Событие произошло

***

С этого самого вечера и начался для всех новый отсчёт времени. Теория относительности была первым экзаменом. Согласно ей, время в разных системах течёт по-разному… Вот и внутри самодеятельного строительного отряда скорость заметно ускорилась. Идеи, предложения всякого рода, гениальные и обычные, нормальные и не очень, хлынули потоком. Хотя уверенность в том, что такие отличные парни могут стать богатыми за пару месяцев, разделяли далеко не все. Некоторые попросту не верили в серьёзность мероприятия, называя происходящее авантюрой, другие крутили пальцем у виска. Иные верили, но по-доброму советовали обратиться к товарищам из штаба ССО, поскольку были уверены, что на ровном месте не может родиться ничего путного. Все свыклись с мыслью, что должен быть штаб, флаги, идеи, члены штаба с мастерками и кирками на вздымающейся груди. К сожалению, у самоиспечённого стройотряда не было, извиняюсь, ничего…

Только как бы ни прошёл день, вечером Шурик с Егоркой усаживались с гитарами на окне и трогали струны. Следом начинал собираться студенческий люд. Одни стояли, прислонившись к стене, другие приносили стулья. И вот вдоль сводов длинного коридора вскоре неслось…

Он капитан и родина его Марсель.

Он обожает ссоры шум и драки,

Он курит трубку, пьёт крепчайший эл-ль

И любит девушку из Нагасаки…

Семь нот и текст. Всего-то… Однако с их помощью они перемещались в Жёлтое и Южно-Китайское море, во времена пиратов, корсаров, рваных парусов, абордажей. Пьяный подвал трактира становился настолько осязаем, что, казалось, сидят все не на расшатанных стульях в коридоре, а на дубовых бочках с глиняными кружками, полными эля…

У ней такая маленькая грудь

И губы, губы алые, как маки…

Никто не задумывался о завтра. Они были счастливы в прекрасном сегодня. А что до завтра… Оно всё равно не наступит.

***

Известие о том, что богатство может пройти мимо, моментально облетело институт. Авантюристов оказалось гораздо больше, чем ожидалось. Возможность набить к концу лета купюрами карманы неожиданно разогрела и без того нервную обстановку. Окружающие к организаторам доходного мероприятия стали неожиданно, как бы это сказать, добрее и внимательнее. Увеличилось количество приятелей. Даже в столовой их стали пропускать без очереди.

Отбор шёл не останавливаясь. Во время перерыва – собеседование, во время занятий – записки, во время обеда – продолжение, вперемешку с салатом и компотом. Наконец, стройотряд, который в шутку, а может, и всерьёз назвали «Стяжатель», был укомплектован полностью.

Это была их первая совместная победа, а победу надо праздновать. Вечер, коридор, окно, гитара…

Здесь вам не равнины, здесь климат иной.

Идут лавины одна за одной…

Льёт ли тёплый дождь,

Падает ли снег…

От зари до зари, от темна до темна

О любви говори, пой, гитарная струна…

Машина времени работает безотказно. Порой кажется, что здесь начинают дуть холодные ветра с ледников, снежинки колют щёки, дикий ветер рвёт палатку на склоне, а они обязательно должны совершить что-то своё, особенное и главное. Слова и ноты заключают в себе энергию, способную переместить человека во времени, изменить настроение, а то и душевное состояние, даже поменять решение. Люди давно пользуются этой машиной, до конца не понимая действия механизма. Осталось малость – вслед за перемещением во времени научиться перемещаться в пространстве. Или этому невозможно научиться самостоятельно? Видимо, кто-то должен наделить этим даром человечество. Дождаться бы…

Машина реального времени раскрутилась с небывалой энергией. Порой казалось, что её центробежная сила вот-вот выбросит их из водоворота событий. Предстоящую сессию никто не отменял. Надо было готовиться, сдавать зачёты, лабораторные, семинары, собеседовать с претендентами, готовить коллоквиумы, сдавать курсовые, покупать резиновые сапоги, спецодежду, подчитать технику безопасности, пройти медкомиссию… Спать стали меньше, про шалости забыли вовсе.

Вот уже куплены билеты и отправлено сообщение в Заливино. Экзамены сдавали уверенно, с каким-то нахрапом и смелостью, понимая, что с каждым мгновением становятся ближе к тому новому и неизвестному, которое, случившись, обязательно изменит всё.

И этот день настал, такой же, как все остальные, как неизбежная череда всех повседневных событий. Никто не знал и не понимал – рядовое это событие или из ряда вон, но всем было ясно – оно не пройдёт для них просто так.

***

Будильник прозвенел неожиданно, словно стартовый колокол на ипподроме. Пора!.. Отсчёт нового времени начался. Рейсовый автобус до аэропорта тащился, чихая и постреливая на подъёмах. Это никак не совпадало с их представлениями о начале грандиозного события. Обычно в кинофильмах авто мчится по гладкому шоссе, в открытое окно врывается ветер, который ласково треплет кудри молодого и красивого героя. Стоящая на пригорке девушка в ситцевом платье машет ему вслед голубой косынкой… От увиденного наворачивается слеза от умиления. Однако…

Наши герои выглядели не столь торжественно. Мягко говоря, лица их были достаточно сильно помяты, а в глазах ещё метался лихорадочный блеск позднего портвейна. Но с сегодняшнего дня и до окончания стройотряда объявлялся сухой закон. Вчера все были «за», кивали головами, звенели гранёными стаканами, соглашались. Вчера было хорошо…

Егорка, разместившись на переднем сидении, спиной к водителю, с интересом рассматривал компанию. Ближе всех сидел Толик Зольников. Человек этот был явным исключением из правил. Он вообще был из другого теста. Никогда не говорил громко, не жестикулировал. Был спокоен и точно знал, что надо делать, и делал.

Следом за ним Валерка Доронин, которого все звали просто – Дыр. Это был большой оригинал. Увлекался йогой, уринотерапией, мечтательной философией, но больше всего любить поесть. Однажды, будучи приглашённым на обед, умудрился съесть всё, что было приготовлено на компанию из четырёх человек. Нет, не на спор, просто гости необдуманно отвлеклись, выйдя подышать воздухом, а когда вернулись к столу, не обнаружили из съестного почти ничего. Лишь Дыр, непонимающе улыбаясь, приговаривал: «Я задумался, а оно как-то само получилось…»

Когда Дыр принимался мечтать, было заметно. Он тут же начинал млеть, испытывая, судя по всему, наслаждение от собственных фантазий. Где он в это время летал, в какие дебри увлекла его мечта? Никто не знал. Его острый подбородок в полуулыбке выдвигался вперёд, в глазах застывало счастливое блаженство. Он действительно был где-то там, слишком далеко от всего реального.

Дыр был тем человеком, с которым всегда что-нибудь случалось. Вот и неделю назад. Тогда все были званы к нему в гости для ревизии содержимого холодильника, вызванного отъездом родителей на курорт. Компания, сидя за кухонным столом, проверяла вкусовые качества яичницы с салом и тушёнкой, запивая чаем со сладостями, впрок запасёнными родителями. Настроение у всех было на высоте. Ещё бы… Не каждый день выпадает такое. Только Дыру отчего-то вдруг захотелось выйти на балкон, и он демонстративно удалился. Когда за прикрытой балконной дверью что-то негромко хрустнуло, никто на это даже не обратил внимания. Лишь спустя десять минут в дверь раздался звонок. Все переглянулись. Кого ещё могло принести в столь неподходящий момент? В напряжённой тишине открылась дверь, и перед всеми предстал стоящий в подъезде, припыленный цементной пылью Дыр. Кто-то впал в ступор, кто-то оказался замешательстве. Как такое вообще могло случиться? Почему он оказался в подъезде, если выходил на балкон? Дыр, в свою очередь, бессвязно мыча и размахивая руками, повёл всех к выходу на балкон. Привычно отворив знакомую дверь, все отшатнулись… Балкона не было. То есть он вообще-то был, но вместо положенного ему места лежал теперь ровнёхонько внизу, на зелёном газоне, рядом с клумбой. Полотенца на верёвочке и тазик в углу тоже остались на месте. Некоторые, чтобы убедиться в достоверности произошедшего, с опаской высунув голову, смотрели то вниз, то на Дыра. Рухнуть на балконе с третьего этажа и слегка припылиться… Это мог только он. Иные даже взглянуть вниз не рискнули. А ему хоть бы что. Если бы такое произошло с кем-нибудь, было бы удивительно. Однако, если такое случалось с Дыром, воспринималось как закономерность.

Самое занятное было то, что думать так, как Дыр, не получалось ни у кого. С другой стороны, всегда под рукой было полярное мнение. Иногда, правда, идиотское, но нередко и наоборот. В его искривлённом видении мира чувствовался убеждённый бунтарь и баламут. Так бывает. Смеются над ним, но без него никуда. Злобы в нём не было совсем. Ни к своим, ни к чужим. Дыр – одно слово.

Рядом с ним Ромка – татарин, худой и упёртый. Есть у него хорошая и довольно редкая нынче привычка – исполнять обещанное при любых обстоятельствах. По жизни он классический нигилист, который при желании может легко перешагнуть через этот самый нигилизм, если цель того стоит.

Поступинский – Ступа расположился на последнем сиденье. Валерка был из городского сословия «неблагополучных». Такие доставляют беспокойство всем, в первую очередь родителям, ввязываясь в тёмные истории и попадая в сложные правовые переделки. За школьные годы со Ступой плотно познакомились в детской комнате милиции, где он состоял на учёте. Соседки рисовали беспокойному соседу невесёлое будущее, а он возьми да и поступи в институт… Сегодня ему было особо грустно. Как минимум на два месяца он простился с милой городской жизнью, приблатнёнными друзьями, которые по вечерам под семиструнную гитару и бой «восьмёрку» пели трогательные песни про дочь прокурора, которую любящий папаша «закрыл» вместе с бандой по тяжёлой статье на добрый десяток лет. Ступины друзья, исчезая по понятным причинам на несколько лет из круга общения, по отбытии срока возвращались повзрослевшими, обогащёнными жизненным опытом, новыми наколками на самых неожиданных местах. Самого Ступу эта, казалось бы, неминуемая участь удивительным образом миновала. На самом деле Валерка – добрейший, бескорыстный человек и хороший друг, который точно отдаст последние штаны, если понадобится.

Лёха Матаев хорошо подошёл бы на роль того самого героя, которому девушка с пригорка махала голубой косынкой. Красавец с правильными чертами и белоснежной улыбкой. Высокий, умный. Был у него правда один недостаток. Случалось это не часто, но, начиная выпивать, он не мог остановиться вовремя, отчего нередко попадал в неприятные истории. То ему в глаз дадут, то он кому-то… Не было и единой вечеринки с танцами, чтобы Лёха не разбирался с кем-нибудь или не выяснял отношений. Придя поутру в чёрных очках, сам он, а с ним и все остальные делали вид, что ничего особенного не произошло. Так, по крайней мере, было принято. Вообще-то Лёха открытый и внимательный, но из-за своего неуёмного характера постоянно чувствовал себя виноватым, причём чаще всего незаслуженно.

Сашка Уткин улыбался. Ему, судя по всему, было просто хорошо, отчего он готов был расцеловать всё вокруг. Познакомились они ещё при поступлении в институт. Потом Сашка знакомил Егорку с городом.

В одних городах что-то делают так, в других иначе. Здесь ходят днём, а вечером нет, потому что по вечерам в этом неприметном переулке можно легко схлопотать по соплям. С этими девочками «дружить» можно, а с этими не стоит, потому что за это, извиняюсь, тоже можно было получить. От Сашки Егорка узнал о граничном значении Абрамовского моста через одноимённую речку. Отправляясь романтическим лунным вечером через мостик проводить какое-нибудь милое создание, каждый должен был знать – этим вечером он непременно будет бит. Выдача «люлей» происходила обычно после пересечения моста, но если же по каким-то причинам этого не происходило сразу, то на первом перекрёстке случалось обязательно и с завидным постоянством. Это было, так сказать, прописное дополнение к ночному вояжу. Таковы были городские порядки…

К Уткину, шумные и голодные, они ходили слушать музыку. У Сашки был магнитофон «Айдас» и хорошие родители. Хорошие, оттого что с приходом беспокойной компании, отправлялись по делам, оставляя голодным гостям кастрюлю борща, домашние котлеты, укрытые полотенцем, и компот с абрикосами. Стоило родителям ступить за порог квартиры, как всё это безжалостно уничтожалось. Сашка улыбался. Может, оттого, что светило солнце, а может оттого, что начинался новый день. Это был их день…

Просеков, в обиходе – Председатель, он же Ибрагим – суровый чеченец из «Угрюм-реки», был собран и уверен. Вся его коренастая суть подчёркивала основательность происходящего. Лишь в глазах с длинными, почти коровьими ресницами, металась романтическая грусть расставания, поскольку Просеков всегда был в кого-нибудь тайно влюблён.

Рядом – Вовка Огарков. Этот искренне верил всему, что говорят, даже шутя. Правда, после этого стоило немалых трудов переубедить Вовку в обратном. Воспринимал он любое слово окончательно и всерьёз, а будучи от природы человеком инициативным, даже суетливым, весьма скоро начинал действовать.

Как-то в начале весны для забавы ему шепнули, что на кафедре теоретической физики закрытая лекция ведущего сексолога на самую острейшую тему. И ещё… Чтобы излишне не перегружать аудиторию, «теоретики держат всё в тайне». Огарок, желая получить подробности, немедля начинал доставать всех подряд. От его убедительных расспросов инертные поначалу народные массы возбуждались и, смотря в доверчивые карие глаза, к концу разговора сами начинали верить в вероятность публичной лекции. На следующий день кафедра делилась пополам. Одна половина с нетерпением ждала начала лекции ведущего сексолога, вторая над ними тихо хихикала. Только лекция, не поверите, совершенно неожиданно состоялась.

Кайгородов спал мертвецким сном, подложив под голову тощий рюкзак. Витька обладал удивительной способностью спать в любой ситуации, включая лекции и экзамены. Автобус неистово трясло, Витькины части тела, будто не связанные между собой, подскакивали каким-то странным образом, по отдельности. Однако это никоим образом не мешало ему видеть приятные сновидения.

Чуть дальше Костин с перебинтованной правой. Валерка был в одном лице: защитник, справедливый судья и исполнитель наказания. По этой самой причине правая рука его нередко была перебинтована.

– Красавцы! – подумал Егорка, понимая, что сам вряд ли выглядит лучше.

Автобус, стрельнув выхлопной трубой, остановился. В дверях что-то долго и угрожающе шипело. Наконец они с ленивым скрежетом расползлись в стороны. Врата в будущее не очень торжественно, но отворились…

***

Что гонит людей в новые края? Любопытство, жажда увидеть то, чего ещё не видел никогда, а может, это обыкновенное желание встретить того, кто поймёт и даст ответы на все вопросы? Или это обычное желание иметь больше денег? И это тоже немало. Что дают деньги? – Независимость. Независимость от других людей, ненужных событий, навязчивых идей, окружающих каждого, чужих мыслей и обязательств. В конце концов это свобода выбора. А важнее свободы нет ничего. Не то важно, что твоё мнение кому-то нравится или нет. Важно то, что ты можешь его иметь и деньги этому очень даже помогают. Пусть кто-то скажет, что это не так.

Тишину отодвинул звук аэропорта. Ревели моторы, перебивая друг друга, металлический женский голос объявлял о прибытии и убытии, такси с зелёными глазами стояли, ожидая щедрых пассажиров. Люди, люди, суета…

Егорка любил аэропорты, вокзалы. Он был уверен: здесь находится точка отсчёта для каждого, кто решил что-либо начать. Именно здесь перелистывается очередная страница, с которой заканчивается важный отрезок жизни. Отрезок этот не умер, он с тобой, но он закончился. Настала пора начаться новому, другому, чтобы назавтра прошедший день обрёл статус события. События, которое произошло…

Их разношёрстная компания, к сожалению, ничем не напоминала передовой отряд молодёжи на стройках народного хозяйства. Даже постовой при входе в аэропорт взглянул на них без особого пристрастия.

Шумные молдаване заняли центр зала. Эти мастера по отделке, штукатурке или спереть чего… Всё умеют. Работу сделают быстро, а быстро известно, что происходит, но это другой вопрос.

Молчаливые ингуши расположились обособленно, между окном и лестницей. Эти едут в село, специализируются по коровникам, зернотокам, гаражам. Работают весь световой день. Когда спят – неизвестно. Путешествуют семьями. Женщины у них одеты в чёрное. Из-под глухих платков, будто из бездны, насторожённые смотрят куда-то мимо тебя их глаза так, будто не замечают никого.

– Под какую же классификацию подпадают наши герои? – размышлял Егорка. Похожи на вольных шабашников…

– Вольные люди эти шабашники. Ни кола ни двора, ни семьи. Дети по всему свету разбросаны. Одни известны, о других они даже не догадываются. Вот и растут те как бурьян, такие же вольные и беззаботные.

В старости судьба жестоко обходится с этими людьми. Они вроде бы понимают, что живут собственную жизнь, только относятся к ней, как к чужой тётке. Почему? За это безобразное отношение жизнь бьёт их потом, не жалея и очень больно. Нет, определённо, вся их великолепная компания никак не тянет на этих самых шабашников. Так и не найдя ответа на вопрос, Егорка отправился в главный зал наблюдать.

Ему нравилось смотреть на незнакомых людей, пытаясь разгадать, кто они?.. Вот тот, небритый, за стоячим столиком в кафетерии, кто он? Может, нефтяник? Нет, пожалуй. Нефтяники одеваются обстоятельнее, да и не будет нефтяник небритый в аэропорту толкаться, к тому же, вероятнее всего, будет он с бородой. Кроме того, ездят они, как правило, бригадой, а этот один. То, что пил вчера, видно сразу – минералкой мается. Руки какие-то неуверенные, волосы несвежие. Спал, видимо, где пришлось, причём одевшись, – складки на брюках под коленями. Женат, наверное… Всё время трогает то место на безымянном пальце правой руки, где носят обручальное кольцо? Спрятал, наверное, чтобы не сняли по пьяному делу, а без кольца непривычно. А может, сняли уже… За несколько дней событий у него произошло столько, что при тихой семейной жизни на годы, а то и десятилетия хватит. Может быть, и разведён, хотя вряд ли… По всему видно, костюм окончательно не потерял лоск после женской руки и утюга. Судя по щетине – пьёт дня три. Понятно – свободе радуется. Если недавно от жены, дорога здесь одна – на Север. Кто же он по профессии? Баул с рабочей одеждой уложен хорошо, для верности перемотан полевым кабелем. Ага… Значит связист какой-нибудь, телефонист, кабельщик-спайщик или вроде того. Поскольку вроде бы и работяга, но какой-то интеллигентный, вон как за стакан красиво держится, даже мизинчик отставил.

А эта дама со строгим взглядом в сером костюме, что стоит возле прохода, точно учительница. Кончиками пальцев постоянно перебирает, как будто остатки мела стряхивает. Если бы она этого даже не делала, всё равно понятно, что учительница. Такой взгляд такой бывает только у них.

Егорка с детства любил отгадывать загадки, а ещё фантазировать. Вдвоём с постаревшим вислоухим псом, которого звали Пират, они уходили за их старый дом, где в зарослях полыни кроме них не было никого. Егорка, сидя на поваленном дереве, любил мечтать о том, что вряд ли когда-нибудь сбудется. Зато принадлежали эти мечты ему и отчасти вислоухому другу. Там, за домом, всегда было тихо и несуетно. Лишь Пират, лениво растянувшись у ног, изредка перебирал во сне лапами, догоняя своё стремительно убегающее детство. Отсюда был виден синий лес на дальнем мысу, изгиб Боровой. Это был их с Пиратом мир…

Если им случалось надолго исчезнуть, мать знала, где их отыскать. Однако найдя, никогда не беспокоила неразлучную пару, только подолгу смотрела на них со стороны. Лишь после, как бы невзначай, спрашивала:

– О чём это вы там мечтали, Егорка, вдвоём с Пиратом?

Взгляд у мамки тёплый, а глаза серые, даже немного зелёные…

***

Аэропорт… Егорке не терпелось скорее оказаться в его движении, сутолоке, людском потоке, который всегда вызывал у него необыкновенный восторг. Он прошёл к лестнице, поднялся на второй этаж. Отсюда можно было видеть большую часть зала ожидания с колоссальным людским водоворотом. Можно было наблюдать за каждым отдельным человеком и за всем происходящим вообще. Никто не обратит на это внимания. Никто даже не спросит – зачем ты это делаешь? Потому что здесь все наблюдают за всеми, а вопросы просто парят над людьми: «Куда эти пошли? Зачем те пересели? Объявили, что? А нам не пора?»

После, сорвавшись с места, все вдруг начинают суетливо спешить. К стойке, выходу, терминалу… Пространство, состоящее из людской массы, связано между собой множеством единиц мельчайших событий. Любое множество, как бы оно ни было велико, всё равно состоит из единиц. Событие происходит внутри каждой единицы. Но есть главное событие, которое возвышается над всеми. Прибывают, отправляются самолёты, грузится багаж… Всё двигается, меняется, перемещается в различных направлениях. Бурлит, не переставая, суммарное количество событий. Происходящее, на первый взгляд, напоминает беспорядочное броуновское движение. Только какое же оно беспорядочное? Напротив, очень даже упорядоченное. Надо всего лишь суметь рассмотреть закономерность в подвижном человеческом множестве.

Стоя на втором этаже, Егорка, затаив дыхание, наслаждался, смотря на неугомонный людской муравейник. Он видел, как перемещаются точки людских голов, как одни мечутся в замкнутом пространстве, переживают, ждут чего-то, другие, напротив, спокойны, даже медлительны, третьи – не переставая пытаются понять происходящее, ищут выход. Те уже нашли, а другие до сих пор стоят в очереди и терпеливо ждут, когда им укажут, куда идти… Людям свойственно искать и находить выход из любой ситуации или места. Их спаситель – ген поиска, который ошибочно принимают за непоседливость.

Аэропорт – фантастическое место. Здесь для всех щедро распахиваются ворота на выходе из повседневной суеты. Люди в этих земных стенах наделяются крыльями. Здесь везде ощущается небо, к которому ведут хрустальные залы, напоённые светом. В этом месте даже сердце стучит иначе, предчувствуя момент, когда человек оторвётся от Земли. В это самое мгновение в каждом, в его длинной генетической цепочке просыпается ген путешественника, сформировавшийся в течение миллионов лет. В каждом до сих пор хранится информация о всех глобальных космических координатах и перемещениях твоих предшественников. Оттого и просыпается в аэропорту именно этот ген – ген начала, который хранит унаследованную последовательную информацию, накопленную тобой и твоими предками за многие годы и тысячелетия. Сегодня ты своими действиями заполняешь подготовленный для тебя информационный блог. Люди пытаются прочитать прошедшее, разгадать его, однако мозг никогда не позволит изучить себя до конца, оставляя себе главную тайну, не познав которую, люди так ничего и не поймут окончательно…

Один вопрос неотступно мучил Егорку. Кто управляет этим людским водоворотом? Нет, не этой снующей толпой, а человечеством вообще. Должны же существовать законы массового движения людей. Взять хотя бы великое переселение народов. Жили люди, жили на Земле не одно тысячелетие, а после все, как по команде, собрались и пошли кто куда… Они что же, сообщения о начале движения получили? Доходились до того, что до сих пор не могут разобраться в родственных связях. Может быть, люди суммой своих желаний и создают направление движения людского водоворота? Может, это и есть коллективный разум? Хотя…

Егорка вышел на смотровую площадку. Душа его от радости предстоящего путешествия готова была взлететь под свист турбин и рокот винтов.

Группа бородатых геологов, стриженных под «ёжик», расположилась у входа. Все в выцветших добела брезентовых штормовках, грубых ботинках, брюках с множеством карманов. Но самое, пожалуй, интересное в них – лица… С выбеленными бровями и потрескавшимися губами, с каким-то фантастическим загаром и удивительным взглядом. Это особый взгляд свободных людей, ясный и уверенный. Разговаривают они негромко, движения спокойны и точны. Вот русоволосый достал старенькую гитару, начал настраивать. Окружающие затихли, приготовились слушать. Хрипловатый голос зазвучал неожиданно красиво, как-то к месту…

В который раз лечу Москва – Одесса,

Опять не выпускают самолёт.

Но вот прошла вся в синем стюардесса, как принцесса,

Надёжная, как весь гражданский флот….

Закончив петь, он отложил в сторону гитару, достал из рюкзака флягу. Отпив несколько глотков, протянул соседу и продолжил:

Ты моли, чтоб остался,

Чтоб опять не скитался я…

…Чтобы жить километрами,

А не квадратными метрами…

Егорка вдруг понял, зачем путешествуют люди. За свободой. Конечно… Вот пожилой хант с женой сидят неподалёку. Оба маленькие, худенькие, Лица, будто из пособия по краеведению. Она расположилась за его спиной, потому что он – мужчина, защитник. Глаза у обоих, будто смородины, смотрят внимательно, открыто, даже с каким-то удивлением. Так беспристрастно смотрят на мир люди с богатой внутренней свободой. Такой же бескрайней, как их тундра, красивая и спокойная… Свободу ищут люди, свободу, это точно.

А вот и цыганки – истинные дети воли. Эти не верят ни в Бога, ни в чёрта, лишь в цыганское счастье. Однако цыганского несчастья ничуть не меньше, если не больше. Живут богато единицы, а остальные – обыкновенная нищета. Но взгляд цыганки завораживает, и смотреть лучше мимо неё, потому что не надо разрешать посторонним ковыряться в твоих мозгах, а они это умеют.

– Глаза человека – врата души. Не отворяй их незнакомым людям, – говорила бабушка.

Егорка не знал почему, но цыганки всегда проходили мимо него.

Бабушка, как говорят в народе, «знала». Если у Егорки болела голова, она усаживалась спиной к печке, Егорка клал голову ей на колени. Бабушка накрывала непослушные вихры тёплыми, необыкновенно мягкими руками… Несколько минут и боль проходила, будто и не было её вовсе.

Когда учительнице младших классов перекосило лицо, она год ездила по больницам, врачам, только всё оказалось бесполезным. К весне она перестала вести уроки и выходить на улицу. Тогда ей и посоветовали: «Иди к Марии Алексеевне». К весне учительница выздоровела. Нет, бабушка не была колдуньей с крючковатым носом. Наоборот, была она тихая, добрая, с необыкновенными руками и бархатными глазами.

Бабушка умерла прошлой осенью. Погода стояла холодная и дождливая, но в день похорон вдруг стало тепло, вышло солнце. Оно высушило дорогу до кладбища. Берёзы вдоль косогора, что стояли притихшие, осыпали золотом последних листьев желтеющую дорогу. Хоронили бабушку тихо и почтенно. Было слышно, как, не переставая, перекликаются в небе журавли. Не то радуются погожему дню, не то прощаются…

Кто-то тихо тронул Егорку за плечо. Он оглянулся, это был Шурик.

– Егор, пошли, регистрацию объявили.

Егорка машинально сказал «иду…», продолжая оставаться в детских воспоминаниях.

Прошли регистрацию. Ожидая посадку, подошли к огромному стеклу, стали рассматривать самолёты, гадая, на каком полетят. Шурик смотрел на серебристых птиц с завидной грустью. Он с детства мечтал поступить в лётное училище, но не прошёл по медкомиссию. Егорка, сидя боком к выходу, от нечего делать рассматривал соседнюю очередь. Это был дневной до Москвы.

Вдруг он увидел его. Это был Жак… Точно. Стоя около выхода, он внимательно слушал девушку напротив. Егорка закричал, так, что стоящая рядом старушка перекрестилась.

– Жа-ак! Жа-ак!

Тот оглянулся на окрик, увидел Егорку…

– Эгор! Эгор!

Они быстро пробрались к разделительному барьеру, заключив друг друга в объятия.… К общей радости, девушка оказалась переводчицей.

– Жак, куда ты летишь?

– В Москву, потом Париж, – ответила за него переводчица, после чего с лёгким акцентом продолжила.

– Господин Лурье очень переживает, что не выполнил поручение отца и должен вернуться назад.

– Причём господин Лурье, – пожал плечами Егорка.

Переводчица всплеснула руками.

– Потому что он господин Жак Ив Лурье.

– Понятно, понятно, давай дальше, – торопил Егорка.

Он видел, как подошла провожающая. Вскоре должна начаться посадка.

– Отец Жака, – продолжила терпеливо переводчица – послал его, чтобы он отыскал русского, который спас его в войну. Его отец воевал лётчиком в полку «Нормандия – Неман» и был сбит, а русский вытащил его из горящего самолёта.

– Егор, пошли. Посадка начинается, давай скорее, – торопил Шурик.

После минутного замешательства Егорка уже на ходу крикнул Жаку:

– Где это было?

– В Восточной Пруссии! – ответила девушка.

– В каком городе?

– Тильзит! – раздались поверх всех голосов слова переводчицы.

Совпадения, конечно, бывают, но что бы такое… У Егорки перехватило дыхание. Остановившись, он крикнул:

– Ты нашёл русского. Это мой отец!

Переводчица трясла Жака за лацкан пальто и что-то быстро ему говорила, показывая пальцем в нашу сторону.

Шурик за рукав уже тащил Егорку к выходу на посадку.

– Жак, Жак, я давал тебе телефон, в ресторане, – крикнул напоследок Егорка.

Девушка перевела. Жак закивал головой и показал ладонью на нагрудный карман. Это был телефон общежития. Сквозь стекло было видно, как француз, вцепившись руками в ограждение, не отрывая взгляда, провожает Егорку до трапа. Переводчица, не переставая, продолжала ему что-то говорить.

Лишь когда самолёт оттолкнулся от земли и сложил лапы шасси, Егорка пришёл в себя. Он молча сидел у иллюминатора, рядом Шурик с гитарой на коленях. Для окружающих ничего особенного не произошло, ну встретил и встретил знакомого. А у Егорки внутри будто взбурлила кровь, не давая успокоиться. Совпадение, случайность… Почему так происходит? Кто это всё устраивает и зачем? Почему произошедшее событие не закончилось там, в Тильзите, в конце войны? Почему оно решило продолжиться сейчас, через столько лет? Какой в этом смысл?

Самолёт, проваливаясь в ямы и расталкивая тучи, неудержимо рвался вверх. Хорошо, когда самолёт рвётся ввысь. Это естественное для него состояние. Самолёт – воплощение мечты. Человек всегда мечтал летать. Сейчас к этому стали привыкать. Хорошо, когда привыкаешь к мечте.

Тучи покорно стелились под крыльями. В салоне все наконец успокоились, заговорили, задвигались. Прошли стюардессы, принесли воду, мятные конфеты.

Не отрываясь, Егорка смотрел в иллюминатор, представляя себе картину воздушного боя настолько реально, что видел заклёпки на обрубленных плоскостях «мессера», чувствовал запах бензина, перегретого моторного масла, пороховой гари. Порой ему становилось жутковато от одной мысли оказаться в воздухе на самолёте с горящим мотором и пробитыми баками.