– Не спеши радоваться, – ответил Акайо и протянул руку.
Йосси удивленно посмотрел на него, потом на Геджани. Индус чуть заметно кивнул. Кастор протянул руку японцу, и монета приземлилась в его узкую гладкую, как у ребенка, ладонь.
– Мы же не стучимся в дверь изнутри, если хотим внутрь попасть, – заметил Инитаро и, не дождавшись, когда ему что-нибудь ответят, швырнул монетку в дверь с фасадной стороны.
Бедный кусочек металла, зафиксировавший на себе внимание абсолютно всех посетителей зала испытаний, долетел до двери и ударившись о вполне реальную твердую поверхность, отскочил обратно. Монетка упала прямо под ноги Йосси Кастору, отрикошетила от пола, ударилась о его ботинок, отлетела обратно и, крутанув пару-тройку незабываемых медленных па, упала на холодный пол.
На это раз ее никто так и не поймал.
47.
Реакция Мастерсона не заставила себя ждать. Он полетел в зал испытаний, как ошпаренный. Возможно, он обожал провалы своих конкурентов или даже коллег, а возможно, он думал, что чужой провал каким-то образом может отразиться и на его работе. В любом случае, такой реакции Верчеенко не ожидал. Он думал, что профессора придется долго уговаривать, тащить за собой чуть ли не силком, подолгу объяснять, что из такой диспозиции можно наловить своих дивидендов. В итоге он еле поспевал за седым американцем, что его нисколько не расстраивало.
Мастерсон влетел в зал испытаний, как лютый смерч, сносящий любого на своем пути, если бы таковые были. Верчеенко последовал за ним. Мельком он увидел военных и ожидал, что их вот-вот остановят, но, его удивлению, они даже не шелохнулись.
– Что здесь происходит? – выпалил Мастерсон, подходя к компании, собравшейся в центре зала.
Их взгляды, как и взгляды окружающих военных, были прикованы к одному лишь предмету – маленькой монетке, лежащей на полу под ногами Йосси Кастора.
– Что здесь происходит? – повторил он свой вопрос и повернулся к Верчеенко, силясь найти подмогу в своем коллеге.
Верчеенко сильно изменился в лице. Бравада и решительность куда-то незаметно улетучились, оставив место лишь удивлению, растерянности и страху. Он смотрел куда-то за спину Мастерсона.
Профессор повернулся и, наконец-то увидел.
48.
– Дверь нужно открыть, – протянул Акайо.
– Мы понятия не имеем, что находится внутри, и мы ничего не откроем, пока я не сообщу руководству, – тут же ответил ему Ифран.
Они переместились в его кабинет. Ифран сел на свое законное место, Акайо и Кастор расположились на стульях напротив него. Мастерсон, в присущей ему нахальной манере, присел на гладкую поверхность стола. Геджани был настолько устал и подавлен, что даже не сделал ему замечание. Не хотелось тратить нервы и силы на такие мелочи, как чужая задница не на своем месте.
– Но дверь здесь затем и находится, чтобы ее открыли… – попытался возразить Акайо. – Это приглашение, мы не должны отказываться от него!
– Я думаю, пока это не самая хорошая идея, – поправил его Кастор. – Мы понятия не имеем, что за ней.
– За ней будущее, Йосси! Глупо игнорировать такую возможность.
– Стоп, – прервал их Геджани. – Мы не будем открывать дверь. По крайней мере, сейчас. Сначала нужно позвонить руководству и, пожалуй, выспаться. Уже пол пятого утра. Скоро проснется вся оставшаяся станция.
– Да, кто сейчас заснет? – попытался возразить Инитаро.
Ифран привстал со своего места и придвинулся к Акайо так, что тот от неожиданности вжался в спинку стула.
– Мистер Торельсон сказал, что слышал стук, – вздохнул он. -… изнутри.
– Мистер Торельсон? – переспросил Акайо.
– Помощник профессора Мастерсона, – кивнул Геджани.
– Игги? – Мастерсон удивился не меньше остальных.
– Какого хрена твой человек делал в МОЕМ зале? – внезапно вскипел Акайо.
Мастерсон не нашелся ничего ответить. Он был смущен и растерян: во-первых, он никогда не ожидал от спокойного миниатюрного «япошки» такой бурной, даже грубой реакции, во-вторых, он действительно не знал, какого хрена Игги там делал.
– Я тебя спрашиваю, Фил! – продолжал Инитаро.
– Стоп! – властно, но без грубости и жесткости в голосе, пресек споры Ифран. – Мистер Торельсон не мог заснуть, прогуливался по станции и услышал стук. Сейчас он в медицинском пункте спит с нервным срывом…
– Да уж так я и… – сжав кулаки, так что костяшки побелели от напряжения, начал свою тираду Инитаро.
– Хватит, Акайо, – тут же остановил его Геджани. – Все споры будут потом. А пока, – он открыл ноутбук, все это время мирно покоящийся в специально спроектированной для него нише в его столе. – Я должен связаться с руководством.
49.
– Я хочу до нее дотронуться, – Верчеенко потер одну руку о другую.
Эта мысль возникла у него в голове, как только удивление и страх отступили на второй план. Как только Ифран с конвоем профессоров покинул зал испытаний, он пытался перебороть в себе это желание. А когда часть сонных военных перебралась в коридор, он решился озвучить свое страстное желание.
– Не самая умная идея, – отозвался Хартли.
– Да я не собираюсь ее открывать!
– Уэлен прав, – вмешался Корвин. – Оно того не стоит.
Верчеенко повернулся к нему и злобно посмотрел. Пожалуй, если бы у него была способность испепелять взглядом, от Корвина осталась бы только горстка пыли.
– Ты забываешься, Саша, – у него сузились глаза. – Это мой проект, и я имею полное право.
– Тебе был этот проект по барабану.
– Но это мой проект, и сейчас, когда он принес плоды, я хочу их ощутить.
Верчеенко начал наседать на Корвина, но тут очень вовремя подоспел Хартли, вклинившись между ними.
– Стоп, стоп, стоп, ребята, – пролепетал шотландец. – Вы оба принимали участие, но не стоит из-за этого кипятиться.
– А никто и не кипятиться, – прошипел Верчеенко, пожирая глазами Корвина через плечо шотландца. – Я просто хочу прикоснуться к своему проекту.
– Все, как всегда должно быть по-твоему? – выпалил Корвин.
– Да, как ты вообще собираешься туда добраться? Она в трех метрах над землей! – попытался переменить тему Хартли.
– Как? Да легко!
Он быстрым шагом направился к выходу из зала. Проскочил мимо охраны и выскользнул наружу.
– И что он задумал? – Хартли повернулся к Корвину.
– Понятия не имею. Я просто хотел занять его мозги чем-нибудь другим…
Они оба посмотрели на Ласкис, все это время тихо сидящую в уголке. Она лишь покачала головой из стороны в сторону. Ни Хартли, ни Корвин точно не могли сказать был ли это немой ответ на их немой вопрос или она до сих пор была в шоке от происходящего, не понимая, что вокруг происходит, но уточнять что-нибудь у нее ни один из них не решился.
Вдруг дверь открылась. Сначала в зал вплыла лестница, затем протиснулся сам Верчеенко. Охранник хотел было его остановить, но тот что-то ему шепнул и солдат, подозрительно косясь на лестницу, встал на свое прежнее место.
– Языкастый говнюк… – прошипел Хартли.
Олег важно прошел мимо них и поставил лестницу параллельно двери. Ее длины хватало, чтобы достать до ее нижнего края. Верчеенко осторожно начал опускать лестницу на дверь, пока она не уперлась в край. Процедура заняла несколько секунд, но Корвину показалось, что край лестницы приближался к двери целую вечность. Олег осторожно, будто та могла куда-то убежать, отпустил лестницу.
– Держится! – воодушевленно прошептал он.
Он быстро вскочил на лестницу и начал подниматься вверх, как мартышка на покатое дерево.
– Опять все по-своему сделал, – прошипел Корвин.
– Слушай, он просто прикоснется и все, – прошептал ему Хартли.
– Он – долбанный эгоист, который думает только о себе.
– Я все слышу, Саша, – выкрикнул Верчеенко, почти добравшись до двери.
– Я это прекрасно знаю, – передразнил его Корвин.
Ему оставалось последние две перекладинки, и он оказывался около двери. Верчеенко притормозил. Он медленно коснулся ладонью поверхности двери. Холодная, немного шероховатая. Если бы она не висела в воздухе, это бы была самая обычная дверь в какую-нибудь квартиру или дом.
– Она – металлическая! – крикнул он.
Ему никто не ответил.
Он поднялся выше. Дверь даже по своим размерам была обычной: чуть выше его роста. Он осторожно потрогал узкую металлическую ручку. На ее внешней стороне были небольшие вздутости, как на массажной мочалке. Он коснулся ее и с трудом подавил в себе желание дернуть ручку вниз и потянуть на себя. Дверь одновременно пугала и восхищала его. Особенно сейчас, когда она была так близко. И он ее коснулся. Он был первым. Он вписал свое имя в историю.
– Вот видишь, – он повернул голову к Хартли и Корвину, пристально следящими за ним на расстоянии. – Никакого риска!
К ним присоединились солдаты. Они подошли поближе к двери, озадаченно глядя на Верчеенко. Один из них стоял у самой лестницы. Происходившее его волновало: с одной стороны, у него были четкие инструкции, чтобы дверь никто не открывал, с другой стороны, один из его начальников сейчас стоял у самой этой двери.
– Сэр, не могли бы вы оттуда слезть, – сказал он по-английски.
Верчеенко посмотрел на него, потом на Хартли и Корвина, и, широко улыбнувшись, ответил:
– Конечно. Мне немедленно нужно доложить о состоянии дел Ифрану Геджани.
Он спустился на одну ступеньку вниз, как в дверь с внутренней стороны что-то сильно ударило. Она жалостливо задребезжала. Лестница чуть дернулась в сторону, но потом приземлилась обратно на дверь.
Верчеенко, чтобы не потерять равновесие схватился за первое, что попалось ему под руку. Это оказалась дверная ручка. Лестница с душераздирающим лязгом проехалась по двери, оставив на ней глубокую царапину, и полетела вниз на разбегающихся в разные стороны солдат. Верчеенко повис на дверной ручке. Его ноги болтались в воздухе, а потная ладонь постепенно скользила вниз по отвисшей металлической ручке.
– Твою же, – простонал он.
Послышался еще один сильный удар в дверь. Ровная плоскость двери дернулась в сторону. Верчеенко от неожиданности отпустил руку и по дуге полетел на пол.
Дверь распахнулась.
Ответ
50.
Вся комната в течение нескольких секунд погрузилась в практически полную темноту, нарушаемую лишь легким энергосберегающим свечением монитора ноутбука с собственным изолированным источником питания. Споры людей в комнате затихли. К темноте присоединилась еще и пугающая тишина, которую никто не решался нарушить.
Вдруг заработала система резервного энергообеспечения. Где-то вдалеке послышался шум набирающих ход генераторов. Бледное красное свечение озарило комнату также быстро, как до этого ее поглотила тьма.
Геджани оглядел всех присутствующих. На их лицах было такое же недоумение, как и у него. За предыдущие годы работы станция ни разу не переходила на резерв, как бы тяжко ей не было. Он посмотрел на маленький значок на экране ноутбука: спасительные полоски были перечеркнуты. Соединений не было.
Под дружное молчание он вытащил из кармана телефон и попытался позвонить – сигнал отсутствовал. Он снова посмотрел на ученых, окруживших его и до сих пор не выдавивших из себя ни единого слова.
– Что, черт возьми, происходит? – наконец, нарушил безмолвие Мастерсон.
51.
Комнату заволокла матовая белая пелена. Верчеенко перевернулся на живот. Далось это довольно сложно и болезненно: падение с трех метров спиной о бетонный пол не прошло незамеченным. К тому же он умудрился удариться головой. На затылке пульсировал комок неутихающей боли. Он попытался разглядеть что-нибудь в густой дымовой завесе, но даже не смог определить, в какой части зала испытаний находится.
– Саша, – прошептал он.
Свет погас. Его окутала чернота. Несколько секунд безмолвия и красные лампы резервного питания подсветили завесу зловещей кровавой рябью. Где-то вдалеке показались огоньки солдатских фонарей, прикрепленных к стволам пистолетов и автоматов. Он встал с пола на четвереньки, как собака.
Вдруг прямо перед его лицом раздались крики и еле различимый щелчок. Крики резко затихли, а на его лицо что-то брызнуло. Он провел рукой по лицу, смахивая липкую теплую жидкость, и открыл глаза. Красная, как предсмертная агония в огне. Брызги крови, зацепившие его, перетекали на пол и уходили вглубь завесы. Он начал очень тихо и очень осторожно пятиться назад.
52.
Ласкис находилась ближе всего к выходной двери. Как только свет погас, она попыталась по памяти продвинуться ближе к ней. Однако, когда свет включился и вся комната оказалась в плотной, красной от ламп, дымке, ей пришлось проталкиваться наружу сквозь разрозненный строй солдат, бегущих ей на встречу. Они чуть ее не затоптали. Их было не так уж много – человек семь-восемь плюс те трое, что были внутри в момент катастрофы. Ее это нисколько не успокаивало.
Она, наконец, выскочила за дверь. Картинка перед глазами резко стала настолько ясной, что она даже не сразу к ней привыкла. А голова предательски закружилась после длительной расфокусировки. Кровавая завеса сюда не добралась. В нос больше не лез его приторный густой запах, который, казалось, застревал внутри, впитываясь в поры.
Вдруг из-за двери послышался крик. Он был коротким и обрывистым. Потом еще один. Точь-в-точь такой же.
Она посмотрела на дверь. Сквозь щель между ней и полом сочилась узкая струйка мерзкого тумана. За дверью послышалась стрельба и крики солдат. На этот раз они были не такими обрывистыми и означали что-то осмысленное: команды или вопль помощи.
Она попятилась от двери и, когда крики, стрельба и стоны переросли в сплошной нарастающий звук, побежала, что есть мочи.
53.
Корвин, словно в замедленной съемке, видел, как двери с силой распахиваются, чуть не срываясь с петель. Верчеенко, держась за дверную ручку, летит вслед за ней. Его ноги описывают почти идеальную дугу. Когда двери доходят до упора, он соскальзывает, пролетает несколько метров и падает навзничь, попутно ударившись головой – меньшее из того, что могло случиться с засранцем. В дверном проеме появляется какая-то фигура – он видит ее лишь мельком, боковым зрением – даже не очертания, а просто темное расплывшееся пятно. К тому моменту, как он переводит взгляд на дверной проем, свет гаснет…
Он появился в сопровождении шума резервных генераторов через несколько безумно долгих секунд тишины и мрака. Корвин сначала решил, что с его глазами что-то случилось – все вокруг было расплывчатым, как будто он смотрел на свет сквозь катаракту на роговице. Потребовалось лишь мгновение, чтобы он понял, что пелена находилась не на роговице, а перед ней.
Весь зал обуял кровавый туман.
– Алекс. Алекс, ты здесь? – послышался тихий-тихий шепот где-то очень-очень близко.
– Да, Уэлен, я тут, – шепнул он и, подняв руку, наткнулся на плечо шотландца. – Ты видел?
– Не уверен, что именно я ви…
Его перебил душераздирающий крик откуда-то из чрева смертельной дымки. Послышался приглушенный топот – Корвин всей душой надеялся, что это была подмога их солдатам, а не тому, что вышло из двери.
Тут раздался еще один крик, оборвавшийся в ту же секунду и потонувший в напряженной тишине. Корвин и Хартли переглянулись. Они стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга, но могли разглядеть лишь какие-то общие очертания тел. Словно общались с тенью друг друга.
– Что это такое? – процедил Хартли.
– Дымовая завеса, бесшумная и очень мощная. Я таких еще не видел, – ответил Корвин. Он осторожно пятился назад к стене, чтобы получить вторую опору, и уводил за собой Хартли. – Нам нужно сматывать отсюда.
Наконец, он наткнулся на стену и прижался к ней спиной. Хартли повторил все тоже самое. Как вдруг послышались выстрелы и крики. Они отошли от зоны боевых действий на три-четыре метра.
– Направо, выход направо, – закричал Корвин и толкнул Хартли вперед.
Они полупригнувшись побежали вдоль стены к выходу. Шотландец перебирал руками по стенке, надеясь вот-вот наткнуться на спасительную дверь.
Корвин летел за ним, держась одной рукой за стену, другой – за спину Хартли. Их подгоняли выстрелы и крики. В какой-то момент Он почувствовал, как на его руку что-то брызнуло. Что-то теплое и липкое. Он на секунду отпустил спину Хартли и поднес руку к лицу. Несомненно, это была кровь. Она была теплой, как кровь. Но какая-то необыкновенная. Она пахла какао, а вместо ярко-алого окраса, она была светло-оранжевого цвета и по консистенции напоминала желе. Словно он в руках раздавил апельсиновый джем. Он опустил руку обратно на спину Хартли, сплошь покрытую этим месивом.
– Дверь, – крикнул Хартли.
– Наконец-то, – ответил Корвин.
Пуля воткнулась в мясо и уже через секунду вылетела наружу, врезавшись в стену прямо над головой шотландца. Корвин по инерции схватился за простреленное плечо, оторвав здоровую руку от стены. Он попытался найти Хартли раненой рукой, но тот куда-то исчез.
Сзади по ногам что-то ощутимо ударило. Корвин повалился на землю и тут же перевернулся. В его ногах валялся какой-то человек, наверняка, солдат. Завеса начинала медленно рассеиваться, но Корвин все равно не мог различить его лицо. Он видел лишь очертания человека и темную лужу, расплывающуюся в разные стороны от него. Темное пятно поверх чуть более светлого пятна.
– Алекс, – послышался голос Хартли где-то сзади.
Он хотел уже ему ответить, но то, что он увидел, его остановило…
54.
– Внешней связи нет, – Мастерсон попробовал покрутить антенну одной из экстренных раций, которыми были оснащены абсолютно все помещения станции. – А внутренняя прерывается помехами. Почти ничего невозможно разобрать.
– Да, что твориться-то? – Кастор задал вопрос, который висел на языке каждого, находящегося в кабинете Геджани, и на который никто из них не знал даже приблизительного ответа. – Что за…
Вдруг дверь распахнулась, и внутрь ввалился подполковник Смирнов. Его лицо раскраснелось, а вены на шее вздулись так, будто вот-вот готовы взорваться.
– У вас рация лучше работает? – выкрикнул он.
– Полко…
– Нет времени объяснять, – он выхватил рацию из рук Мастерсона, не взирая ни на какие протесты американца.
Он сделал то, что не получилось у старика. Смирнов настроил рацию за несколько секунд, чем безусловно понизил самооценку американца. Послышалось слабое шипение и крики, прерываемые статическими помехами.
– Говорит подполковник Смирнов, – четко выговаривая каждое слово, сказал он. – Доложите ситуацию.
Снова шипение и нечленораздельные крики, говор и стрельба.
– Говорит подполковник Смирнов, – повторил он. – Доложите ситуацию.
– Т… подпо… гов… ит… из зала… ний… серж… ов…
Смирнов поднес рацию ближе к уху, стараясь расслышать все, что ему пытаются донести. Сейчас все внимание к себе приковывала только рация.
– Д… рь… ры… а…
– Повторите, сержант, – выкрикнул Смирнов, не замечая, что его обступили со всех сторон.
– Д… рь… о… та…
– Я ничего не понимаю, – протянул Кастор.
Отсальные почти со злобой шикнули на него и снова приковали свое внимание к портативной рации.
– Повторите, сержант. Вас плохо слышно и трудно разобрать.
– Дверь… от… а… – закричали в рации. – …рь… рыта… две… отк… а…
– Дверь открыта, – одними губами прошептал Инитаро.
Комната потонула в монотонном шипении белого шума.
55.
Корвин, казалось, превратился в статую. Жалкую статую, распластавшуюся на земле. Завеса потихоньку рассеивалась – четкость и контрастность возвращались на свои места. Если в самом начале он не мог разглядеть, что находится в двух метрах от него, а в метре видел только очертания, то сейчас он прекрасно видел мертвого солдата, сделавшего последний вдох в его ногах. У него был выжжен живот, будто ему сразу же прижгли страшную рваную рану, от которой не спас даже бронежилет.
Но Корвина пугал не труп. Сквозь дымку кровавой завесы к нему что-то приближалось. Он видел лишь контур, но это точно был не солдат, и точно не человек. Сложно было определить рост существа – все-таки Корвин лежал на полу, но у него было две ноги, две руки, одна непомерно большая голова и тело в виде гигантского знака вопроса. Оно издавало какие-то странные звуки похожие то ли на зов кита, то ли на общение дельфинов, то ли на все сразу. На голове, если это была голова, светились три ярко-оранжевые точки. Корвин сначала подумал, что это какой-то прибор ночного видения или оружия. Но потом заметил, как они поочередно закрылись, словно шторками. Это были глаза. Его глаза.
– Алекс, – твердая рука Хартли схватила его за плечо и потянула на себя.
Корвин, как будто опомнившись, начал отползать назад. Хартли пытался поднять его на ноги, но те, как будто забитые ватой и паралоном, упорно не хотели слушаться.
– Алекс, давай же, – кричал ему на ухо Хартли, и тут он поднял глаза. – Боже, а это что такое?
Существо сделало несколько шагов вперед и подняло одну из своих рук. Корвин не видел, что оно держало в руке, но догадывался, что это вряд ли цветы или примирительный жест к рукопожатию. Он приготовился к смерти. Хартли так и замер, полуприсев около своего друга, придерживая его за раненую руку. Существо моргнуло каждым глазом по отдельности, издало очередной дельфиний звук и… неожиданно рухнуло в ноги Корвину, забрызгав его очередной порцией кровавого желе.
Корвин и Хартли переглянулись.
– Кажись, пронесло, – прошептал шотландец.
56.
– Нужно активизировать протокол «Клетка», – Смирнов летел по коридору в зал управления станцией.
Геджани, Мастерсон, Инитаро и Кастор пытались успеть за ним. Давалось это довольно сложно: несмотря на свои медвежьи габариты, Смирнов двигался с кошачьим проворством и скоростью.
– Что… за п… протокол «Клетка»? – задыхаясь, спросил Кастор – он уже давно сбил дыхание и теперь старался не свалиться в обморок на полпути, чтобы не отстать от остальных.
– Не слишком-то резкий ход? – ответил Геджани, проигнорировав вопрос профессора.
– Как по мне – нет.
– Что за «клетка»? – повторил вопрос Кастора Инитаро.
Смирнов подскочил к двери и приложил ладонь к сенсорному экрану слева от нее. Гладкая поверхность под его ладонью тут же загорелась радужным пересветом.
– Полковник Виталий Смирнов, – послышался голос АСУПИ. – Добро пожаловать в зал управления станцией Титлин.
Он тут же залетел внутрь, остальные последовали его примеру.
По сути, зал управления станцией Титлин – был полностью автоматизированным узлом расположения АСУПИ. Двухэтажные блоки памяти, огромные охладительные системы – все это было ее телом, ее мозгом, ее сердцем, ее сутью и сущностью. Команды системе подавались именно сюда с любой точки станции, а вот уже сама система расставляла приоритеты в зависимости от заложенных в нее данных и протоколов. В этом помещении, в основном бывали только инженеры службы обеспечения и диагностики, которые следили за состоянием АСУПИ. Высшее руководство попадало сюда только в случае чрезвычайной ситуации. Как, например, сейчас.
– Внушительная система охлаждения, – простонал Кастор, глядя на огромную стеклянную стену с маленьким приборным окошком, покрытым изнутри коркой заиндевевшего инея.
– На самом деле это труба в несколько слоев, – поправил его Инитаро. – Йосси, ты видишь только одну сторону многослойной трубы. Потом идет охлаждающий слой. По сути прослойка в два с половиной метра, где неспешно вращается холодный воздух – около пятидесяти градусов ниже нуля. Потом тонкий слой охлаждения хладагентом. Следом небольшой слой, который сбивает резкий переход температур – это центрифужный слой, и, наконец, сердцевина в которой, если не пекло, то… скажем, сухость и жара.
– И что же в центре?
– Мозг АСУПИ. В прямом смысле, – на этот раз на его вопрос ответил сам Геджани. – Доступ туда имеют единицы. Оттуда можно управлять АСУПИ, перепрошивать ее и вводить различные сложные и опасные протоколы, как «Клетка».
– Что за «Клетка», Ифран? – повторил свой давнишний вопрос Инитаро.
– Это протокол по защите внешнего мира от станции, – Смирнов стоял около панели управления и что-то натужно вбивал.
– Каким образом?
– Изоляция, – Геджани повернулся к Смирнову. – Мы не можем подождать?
– Нужно действовать.
– Изоляция? – переспросил Макстерсон.
– Профессор, помните разработку силового поля?
– Я думал, она провалилась…
– Не совсем, – вздохнул Геджани. – Я бы даже сказал, совсем не провалилась. Протокол «Клетка» инициирует покрытие силовым полем площади приблизительно в семь квадратных километров, что забирает всю площадь станции с запасом. Это полусфера с радиусом четыре с половиной километра и высотой девятьсот шестьдесят метров в самой высокой точке. Она накрывает куполом всю станцию. И не пропускает даже воздуха ни внутрь, ни снаружи…
– То есть, вы хотите нас здесь запереть?
– Вообще-то нет, – Геджани посмотрел на Смирнова. Он был готов к инициации протокола. – Люди, оснащенные специальными браслетами, смогут отсюда выйти.
– Не понял, – вступил Кастор.
– Поле – это сплав энергии – оно безумно плотное и твердое, – пояснил Геджани. – Но также, это информационные ячейки, которые могут иметь в себе какое-то определенное значение. А пустые информационные ячейки можно запрограммировать. Браслеты – они, как ключ к замку. Мы сможем запереть станцию внутри в случае ЧП, как сейчас, и выйти наружу, оставив все остальное внутри, будь это неприятель. Вирус или даже радиация25.
– А если ты сам заражен? – спросил Мастерсон.
– То система выпустит только браслет.
Комната повисла в неловком молчании.
– Ифран, вы готовы? – нарушил тишину Смирнов.
Геджани озабоченно вздохнул и кивнул.
– АСУПИ, – властно проговорил он. – Приготовься к инициации протокола…
– Товарищ полковник!
Шум из рации вдруг превратился в более различимый, и даже осязаемый голос. Смирнов вздрогнул, но нашел все же в себе силы ответить.
– Слушаю.
– Разрешите доложить?
– Докладывайте.
– Товарищ полковник, похоже мы взяли в плен… ммм… пришельца…
55.
Станция была поднята на уши, и волнения уже невозможно было успокоить. Переход на резервные генераторы, перестрелка в одном из испытательных ангаров, вынос оттуда тел просто не смогли скрыться от посторонних глаз. Весть о том, что произошло какое-то чрезвычайное происшествие, оказалась не в состоянии просто просочиться сквозь фильтры в уши титлиновцев, как нечто само собой разумеющееся, вроде внезапных учений. Правда, о том, что произошло на самом деле, знали далеко не многие. Конкретика для многих оставалась загадкой. И все же по Титлину ходили волнения, грозящие плавно перерасти в панику. Это был один из основных вопросов на повестке дня на собрании, которое проводилось в медотсеке станции.
Собственно, на него и попали все, кто оказался невольным свидетелем, и станционный врач.
– Вижу, Ифран, ты, наконец-то, поверил, – протянул Акайо, когда Геджани подошел к клетке с инопланетянином.
Пришельца решено было посадить под замок в клетку для опасных хищников, на которых, навлекая на себя гнев «Зеленых Богов»26, иногда проводились опыты. Клетка не такой, чтоб уж очень большой, барьер – полтора на три метра. Военные аккуратно запихнули туда пришельца, а станционный врач Семен Викторович, которого все, даже иностранцы, звали дядя Сема, перевязал его раны, пока тот был в полнейшей, насколько они могли судить, отключке. Перевязать удалось поверхностно, конечно: бинты и вата, чтобы остановить кровотечение, если апельсиново-бурую густую слизь можно было назвать кровью. Честно говоря, они не были уверены, что существо еще не умерло, но решили все-таки сделать какие-то попытки для его спасения.
Геджани промолчал и снова оглядел тело, которое он осматривал уже не в первый раз и постоянно косился на него, находясь в медотсеке. Пришелец был гол, во всяком случае, так казалось. Его кожа была эластичной, гладкой и как бы глянцевой, как будто он только что вылез из воды. Она меняла свой цвет и местами даже текстуру в зависимости от освещения, но, в общем, нигде не выбивалась за рамки оранжевого и коричнево-зеленого цвета, который, вероятнее всего, светлел в самых нежных местах. У него были две руки и две ноги: что удивительно пятипалые, правда, противостоящим был не только большой палец, но и указательный. Ладони были покрыты мизерными присосками светло-зеленого цвета. Худые, как у хипстеров27 в зауженных джинсах, длинные ноги, в отличие от рук, имели всего лишь три огромных пальца, один из которых был развернут от двух других на сто восемьдесят градусов и покоился на пятке. Тело пришельца было похоже на знак вопроса: оно сужалось у талии и расширялось, подходя к плечам, и, если смотреть в профиль, напоминало спину человека с самым зверским в мире сколиозом. Фактически его горб чуть возвышался над головой, а та, в свою очередь, была сильно выпячена вперед. Она была непропорционально, для человека, конечно, большой. Нижнюю ее часть пересекал широкий жабий рот. Носа не было и в помине, а вот глаз оказалось целых три. Они были прикрыты светло-коричневыми веками. Ни волос, ни зубов, ни половых признаков у существа не было.
Геджани, наконец, оторвал взгляд от пришельца.
– Нам нужно решить некоторые проблемы, – проигнорировал он вопрос Инитаро.
Все замерли в ожидании. Ифран был главным на станции, а такая иерархия подразумевает и повышенную ответственностью. От его дальнейших действий зависели огромные деньги, а, возможно, даже и жизни. Геджани на секунду запнулся, мысленно перечисляя каждого, кто волей случая попал в его совещательный штаб.
Кастор, Инитаро и Мастерсон являли собой довольно разношерстное и разновозрастное трио, но при всем при этом один, а возможно даже двое из них приняли непосредственное участие в произошедшей проблеме. Остальные же были свидетелями, которых лучше пока не выпускать к остальным обитателям станции. Смирнов – он теперь их защита, которая, в любом случае, в курсе того, что творится на станции. Смирнов – своеобразная оппозиции мирного решения проблемы. С десяток его солдат, многие из которых ранены или напуганы, тоже стали свидетелями столкновения и их место теперь было здесь. Ольга Ласкис. Поначалу она забилась в угол и постоянно плакала и истерила. Ее с трудом нашли в одной из мастерских, она сидела с ножом под одним из верстаков. Понадобилось немало усилий, чтобы ее оттуда выкурить. Профессор Кастор попытался ее успокоить. Более или менее это удалось. Теперь она просто молча сидела, вперив взгляд в одну точку. И, наконец, Хартли и Корвин. Эта парочка не так проста, как Геджани казалось в самом начале. Хартли сидел, обхватив голову руками, а Корвин полулежал на одной из коек. Его плечо было перебинтовано, а в организме уже бултыхалась изрядная доза обезболивающего. На соседней койке расположился Игги. Он спокойно спал сном младенца – виват успокоительному.
– Что с моим сыном? – спросил Хартли, не дав индусу начать следующую фразу.
– Он в безопасности, – ответил на его вопрос Смирнов. – Мы сопроводили его и остальных людей в релаксационный зал.
– Это не самое безопасное место для моего сына…