– Есть идейка, – вдруг произнес Корвин.
Хартли расплылся в широкой улыбке.
– Сдается мне, Алекс, мы думаем об одном и том же.
39.
– И не жалко тебе? – спросил Кастор.
Акайо с грустью смотрел за тем, как рабочие разбирают и грузят консоли на небольшой погрузчик. Они делали это очень аккуратно, как и подобает относиться с дорогостоящей техникой, но его все равно не покидала щемящая ностальгическая печаль. Проект больше полугода пробыл в одном из экспериментальных залов, коих на станции было много, и вот, наконец-то, когда старый удобный зал вновь понадобился, нашел свое место на родном Титлине. К сожалению, этим местом оказалась кладовая.
– Чего жалеть-то?
– Все-таки твой проект…
Акайо вздохнул. Погрузчик, водрузив на себя консоли и бесчисленные метры кабелей, отправился восвояси. Он увозил кусочек его жизни, кусочек памяти.
– Это все в чулан направляется, – наконец, ответил он. – А не на помойку или переработку. Там все будет храниться до поры до времени. Пока не понадобиться мне, тебе… или еще кому-то…
– Но тебе все равно грустно…
– Ну, разработка не пропадет. Какие-нибудь умники, которым инвесторы отдадут наши чертежи, модернизируют систему. Возможно, она станет меньше и появится специальная платформа для кофейной чашки, но… Обидно, что прототип будет всеми забыт.
– Все старое остается в прошлом, Акайо, – Кастор мягко потрепал японца по плечу. – Иначе оно бы не было старым.
К ним подошла Ласкис, которая все это время контролировала работу погрузчика, сверяя технику с бумажками в своей папке – работа неблагодарная, но, с точки зрения бюрократа, необходимая. Она заметно похудела и побледнела: нервотрепка и часы, проведенные в замкнутом помещении за мониторами, не способствовали улучшению здоровья. Хотя первым она, скорее всего, гордилась.
– Они все забрали, – улыбнулась она. – Зал готов к дальнейшей работе.
– Спасибо, Оля, – произнес Кастор, и девушка, удовлетворенно кивнув, вышла вслед за рабочими.
Кастор проводил ее взглядом. Мешковатые джинсы и просторная майка ей даже как-то шли, а маленькая поясная сумка добавляла какую-то деловитость. Эти вещи, конечно, не подчеркивали ее фигуру, обтягивая тело и демонстрируя каждый изгиб в тоненькой упаковке, но они интриговали, побуждая фантазию к действию.
– Умная девочка, – произнес он и тут же снова повернулся к Акайо. – А где Хартли? Почему он тебе не помогает?
Акайо заговорщицки улыбнулся – его настроение, наконец-то, менялось.
– А он помогает. Он снимает антенну с усилителями, – Акайо сделал паузу. – И он не один. Я приписал к проекту еще одного человека.
– Да, ладно! – наигранно воскликнул Кастор. – И кто же сей счастливец?
– Корвин.
– Корвин? Помощник Верчеенко? – профессор непонимающе посмотрел на японца. – Думал, они неразлучны…
Японец задумчиво зевнул и продолжил.
– Я тоже, – он открыл перед другом дверь, ведущую в коридор, и пригласил пройти первым.
– Он хороший работник, – недоумевая, произнес Кастор. – От чего такой ажиотаж. Тем более, что у тебя есть Хартли. Ты ведь просто получил лишние руки, а говоришь так, будто сам Ньютон восстал из мертвых, чтобы приступить к работе в нашем проекте…
Акайо вышел вслед за профессором, и дверь мягко закрылась. Они оказались в широком коридоре, по которому туда-сюда сновали погрузчики и люди – обыденные рабочий процесс. Многие из них даже не удосуживались оторвать голову от планшетов, книг или тетрадей, с головой укутавшись одеялом со сладким названием «инженерные изыскания».
– Он не совсем, как ты выразился, лишние руки, – протянул он. – Я имел удовольствие работать с Верчеенко и с ним. И, знаешь что?
Кастор прошел рукой по густой короткой бороде, словно проверяя, не пропала ли она и, пожав плечами, переспросил.
– Что?
– Верчеенко, по крайней мере, в моем проекте был практически незаметен. Нет, он не глуп, способен развить идею, отутюжить нюансы. Но… Он вносил много предложений, по большей части либо бессмысленных, либо недальновидных. Он копошился, старался, однако… Основную работу делал Корвин. Этот парень умнее, чем кажется. Корвин сделал семьдесят процентов работы. Половина идей принадлежала ему. У него очень пытливый мозг. Поверь, не знай я, кто из них, кто, я бы подумал, что Корвин – это Верчеенко, а Верчеенко – это Корвин.
– То есть, – вполголоса произнес Кастор. – Ты думаешь…
– Я не хочу злословить по пустякам, – перебил его Акайо, пропуская вперед парня с грудой тяжеленых коробок. – Но Верчеенко вырастил очень талантливого протеже, чьи мозги могут очень сильно понадобиться в нашем проекте…
40.
– Слился твой Корвин? – Мастерсон, не церемонясь, стряхнул со стола все лишнее.
На пол полетели бумаги, мелкая электроника и канцелярия. Американец последнее время был не в духе: проект упорно стопорился, а сроки поджимали. За это попадало всем подряд: от прямых подчиненных до случайных людей, оказавшихся не в том месте и не в то время. Даже Геджани не слишком рвался узнавать, нюансы его работы и ее сроки, оставляя проект на потом и предпочитая посылать к нему с расспросами своих подчиненных.
– Не нужно было ему мозг выносить, – ответил Верчеенко.
– Ой, какие мы нежные, – Мастерсон разложил на освободившемся месте чертеж и повернулся к Верчеенко. – Я уже замену ему нашел, – он кивнул на копошащегося в углу комнаты худого высокого паренька.
Тот повернулся и помахал Верчеенко. Его лицо было изъедено рытвинками, а волосы были слишком светлыми. Казалось, его голову окружает светящийся ореол. Если бы Мастерсон не сказал про этого парня, Олег бы его, наверное, и не заметил, как, к примеру, стул или батарею.
– Игги, это мой коллега – Олег Верчеенко.
Паренек быстро, словно собачка, подскочил к Верчеенко и, быстрыми движениями вытерев руки о лабораторный халат, протянул одну из них. Олег снова оглядел парня с ног до головы. Ближе он выглядел еще более тощим и высоким. Лицо оказалось заполненным бесцветной щетиной, которую можно было найти, только прикоснувшись к его узкому подбородку. Верчеенко перевел взгляд на протянутую руку. Запястье при желании можно было охватить двумя пальцами руки – большим и указательным, а сами пальцы были тонкими и длинными, как у Спилберговского инопланетянина. С такой лапой ему нужно было играть в баскетбол, если, конечно, запястье не переломилось бы под тяжестью мяча.
Игги, смутившись, убрал руку за спину, будто собирался отрубить ее, как только на него перестанут обращать внимание.
– Ты можешь вернуть Корвина? – обратился он к Мастерсону.
– Что ты так привязался к этому Корвину? – рявкнул он. – Друзья? Дружите! На одной станции находитесь как-никак! Он нашел себе занятие. А ты закончи свое дело. Тем более что замену Корвину я нашел.
Мастерсон отвернулся к чертежам, давая понять, что не хочет продолжать дальнейший разговор. Игги поспешил удалиться в тот угол комнаты, из которого он на время выполз, и сделать вид, что он неописуемо сильно занят, давя уязвленное эго тисками самобичевания.
– Ты даже не понимаешь, насколько это не равнозначная замена, – громко, чтобы быть услышанным, вздохнул Олег и направился к своему рабочему месту.
41.
С высоты наконечника антенны был отличнейший вид на бескрайнюю тайгу. Хартли, конечно, и раньше видел зеленые леса, ровным слоем покрывающие земную поверхность. Чего только стоила его родная деревушка под Эбботсфордом18, местом жизни и смерти любимого писателя детства Вальтера Скотта. Но чтобы они уходили вдаль за горизонт во все стороны, покрывая редкие холмы, сливаясь с небом – такого ему видеть не доводилось. До этого момента он никогда не видел такого плотного зеленого ковра, такого насыщенного перелива зеленых оттенков. При упоминании Сибири люди всегда представляют снег, суровых мужиков в ушанках и каторгу, но никто не говорил, что здесь так баснословно красиво и… жутковато.
– Не хотел бы я здесь заблудиться в одиночку, – крикнул он, прикрепляя страховочный трос к антенне.
Перед тем, как отсоединять антенну, нужно было снять усилители сигнала. Их было семь: находились на расстоянии одного метра друг от друга. Последний крепился сверху, как наконечник. С него-то и решено было начать, спускаясь вниз и снимая остальные по пути.
– Страшновато? – выкрикнул Корвин откуда-то снизу.
– Люди, когда заблудятся в лесу, стараются найти самую высокую точку и, забравшись на самый верх, хотя бы приблизительно понимают, куда им нужно топать. Налево. Направо. Прямо. Понимаешь, люди всегда ищут ориентир глазами. А здесь, – он снова окинул взглядом местность. – Здесь, если ты заберешься наверх, тебя ждет чувство неизбежного угнетения и разочарования. Это, как оказаться, в хлипкой резиновой лодке с тигром посреди Тихого океана19.
– Любишь ты преувеличивать…
– А ты преуменьшать.
Хартли выдернул штекер из усилителя и вытащил заранее подготовленный ключ из отверстия в рабочем ремне.
– Ты готов там? А то, знаешь, я ведь, как только откручу эту штуку, удержать ее не смогу…
Он посмотрел вниз.
Корвин был готов. Его тело плотно облегал кевлар, выкрашенный в черный и темно-синие цвета. Он попытался наклониться – удалось без проблем: кевларовая ткань изящно натянулась, но не издала и малейшего звука. Сел. Сделал мельницу руками. Махнул ногой. Другой ногой. Проблем вроде не возникало. Экзоскелет слушался его, как собственные тело. Он был второй кожей, вторыми мышцами, вторыми костями, сухожилиями и суставами.
– Ты похож на Бэтмэна, Алекс, – усмехнулся Хартли. – Костюмчик под стать. Не хватает только плаща, маски и голоса, как у тестостеронщика после ангины.
– Я здесь20, – проговорил Корвин нарочито очень низким и хриплым голосом.
Хартли, усмехнувшись, удовлетворенно кивнул и поднял вверх большой палец.
– Ну, прожектора с летучей мышью у меня нет, но мне бы понадобилась твоя помощь…
– Ты там только держись.
Корвин подхватил моток стягивающих лент с карабинами и прыгнул вверх. Результат превзошел все ожидания Хартли. Его товарищ одним прыжком без особых усилий оказался чуть выше середины антенны – а это метров четыре-пять! Антенна чуть пошатнулась, но пристегнутый к ней страховочным тросом инженер без проблем удержался на верхушке. Через несколько секунд Корвин был уже около него и, обвязав усилитель, чтобы тот не полетел вниз из-за их нерасторопности, придерживал его одной рукой.
– Я думал, пальцы в нем у тебя работают намного медленней, – сказал Хартли, косясь на руку, которой Корвин держался за антенну.
– Задержка ничтожно мала, – пояснил Корвин. – Я в этом костюме мог бы на пианино играть, если б умел.
– А тактильность21? Она сильно страдает?
– Нет. Конечно, она не так сильно высока, как, скажем, если бы я был без перчаток, но, – он перехватил отвинченный усилитель и перекинул стягивающую ленту через плечо так, чтобы усилитель грузом висел у него за спиной. -… ткань на ладонях очень плотная, но при это очень тонкая. В полтора раза тоньше, чем целлофан, – он показал Хартли свободную ладонь.
Черная гладкая ткань плотно обтягивала внутреннюю часть ладони. Казалось, что его ладонь просто густо закрашена черной краской. Металлический штырьки, материал потолще и грубее окружали тыльную часть. Хартли готов был поспорить, что разглядел даже те складки, которые гадалки-шарлатанки на городских ярмарках именуют линей жизни и еще, Бог знает чем.
– Откуда такая ткань?
– Кастор посоветовал. Одна из его разработок.
– Йосси? Так ты еще и модернизируешь свой костюм?
– Постоянно. Вот с сыном твоим его покрасил. Перепрошил ПО. Ну, а недавно таким вот способом увеличил тактильность.
– Ах, ты ж хитрый лис! – воскликнул Хартли.
Они спустились ниже и, повторив ритуал обвязывания, начали откручивать очередной усилитель.
– Зараза, – прошипел Хартли. Пот неустанно струился по его лбу. – Заржавело крепление.
– Еще бы. Оно тут уже три четверти года. Пережило зиму и весну. В Сибири, прошу заметить! А это что-то, но говорит о надежности нашей работы.
Хартли снова попробовал крутануть упертый винт, но гаечный ключ сорвался, и тот болезненно ударился о штырь, заменяющий лесенку.
– Твою же! – прошипел он и отогнулся назад, повиснув на карабине и держась здоровой рукой за усилитель.
– Что там? – Корвин был ниже и всей картины не видел.
– Да, долбанный ключ! – прокряхтел Хартли.
– Давай, я все сделаю – костюм здесь далеко не помеха, скорее подмога.
– Нет уж, – усмехнулся Хартли. – Я еще вполне…
Он не успел договорить, как повидавший время язычок карабина, не выдержав напора, сломался, и вся страховка Хартли полетела в тартарары. Он успел схватится за усилитель, который тут же накренился вниз, держась на одном-единственном последнем ржавом винте.
– Твою мать, Корвин! – выкрикнул он.
Тот попытался схватить друга, но антенна неожиданно накренилась, и Хартли дернуло в сторону от него. Злосчастный винт не выдержал и с жалостливым металлическим лязгом лопнул, переломившись пополам. Хартли, вцепившись в оторвавшийся усилитель, как доберман в свою жертву, на секунду почувствовал невесомость, но потом в бок что-то уперлось. Корвин, спрыгнув вслед за ним, моментально подхватил его, как муж берет на руки новоиспеченную невесту. Потом Хартли почувствовал чуть заметный толчок.
Он сидел на руках у Корвина, все еще держась за проклятый усилитель обеими руками, и смотрел на поверхность крыши, которая теперь была значительно ближе, чем несколько секунд назад.
– Приехали, Уэлен, – произнес Корвин и осторожно опустил его на землю.
Уэлен отряхнулся, посмотрел на усилитель, который сначала подставил его, а потом, возможно, спас жизнь, замедлив неминуемое падение.
– Хорошая амортизация22 у тебя, – выдавил он. – Приземления я практически не почувствовал. И эту штуку у вас никто не купил?
– Ну, сильно упрощенный и удешевленный вариант сейчас используется для нужд армии. Один образец есть у Олега, но он его не улучшал. А такого образца, как у меня – нет ни у кого. Он – уникален и наиболее модернизирован.
– Приятно слышать.
– Может, дальше я сам, – Корвин кивнул на антенну. – Или ты хочешь продолжить. У меня есть второй доисторический карабин и старенький гаечный ключ.
– Нет, – поспешил отказаться от такого предложения Хартли. – Я, пожалуй, снизу посмотрю. После таких полетов не мудрено заполучить кучу фобий.
42.
Игги на самом деле был шведом. Многие думали, что он какой-нибудь там канадец, или американец, или, в конце концов, натурализованный американец, как, например, Мэл Гибсон23. Все было намного проще: Игги – родился и вырос в столице Швеции – Стокгольме. А вот учеба его прошла в Массачусетсе – в том самом знаменитом институте технологий24. Там он усовершенствовал свой английский и практически избавился от акцента. Скандинава в нем выдавали только светлые, как спелая рожь, волосы и иноземное, чуждое нежному американскому слуху, имя Ингмар Торельсон, которое он поспешил сократить до благозвучного и простого для запоминания Игги.
Пожалуй, он один из немногих не мог заснуть в эту ночь. Его мозг буравила одна треклятая мысль: он не сможет ответить высоким требованиям Мастерсона и Верчеенко. И дело тут совершенно не в знаниях Игги, а в его тотальной неуверенности в себе. Мастерсон славился своим склочным характером и ненавистью ко всем, кто глупее его, и еще большей ненавистью ко всем, кто умнее. А Верчеенко так привязался к своему подручному, что сразу становилось ясно – его внимание и благодарность будет требовать титанических усилий. И все бы было нормально, если бы Игги точно знал, что он лучше предыдущего помощника, или хотя бы является равносильной заменой. Но об этом русском по станции начинали ходить не многозначные слухи, его сравнивали даже с самим Верчеенко. А тогда на него, Игги, ложился двойной груз ответственности.
До двух часов ночи он переворачивался с одного бока на другой, пытался нагнать на себя сон, даже отжимался и приседал, но предательский сон совершенно не лез в его голову.
Игги, измучившись в конец, сполз с кровати и, натянув плотные холщовые штаны и узкую, обтягивающую худые ребра, майку, вышел из комнаты.
– Попробую нагулять сон, – вздохнул он и поплелся по коридору.
Станция была большая, и ему потребовалось минут десять, чтобы, побродив по безлюдным коридорам, покинуть жилой сектор.
Он около часа блуждал по парковой зоне, но запахи листвы и цветов скорее будоражили его мозг, как глоток кофе, нежели усыпляли сознание. Столовая умудрилась пробудить в нем аппетит, он стянул шоколадку из навороченного автомата, недалеко от зоны отдыха и тут же ее съел. Заниматься спортом ему не хотелось, а видеоигры наскучили уже через пятнадцать минут после включения.
Тогда Игги решил посетить лабораторию Мастерсона. Он спустился на несколько уровней пока не дошел до нужной двери. Несколько секунд поразмыслив, он дернул ручку, но дверь не поддалась.
– Великая паранойя Мастерсона, – грустно улыбнулся Игги. – Звучит, как название синдрома.
Наверняка, дверь открывалась биометрическим отпечатком пальца Мастерсона или Верчеенко. Лаборант такой привилегии пока не удостоился. В любом случае, ночью тут ловить было нечего.
Он грустно поплелся назад.
Поднявшись выше, туда, где располагались испытательные залы и ангары, Игги вдруг вспомнил, что профессоры Кастор и Инитаро для своего проекта сняли целый зал. Они его вычищали весь предыдущий день. Но его больше интересовали не они, а их подопечный. Этот русский… как его… вроде на «К». Ему вдруг захотелось посмотреть, над чем работает его соперник. Да, именно соперник – так Игги теперь позиционировал своего предшественника.
Он направился к нужному ангару.
– Конечно, ангар может быть закрыт, – сказал Игги сам себе. Он вообще часто разговаривал сам с собой, особенно, когда волновался. – Да, это вполне возможно. И кто сказал, что они уже ввезли оборудование? Но… попытка не пытка.
Наконец, он добрался до нужного зала. Перед ним нарисовались две створки огромных гаражных дверей, внутри которых находилась дверь поменьше, чтобы каждый раз не дергать большие. Он подошел к двери и повернул ручку. К его немалому удивлению она поддалась. Дверь не стали ни запирать, ни ставить под защиту АСУПИ, хотя она, почти наверняка, обладала внушительной электронной начинкой. Он дернул ее на себя и, озираясь по сторонам, словно какой-то злоумышленник, проскользнул внутрь.
Раньше такие залы Игги видел только сверху со смотровой платформы. Снизу он показался ему еще больше. К его сожалению, зал, погруженный в тусклый лунный свет, проникающий сквозь небольшие потолочные окошки, оказался пустым. Очистить успели, а вот завести что-нибудь новенькое – нет. Неудивительно, что двери не стали запирать: пока оборудования не было – это простая комната для работы. Он разочарованно вздохнул и развернулся к двери.
Как вдруг услышал удар.
Он замер на месте и напряг уши.
Удар повторился. Звук был такой, словно кто-то шмякнулся головой о стену с разбега.
Игги повернулся. Звук доносился откуда-то из центра зала.
Он осторожно, постоянно оглядываясь, пошел вглубь зала, стараясь разглядеть в сумраке источник шума.
Удар снова повторился. Уже намного ближе и… выше.
Он поднял голову и сощурил глаза, надеясь, что это поможет ему ориентироваться в полутьме. Ничего не было видно, словно звук появлялся прямо из воздуха.
Бах!!!
Игги аж присел от неожиданности. Удар прогремел прямо у него над головой в метре или двух. Он поднял голову, но снова ничего не увидел.
Бах!!
Теперь Игги был уверен, что звук исходит из пустоты над его головой, но не мог понять откуда. Он отошел в одну сторону, чтобы рассмотреть невидимый источник звука в иной перспективе, потом в другую, не сводя глаз с того места, откуда, по его мнению, доносился шум.
Наконец, стуки прекратились.
Игги начал обходить по кругу злосчастное место. И вдруг остановился. Перед ним, словно по волшебству, оказалась дверь. Обычная металлическая дверь, какие ставят в дом, чтобы туда не забрались воры. У нее была обычная плоская ручка. Обычная крашенная черная поверхность. Игги готов был поспорить, что, прикоснись он к ней, она бы оказалась совершенно обычной на ощупь. Необычным в ней было лишь одно: она висела в воздухе в трех-четырех метрах над землей.
Игги так и стоял с открытым ртом, глядя на дверь, как фермер на НЛО, похищающего его лучшую дойную корову.
Бах!!!
Донесся до него очередной, после затишья, удар. Вне всяких сомнений, он был нанесен с другой стороны.
Бах!!!
Игги испуганно отшатнулся.
Бах!!!
Темп ударов возрастал. Кто-то, будто почувствовав, что его слышат, непременно хотел попасть внутрь или… вырваться наружу.
Бах!!! Бах!!! Бах!!!
Игги не выдержал и закричал.
43.
– Чем вы вообще занимались? – Ифран Геджани раздраженно потер пальцами переносицу.
Его подняли с кровати около часа назад, и он этому определенно не радовался. Он сидел за маленьким кофейным столиком в зале отдыха. Около него на диванчиках расположились профессоры Инитаро и Кастор, чуть поодаль сидел Уэлен Хартли, Корвин стоял около него, облокотившись о стену. Все они были раздражены не меньше Ифрана и выглядели слегка помятыми, в основном, из-за того, что проснулись они минут десять назад.
– В смысле, Ифран? – переспросил Акайо. – Ты же знаешь наш с Йосси проект. Все те же сигналы…
–… мощные, чтобы попадать в труднодоступные места и обходить глушилки… – закончил за него Ифран. – Я в курсе. И это все?
Кастор и Акайо удивленно переглянулись.
– Это наш проект. Других нет, – подвел Акайо. – К тому же мы этот-то начать не успели.
Ифран снова потер переносицу: мозг все еще желал отдыхать – нужно было его разгонять для последующей работы. Но это было делом необходимой важности – таких инцидентов у него еще не проявлялось, и он бы хотел, чтобы и не проявилось.
– Вы тоже ничего не делали? – он посмотрел на Хартли и Корвина.
– Мы вчера только уборкой занимались, – ответил шотландец. – Без ЧП, конечно, не обошлось, но ничего фатального не случилось. А в чем, собственно, дело?
Геджани понимал, что эта четверка ни при чем. Он это понимал еще до того, как их разбудили и вызвали сюда. Он это понимал, еще когда стоял посреди зала испытаний. Он вызвал их сюда, скорее чтобы убедиться или даже в надежде, что все, что твориться на станции, до сих пор у него под контролем. Тогда в голове маячило полуживое, затюканное и забитое в угол «а вдруг», сейчас оно потухло насовсем.
– Слушай, – вмешался Кастор в разговор. – Что случилось? Я вижу, что что-то серьезное, но ты не даешь конкретики. В чем нас обвиняют? В халатности? Кто-то пострадал или нанесены какие-то убытки по нашей вине? Мы чего-то не заметили?
Геджани грустно улыбнулся. В голове пронеслось печальное «если бы»…
– Такое… – он покачал головой из стороны в сторону. -… сложно не заметить.
44.
– Это потрясающе! – вопил Акайо.
Казалось, японец находился на вершине своей восточной нирваны. Он восторженно бегал вокруг двери, как ребенок со свежеподаренной игрушкой.
– Вы знаете, что это такое? – Геджани ожидал немного другой реакции, как, например, у Хартли, Кастора или Корвина, которые стояли напротив двери с выпученным глазами и раскрытыми от удивления ртами. Или, как у него самого несколько часов назад, когда он находился на их месте.
Акайо же отреагировал не совсем так, как он ожидал. Точнее совсем не так. Удивлением японец пренебрег уже в первые несколько секунд. Оно с неимоверной скоростью сменилось искренним детским восторгом, какой-то больной щенячьей радостью при виде хозяина. Это настораживало.
– Понятия не имею… – прошептал Кастор.
– А он, – Геджани кивнул на Акайо.
– И он тоже…
– А почему тогда…
– Понятия не имею…
Хартли пихнул Корвина, будто он мог разобраться в ситуации лучше него самого, в плечо и кивнул на дверь.
– Ты что-нибудь понимаешь?
– Ну, формально – это дверь, – промычал он. – А так…
– Я сам вижу, что это дверь, – перебил его Геджани, встряв в их разговор. – Вот только она висит в воздухе и видна только с этой стороны…
– Вы почти правы!
Все разом обернулись к Акайо, который начал успокаиваться после своей бурной радости. Он, наконец-то, остановился. Маска сумасшедшего ученого под ЛСД постепенно начала сплывать с его лица, оставив место серьезному рациональному человеку.
– Это, – он указал пальцем на дверь. -… ответ.
45.
– Что случилось? – Верчеенко привстал на локтях, чтобы видеть Ольгу.
Она быстро натягивала на себя шорты и рабочую рубашку. Олег поймал себя на мысли, что она изрядно похорошела с момента их знакомства. Он даже удивился, как он не заметил сразу, что округлости приняли аппетитный вид. Отпускать ее уже хотелось все меньше. В нем пробудилось животное желание.
– Какое-то ЧП в нашем зале испытаний…
Ее холодный деловитый тон сразу же это желание уничтожил, но он не хотел оставаться один.
– И до утра это ЧП подождать не может? Обязательно твое присутствие?
Она села на край кровати и начала натягивать на ноги кеды. Верчеенко перегнулся через кровать и коснулся ее плеча. Она невольно вздрогнула. Несмотря на то, что они были не первый месяц любовниками, он всегда держался с ней, мягко говоря, прохладно, и его ласка или внезапные касания были чем-то из ряда вон выходящим. Она его боготворила еще до знакомства, но, когда они стали работать рука об руку, когда он с ней заговорил, когда она взглянула в его серые глаза, ей окончательно совало крышу.
– Может, останешься?
Ей безумно захотелось остаться: такие моменты лучше ловить в золотую шкатулку и беречь всю свою жизнь, но…
– Геджани сам лично мне звонил.
– Да, ладно! – Верчеенко опустился на кровать. В нем включился режим «удивление и непременная зависть».
Она встала и подошла к двери.
– Там случилось что-то серьезное, – с этими словами она выскользнула за дверь, не дождавшись комментария своего любовника.
Верчеенко плюхнулся на спину, заложив руки под голову. Спать больше не хотелось. Она была немного не права: если ей посреди ночи позвонил сам Геджани и вызвал к себе, то происходило не «что-то серьезное». Там происходило что-то из ряда вон выходящее. Любопытство и желание саботировать проект Корвина подтачивало его нейроны действовать.
Он схватил с тумбочки рабочий телефон и быстро набрал номер. В телефоне послышались ровное, как пульс мертвеца, гудение.
– Корвин, – иронично простонал он. – Опять телефон посадил…
О еще несколько секунд подумал и набрал другой номер.
– Да, – послышался хриплый недовольный голос Мастерсона.
– Есть дело неотложной важности, Фил.
– Ты с катушек съехал? – рявкнул профессор. – Три ночи! Я и так через раз сплю!
– Фил, это ждать не может, – заявил Олег и, не дав вставить Мастерсону и слова своей гневной тирады, тут же добавил. – Я зайду за вами через пять минут.
С этими словами он положил трубку, не представив возможности собеседнику выругаться и поторговаться. Он представил, как Мастерсон ошалело смотрит на телефон, а потом покрывает его всяческими вульгарными проклятиями. Верчеенко устало улыбнулся и начал одеваться.
46.
– Что значит «ответ»? – Геджани покосился на Кастора.
Они оба знали, что сейчас озвучит безумный японец, но хотели удостоверится, что понимают его правильно.
– Мы послали приветствие, – сказал Акайо после значительной паузы. – Они прислали ответ.
– Ты серьезно? Инопланетяне?
Акайо подошел к Геджани вплотную так, что будь у индуса чуть более расшатанные нервы, он бы несомненно попятился бы назад.
– А почему нет? – спокойно произнес японец. Восторженный фанатик исчез. Теперь перед Геджани стоял хладнокровный ученый – знаток своего дела, готовый вцепиться в глотку любому, кто посмеет оспорить его теорию или предположение. – Ты можешь как-то по-другому объяснить дверь, парящую в воздухе в том месте, откуда был запущен сигнал?
Геджани потупил голову. Ответить ему было ровным счетом нечего. Дверь сама по себе была чем-то фантастичным, а объяснить ее появления без примеси фантазии или мистицизма было вообще невозможно.
– Доказательства, Акайо, – произнес он. – Без доказательств твоя версия равносильна версии, что их сюда принесли леприконы на волшебной малахитовой упряжке с однорогим пони прямо по чертовой радуге.
– В отличие от моей версии, в твоей нет никаких косвенных зацепок.
Геджани хотел что-нибудь ответить упрямцу, но Кастор его удержал, перехватив поперек живота одной рукой. Геджани раздосадовано посмотрел на него, на что тот только пожал плечами.
– А что это тогда такое, профессор? – вмешался Хартли скорее, чтобы разрядить обстановку.
Акайо оглядел всех и повернулся к двери.
– Это то, чем оно кажется с самого начала.
Хартли и Кастор многозначительно переглянулись. В своих очках они были больше похожи на умилительных детей с просторов Youtube, нежели на серьезных ученых. Тем временем Ласкис, которая тихо, как мышка, прошмыгнула в зал и подошла к делегации.
– Вызывали? – тихо прошептала она Геджани.
Тот, молча, указал пальцем на дверь, висящую в воздухе, и Ольга Ласкис моментально затихла, впав транс, сломавший все теории, которым она беззаветно доверяла всю свою жизнь.
– И что же это по-вашему такое? – отозвался Геджани.
–… дверь… – донеслось откуда-то сзади.
Они обернулись и увидели Корвина, который не сводил взгляда с аномалии. Пожалуй, если бы он не подал и звука, никто бы и не вспомнил про его существование.
– Именно, – кивнул Акайо. – Это дверь. Мы видим ее лишь с одной, так сказать фасадной стороны. Нам невидимы не боковые ее части, ни косяки, ни обратная сторона. Она висит в воздухе, но здесь находится лишь одна ее часть, одна плоскость. А вторая, другая сторона и остальные плоскости, они могут быть где угодно.
– То есть, – осторожно подбирая слова, произнес Хартли. – Вы считаете, что это портал?
– Я считаю, что – это дверь между двумя пространствами. Возможно еще и временем, – добавил он. – Она может вести, куда угодно…
– Акайо, – Кастор поправил свои квадратные очки. – А с чего ты взял, что это не иллюзия, ловкий фокус или обман зрения?
Акайо повернулся к Геджани, отвечая на вопрос Йосси.
– Потому что Ифран уже проверил эту гипотезу, не так ли?
Геджани, не проронив и слова, с самым каменным лицом, какое только могло у него быть, обошел дверь с другой стороны, где ее не было видно, и вытащил из кармана брюк маленькую двухрублевую монетку. Он посмотрел на группу ученых застывших в выжидательной тишине и, размахнувшись, зашвырнул монетку туда, где с другой стороны находилась дверь. Монета долетела до двери и, проскользив сквозь нее, не встретив никакого сопротивления, полетела вниз. Кастор изловчился и не дал ей коснуться земли, зафиксировав в своих худосочных руках.
– Я же говорил, – улыбнулся он. – Простая обманка. Скорее всего, голограмма. Очень крутая, но голограмма. Чей-то невеселый, но высокотехнологичный прикол.