Пётр второй

Командир 106-го Уфимского пехотного полка полковник К.П. Отрыганьев шёл теперь вслед за цепями своих солдат, сведённых в батальон, воодушевляя их.

– «Господин полковник! Поберегите себя, здесь уже цепи!» – подскочил было к нему его адъютант штабс-капитан Б.З. Цихоцкий.

– «Если вы боитесь, не идите за мной!» – только и ответил Константин Прокофьевич.

После решительной атаки немцев удалось выбить из этих деревень, взяв в плен более тысячи солдат противника, 9 пулемётов и 15 орудий, включая 2 своих.

Но командир 106-го Уфимского пехотного полка полковник К.П. Отрыганьев был ранен в ногу шрапнелью, передав командование остатками полка полковнику Александру Николаевичу Соловьёву, прибывшему в их полк в конце 1914 года из отставки.

А в результате этих героических действий из готовящегося котла смог выйти соседний 26-ой корпус.

Но 20-ый корпус, сражавшийся до конца, был разбит. Из окружения вырвались только два его полка. Остальные погибли или были пленены немцами.

К 8 февраля в 106-ом Уфимском пехотном полку осталось около двухсот человек.

Загнав остатки 20-го корпуса в болота, 9 февраля противник пленил их, даже в последний момент пытавшихся перейти в контратаку.

Напоследок поручик Александр Александрович Кульдвер под присмотром своих командиров лично закопал полковое знамя 106-го Уфимского пехотного полка.

Среди пленённых русских офицеров оказались генерал-майор А.Э. Беймельбург, раненый полковник К.П. Отрыганьев, подполковник Е.Г. Костомаров, командиры рот капитаны В.К. Пясецкий, И.П. Балод и А.А. Успенский, адъютант комполка штабс-капитан Б.З. Цихоцкий, командиры взводов поручик А.А. Кульдвер, подпоручики П.А. Кострица и И.М. Раевский.

В темноте товарного вагона, вёзшего пленных на запад, Александр Арефьевич делился с сослуживцами своими последними впечатлениями:

– «Господа, это же стыд и позор – оказаться в плену! Хорошо, что нас пленили не на глазах наших солдат!» – поцеловал он свой крест.

– «Ничего, господин капитан! А вы вспомните, какой голод, изнурение от бессонницы и физическая усталость отнимали наши силы в последние дни?! – ответил ему штабс-капитан Цихоцкий – Теперь хоть это позади. Мы хотя бы сыты, спим много и ничего не делаем!».

– «Да, господа, даже и не верится, что некоторые из нас спали на ходу!» – вступил в разговор капитан Пясецкий.

– «Да, а как мои молодцы засыпали?! При малейшей остановке сразу валились на снег!» – восторженно вспомнил подпоручик Раевский.

– «И при этом они спросонья вскакивали и безумно кричали!» – добавил поручик Кульдвер.

– «У меня в такие моменты, господа, перед глазами стоял сплошной туман, а в голове был настоящий кошмар!» – внёс ясность и капитан Балод.

– «Хорошо хоть нашего Константина Прокофьевича немцы сразу в госпиталь направили!» – подвёл черту генерал-майор Артур Эмильевич Беймельбург.

Этих пленных русских офицеров доставили в Германию в лагерь для военнопленных Гнаденфрей, где они разделили участь миллионов русских рядовых и офицеров.

А тем временем на протяжении нескольких дней противник пытался прорваться к Неману и обойти Гродненскую крепость.

Но его сил для этого оказалось недостаточно, и он был вынужден отойти назад в Польшу. Таким образом, срывались новые планы немецкого командования.

Ведь с начала 1915 года Германия поменяла свои военные планы.

Теперь направлением её главного удара становился Восточный фронт против России, с целью вывести её из войны.

По этому плану командование германской армии решило мощными фланговыми уларами из Восточной Пруссии и из Галиции прорвать оборону русской армии и окружить её основные силы в Варшавском выступе.

А зимняя Августовская операция как раз и была частью этого плана.

И хотя поначалу немцам и удалось окружить и после ожесточённых боёв пленить остатки 20-го корпуса из 10-ой русской армии, организованно отошедшей на новые позиции, прорвать русский фронт им так и не удалось.

Но эта попытка противника захватить Гродно серьёзно напугала жителей Западного Полесья, начавших не только подумывать, он и реально готовиться теперь уже и к своей эвакуации на восток.

Однако, с 12 февраля немцы, до этого встретившиеся с ожесточённым сопротивлением русской армии, вынуждены были под её контратакующим натиском отступать практически на исходные позиции в Восточной Пруссии.

Но в ходе этих сражений Россия потеряла Сувалкскую губернию.

Практически в это же время, 9 – 11 февраля, в центре и на левом фланге Юго-Западного фронта австро-германские войска предприняли зимнее наступление в Карпатах, пытаясь возвратить себе Буковину.

А русская армия начала встречное наступление в Венгрию.

Но на юге Карпат русская армия, не успев сгруппироваться, к концу марта потеряла большую часть Буковины с Черновцами.

С другой стороны, 9 марта после полугодовой осады пала австрийская крепость Перемышль, и в плен сдались сто двадцать тысяч человек.

Большое количество пленных с обеих сторон, а также беженцев создало много новых проблем для властей всех уровней.

Ведь в военный период всегда усиливаются миграционные процессы, которые наряду с другими факторами могут привести и к дестабилизации политической обстановки в стране. Перед властью тогда неизбежно встаёт задача сохранения политической и социально-экономической стабильности внутри страны. И это она достигает, в том числе, и путём уменьшения негативного влияния этих миграционных процессов.

Первой такой проблемой для русских властей стали беженцы из Польши, оказавшиеся на белорусских землях. Кроме их размещения, встала задача и их полезного трудоустройства.

В условиях военного времени такая задача легко решалась бы использованием эвакуированных жителей, прежде всего, на оборонительных работах в тылу армии. Это были земляные работы по укреплению позиций путём рытья окопов, траншей и блиндажей. Также беженцев можно было использовать при разгрузке железнодорожных воинских грузов, ремонте и постройке новых мостов и дорог в прифронтовой полосе.

На территории Гродненской губернии было два крепостных района вокруг Брест-Литовской и Гродненской крепостей.

Но на эти трудовые повинности военного времени сгонялось только местное население, в основном городские рабочие и крестьяне из ближайших уездов, у которых в этот период главной заботой был весенний сев. И это было в то же время, когда большое число беженцев из Привислинского края искало себе работу для гарантированного пропитания своих семей.

На такой работе они вполне бы могли заменить и местных рабочих и крестьян. Однако время шло, а людей на стройках не хватало, в то время как эвакуированные жители шатались без дела в поисках хоть какой-нибудь работы. А тут и посевная началась, и крестьяне устремились на свои поля.

Началась посевная и у крестьян деревни Пилипки.

Но многие уже раздумывали – А стоит ли сеять? А кто будет убирать урожай?

И в большой семье Кочетов пошли бурные споры и обсуждения.

– «Бацька, на яки ляд нам сеяць и саджаць, кали хутка (скоро) немцы сюды прыйдуць и усё забяруць?! Можа лепш (лучше) пасяуное (посевное) збожжа (зерно) з сабою юзяць (взять) у гэтую, як яго? Эвакуацыю!» – спросил опытного отца Пётр Васильевич.

– «Ня, не зусим так! Немцы прыйдуць можа, а можа няма. Вось будзе смешна, кали ты не пасееш, и яны не прыйдуць, а?! Чым тады сямъю кармиць будзеш? Ды и эвакуацыя, кажуць, недалёка будзе и не надовга!» – якобы спросил отец, тыча пальцем в лоб своему сорокавосьмилетнему сыну.

– «Так, бацька! Ну, а кали прыйдуць и надовга, што тады?» – почесав темя, спросил Пётр.

– «Тады, тады! Што ты талдычишь? Тады и нас тут не будзе. Хай басурманы саи збожжа (зерно) збираюць…» – чуть возмутившись, с досадой за возможно потерянный урожай, ответил Василий Климович.

– «Так, бацька, ты маеш рацыю (прав)… Але (Но) я усё ж зраблю па разумнаму. Вяликую частку збожжа (зерна) пасаджу, а частка вазьму з сабою на новыя земли – можа атрымаецца (удастся) там ёю абзавесцися и сваё зерне вырасциць. У крайним выпадку (случае), зьямо (съедим) яго па дарозе (по дороге)».

– «Добра, сынок, правильна прыдумав, так и паступим! Можа гэта зерне па дарозе яшчэ прыйдзецца прадаць?».

– Уж лучше сделать что-нибудь потом оказавшееся бесполезным, чем вообще ничего не делать! – про себя решил Пётр Васильевич Кочет.

Так они с отцом и решили, приступив к весеннему севу.

Глядя на них, а может и додумавшись сами, или что-то решив для себя другого, но многие крестьяне их села тоже взялись за посевную.

Однако меняющаяся обстановка на фронте для русских войск всё же лишь ухудшалась.

После неудач на северном фланге Варшавского выступа в апреле германо-австрийские войска предприняли новое наступление, но теперь на его южном фланге в Галиции, с целью прорыва обороны и уничтожения, находящихся там основных сил.

К середине апреля здесь были сосредоточены значительные силы австро-германских войск. А прорыв русского фронта планировался в районе Горлице на юге Польши. Там, на участке в 35 километров Германия и Австро-Венгрия сосредоточили 32 дивизии и полторы тысячи орудий.

У русских войск, уступавшим неприятелю по численности почти в два раза, на этом участке фронта не было тяжёлой артиллерии, а для остальных орудий не хватало снарядов.

И 19 апреля австро-венгерские войска нанесли мощный удар по центру южного фланга русских армий в районе Горлице, с общим направлением наступления на Львов, через три дня прорвав фронт.

Этому способствовало также неудачное маневрирование русскими войсками и неиспользование резервов.

Пытаясь вывести из-под удара свои армии и выпрямить линию фронта, русские войска начали отступление на заранее подготовленные позиции.

В воздухе уже витал страх и перед возможным новым наступлением немцев и возможно новой эвакуации населения на восток.

Но не только сами крестьяне, но и царские власти теперь готовились к эвакуации населения из Полесья и Западной Беларуси, к вывозу скота, различного имущества и оборудования, разрушению жилых домов, различных предприятий, мостов и другой инфраструктуры – оставляя наступающему неприятелю лишь выжженную землю.

А в качестве компенсации власти давали крестьянам расписки, обещая после войны всё возместить.

И большая семья Кочетов, жившая в нескольких домах деревни Пилипки, начала готовиться к отъезду.

Первым делом позаботились о транспорте. Пётр Васильевич начал усиленней кормить лошадей, дабы им было бы легче в дальней дороге, да и чтоб остатки корма не достались бы врагу. Он подправил сбрую для лошадей, починил телегу и возок, приготовив для них и запасные колёса.

Но вещей набиралось много. Поэтому пришлось у местных мастеров срочно заказать дроги.

Но таких заказов было много, и мастера не успевали. Поэтому Петр Васильевич и сам лично поучаствовал в этом процессе.

Крестьяне распродавали в интендантские службы армии излишки продовольствия, в основном муку и крупы, соления и копчения, законсервированное мясо, картофель, сало и птицу. Кое-кто забивал молодняк. Но отборное зерно для посадки на всякий случай некоторые крестьяне брали с собой.

Пётр Васильевич отобрал и самые сложные и возможно необходимые в будущем сельхозорудия труда и инструмент.

А Гликерия Сидоровна собирала в короба необходимую семейную одежду, посуду и некоторую домашнюю утварь.

Всего семья Петра Васильевича Кочета набрала своего добра на две телеги, как раз для двух оставшихся лошадей. Теперь всё было готово.

Остальную домашнюю и хозяйственную утварь Пётр спрятал в погреб и запер в хате, заколотив окна и двери всех своих построек.

Всё больше неодолимая тоска овладевала им. А уж как убивался его отец Василий Климович, тоже подготовившийся к дальней дороге:

– «Сын, як жа мне не хочацца зъязджаць (уезжать) з родных мясцин (мест)! Ведав (знал) бы ты!?».

– «Так, бацька, и мне таксама (тоже) не хочацца. Але трэба. Вунь немец як прэ, як бык на карову».

И действительно, отход войск Юго-Западного фронта продолжался до 9 июля и был назван Великим отступлением 1915 года.

Теперь весь фронт южнее Варшавы сместился на восток.

В Привисленском крае были утрачены Келецкая и Радомская губернии.

Фронт прошёл западнее Люблина. Была оставлена и большая часть Галиции. И только что взятый Перемышль был оставлен ещё 3 июня.

А 9 июня был оставлен и Львов.

За Россией остались небольшая часть Буковины, вся территория вокруг Тернополя и полоса до 40 километров глубиной с городом Броды.

И с этого периода отступление русских войск, начавшееся с прорыва немецких войск, стало плановым и проходило в организованном порядке. Но моральный дух русской армии был сломлен, что привело кое-где к массовой сдаче солдат в плен.

Добившись успеха на южном участке фронта, Германия начала наступление и на северном участке – в Варшавском выступе и в Восточной Пруссии.

А поскольку Горлицкий прорыв не привёл к развалу русского фронта, который удалось стабилизировать ценой глубокого отступления, немцы сменили тактику, организовав прорыв русского фронта сразу по трём направлениям.

Два удара: с севера между Варшавой и Ломжей на юг к реке Нарев; и с юга со стороны Галиции на север к междуречью Вислы и Буга.

И опять оба удара были направлены в основание Варшавского выступа, и должны были сойтись на границе Привисленского края в районе Брест-Литовска.

Поэтому во избежание окружения русским войскам пришлось бы отступить из Варшавского выступа.

А третий удар теперь должен был быть направлен из Восточной Пруссии в сторону Риги, но на широком фронте для сковывания русских резервов.

В результате этих ударов 13 июня началось наступление немецких войск между Вислой и Бугом, а 30 июня началась Наревская операция.

После ожесточённых боёв русский фронт в обоих местах был прорван, и русская армия начала общий отход из Варшавского выступа. В итоге этого отступления Россия потеряла всю Польшу.

Такие печальные события повлияли и на кадровые перестановки в высшем военном руководстве России. В тот же день 30 июня военный министр Владимир Александрович Сухомлинов был заменён на Алексея Андреевича Поливанова.

И особенно они повлияли на появление новой волны беженцев из западных губерний России.

Беженскую проблему в Белорусских губерниях усугубило преследование выселяемых подальше от линии фронта и мест дислокации действующей армии вглубь России лиц немецкой и еврейской национальности.

Власти демонстрировали подозрительность к этим лицам, создавая в обществе атмосферу недоверия и вызывая попытки свести с ними счёты.

Это раздражало и вызывало негодование у большей части коренных жителей Беларуси, веками привыкших жить со всеми национальностями в мире, дружбе и согласии, уважая национальные особенности и религиозные чувства своих соседей. И антисемитизм, и неприязнь к немцам-колонистам не были характерны для жителей Полесья и Западной Беларуси.

А жертвами этой политики поисков шпионов стали тысячи российских граждан еврейской и немецкой национальности, вместе с беженцами других национальностей наполнившие собой территории губерний центральной России, заставив своим числом по факту ликвидировать закон о черте еврейской оседлости в России.

Но в этой же беженской среде оказались и сотни тысяч беженцев-белорусов.

И теперь масштабное отступление войск Юго-Западного фронта с территории Западной Украины повлекло за собой и отступление войск Северо-Западного фронта с территории Польши и Западной Беларуси.

А 1 июля началось наступление немцев и в Восточной Пруссии.

За месяц боёв русские войска были оттеснены за реку Неман.

Немцы захватили Ковно, Курляндию (Западную Латвию) с Митавой (Елгавой) и важной военно-морской базой Либавой (Лиепаей), вплотную подойдя к Риге. Но военно-морское сражение в Рижском заливе немцы не выиграли. Русский Балтийский флот продолжал оказывать поддержку своим сухопутным армиям.

Но к 22 июля Варшава и крепость Ивангород были оставлены русскими войсками, которые были вынуждены отступить из Варшавского выступа и со всей территории Польши сначала в Западную Беларусь.

Через несколько дней, 3 августа, на совещании Ставки Верховного Главнокомандующего в Волковыске было принято решение разделить теперь излишне растянувшийся Северо-Западный фронт на два: Северный фронт со штабом в Пскове, и Западный фронт со штабом в Минске.

Главкомом Западного фронта был назначен опытный военачальник генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев.

По инициативе же Ставки Верховного Главнокомандующего 4 августа 1915 года было принято Решение центральных властей о массовом перемещении беженцев во внутренние губернии империи.

Из районов, подведомственных Северо-Западному фронту, беженцев преимущественно направляли в губернии Европейской России.

А 6 августа в Калугу поступило Распоряжение Главного уполномоченного о предстоящем направлении в Калужскую губернию и по устройству на её территории 100 тысяч беженцев Северо-Западного фронта.

В их число попали и крестьяне деревни Пилипки, которые пока не знали об этом.

А в период с 7 по 9 августа русскими войсками были оставлены уже крепости Новогеоргиевск, Осовец и Ковно.

При таком положении дел на фронте 10 августа Николай II-ой взял на себя обязанности главнокомандующего русскими войсками, направив Великого князя Николая Николаевича на Кавказский фронт.

Но и фактическое руководство всеми русскими армиями перешло к М.В. Алексееву.

От Верховного Главнокомандующего он получил задачи: прочно удерживать в своих руках Гродно-Белостокский район и фронт от верхнего течения реки Нарев до города Брест-Литовск включительно, прикрывать пути по правому берегу верхнего Буга к фронту Брест-Литовск – Кобрин – Пинск – Лунинец, а также прочно удерживать саму крепость Брест-Литовск и её район.

В связи с этим генерал М.В. Алексеев дал распоряжения по передислокации ряда корпусов своего фронта, в состав которого теперь входили 1-ая, 2-ая, 3-я и 4-ая армии.

Для своего фронта М.В. Алексеев предложил следующие позиции: от Липска на Белосток, Бельск и Брест-Литовск; западнее Немана – Гродно, Крынки, Гайновка, Каменец-Литовский, река Десна, Брест-Литовск и Ратно; Ораны, Гродно, реки Неман и Свислочь, Шергаево, Жабинка, Дивин и Пинск; Олькеники, Мосты, Ружаны и Ясельда.

Эти распоряжения были одобрены Николаем II-ым, который ответил генералу М.В. Алексееву:

– «…Не желаю стеснять Вас никакими указаниями… Руководство всеми операциями обоих фронтов должно всецело лежать на Вас!».

Эти назначения повлекли за собой значительные положительные перемены в положениях на фронтах, и имели чрезвычайно важные внутриполитические последствия.

И тут как раз подоспел и приказ о поголовной эвакуации населения с оставляемых войсками территорий, в которые естественно попала и территория Северо-Западного Полесья.

И в первой декаде августа в деревню Пилипки пришло распоряжение властей о подготовке к эвакуации всех крестьян на восток.

Тут уж было не до споров и обсуждений.

А когда был объявлен приказ властей уже о немедленной эвакуации, то многие от пришедшего горя заплакали.

Кому было жалко отхода наших войск и потери наших территорий, а кому, а таким безусловным большинством были практически все, было жалко своих домов, своих приусадебных и земельных наделов, и своего оставляемого имущества, приказанного сжечь на месте вместе с покосами.

Однако местные власти распространяли среди хозяев крестьянских хозяйств формуляры, в которых надо было указывать своё утраченное имущество для получения в будущем компенсации.

Всё равно никто не хотел уезжать из родных мест, однако пришлось.

Кое-где урядникам пришлось применять даже силу. И никакие прежние заслуги перед Отечеством не могли быть причиной отказа от эвакуации.

Ни наличие большой собственности, ни хорошая репутация, и даже ни участие и ранения в Русско-японской войне, как у Григория Денисюка, как и ни какие-либо другие заслуги теперь не имели никакой значения. Тактика «Выжженной земли», помогшая ещё в войне с французами, и теперь активно и организованно претворялась в жизнь.

Как только караван из жителей деревни Пилипки был готов, местное начальство дало приказ начать движение.

Крестьяне уходили из деревни Пилипки под вой и причитания некоторых женщин. Обстановка была словно на похоронах.

Пётр Васильевич запряг теперь лишь в одну большую телегу пару лошадей: коренной – бывалую опытную Рыжуху и пристяжной – Косуху.

И они с женой сложили теперь в телегу лишь самые необходимые вещи и еду, остальное бросив в своей усадьбе.

– «Ну, сынки, развитвайцеся (прощайтесь) з роднай бокам (стороной)! Невядома, кали мы вернёмся назад, и вернёмся-ци?» – обратился Пётр Петрович к сыновьям Борису и Петру, украдкой смахивая редкую слезу.

Смутившийся поведению отца, Борис, окинув окрестности быстрым невидящим взглядом и невольно улыбнувшись лучу дневного солнца, в сердцах излишне сильно хлыстнул Рыжуху:

– «Але, пайшла, зараза! Японски гарадавы (городовой)!».

– «Японски бог!» – поправил брата Петя.

Так со временем, как и их дядька – участник войны с Японией – Григорий, стали ругаться и братья Кочеты.

Младший же Петя, как и отец, в этот момент тоже прослезился.

Ведь он уезжал не только из отчего дома, в котором родился и вырос, но и из дома его любимой мамы Ксении, покидая родную землю и могилы предков, возможно навсегда прощаясь со своими деревенскими друзьями, покидая родимый край, родную природу.

А ещё два дня назад они, как угадали, всей семьёй посетили могилу Ксении Мартыновны Кочет на кладбище в Пасынках.

Тронулись в путь и другие семьи из их деревни.

Кортеж из разнотипных телег, дрог, повозок, бричек и даже из непонятно где раздобытых старых карет почти молча двинулся по дороге сначала на юго-запад и юг в сторону деревни Трещотки, где поток беженцев раздваивался.

Один поворачивал на северо-восток и, проходя через деревню Клейники, шёл на Нарев, Свислочь, Волковыск, Слоним, Барановичи и Минск.

Второй поворачивал на юго-запад в сторону деревни Котлы, не дойдя до которой сворачивал на юго-восток и мимо деревни Пасынки шёл к Локницы, от которой поворачивал на юг до дороги, идущей от города Бельск-Подляски на Гайновку, и далее шёл на восток через Беловежу на Пружаны, Слоним, Барановичи и Минск.

Семьи Василия Климовича Кочета, как и его братьев и детей, вместе с подавляющим большинством семей из их деревни Пилипки, двинулись по короткой дороге на Нарев.

А семья Петра Васильевича Кочета вместе с Григорием Денисюком поехала на юг, дабы забрать по пути семью бывшего свёкра Мартына Николаевича Раевского с семьями его детей.

Обе колонны Кочетов надеялись нагнать друг друга и встретиться на участке Слоним – Барановичи – Минск, где у Григория жил большой друг.

По дороге они встречали крестьянские повозки и из других деревень, узнавая, куда и кого направляют власти в эвакуацию.

Их дорога на восток была долгой, как и отступление русской армии.

Кроме крестьян эвакуации, прежде всего, подлежали предприятия и учреждения.

Но из-за спешки, неразберихи, нервозности и неорганизованности с территории Польши, Прибалтики и Западной Беларуси удалось вывести только отдельные заводы и фабрики, и часть оборудования и готовой продукции других из них.

Одновременно с перемещением промышленного оборудования из районов, к которым приближалась линия фронта, на восток пошёл и огромный поток беженцев.

Сотни тысяч людей, часто по принуждению, когда казаки окружали деревню и вынуждали всех подряд покидать свои дома, были сорваны со своих родных мест, лишены крова и средств к существованию.

Военные и гражданские власти с помощью пропаганды и конкретных стимулирующих действий на эвакуацию создавали атмосферу «Народной войны 1812 года», когда противник шёл по буквально выжженной земле, не имея возможности грабить местное население в поисках себе пропитания.

К официальной пропаганде чиновничества подключилось и местное православное духовенство, внушавшее своей пастве, что оставаться под немцами – непатриотично.

По деревням стали распространяться и слухи об особенной жестокости противника. Будто бы немцы отрезали женщинам груди, топили детей в колодцах и убивали всех мужчин.

А крестьяне, фактически традиционно безвылазно жившие в своих деревнях, невольно верили в эти слухи, распространяемые не только пропагандой, но и подхваченные самими крестьянами.

И со звуками приближающихся дальних выстрелов и запаха гари они верили даже в то, что захватчики – это одноглазые чудовища.

Ведь вышедший ещё 25 мая 1915 года специальный царский указ требовал уводить всё мужское население возрастом от 18 до 50 лет вместе с семьями и необходимым домашним имуществом.

А для тех, кто не хотел эвакуироваться создавались сложные условия проживания около линии фронта. У них реквизировали скот и вводили огромные платежи на содержание армии.

Не дожидаясь прихода армии, некоторые испуганные жители бежали, пытаясь отсидеться в лесах и переждать опасность. Тогда казаки сжигали пустующие в деревнях дома.

Колоны беженцев шли по дорогам Западной Беларуси на восток и днём и ночью.

Главная дорога от Бельск-Подляски на Гайновку была буквально забита крестьянскими телегами и скотом.

По пути люди обменивались новостями о страшной войне.

А вновь попавшие в колонну беженцы стали осознавать, какая судьба их теперь тоже ожидает. Многих охватил страх, кто-то паниковал.

Тогда добрый Пётр Васильевич успокаивал паникёров:

– «Сяляне, ды не турбуйцеся (беспокойтесь) вы, не хвалюйцеся (волнуйтесь) так! Вайна усё роуна скончыцца (закончится), и урад (правительство) дасць вам кампенсацыю, заплациць за страчанае (утраченное)».

По широким шоссе крестьянские повозки иной раз ехали и в четыре ряда.

Кое-где, из-за непредвиденных остановок чьих-либо повозок, возникали заторы и движение останавливалось.

Один затор чуть было не образовался на глазах Петра Кочета.

На обочине шоссе стояла запряжённая телега со слетевшим с оси колесом. Беспомощные женщина с мальчуганом суетились около телеги, изо всех сил стараясь, но, не зная как, насадить колесо обратно.

И никто вокруг и не думал помочь им. Чужое горе никого уже не трогало. Телеги лишь объезжали их, снижая рядность и тем самым создавая затор.

Добрая и отзывчивая Гликерия первой попросила Пётра остановить их телегу и помочь.

За ними остановились и остальные телеги из их кортежа, а Пётр подошёл к несчастной.

– «Ну, што, гаротная (горемычная), не атрымливаецца (получается)? Зараз дапамагу! Бора, Пеця, нясице инструмент!» – велел он сыновьям.

Для мастера это дело оказалось лёгким. Подложив под наклонившуюся переднюю ось телеги рычаг – запасную оглоблю, Пётр Васильевич приподнял край телеги, а сыновья ловко насадили колесо на ось. А затем отец вбил новую чеку, вместо обломившейся и ранее вылетевшей.

– «Дзякуй, милы чалавек!» – поблагодарила повеселевшая женщина, садясь на свои долгушки.

– «Ну, Бацька, ты и асилак – далгушку падняць!» – восторгался Борис, а с ним и Петя.

– «Тут справа (дело) не у силе, а у рычагу!» – потрепал отец обоих сыновей по головам.

Они пропустили проезжающую мимо повозку с ранеными, и вновь вернулись на шоссе. Но Григорий Денисюк неприминул сделать очередное фото на память.

А по пути на восток беженцев поджидали новые проблемы. Вскоре стало не хватать питьевой воды и дерева для костров.

Лето было жарким, пить хотелось и людям и лошадям и скотине, а колодцы быстро обезвоживались и пересыхали.

Поэтому для питья приходилось брать воду из рек, озёр и даже болот. А вскоре не стало хватать еды и корма для скота.

А через несколько дней колонна столкнулась и с последствиями болезней – тифа и холеры. По дороге всё чаще стали появляться холмики свежих могил.

Хотя теперь массы беженцев, запрудившие основные транспортные магистрали, затрудняли передвижение войск, но в целом существенно на ход военных действий они не влияли.

Тем не менее, в армии раньше других осознали угрозу, которая таилась в перемещении большого количества голодного населения.

Движение беженцев стало препятствовать работе тыла войск, и возникла опасность эпидемии холеры.

А сами беженцы становились причиной социальной напряженности в местах движения и остановок.

По указанию Главного начальника снабжения армий Северо-Западного фронта генерала Ю.Н. Данилова были определены основные направления передвижения беженцев из западных районов Беларуси в восточные, и установлены этапы их переселения.

Но свои хозяйства покинули не только крестьяне, ставшие беспомощными беженцами, но и помещики, чьи усадьбы сгорели.

И теперь, чтобы получить компенсацию за утраченное имущество, им нужно было тоже оказаться в России.

Поэтому и помещиков, теперь называвших себя не беженцами, а изгнанниками, охватила паника.

Их имущество, связи, знания, положение в обществе, позволявшие им ранее управлять своей жизнью, теперь практически ничем не могли им помочь.

Зато беженцам помогали другие белорусские дворяне, причём не только представители православных родов, но и католических.

Среди них были представители Гедройцев, Плятеров, Рдултовских, Савицких, Сапег, Скирмунтов, Чапских и многих других.

Они вносили свою лепту в помощь беженцам, создавая для них питательные и лечебные пункты, больницы и приюты.

И такая благотворительность становилась постоянным явлением российской жизни, так как к такой большой волне беженцев не были готовы ни гражданское, ни военное руководство.

Но по необходимости и с оказией помощь беженцам оказывали и воинские подразделения.

Воинские полевые кухни старались покормить людей, а военные врачи – оказать им необходимую медицинскую помощь.

Такая помощь была оказана и Борису Кочету, когда тот, обрубая ветки для костра, топором поранил левую руку.

Вместе со всем своим обозом они направлялись теперь к Барановичам, чтобы по распоряжению властей оттуда по железной дороге направиться в Калужскую губернию. Но кроме них в Калужскую губернию направлялись беженцы и с других земель Западной Беларуси.

Ещё 21 июля в Калужскую губернию, кроме ранее прибывших рабочих и служащих гродненских предприятий и учреждений с семьями, прибыли ещё и 500 человек железнодорожных служащих Привислинских железных дорог с семьями, казенным инвентарем и собственным имуществом.

Тогда их временно разместили при станции «Калуга» в казармах 74-го запасного пехотного батальона.

А заботу об их трудоустройстве и снабжении продовольствием взял на себя местный «Татьянинский комитет».

Размещение большого количества беженцев у одних вызвала сочувствие и желание помочь, а у других лишь желание заработать, сдавая жилье по повышенным ценам.

Графиня Софья Николаевна Толстая (Философова), в начале этого года потерявшая восьмилетнего сына Кирилла, охотно разместила в своём имении «Мансурово» Малоярославецкого уезда Калужской губернии 180 беженцев.