Детство

– «Ой, Николай Семёнович, извините! Я задумался и автоматически ответил на ваше крепкое рукопожатие!» – вывернулся Пётр Петрович.

Женщины же, хоть и по-разному, оценили силу Кочета.

– «Ну, а мы с… Алевтиной Сергеевной – возвысил он самую молодую из женщин – приглашаем всех вас сегодня к нам отпраздновать наше с ней… прибытие домой!».

– «А мы уже подготовились!» – за всех ответила Татьяна Тихоновна.

– «И мы – тоже!» – приподняла Анна полные сумки, которые лишь теперь у неё перехватил близорукий Кочет.

– «А особенно я!» – приподнял Николай Семёнович авоську с хлебом, консервами и тремя поллитровками.

– «Тогда давайте часа через два начнём непосредственную подготовку!» – смело внесла точность в её сроки молодая учительница.

На том все и порешили, разойдясь по своим комнатам.

– «Петь, я пойду яйца варить! Они в такую жару всё равно все не сохранятся!» – достала Алевтина стеклянную банку со свежими яйцами.

– «Хорошо, вари! – оценил он такой целесообразный и дальновидный хозяйственный подход жены – Варёные целее будут! Только мы с тобой их сегодня уже наелись!».

– «Ничего, соседей угостим!» – отобрала Алевтина наиболее подходящие из сырых яиц, выходя на кухню.

Возвратившись, она с мужем продолжила разборку и укладывание по местам своих вещей.

Анна же разложила на столе купленные продукты, посоветовавшись с молодой хозяйкой, одновременно «проверяя её на вшивость»:

– «Аль, а как ты думаешь, нам бутерброды сделать с сыром или с колбасой? Сейчас или потом?».

– «Ань, а как ты считаешь нужным, так и делай!» – ловко ушла та из-под удара соперницы.

Вскоре все вещи нашли свои постоянные места, а продукты перешли во временную готовность.

Пётр Петрович разложил стол, Анна застелила его скатертью, и все трое начали его сервировать. Но столовых приборов не хватало даже на шестерых. Поэтому Анна пошла к Татьяне за недостающей посудой. А вскоре вернулась в комнату в сопровождении Геннадия с продуктами.

– «Дядь Петь! Вот мама передала вам на общий стол!» – сияющими от радости глазами взглянул он на своего кумира, ещё до войны вложившего многие свои знания и умения в голову ещё мальчика Гены Кислякова.

Пётр Петрович давно мечтал о сыне, особенно когда видел совместные игры в этой комнате почти ровесников Генки с, приезжавшей к отцу в гости, Элей.

– «Ген, а ты техникой стал заниматься?» – вспомнил Кочет свой давний совет мальчишке, что в наше время технического прогресса надо больше уделять внимание техническим наукам.

– «Да, дядя Петь, я занимаюсь в радиокружке! Уже паять научился! Скоро сам соберу радиоприёмник!».

– «Ну, ты и молодец! Хвалю! После школы поступай в какой-нибудь технический институт!».

– «А я уже выбрал радиотехнический!».

– «Хорошо! Ну, скажи маме, что через полчасика всё будет готово! И тогда подходите!».

Наконец, всё было готово, и соседи подошли. Пётр сначала было захотел сесть один на своё хозяйское место с торца стола лицом к двери, но Алевтина настояла на том, чтобы им сесть вместе, как молодым супругам.

Пётр не захотел менять привычку, но и с доводом жены согласился, поэтому и предложил компромисс – повернуть стол на девяносто градусов, сев теперь вместе с Алевтиной по длинной стороне стола, но как хозяева – лицом к двери. Напротив них сели супруги Молчановы, а по торцам Анна и Геннадий. Причём мужчины и их жёны сидели напротив друг друга, Анна через углы между мужчинами, а Геннадий – между женщинами.

И торжество началось. Первый тост с шампанским дружно провозгласили за победу, второй с водкой – за благополучное возвращение домой присутствующих здесь мужчин.

Третий, кто с вином, а кто с водкой – за Петра, четвёртый, и тоже вперемежку – за Алевтину. Потом за молодожёнов вместе. А потом… сбились со счёта.

В общем, пили, ели, болтали и смеялись.

В один из моментов Татьяна Тихоновна вдруг вспомнила об Эле, тактично и в полголоса задав вопрос Петру.

– «Так она сейчас на даче у Бориса!» – не стесняясь, ответил Пётр Петрович, из чего соседка поняла о знании Алевтиной и этого факта биографии своего мужа.

А услышав это, уловив момент и сразу сориентировавшись, Аля тоже взяла слово:

– «Прошу минуточку внимания! У меня для всех вас есть сюрприз, но прежде всего для Геннадия! Закрывай глаза! А лучше все закройте!» – привычно распорядилась учительница.

Гена крепко зажмурился, а взрослые возможно лишь сымитировали. Молодая хозяйка повернулась к письменному столу, на котором пока стояли запасы еды, и осторожно положила около тарелки мальчика свой сюрприз.

– «Открывай!» – торжественно скомандовала она.

Услышав удивлённо-восторженные возгласы присутствующих, Алевтина обрадовалась произведённому эффекту.

– «Вот это да!? Что это?! Какое большое яйцо!? Я такого никогда в жизни не видела!» – донеслось от женщин.

– «Так это обычное гусиное яйцо!» – объяснила Аля.

– «А его есть можно?» – естественно поинтересовался Гена.

– «Да, конечно! Оно варёное и такое же вкусное как куриное, но чуть твёрже! Так что ешь смелей!» – радовалась педагог произведённому ею эффекту.

Геннадий очистил толстоватую скорлупу, подсолил сваренное вкрутую яйцо и смело откусил, смачно разжёвывая новинку.

– «Действительно вкусное! Мам, попробуй!».

Тогда по кусочку новинкой угостили и остальных гостей Кочетов.

– «Так таким яйцом можно сразу наесться!» – заключила практичная Татьяна Тихоновна.

– «Да, вполне! Жалко только, что у вас в Москве их не продают, как мне сказал Пётр!» – искренне пожалела Алевтина.

К этому времени ей уже стали не интересны разговоры взрослых, и она переключилась на Гену, интересуясь московской школой.

А Татьяна Тихоновна к тому моменту сообразила, что ей лучше подружиться и взять шефство над тихоней – скромной, воспитанной, молодой деревенской женщиной, нежели создавать видимость дружбы и тягаться в острословии с прожжённой московской аборигентшей.

Однако вечеринка затянулась.

Мужчины несколько раз выходили покурить к окну на лестничной площадке, с третьего этажа любуясь садиком внизу.

Пётр Петрович угостил своим Казбеком обычно курившего Беломорканал Николая Семёновича. Поговорили о войне и службе, под хмельком больше вспоминая смешные истории, нежели трагические.

В общем, мужчины подружились. Тем временем женщины – тоже.

Татьяна Тихоновна, как старшая и абориген квартиры, наконец, решительно взяла шефство хоть и над образованной и интеллигентной, но всё же молоденькой и пока по-московски неопытной деревенской женщиной.

А Анна от выпитого и ревности вышла во двор, в садик – немного пореветь от зависти чужому семейному счастью, всё же затаив на Алевтину несмываемую обиду.

Завершилась же вечеринка традиционным чаепитием, рассказыванием забавных историй и анекдотов.

Когда мужчины Молчановы разошлись по своим комнатам, Алевтина и Татьяна разобрали со стола остатки еды, и принялись на кухне мыть каждая свою посуду. Пётр тем временем сложил стол и расставил по местам стулья, убрав всё лишнее и со своего любимого письменного стола.

А перед сном, уже в сумерки, пока Анна укладывалась, молодожёны вышли посидеть в садик и помиловаться.

Но вскоре вернулись и уставшие отошли ко сну.

Несмотря на обилие съеденного и выпитого, а больше от осознания свершившегося, от переполнявших их эмоций и впечатлений, заснули быстро и спали крепко.

Первый день диковинной московской жизни Алевтины завершился.

Утром рано на работу встала Анна. Дождавшись её ухода и ухода по своим работам и делам соседей, Кочет принялся неистово топтать свою корочку. Молодожёны вдоволь насладились одиночеством, чистотой постельного белья, оставшимися от вечеринки пряными запахами, перемешанными со свежим уличным воздухом, поднимавшимся от зелени дворового садика, и звучащим за окном тёплым летним московским утром.

– «Петь! Сколько ж в тебе силы и выносливости?!» – удивилась Аля, увидев, как после всего прошедшего муж с удовольствием занимается утренней гимнастикой, да ещё и с гантелями.

– «Да, соскучился я по гантелям! Занимаюсь с удовольствием! Надо будет только вот вес прибавить – что-то легкими показались?!».

После завтрака Пётр с женой сначала поехали в Дзержинский районный военный комиссариат для постановки на учёт.

– «Аль, а здесь… кажется до тридцать пятого года трамвай ещё ходил!» – показал Пётр вдоль Сретенки на север.

– «Да-а? Но здесь же места мало, узко!? А мне очень хочется на нём прокатиться!».

После этого Пётр предложил Алевтине сначала сходить в своё отделение милиции и в домоуправление, подав документы на оформление паспортов и прописку, а затем прогуляться по ближайшим окрестностям большей частью с познавательными целями.

Так они и сделали. Взяв необходимые документы, сходили по инстанциям, получив нужные отметки и справки, сдав их на прописку.

Пётр показал Алевтине все ближайшие к дому магазины, и не только продовольственные, домовую кухню, а также парикмахерскую, прачечную, химчистку, ремонтные мастерские, где им сделали дубликаты ключей, и ближайшую к дому школу.

Поднимаясь вверх по бульвару к Сретенке, Пётр вдруг оживился:

– «Аль, а представляешь, какое это место для меня волшебное? Я всю свою жизнь в Москве невольно несколько раз бывал здесь, крутился всё время вокруг – будто примерялся здесь осесть!».

– «Как это?!».

– «Сначала я бывал здесь! – показал Пётр налево на дом № 21 – В московском горкоме и обкоме комсомола! Затем я работал в редакции журнала «Красная молодёжь», потом «Красное студенчество»! А это на соседнем Сретенском бульваре. А направо по улице Дзержинского – совсем близко моя работа! Потому мне и дали здесь жильё!» – сделал Пётр паузу.

– «Мне тогда предложили несколько вариантов на выбор. И я выбрал именно наш дом! А знаешь ещё, почему я выбрал именно этот купеческий дом? Потому, что его хозяевами были выходцы из Серпухова, в котором в итоге наша семья осела после эвакуации!».

– «Здорово! Очень интересно! Ты мне потом как-нибудь поподробнее расскажи!».

– «Хорошо! Обязательно!».

А после обеда супруги сходили в Сандуновские бани, взяв семейную кабинку, в которой хорошенько натёрли друг другу спинки и не только.

Довольные, чистые и всё ещё немного распаренные они вновь поднялись по бульвару до Сретенских ворот, где муж опрометчиво угостил жену другой московской диковинкой – мороженым.

– «Аль, ты только ешь не спеша, маленькими кусочками, и грей их во рту, пока не растают! А лучше всего – лижи!».

– «Как это?».

– «Да языком и губами!»

– «Чудно! Попробую!».

Но по неопытности и из-за тёпла вокруг Алевтина дорвалась, на следующий день всё же отметившись подсевшим голосом и чуть приболевшим горлом.

Ближе к вечеру Кочеты сначала прокатились на трамвае по Бульварному кольцу до Устьинского моста, где наблюдали большое строительство новых корпусов высотного дома, а затем вернулись обратно на Сретенку, зайдя в кинотеатр «Хроника».

В кино оба давно не были, а Алевтина так вообще в настоящем кинотеатре была впервые. Смотрели кинохронику военных лет. Обоих, особенно деревенскую женщину, эти кадры просто потрясли, поразив жестокостью войны.

Они впервые узнали о войне не по радиосводкам, из газет и по рассказам очевидцев, а по документальным кинокадрам. Домой возвращались молча, потрясённые и удручённые.

А в среду супруги Кочеты пошли устраиваться на работу: Пётр – восстанавливаться в МИД, Алевтина – в районный отдел народного образования.

Петра Петровича Кочета, пришедшего в отдел кадров МИД на Кузнецком мосту в своей полевой офицерской форме с медалью «За отвагу» на груди, как и всех своих бывших сотрудников-фронтовиков, встретили радушно. Он написал заявление, заполнил анкету и опросные листы, отдал другие свои необходимые документы, а кадровик попросил его позвонить в пятницу.

А с Алевтиной Сергеевной получилось сложнее. Места для неё в ближайшей к дому 231-ой школе не было. Зато ей предложили место в другой, известной в Москве 243-ей женской школе. Поскольку Петра рядом не было, и посоветоваться было не с кем, она была вынуждена согласиться с этим предложением, хотя добираться до места новой работы от дома надо было с пересадкой на двух трамваях.

Уже встретившись с женой дома, Пётр посетовал:

– «Эх, надо было мне с тобой пойти! Я бы подсказал другие школы поближе к дому, например двести тридцать девятую внизу по переулку!».

– «Петь, зато мне сказали, что эта школа знаменитая и мне будет почётно в ней работать!».

– «Да они могут сказать что угодно! Ну, ничего страшного! Я думаю, тебе всё равно недолго в ней придётся работать!» – нежно погладил он жену по животику.

– «А мне на работу выходить лишь с двадцать шестого августа! Но надо будет завтра съездить в саму школу на окончательное собеседование и оформление» – кокетливо обрадовала мужа Алевтина.

Но супружескую идиллию опять несколько омрачило на этот раз почему-то раннее возвращение Анны с работы.

– «Добрый вечер! Я сейчас же уйду, у меня свидание! – оправдалась она – А ночую у подруги!», – радуя супругов.

– Вот и хорошо! – об одном подумав, переглянулись Кочеты, слегка и почти незаметно приобняв друг друга за талии.

На ужин Аля сварила пшённую кашу, вместо собственного свежего жидкого деревенского мёда на этот раз обильно сдобренную сливочным маслом, которое ещё позавчера ей очень понравилось на бутербродах с сыром и колбасой.

А перед сном супруги прогулялись до Красной площади и обратно, оставив её осмотр на другой день.

Аля ложилась спать под большим впечатлением от происшедшего с нею за день, от увиденного и услышанного. И вся полученная новая информация просто давила её свои приятным весом.

На следующий день в четверг 13 июня после утренних хлопот Алевтина первой из жителей их дома вышла посидеть в свой дворовый садик и почитать большую интересную книгу, коих в библиотеке мужа оказалось превеликое множество.

– «Петь, у тебя здесь столько много книг, журналов и даже вырезок из газет!? Я возьму вот эту, пойду в садик, посижу и почитаю!» – лишь объявила она мужу.

Но вскоре во двор за молодой женой последовал и муж, прихватив с собой любимый фотоаппарат ФЭД. К тому моменту июньское солнце уже разморило размечтавшуюся от чтения Алевтину, и муж сфотографировал млеющую на солнце молодую жену в её единственном лёгком ситцевом платье, в котором она приехала в столицу.

Поняв это, Пётр предложил:

– «Аль, всё пора! Пошли в магазин тебе из одежды что-нибудь купим, да и мне новое гражданское присмотрим!».

– «Пошли!» – обрадовалась Алевтина.

Пётр отнёс домой книгу и фотоаппарат, взяв деньги. И они вышли на Сретенку, по пути обсуждая, что купить в первую очередь из летней женской одежды и обуви.

– «Петь, а почему ты до сих пор всё ещё ходишь в военной форме? Ведь я видела у тебя в гардеробе и костюмы и обувь, и брюки с рубашками!».

– «Да я как-то… пока по инерции, а больше по привычке!».

– «А-а! А я-то подумала, что ты красуешься перед соседями!».

– «Ну, можно и так сказать! Пусть видят, что и я, очкарик, тоже на войне был и даже медаль заслужил!» – засмеялся Кочет.

Их поход по Сретенке затянулся до вечера. Им пришлось дважды заносить покупки домой, дабы дальше не таскаться с ними. А завершили они свой поход в ближайшем галантерейном магазине, в котором отоварились и парфюмерией.

Радостная и счастливая возвращалась Алевтина домой, искоса, с любовью и украдкой поглядывая на профиль своего супруга, любуясь и гордясь им.

А дома супруги сразу принялись примерять: жена – свои обновки, а муж – зависевшуюся в платяном шкафу свою старую гражданскую одежду – костюмы, брюки и пиджаки, рубашки и нижнее бельё. Но кое-что из одежды Алевтине пришлось срочно погладить чугунным утюгом, разогретым на огне газовой плиты.

Утром Аля любовалась, как Пётр, сидя у стоящего на подоконнике большого переносного зеркала, намыливает свои щёки окунутой в кипяток кисточкой с взболтанной ею от душистого мыла пеной. А затем аккуратно бреется подаренной ему её матерью опасной трофейной бритвой «Золинген». А после умывания ещё и протирает свои щёки, шею и подбородок свежим одеколоном «Новая заря».

От всего этого у молодой женщины даже захватило дух.

– Да, это мне не деревня! – поняла она, расчёсывая свои волосы.

– «Аль, а тебе надо будет сегодня, перед посещением школы, зайти в парикмахерскую и сделать причёску!».

– «Петь, а я что-то опасаюсь! Мне никогда не делали – всё время я сама! А вдруг не то что-нибудь сделают?!».

– «Да там парикмахеры все опытные – знают и понимают, кому какая причёска идёт, тебе предложат, а ты сама выберешь!».

Петру Петровичу пришлось самому сопроводить свою трусиху в парикмахерскую, из которой та вышла не только с причёской, но и чуть важной, счастливой и одухотворённой.

Более того, Алевтина принесла домой подаренный ей иностранный буклет с видами дамских причёсок для выбора в дальнейшем новой, может быть более подходящей или приглянувшейся.

– «Петь, а я теперь наверно выгляжу как московская учительница?!».

– «Да, вполне! Я бы даже сказал: как директор женской школы!».

В итоге, после обеда в эту пятницу, они оба вышли на улицу красивые, нарядные и благоухающие.

Проводив жену до остановки трамвая на Цветном бульваре, направлявшуюся в свою школу на собеседование с директором школы и окончательное оформление на работу, Пётр, как было условлено, после телефонного звонка отправился на своё собеседование в МИД.

Но из отдела кадров Петра Петровича пригласили на беседу с Фёдором Тарасовичем Гусевым. Тот только на днях вернулся из Лондона в Москву, получив назначение на пост одного из заместителей министра.

Замминистра радушно, как старого доброго знакомого, встретил своего бывшего подчинённого П.П. Кочета.

– «Здравствуйте, здравствуйте Пётр Петрович! – ответил он на приветствие, протягивая для рукопожатия руку – Проходите, садитесь. А я хорошо помню вас по предыдущей работе!».

– «Да, Фёдр Тарасович, было дело!» – подтвердил Кочет, вспомнив, как одно время Гусев был его непосредственным начальником – заведующим 3-м западным отделом НКИД.

– «Я смотрю, во время войны вы хорошо подтянули свою теоретическую подготовку! – заметил Гусев, бегло просматривавший лежащие на столе бумаги.

– «Да, долгое время меня чему только не учили! Еле, еле на фронт вырвался! Да и то в самом конце войны. Немцам, жалко всыпать не

пришлось!».

– «Да, и не только… теоретическую!» – вдруг оживился Фёдор Тарасович, на этот раз внимательнее вчитываясь в очередной документ.

В это же время Пётр Петрович с интересом рассматривал строгий полувоенный дипломатический мундир с погонами и двумя орденами Ленина, придававший Гусеву вид какого-то военачальника.

– Надо же?! Ведь он даже на год младше меня! Тоже имеет высшее образование – кажется Ленинградский институт советского строительства и права. Но вовремя вступил в партию, и в НКИДе с 1935 года. И вот, после заведование нашим отделом, во время войны был послом в нескольких странах, а теперь – замминистра! Правда, он ещё окончил и Институт дипломатических и консульских работников НКИД, кажется в 1937 году?! Да ещё целых два ордена Ленина!? Хорошая карьера! – чуть завидуя тому, думал Кочет.

– «Пётр Петрович, я считаю, что с вашим опытом и вашими знаниями вам надо срочно обучиться в нашей высшей дипломатической школе! Ведь из вас получится великолепный посол!» – поднял Гусев от бумаг свой чуть курносый нос, добродушно улыбаясь.

– «Опять учиться?! Ну, сколько можно? Это же у меня просто напасть какая-то! Поработать уже хочется, руки чешутся!» – не задумываясь, ответил Кочет.

Улыбка мгновенно слетела с лица Гусева, и он на некоторое время задумался, в итоге заключив:

– «Хорошо, Пётр Петрович, пока работайте – занимайтесь своими французами. Но над моим предложением всё же подумайте. Годы ведь идут. Возраст…, сами понимаете…».

Он подписал приказ о зачислении П.П. Кочета в штат МИДа и протянул его Петру Петровичу:

– «Иди, оформляйся! С понедельника на работу! Успехов тебе!» – вдруг почему-то перейдя на «ты».

– «Спасибо, Фёдор Тарасович! А над вашим предложением обязательно подумаю!» – слегка обидевшись на неожиданное панибратство, полетел окрылённый Кочет в отдел кадров.

Дома он с радостью сообщил жене о возобновлении с понедельника 17 июня своей прежней работы и о перспективах обучиться на дипломата и съездить за границу.

– «Аль, но вообще-то мне учиться больше не хочется! Но поехать за кордон каким-нибудь дипломатом я не против! А как ты?».

– «Для меня это вообще… как в сказке! Но боязно! Заграница всё ж!? Да и немецкий язык я знаю очень плохо!».

– «А зачем тебе немецкий? Может нужно будет срочно изучать французский или английский! А то и испанский? Ты же сама учительница – сможешь! Да и говорить тебе там придётся лишь на бытовом уровне!».

– «Все равно страшновато! Не успела я в Москву приехать, как…».

– «Ну, ладно! Это ещё не скоро будет, если будет! Сначала поработаю, потом посмотрим! Может ещё что-нибудь у нас неожиданно в жизни изменится?! – лукаво взглянул Пётр на Алевтину – А у тебя-то как?».

– «Да всё хорошо! Документы взяли и формально зачислили в штат учительницей начальных классов! Надо будет только после прописки паспорт им показать!».

– Хорошо, поздравляю! – чмокнул Пётр жену, слегка обнимая – Давай тогда завтра махнём в Малаховку – Бориса порадуем и отпразднуем!».

– «Давай! Познакомимся и отдохнём немного на природе!» – согласилась Алевтина в ответном поцелуе, обнимая мужа за шею.

– Да и Эльку навестим! – молча, дополнил свою мысль Пётр Петрович.

И утром в субботу 15 июня радостные Кочеты «прилетели» в Малаховку.

Из рассказа четырнадцатилетней дочери Пётр Петрович понял, что её мать Лиза, бывшая ещё до войны военврачом НКВД, уже в войну, в Кандалакше, дослужилась до капитана медицинской службы, а теперь руководит медсанчастью одного из московских мест заключения.

Эту субботу, ещё не работающие Пётр и Алевтина, основное время провели с детьми – четырнадцатилетней Элей, девятилетним племянником Олегом и их домработницей Клавой. А к вечеру с работы пришёл Борис, а из Москвы подъехала бухгалтер домоуправления Ксения. И за вечерним ужином, ставшим праздничным от привезённого Петром с собой сухого вина, Борис и Ксения поздравили его с возвращением к мирной работе.

На следующий день Алевтина и Пётр с удовольствием помогли семье брата в прополке грядок овощей и клубники. Но всё равно тон в работе задавала хозяйка Ксения, привыкшая летом вставать с рассветом и наводить порядок в огороде и саду перед тем, как в восемь утра выезжать электричкой на работу в Москву. Соревноваться с нею в этой работе было бесполезно. А мужчины после обеда даже отважились искупаться в ещё прохладной воде.

– «Петь, а помнишь как нас здесь, в воде застала весть о войне!».

– «Конечно, помню! Тогда меня ещё сразу в жар бросило!».

– «Да-а! А ведь прошло уже пять лет!? И, слава богу – мы все живы и здоровы!».

– «Вот только, как там наш отец? Ты писал ему?».

– «Да, Петь, писал! А ты?».

– «Я позавчера письмо отправил – сообщил, что вернулся домой в Москву с новой женой!».

– «Ладно, будем ждать вестей!».

– «Борь, а ты мне всё же расскажи, чем во время войны занимался, где служил?».

– «Хорошо! Но давай только не сейчас, не в воде, холодно ведь! Конечно, расскажу как-нибудь – теперь можно!».

– «Да, давай вылезать, а то вон у тебя даже губы посинели!».

– «Давай!».

А ближе к вечеру за прощальным чаепитием Ксения неожиданно предложила Алевтине:

– «Аль, а тебе ведь на работу только через два месяца?! Так ты до конца августа поживи с нами на природе, и заодно, как педагог, поможешь с детьми, да и по хозяйству тоже! Поди, соскучилась по земле-то?».

– «Да я бы с удовольствием, но Пете помогать надо!».

– «А что ему помогатъ-то? Он прекрасно и один справиться. Будет приезжать на выходной. А если будет невмочь, то пусть, хоть каждую ночь здесь ночует! Так, Петь?».

– «Да вообще-то мне лучше, если жена будет рядом, в Москве! А впрочем, как Аля захочет! Буду ездить сюда хоть каждый день!».

– «Во! Заодно и мне с плотницкой поможешь со строительством!» – оживился и Борис.

– «Ну, мы подумаем!» – за себя и мужа первой ответила Алевтина.

– «Да! Но помогу тебе обязательно, хотя бы по воскресеньям!» – отозвался и Пётр.

– «Хорошо! На том и порешили! Ждём вас!» – заключил Борис.

По дороге на станцию и в электричке супруги обсудили предложение Ксении и Бориса. Проанализировав все за и против, они решили пока в эти первые дни супружеской жизни всё же пожить в Москве. Однако этому их естественному желанию уединиться пока мешала Анна.

На следующий день в понедельник 17 июня 1946 гола Пётр Петрович Кочет вышел на работу пока в прежней должности референта, но теперь 1-го Европейского отдела МИД СССР.

Коллеги встретили его с радостью, хотя среди них было и много новых сотрудников. Но соскучившийся по своей работе Пётр Петрович сразу окунулся в бумаги, оставив разговоры о войне на перерывы в работе.

Пётр Петрович сразу с жадностью занялся чтением последних французских газет. Из них он узнал, что ещё 16 июня генерал Шарль де Голль, выступая с речью в городе Байё в Нормандии, предложил свой проект Конституции Франции, предусматривающей сохранение французских колониальных владений.

– А у него губа не дура! Мало того, что французы не победили немцев в войне, он хочет ещё и все свои колонии сохранить!? – мысленно резюмировал Кочет.

А через неделю 23 июня во Франции было сформировано временное правительство во главе с Жоржем Бидо.

Но не забывал Кочет узнавать новости и из Кореи, всё ещё бывшей для него не безразличной. С удовлетворением он отметил новые положительные изменения в стране, когда 24 июня Временный народный комитет Северной Кореи принял закон о труде рабочих и служащих.

Следил он и за ходом гражданской войны в Китае, узнав, что национально-революционная армия Коммунистической партии Китая теперь переименована в Народно-освободительную армию Китая (НОАК).

За первые недели работы П.П. Кочету не удалось выудить хоть какой-нибудь ценной информации о Франции. Белее того, в процессе чтения французский газет он понял, что уже несколько подзабыл французский язык. Сказались пять лет без языковой практики. Из-за этого ему теперь часто приходилось заглядывать в словарь и даже пользоваться учебником.

Он даже как-то по случаю обратился за помощью к своему бывшему коллеге по отделу, которого он сменил на должности ведущего Францию референта, Борису Фёдоровичу Подцеробу, с 1943 года работавшему старшим помощником сначала наркома, а теперь министр иностранных дел. Тот тоже был белорусом, младше Кочета на шесть лет, окончил Ленинградский университет, с 1937 года работал в НКИДе и хорошо владел французским языком.

– «Борис Фёдорович, я всю войну был без языковой практики, хочу подтянуть свой французский. Что-нибудь посоветуйте».

– «Хорошо, Пётр Петрович, я что-нибудь придумаю и сообщу вам».

– «А почему бы нам не отслеживать французскую прессу не здесь, в Москве, имея ограниченный, тенденциозно подобранный ассортимент газет и журналов, а непосредственно в Париже, имея возможность оперативного изучения любых печатных изданий?!» – неожиданно для самого себя спросил Пётр Петрович.

– «Вообще-то у нас в посольствах есть такие кадры, и они занимаются анализом прессы, но несколько с другим уклоном! Но я согласен, что этого недостаточно. О вашем предложении я доложу руководству. А ваш намёк понял!» – заулыбался Б.Ф. Подцероб.

Но теперь Петра Петровича, после эйфории первых дней работы, стало охватывать уныние.

– Может зря я отказался от предложения Гусева? Наверно мне всё же надо опять пойти учиться! И конечно в высшую дипломатическую школу! Надо будет как-нибудь к нему зайти – решился Кочет.

Но это его «как-нибудь» затянулось на несколько дней. Пока начальство не дёргало входящего в курс дел и событий нового старого работника, он несколько успокоился. Да и с языком стало получаться – Кочет быстро вспоминал подзабытое. Появилось свободное время и возможность пообщаться с другими сотрудниками не формально, хотя бы во время перекуров.

Из последующих разговоров с прежними коллегами он узнал, что ещё в начале войны более полутора сотен сотрудников НКИДа ушли добровольцами на фронт и в составе 6-ой дивизии народного ополчения участвовали в жестоких оборонительных боях на подступах к столице. А общее число ушедших добровольно на фронт и призванных в ряды Красной армии составило 237 работников НКИДа, среди которых Кочет с гордостью числил и себя. Он узнал, что сотрудники НКИДа, кроме Москвы, обороняли также Ленинград и Сталинград, сражались на Курской дуге, а некоторые дошли и до Берлина. Свыше трёх сотен сотрудников НКИДа работали на строительстве оборонительных сооружений под Москвой. А на денежные средства работников советских посольств за рубежом была сформирована танковая колонна. Но 71 сотрудник комиссариата геройски погиб.

– Слава богу, вернее обстоятельствам, что я остался жив! – радостно думал Кочет о новых, на этот раз положительных, изменениях в своей жизни.

Да, теперь его жизнь опять изменилась, вернув всё в старое, привычное и надёжное русло.

А изменения в жизни советских людей бывали часты. Страна победила в войне, теперь поднимала их руин свои города и сёла, заводы и фабрики, всё своё народное хозяйство. Жизнь перемещала по стране большие массы людей, менялась структура народного хозяйства, структура управления и многое другое.

Кроме известных П.П. Кочету реорганизаций НКИДа в 1939 и 1941 годах, его комиссариат подвергся реорганизации ещё и в 1944 году.

Прежде всего, это коснулось европейских отделов. А предшествовали этому изменения на международной арене и на политической карте Европы, происшедшие после разгрома гитлеровской Германии и её сателлитов, а также вытекавшие из договорённостей СССР со своими союзниками по антигитлеровской коалиции. Изменялась и возрастала роль малых стран Европы и их региональное тяготение, что и привело к увеличению количества европейских отделов МИДа.

Теперь П.П. Кочет служил в 1-ом европейском отделе МИДа, реорганизованном и переименованном ещё 21 июня 1939 года, и который, помимо Франции занимался Италией, Испанией, Португалией, странами Бенилюкс и карликами Европы – Андоррой, Монако и Сан-Марино.

Но после войны страна нуждалась в большом количестве новых профессиональных кадров, в том числе новых дипломатических работников.

Поэтому, ещё в октябре 1944 года, Совнарком СССР принял решение об образовании на базе Международного факультета МГУ – Московского государственного института международных отношений (МГИМО). Он стал хорошим дополнением к Высшей дипломатической школе (ВДШ), теперь фактически ставшей академией. После войны в МГИМО в основном принимали молодых демобилизованных военных. Но Пётр Петрович Кочет к этой категории не подходил, ни по возрасту, ни по уже имеющимся знаниям, умениям и квалификации.