна на этом ясном свете
Хранит мой дух
И тело,
Кожу метит
Морщинами,
Мужчинами,
Тобой,
Живи, мой мальчик, вечно будь живой
И руки протяни —
Я стану сеть,
Я вытащу себя к тебе навстречу,
Я отведу тебя на карусель.
Я мать, отец, я дух, любовь и бог,
Садись на плечи,
Воздух!