За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии

Один из отечественных историков поделился следующим наблюдением: если из любимого детища Петра I – Санкт-Петербурга изъять все здания и памятники, связанные с армией и чиновничеством, от города практически ничего не останется. В эпоху Петра и далее, писал он, «не армия была при государстве, а государство при армии». Петр перевел на военные рельсы всю страну. Специалист по петровской эпохе Николай Павленко писал, что даже учебные заведения, «созданные при Петре, напоминали казарму, а учащиеся – рекрутов».

И сразу же скажем об СССР, милитаризация в котором достигала уровней феноменальных для современного мира. Там тоже все стояло на военных рельсах. Своего рода табель о рангах, то бишь государственные звания были введены даже для артистов! И по сию пору наши служители Мельпомены гордятся ими – «народный артист», «заслуженный артист». Смешно… Но совершенно не смешно то, что советский ВПК потреблял 95 % алюминия, 95 % всей вычислительной техники, 90 % выпускаемых в стране дизельных двигателей. На его долю приходилось 80 % всего научного потенциала страны, 80 % продукции машиностроения, 60 % всей стали и чугуна… СССР выпускал танков в 2,3 раза больше, чем США, в полтора раза больше истребителей, в три раза больше подлодок, в 12 раз больше пушек, в 15 раз больше баллистических ракет… На войну работала вся экономика, а выпуск гражданской продукции осуществлялся по остаточному принципу. Выпуск вооружения составлял до 80 % ВВП страны.

История повторяется…

Но, может быть, Петр, раздувая армию, руководствовался принципом «не хочешь кормить свою армию, будешь кормить чужую»? Этим принципом у нас вообще любят оправдывать милитаризацию. Однако возникает резонный вопрос: а при таких тратах на оборону, достигающих в моменте 96 % от всего бюджета, может быть, как раз выгоднее было бы кормить чужую армию? Вряд ли с чужой будет хуже. Хуже уже просто некуда! Какая разница между оккупационной армией и петровской, если Петр I, по сути, оккупировал свою собственную страну? Это не шутка и не публицистическое преувеличение. Это постыдный факт нашей истории. Петровские полки, которыми он заполонил империю, вели себя в местах расквартирования в точности так, как ведут себя оккупанты в чужой стране.

Так как хваленая петровская армия обладала крайне низкой боеспособностью (о чем мы еще скажем пару слов), Петр, компенсируя ее ужасающее качество количеством, развел столько полков, что они легли тяжким бременем на страну. А поскольку гражданский бюрократический аппарат петровской власти был также неэффективен, царь использовал для управления страной армию. Армейцы заменили даже судейских, вовсю отправляя на местах суд скорый, но не всегда справедливый. Кроме того, командирам полков было поручено осуществлять «присмотр» за гражданской властью, то есть за губернаторами.

Армия собирала налоги, выписывала крестьянам паспорта, если тем вдруг нужда припирала уйти на заработки в город. (Кстати, при Сталине, как вы помните, крестьяне тоже были закрепощены, паспортов также не имели и должны были испрашивать их для перемещения по собственной стране. История, мать ее, повторяется!..)

Ну, суд и выписывание бумаг еще ладно, но как же армия справлялась со сбором налогов? По-армейски! С помощью карательных экспедиций. Историк позапрошлого века Ключевский писал об этом так: «Полковые команды, руководившие сбором подати, были разорительнее самой подати. Она собиралась по третям года, и каждая экспедиция длилась два месяца. Шесть месяцев в году села и деревни жили в паническом ужасе от вооруженных сборщиков, содержавшихся при этом за счет обывателей, среди взысканий и экзекуций. Не ручаюсь, хуже ли вели себя в завоеванной России баскаки времен Батыя».

Пьяная солдатня, которую насильно вселяли на постой к гражданским лицам, превращая дома обывателей в нечто среднее между казармами и коммуналками, вела себя с населением собственной страны абсолютно по-хамски. Да и офицеры были не лучше: «при квартирах солдаты и драгуны так несмирно стоят и обиды страшные чинят, что и исчислить их неможно. А где офицеры их стоят, то еще горше чинят… и того ради многие и домам своим не рады, а в обидах их никакого суда сыскать негде».

Один из провинциальных начальников строчит жалобу в столицу: «Офицеры обычно знать не хотят местное начальство, грубят и дерзят воеводе, а когда воевода пожалуется полковнику, то это хорошо, если полковник грубо ответит, что это не дело воеводы судить поведение господ офицеров; а то пошлет команду, отберет у воеводы шпагу, посадит его под арест, "яко сущего злодея"…»

Историк А. Буровский так описывает поведение петровской армии на собственной территории: «В Костроме полковник Татаринов выгнал за город членов городского магистрата.

В Коломне генерал Салтыков "бил бургомистра смертным боем".

Другого коломенского бургомистра некий драгунский офицер велел высечь, и его солдаты ревностно выполнили приказ.

В Пскове солдаты застрелили члена ратуши, а бургомистра били так, что он от побоев помер.

Впрочем, продолжать можно долго, едва ли не до бесконечности».

Буровский закончил, а я продолжу… Петр на деле установил в России военно-полицейский режим. Это была самая настоящая хунта. Беспредел. Всевластье погон, которые были неподконтрольны судебной системе. Несчастные жители города Вятка писали жалобу на действия офицера, присланного Петром для догляду: «Приходит в канцелярию пьяный не в указанные часы… а нам не объявляя вины и без всякой причины, держит нас под арестом по часту, а другим временем и скованных, и, забрав вятских обывателей, как посадских, так и уездных лучших людей… держит под земскою конторой за караулом и скованных, где прежде сего держаны были разбойники, и берет взятки». Не правда ли напоминает наши времена, когда государевы люди в погонах крышуют бизнес, отправляют бизнесменов в тюрьму по надуманным обвинениям и вымогают взятки? История повторяется…

Вывод: армия Петра I, призванная защищать отечество, превратилась в оккупационную армию, которая это отечество разоряла и всячески притесняла. Результат был плачевным. Миряне от такой армии бежали, как от огня, покидая насиженные места. Буровский приводит такой факт: в Казанской губернии ушли в бега 13 тысяч гражданских лиц, на коих было возложено содержание полка. И это произошло всего за два года расквартирования. А документы Сената бесстрастно сообщали: «…российские крестьяне разоряются и бегают не только от хлебного недорода и подушной подати, но и от несогласия офицеров с земскими правителями, а солдат с мужиками».

Может быть, новая петровская армия хотя бы неплохо показала себя на поле боя, ведь не зря же Петр проводил армейскую реформу, постепенно заменяя старинную дворянскую конницу и стрельцов полками «иноземного строя»? Снова нет.

Как писал видный историк и специалист по русской армии Иван Солоневич, в 1708 году под Могилевом, где русские войска разбили неприятельский корпус под командованием шведского генерала Адама Левенгаупта, «дело решила старо-московская (дворянская) конница, а вовсе не полки нового строя». Другой автор Борис Башилов также отмечал, что в кампании 1701–1703 гг. главные победы были одержаны не «полками нового строя», а дворянской конницей. Ну а про то, что, увидев стрельцов в деле под Нарвой и Азовом, Петр оставил идею ускоренного расформирования стрелецких полков, я уже писал…

Созданная Петром постоянная армия больше напоминала ОМОН. Она была плохо приспособлена к войне с внешним захватчиком, но зато здорово могла давить возможные недовольства населения. Она была слишком велика для мирного времени, что изнуряло экономику, а в случае каких-либо катастроф не была «заменяемой», то есть не предполагала призыва резервистов в ополчение. Именно поэтому уже в XIX веке России, столкнувшейся с сильными соперниками, пришлось отказываться от петровского принципа и возвращаться к более гибкой «полупрофессиональной» армии, допускавшей возможность призыва ополчения в военное время. Тот же Солоневич писал, что вместе с сутью петровской армии пришлось отказаться и от ее формы – «голландских башмаков с пряжками и чулками». Они и вправду плохо подходили для нашего климата, чего Петр по своему обыкновению не учел.

Да один только тот факт, что петровской армии потребовалось два десятилетия, чтобы в составе международной коалиции, состоящей из Дании, Польши, Саксонии и России, одолеть Карла XII, который в лучшие годы обладал армией, не превышающей 45 тысяч человек, говорит о многом. Для сравнения: в армии Петра было 200 тысяч рекрутов.

Зачем же нужна была Петру эта огромная армия? С кем он воевал и за что?

Первое, что приходит в голову из усвоенного в школе: Петр хотел получить выходы к морю. Он за них и воевал – и на Черном море, и на Балтике. Вопрос о том, зачем нужны были Петру выходы к морю, пока отложим, он требует отдельного рассмотрения. А сейчас разберемся в том, насколько успешно воевал этот победоносный император.

Он отвоевал Прибалтику, обеспечив себе выход к морю. Он взял Азов, также обеспечив выход России к морю. Но как взял Азов, так и отдал. И Прибалтику готов был отдать. Ведь вояка из Петра, как из кота балерина… Вот вам прекрасная иллюстрация того, как Петр начинал войны.

Под турецким султаном о ту пору сидело множество завоеванных турками православных народов – болгары, греки, сербы… И они отчаянно взывали к Большому Брату с просьбами освободить их из-под ига мусульман. Письма к Петру от братушек изобиловали обещаниями легкого похода: трудностей не предвидится, порабощенные народы восстанут, а турки при виде славного воинства петрова сами разбегутся.

Надо полагать, политической разведки как таковой у Петра не было. В политической обстановке он ориентировался только по письмам трудящихся и потому принял решение идти воевать турок. В 1711 году войско московитов вошло в Молдавию. Трудности со снабжением начались сразу же, никакого восстания угнетенных братушек не случилось, а единственная помощь Петру с их стороны исчислялась отрядом в 5000 штыков.

В результате турецкая армия блокировала петрово войско, и через три дня Петр подписал капитуляцию. Перепуганный царь был готов в обмен на мир отдать шведам (союзниками которых были турки) не только всю завоеванную ранее Прибалтику, но и Псков. Этого турки не потребовали, но отобрали у Петра завоеванный им Азов и заставили физически уничтожить свои причерноморские крепости – Таганрог и Каменный Затон. Кроме того, Петр обязался не вмешиваться в польские дела, не держать на Черном море флота, а все наличные корабли там сжечь. Вот такой был успешный вояка царь Петр.

Целый ряд историков отмечали низкую боеспособность петровской армии. Петр умудрялся проигрывать даже те сражения, в которых у него было многократное превосходство в силах. Так, например, в сражении при Головчине у Петра было двукратное преимущество, и он проиграл. При Нарве у Петра было пятикратное превосходство в силах, и он тоже проиграл. Историк Н. Павленко по этому поводу заметил, что под Нарвой солдаты Петра «не обнаружили ни мужества, ни выучки».

– Позвольте! – скажут мне читатели. – Но знаменитое сражение под Полтавой было выиграно! И Прибалтику Петр все-таки отвоевал!

Верно. Но что было под Полтавой? И как вообще шведы там оказались? Где Швеция, а где Украина!.. И почему Ключевский писал: «Стыдно было проиграть Полтаву… отощавших, обносившихся, деморализованных шведов, которых затащил сюда 27-летний скандинавский бродяга»?

Скандинавский бродяга, о котором говорит Ключевский, – это шведский король Карл XII. Его судьба напоминает судьбу Ганнибала, который двадцать лет провоевал в Италии, не получая из Карфагена никакой помощи, и в конце концов был закономерно разбит. Карл был прирожденным полководцем. Война, а не мирный труд, была его стихией. Вовлеченный исторической стихией в войну, он 15 лет мотался по Европе, одерживая блистательные победы. Но скучные стокгольмские торговцы и парламентарии не желали финансово поддерживать его славы, постепенно отказывая Карлу в финансировании войны. Они справедливо полагали, что бесконечная война лишь изнуряет экономику Швеции и что лучше торговать, чем воевать.

Карл был с этим не согласен. Его психотип не предполагал понимания подобных сентенций. Он был рыцарь! Он был воспитан отвратительно, то есть на понятиях чести. А это предполагает бескомпромиссность и неумение ставить на первое место интересы других и наслаждения собственного тела. Карл таким и был – он мерз и голодал вместе со своими солдатами и офицерами. Вместе с ними терпел нужду и побеждал.

Талантливый и дерзновенный, он был из того типа людей-покорителей, который любили описывать советские фантасты шестидесятых. Им все равно, что покорять, лишь бы покорять – тайны мироздания или другие планеты и страны. Такие люди для прогресса нужны. Но их не может быть слишком много: кто-то должен и работать – торговать, сеять, производить, потреблять произведенное…

Ключевский, сравнивая военные дарования Карла и Петра, писал: Петр «редко становился во главе своих полков, чтобы водить их в огонь, подобно своему противнику Карлу XII». А Евгений Тарле так характеризовал шведского короля: «Карл был одарен от природы некоторыми очень важными качествами, дающими военный успех. Он был очень силен, если не как стратег, то, безусловно, как тактик, находчив в бою, быстр, необычайно решителен, когда требовалось внезапно, тут же, под бомбами и пулями менять планы атаки… человек одаренный и всепоглощающей страстью к войне, и бесспорным, хоть и изменившим ему в конце, умением ее вести». И добавлял, что к закату карловой славы, «в Европе его уже перестали величать Александром Великим и начали чаще называть Дон-Кихотом».

Карл XII и вправду был страшный авантюрист и рисковый малый. Он полтора десятка лет вел совершенно ненужную шведской короне войну, которая была необходима только ему одному и велась лишь ради одной личной славы. Не мудрено, что такая война, в силу ее ненужности Швеции, постепенно затухла. В результате чего Петр овладел брегами Балтики и победил под Полтавой, куда Карл попал в надежде повернуть против России Украину.

В Полтавской битве участвовали измученные, изголодавшиеся после тяжелой зимы шведы с малым количеством пушек. У Петра орудий было в несколько раз больше. Такую битву и в самом деле сложно было проиграть: петровские пушки, почти не боясь ответных залпов, косили шведов, как траву.

Впрочем, главным итогом войны со шведами и петровских свершений считают все же завоевание выхода к морю, а не проходную Полтаву, строительство Петербурга и флота. Правда, отдельные историки всю славу победителя шведов отдают не Петру, а Шереметеву, но мы мелочиться не будем. Оставим также в стороне жестокости, которыми сопровождался захват прибалтийских земель и о которых историки пишут: «Шереметев вошел беспрепятственно в Вещенберг, знаменитый в древней русской истории город Раковор, и кучи пепла остались на месте красивого города. Та же участь постигла Вейсенштейн, Феллин, Обер-Пален, Руин; довершено было и опустошение Ливонии». Вернемся к главному вопросу – зачем Петру был нужен выход к морю? Говорят: для торговли. Не может сильная держава не иметь развитой торговли, а главный торговый путь всегда морской!.. Это верно. Но тут возникают два возражения.

Первое. А кто сказал, что у России не было выхода к морю? Был! На протяжении сотен лет был и успешно использовался. Порт Архангельск.

Здесь варили соль, томили деготь и курили смолу, отсюда шла торговля пенькой, медом, рыбой, пушниной, клыком моржа, вологодским маслом. Тут была развитая лесная промышленность и строились железоделательные заводы. Край в самом буквальном смысле переживал расцвет. Его не коснулось запустение, связанное с объединительными процессами, то есть с военным объединением Руси под рукой Москвы, что сопровождалось опустошением и обнищанием как самой Московии, так и присоединенных к Москве земель – Новгородчины, Псковщины… Сюда не докатилось разрушительное эхо Ливонской войны (первая война за Прибалтику времен Ивана Грозного) и опричнины. Даже наоборот, население, во все стороны бежавшее от ужасов Ивана Грозного, добегало и до этих вольных краев, внося своим свободным трудом вклад в развитие экономики региона.

В сферу экономического притяжения славного города Архангельска попали все Заонежье, бассейны Двины и Печоры, Карельский полуостров, Великий Устюг с окрестностями, а после похода Ермака в Сибирь и сибирские земли, откуда через Сольвычегодск в порт Архангельск потянулись сибирские меха и камни.

До разорения новгородчины бесноватым Иваном Грозным сюда проникали и новгородские товары – кожи и лен. А из Москвы шли зерно, булат, кованое оружие и все, что притекало в Москву с востока.

Как уже отмечалось выше, скудная на урожаи русская земля давала не слишком большой прибавочный продукт, но все, что давала, растущие города успешно продавали, используя свое «транзитное» положение между Западом и Востоком. Жаль только, что этому естественному развитию все время мешала центральная (считай, московская) власть, перманентно затягивающая гайки централизации.

Весной, летом и осенью Архангельск представлял собой настоящий Карфаген времен расцвета: здесь жались бортами все флаги мира – англичане и шведы, датчане и французы, немцы и голландцы… Город сверкал. Гостиные дворы и кабаки для заморских гостей, огромные рынки и склады, театральные представления и иноземная речь. Пряности и сахар. Фарфор и средиземноморские вина. Солонина и ром. Инжир и жемчуг. Английская шерсть и лимоны. Китайский шелк и голландская бумага. Ювелирные изделия и краска для тканей.

Привозные товары по рекам отправлялись через Вологду «вниз», в континентальную Россию. С XVI по XVII века через Архангельск торговали с миром все главные русские города. Одного порта вполне хватало. Свиную щетину сюда поставляли 9 городов, льняное масло – 5 городов, топленое свиное сало – 13 городов, пеньку – 18 городов, выделанную кожу – 25 городов…

Правда, Иван Грозный в лучших традициях централизма начал мешать торговле, установив государственную монополию на торговлю поташем (зольный продукт, применяемый для изготовления мыла и стекла), ревенем и зерном. Впоследствии эту эстафету у него перехватил Петр I, а у Петра – Сталин, введший абсолютную монополию трона на ВСЮ внешнюю торговлю. История повторяется. И усугубляется…

Порт Архангельск вовсе не был тесен. Всего за полвека с 1600 года по 1650 годы он увеличил прием иностранных судов втрое! Правда, потом наступил резкий спад, но произошло это только благодаря мудрому руководству из Москвы, где решили в очередной раз порулить экономикой, отменив некоторые льготы для иноземных купцов. Причем предлог был смешным и чисто идеологическим, как это всегда у нас бывает: царь Алексей Михайлович мотивировал воздвижение препон перед торговыми гостями из Англии тем, что в Англии… произошла революция. А на возражения купцов заявил, что не желает иметь дело с народом, который «недоброе дело сделал и доброго короля своего Карлуса до смерти убил». Это называется назло маме отморожу уши: если до ущемления англичан в порт Архангельск прибывало английских кораблей больше, чем голландских, то после доля английских судов стала составлять лишь одну двадцатую часть от голландских.

Экономический спад был вызван, кроме прочего, еще и желанием Кремля оградить русских от иностранной конкуренции (сразу вспоминается история с АвтоВАЗом, который ограждают, ограждают, а ему все хуже и хуже делается в стерильной обстановке «ограждения» – иммунитет совсем перестал работать). Москва повысила пошлины для ввозимых иностранных товаров, что и привело к падению.

Однако, по счастью, экономика обладает свойством прорастать сквозь уродливые чугунные заграждения. Мировая торговля ширилась, поэтому, несмотря на регулировочные меры Москвы, Архангельск с ними справился, и после падения снова потихоньку опять начался рост.

О значимости допетровской морской торговли России говорит тот факт, что две трети таможенных сборов в казну давал порт Архангельск, а остальное поступало от приграничных сухопутных городов.

Итак, на две трети казна пополнялась таможенными сборами от морской торговли. И после этого нам будут говорить, что Россия не имела выхода к морю?

Второе. А так ли необходим морской порт для торговли? Город Новгород, как известно, выхода к морю не имеет. Однако в допетровской Руси Новгород входил в крупнейшую международную торговую организацию того времени – Ганзейский союз. Ганза – тогдашний аналог ВТО. Человечество, как видите, всегда тяготело к свободной торговле, именно свобода торговли, свобода обмена плодами своего труда является базой для экономической и личной свободы.

История взлета и падения Ганзы настолько показательна, что не рассказать ее я не могу, тем паче, что этого прямо требует «антимосковская» идея книги. Ведь именно московский централизм не дал тогда Европе в очередной раз включить Русь в европейскую орбиту.

Чем примечателен Ганзейский союз? А тем, что это было первое столь мощное негосударственное, а правильнее сказать, надгосударственное интеграционное образование, сделанное не для того, чтобы политически покорять территории, а для того, чтобы расширять зону свободной торговли в мире.

Ганзейский торговый союз родился в XII веке и просуществовал более четырехсот лет. Вокруг него возникали и исчезали государства, а это не властно-вертикальное, а сетевое образование жило и процветало. Оно было действительно сетевым – без единого центра, без конституции, без бюрократии…

Возник этот союз от купеческих нужд. И до Ганзы купцы веками плавали по Северному морю и Балтике. Но плаванье это было сопряжено с риском – на море промышляли норманнские пираты, а торговле мешали разнокалиберные стандарты, существовавшие в средневековых городах. Нарушение какого-нибудь бюрократического пункта, например, несоблюдение стандарта по ширине продаваемого полотна могло привести к крупному денежному штрафу и даже разорению.

И постепенно с центром в немецком городе Любеке начал формироваться «всемирный» купеческий союз, вступая в который купцы обязались следовать определенным правилам, совместно действовать против разбойников, скидываясь и нанимая вооруженную охрану или карательные отряды, целью коих был поиск и уничтожение пиратских баз. Основное и главное правило Союза – свободная торговля без препон и ограничений. В обязанность городских властей, зависимых теперь от купцов, входила оборона города от пиратов и охрана торговых путей.

В XIII веке Любек открывает при английском дворе свое торговое представительство, влияет на европейскую политику и городские стандарты.

В XIV веке Ганзейский союз становится столь влиятельной организацией, что города валят в него валом – число городов-членов Союза подбирается к сотне. Постепенно-постепенно в Ганзейский союз вошли все значимые города тогдашней ойкумены – Любек, Гамбург, Лондон, Брюгге, Берген, Кельн, Псков, Новгород и многие другие. Торговое представительство Ганзы открывается в Венеции, а ганзейские купцы свободно плавают и по Средиземному морю. Количество городов в Союзе перевалило за полторы сотни и приближалось к двум.

Денежный оборот Ганзейского союза, явившего собой чудесный пример самоорганизации, превышал бюджеты крупных европейских стран. Совокупный торговый флот (исключая военные корабли конвоя) превышал полторы тысячи судов. Тысячи складов по всей северной Европе ждали их прихода.

Купцы Ганзы имеют привилегии везде, а Ганзейский союз принимает меры международной экономической блокады. Однажды в Норвегии, в чудесном городе Бергене, который сейчас называют воротами в норвежские фьорды и одновременно туристической столицей Норвегии, местные власти решили ущемить свободу торговли – то ли пошлины повысить, чтобы наполнить местную казну, то ли еще как-то ущемить интересы Ганзы. В ответ Союз объявил мораторий на поставку в Берген зерна, и властям пришлось отыграть свои решения назад.

Сложился даже особый надгосударственный и наднациональный ганзейский менталитет – общественный стереотип, отражающий реальность, рисовал ганзейца как неверующего в бога, но придерживающегося твердых этических принципов сурового человека, который, однако, ценит жизнь во всех ее проявлениях. Что касаемо атеистичности ганзейских купцов, она им была присуща в полной мере. При этом купцы были достаточно консервативными, чтобы не выставлять напоказ и не шокировать обывателей своим свободомыслием. Они могли исправно посещать церковь, но признавались, что религия их волнует мало, если волнует вообще. Она – для крестьян… Надо отметить, что развитие городов и торговли, то есть цивилизованной жизни, закономерно выводит человеческий психотип за рамки религии. Этот феномен отмечался во все времена и у всех народов, начиная с римлян.

Место божьих запретов в психике ганзейцев занимала светская этика, точнее, этика деловая, купеческая, которая работает в общем случае лучше «потусторонней» мифологической, поскольку зиждется на конкретных делах и выгодах. Ганзейцы не одобряли вызывающего и разгульного поведения своих коллег, злоупотребления алкоголем.

Воистину, воздух свободы творит с людьми чудеса. А ганзейцы были свободными, то есть горожанами. Им было с чем сравнивать свое состояние, ибо вокруг кишело средневековье – миллионы полунищих крестьян, зависимых от своих неграмотных баронов. И они ценили свободу как одно из главнейших достояний города. «Воздух города – воздух свободы», – гласила средневековая поговорка. Именно в средневековых городах начал складываться тот класс свободных работающих людей, который в XX веке получил название среднего и который является основой современной цивилизации.

Вы только представьте себе это – кругом навоз средневековья, а венчает сию кучу жемчужная сеть Общеевропейского союза – предтеча современного Евросоюза, где все решают города и их свободное население, которое и является «сувереном» Союза. В этом Союзе единые правила. Один язык общения (немецкий с примесью латинского). Одно миропонимание. Единая система мер и весов. Одна расчетная валюта – гульден.

Возникают страховые компании, которые возмещают застраховавшим свое имущество купцам все риски – военные, пиратские… Страховые компании, например, возместили европейским купцам те потери, которые они понесли во время взятия Новгорода русским сатрапом Иваном Ш. Возместили, но надорвались.

Закат Ганзы начался именно тогда, когда деспотическая Москва в своем неистовом собирании русских земель, решила «собрать» демократический Новгород. Тяжкий удар по Новгородской республике нанес Иван III. Результатом присоединения резкое стало сокращение международной торговли. Сократились и импорт, и экспорт. Для Ивана III это было не важно, ему важнее было подавить вольности, нежели получить с них дополнительные дивиденды. Вотчинный менталитет! Важнее быть абсолютным хозяином, чем терпеть рядом с собой хозяйчиков помельче, делясь таким образом властью и унижая себя неполновластием. Московские правители уважали только силу.

Иосиф Грозный (Сталин) пренебрежительно спрашивал, сколько у папы римского дивизий, раз он считает себя моральным авторитетом в делах европейской политики… Василий III, когда ему предложил дружбу император Бабур из недавно основанной в Индии Могольской династии, эту дружбу высокомерно отверг на том основании, что не может считать Бабура равным себе, поскольку не знает, является ли он полновластным хозяином, то есть абсолютным деспотом или он «государству тому урядник», то есть обладает всего лишь политической властью… Иван IV называл братом наследственного польского короля Сигизмунда, но отказался называть так преемника Сигизмунда Стефана, потому что тот был избран на должность… Ну а как ответил Иван Грозный английской королеве Елизавете, мы уже знаем, я писал об этом ранее… Пахан считает равным себе только пахана. Его авторитет – это авторитет силы.

Уничтожение и унижение Новгорода Иван III начал с того, что снял и увез символ новгородской республики – вечевой колокол, с помощью которого народ собирался на площадь, как когда-то он собирался на площадях древних греческих полисов, чтобы принимать решения и выбирать исполнительную власть. Этот колокол столетиями звучал над «вечным» городом. Новгородская республика представляла собой не только колыбель русской демократии, она была лучшим, что случилось в Руси-России, быть может, за всю ее историю. Это было огромное самостоятельное русское государство, богатое и свободное, простирающееся на восток почти до Урала, а на север аж до Белого моря и Кольского полуострова. О масштабах этого государства говорит тот факт, что после завоевания Новгорода Москвой, Московское княжество выросло по площади сразу в пять раз.

Новгород не был захвачен Батыем, а, как мы знаем, был «приаттачен» к Орде батыевым холуем Александром Невским. После смерти Невского и постепенного заката Орды Новгород постепенно опять раздышался и снова стал полноценной парламентской республикой с двумя палатами. Верхней был так называемый совет господ, в котором заседала местная аристократия, а нижней как раз и было народное вече. Князя же в Новгороде выбирали, он исполнял роль военачальника и жил даже не в самом городе, а поодаль.

Новгород был огромным перевалочным пунктом оптовой торговли. Здесь товар даже не проверялся покупателем, поскольку запечатывался специальными пломбами, гарантировавшими качество. Соль тут продавали мешками, мед, сельдь, вино – бочками. Иголки – сотнями. Воск, из которого в Европе делали свечи и который экспортировался туда из России бортниками, поставлялся ими в огромных, похожих на сыр, кругляшах весом в десятки килограммов, их катили, а не таскали. А импортировал Новгород вина французские и испанские, специи, цветные металлы, сукно. Одного только немецкого сукна в Новгороде ежегодно продавали десятки тысяч погонных метров.

Господин Великий Новгород поражал приезжающих вольностью нравов, незабитостью и достатком жителей, видным невооруженным глазом богатством. Здесь, как и в древнем республиканском Риме, все были грамотными, поскольку дети учились в школах. Люди не носили лаптей, а носили сафьян – обувь из тонкой и ярко выкрашенной козьей или овечьей кожи. И они не боялись испачкать нарядную обувь в традиционной русской грязи, поскольку грязи на улицах Новгорода не было: городские службы работали не покладая рук, выстилая улицы и набережные бревенчатыми тротуарами. По сути, это была Европа.