Титлин несколько секунд смотрел на свою мастерскую, а потом неожиданно резко повернулся к человеку. Гибкость его позвонков позволила сделать это поочередности: сначала к Корвину целиком развернулась верхняя его часть (выглядело так, будто пришельца переломили пополам, а затем весьма скверно склеили), а потом в два шага ноги довернули нижнюю.
– Этого следовало ожидать, – сказал он. – Значит, придется вводить прямо в кровь. Это увеличит время действия.
Корвину понадобилось время, чтобы осознать сказанное пришельцем. Титлин выжидающе оглядывал собеседника. Его глаза не моргали. Все тело замерло. Можно было подумать, что он всего лишь восковая фигура, сделанная каким-то безумным творцом.
– Ты хочешь ввести мне в кровь чужое ДНК?
– Ты знаешь другой выход?
– Мне это чем-то грозит?
Титлин облокотился о свой лабораторный стол местом, где у обыкновенного человека находится копчик, и закрыл верхний глаз.
– Температура, головные боли, насморк, потливость, озноб, депрессия, сыпь, покраснение белков глаз, возможно, нелетальное внутреннее кровотечение… Тебе весь список?
– Ты серьезно? А смерти там нет?
– Нет. Тебе будет очень плохо, может быть даже хуже, чем когда-либо до этого, но ты выживешь. Определенно выживешь.
Корвин приподнялся с жесткой койки и уставился на пришельца. Он не помнил, шутил ли тот когда-нибудь или нет. Скорее всего, нет – понятие юмора ему вряд ли было известно. Но то, что он сейчас услышал, определенно было близко к сарказму. Он даже не знал, радоваться ему или пугаться проявления человечности в своем внеземном друге.
– Как это возможно вообще?
– Чужое ДНК покроет собой твое собственное. У тебя будет маскировочная оболочка. Ты не умрешь, потому что я хорош в своем деле. Но тебе будет очень плохо, потому что твоя иммунная система будет постепенно избавляться от чужеродного вмешательства. Это примитивная биология, – он рассеянно пожал плечами. – И нам нужно проверить, как быстро она это сможет сделать.
122.
– Я не умер… – простонал Корвин.
Его голос звучал слабо. Веки почернели, а грудь тяжело вздымалась вверх при каждом хриплом вдохе. Он лежал на кушетке, застеленной всяким тряпьем. Титлин склонился над его взмокшим от пота телом и заглянул в расширенные зрачки, судорожно дергающиеся из стороны в сторону в поисках чего-нибудь знакомого. Пришелец положил руку на грудь Корвина, высчитывая его пульс. Он повторял эту процедуру последние несколько часов каждые пять минут, иногда слушал, дышит ли его товарищ.
– Эй, – простонал Корвин, когда его глаза, наконец-то, смогли четко разглядеть рельефную голову пришельца. – Так я все-таки жив…
Титлин тихо отпрянул от тела человека и, как будто облегченно вздохнув, ответил:
– Оу, я уже не долбанный живодер с хреновых задворок Вселенной!
– Извини…
123.
– Итак, – Титлин расположился на самодельно стуле, который он собрал из деревянного ящика и дверцы от старого холодильника. – Что в итоге?
– Это дрянь выводится из моей крови в среднем за полтора-два часа, в зависимости от ДНК. Так что нам нужно, чтобы меня арестовали за правонарушение, не пристрелили сразу же и не увезли в другое место со станции. Я должен оставаться на Гельзенкирхене на протяжении всего этого времени.
– И что же это за нарушение?
– Я должен быть выходцем с Титлина.
– Ты и так выходец с Титлина.
– Я должен быть выходцем с Титлина и не быть собой, иначе меня не впустят внутрь к АСУПИ.
– Тебя в любом случае расстреляют без дознания. Ты – враг человечества в их глазах. Они тебя сначала прикончат, а потом только будут проводить следствие: ваша нынешняя судебная система довольно примитивна.
Корвин поймал себя на мысли, что Титлину стоит приносить меньше газет и больше исторических книг, пока он не стал считать людей варварами, коими они, зачастую, являлись.
– Только если я не буду уже формально мертвым, – Корвин хитро улыбнулся. – Если АСУПИ подтвердит мою принадлежность к Титлину, а потом мою смерть, то они не смогут со мной ничего сделать, пока не удостоверятся. Тогда им придется тащить дознавателя, строить допрос и ждать подтверждение информации обо мне. А это около трех часов. Политиканы позаботились, о том, чтобы поднятие архивных документов по Титлину проходило через наиболее количество рук и разрешающих подписей. Скрытие потенциально опасной информации. Бюрократия, знаешь ли… – он задумчиво поднял взгляд на растрескавшийся потолок. – Эта гадость выйдет из моего тела часа за два… Времени хватает. Вряд ли они меня будут сканировать каждый час.
– Не знаю, – отозвался пришелец. – И что ты будешь делать три часа?
– Ждать, – Корвин пожал плечами. – Нужно попасть туда в полночь. Охрана будет такая же, как и днем, но народу будет меньше. Станция будет полупуста. Это мне подходит – меньше глаз. С расчетом, что придется ждать дознавателя, беседовать с ним и все остальное… Должны управиться до рассвета. До смены нарядов.
Титлин чуть приподнялся на своем самодельном стуле.
– А где ты найдешь ДНК мертвеца со станции Титлин?
Корвин запустил руку в карман потертого пуховика, из которого местами торчали мягкие серые перья, и вытянул маленький свернутый комом белый платок. Тот самый платок, который ему когда-то протянул один, ныне покоящийся в земле станции посреди лесов Сибири, человек, взявший на себя командование военными силами Титлина после смерти Смирнова. Сувенир с Титлина. По иронии судьбы одно из немногого, что удалось спасти с уничтоженной станции. Он должен был еще сказать свое последнее слово.
– Осталось только найти доступную информацию о мертвеце со станции Титлин.
124.
– Завтра.
– Ты уверен? – Титлин следил всеми своими глазами за пальцем Корвина, который упирался в практически невесомую планшетку. На ней отображались списки смен станции Гельзенкирхен, не без труда выкупленные у бессовестного подполья.
Вообще подполье каким-то невероятным образом умудрялось добывать сведения не хуже мастаков мирового шпионажа. Тоже самое касалось различных вещиц: например, тот же самый планшет или бутылочку старого «Дон Переньон», которое не всегда посещало дома процветающих предателей. Конечно, все всегда имело свою цену. Но когда речь заходила о стоящей информации, спрятанной АСУПИ, подполье неказисто открещивалось.
– Дознавателем ночью заступит капитан Генри Вильт – британец, а ответственным по станции останется глава ОНАМН – немец Гебхарт Лейнциг – не самый приятный человек, как говорят в подполье, но и не самый умный.
– А при чем здесь они?
– Они не из Восточной Европы. Они не смогут по моему акценту определить, что я не поляк. Для них все на одно лицо. К тому же, они вряд ли ностальгично будут спрашивать про жизнь в Польше или про какую-нибудь речку под Краковом. Другой такой удачной пары еще долго может и не быть…
Титлин лишь развел руками в стороны, понимая, что отговорить человека, вогнавшего в свою голову идею-фикс, дело неблагодарное, да и практически невозможное.
– Тебе жизнью рисковать, не мне.
– Это уж точно, – кивнул Корвин, а потом через мгновение добавил. – И мне нужен грим. Хороший грим.
Пришелец уже довольно неплохо изучил Корвина. Он понимал его инстинкты, повадки, желания. Хотя его мотивы и образ мышления зачастую оставался для Титлина загадкой, но он все равно мог предугадывать реакцию, выражение лица Корвина, его действия. Вот и сейчас человек разговаривал с ним, а сам находился где-то в своих мыслях, которые шлифовали план.
– Ты же сказал, АСУПИ не сканирует внешность.
– И не соврал. Тем более что она бы все равно нашла подставу с гримом, – усмехнулся Корвин. – Грим нужен для людей.
– Кто-то может знать тебя в лицо?
– Я не знаю. В том-то все и дело. Я был не последней личностью на Титлине, да и до него. Кто-нибудь может догадаться… И тогда провал из-за неудачного стечения обстоятельств… Мне нужно походить на бродягу, с моим самочувствием это вполне будет вязаться. И чтобы грим не растекся. Потеть я буду, как жирдяй в переполненном автобусе в час пик. Думаю, найду мастера в подполье. А еще нужно найти наручные часы. Неприглядные. Если у меня их не отберут, я смогу следить за временем…
Пришелец так и представлял, как в голове у Корвина вырисовывается список, напротив которого ставятся галочки.
– Чтобы не потерять сознание и не проваляться в кошмарном сне, – перебил его Титлин. – Тебе нужно пить много жидкости. Она не даст тебе отключиться. А тебе нужно быть в сознании.
– Я понял.
– По возможности подогретую жидкость. Она будет кидать тебя в жар поначалу, но не даст тебе вырубиться.
– Я понял. Буду понаглее. Выпрошу чай.
– Чай?
Корвин улыбнулся. Титлин многим интересовался, но даже с его обучаемостью и любопытством нельзя было покрыть весь объем информации о Земле даже за несколько лет.
– Я тебе потом расскажу, – отмахнулся Корвин, понимая, что после объяснений у пришельца возникнут новые вопросы.
Он уже практически вышел из комнаты, когда Титлин остановил его еще одним вопросом.
– А что ты будешь рассказывать дознавателю?
Корвин замешкался, пытаясь придумать ответ.
– Правду.
125.
Все тело зудело от пота и легкой кожной сыпи, в голове маленькие дятлы перестукивались, как заправские радисты, нос категорически отказывался дышать. Корвин облокотился о стену спиной, пытаясь собраться с мыслями. Он прямо физически чувствовал, как его клетки негодуют от свежевколотой гадости. Больше всего беспокоила кожа на лице и голове, покоящаяся под толстым слоем раздражающего грима и непробивным силиконом парика. Она всеми возможными способами сигнализировала о боли и дискомфорте, а трогать ее было крайне нежелательно, хотя миниатюрная азиатка у разрушенной церкви всячески заверяла, что он без проблем выдержит легкие касания и не потечет от пота.
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Он знал, что будет тяжело. Он сам на это пошел. Это был его выбор.
– Правда того стоит, – прошептал Корвин и вышел из-за угла здания на трясущихся ногах к КПП станции Гельзенкирхен.
Два неуверенных шага – и он чуть не полетел на землю. Без опоры идти было трудно. Он поймал себя на мысли, что страстно желает, чтобы его поймали, как можно быстрее. Еще пара шагов. Он начинал нервничать. Дальнейший путь казался непосильно длинным, а его все еще не обнаружили. Еще шаг. Он готов был повалиться на землю, какая разница, в каком состоянии его найдут. Как вдруг его ступни поймала голографическая сетка. Она прошлась снизу вверх и, дойдя до кончиков его волос в парике на макушке, загорелась красным, возвестив о террористической тревоге. Он с облегчением выдохнул.
– Ну, здравствуй АСУПИ, – одними губами прошептал Корвин, обессилено валясь на колени и закладывая руки за голову.
Миллионы обманутых голосов
126.
Вильт смотрел на изображение на экране терминала, его нижняя челюсть медленно отвисала к земле. На черно-белой фотографии был изображен военный со светлыми волосами и крючковатым носом. Даже если учесть, через что ему пришлось пройти (Титлин, голод и болезнь), человек, сидящий сейчас в камере допросов, определенно не мог быть Гжегожем Слачником. Вильт отскочил от терминала, как будто тот внезапно загорелся, проклиная все на своем веку. В особенности гриф секретности станции Титлина, который не допускал снимки террористов до гражданского населения. До поры, до времени это удивляло Вильта, но потом все объяснилось агитацией к террору. Политический кретинизм, как ему, казалось.
– Твою мать, – прохрипел он и попытался выйти.
Дверь не поддалась. Тогда он толкнул ее чуть сильней. Результат остался прежним.
– Не понял, – он посмотрел на мужчину, выглядывающего из-под кип бумаг, который был удивлен не меньше его самого. – АСУПИ, открой дверь.
– У вас нет доступа, капитан Вильт.
Он снова переглянулся с мужчиной. В его глаза на ряду с удивлением сквозила легкая паника. Бумажный червь не привык к тому, что что-то может идти вне рамок его размеренной работы.
– АСУПИ, открой дверь, – повторил мужчина за столом.
Система повторила то же, что сказала капитану Вильту. Паники в глазах клерка стало чуть меньше. Вероятно, он боялся, что Вильт окажется каким-нибудь преступником, которого так поздно опознала АСУПИ.
– Открой мне чертову дверь! – заорал Вильт.
– У вас нет доступа.
Он с силой ударил дверь ногой, но она лишь чуть заметно завибрировала.
– Прошу, капитан Вильт, не стоит применять силу, – отозвался холодный электронный голос.
127.
Корвин шел по стерильно-белым коридорам. Стены давили на глаза, заставляя зрачки сужаться от яркого света. Не считая момента, когда парочка дуболомов-солдат тащила его практически в бессознательном состоянии в комнату допросов, он был здесь первый раз, но планы этой станции он выучил наизусть. Он мог бы с легкостью повторить схему комнат на бумаге, найти любую коморку и проникнуть в нее. Он потратил немалое время на изучение выкраденных чертежей. Он запомнил каждый изгиб коридоров, каждую мало-мальски значимую комнату. Он вымерял расстояния и теперь мог добраться куда угодно даже в слепую, просто считая шаги.
– Лис, охрана пытается выбить двери, – как всегда спокойно произнесла АСУПИ.
– Им это удастся?
– Нет.
Корвин в этом и не сомневался: для этого охране понадобились бы подрывные работы. Подрывных материалов их снаряжение не насчитывало. А оружейный склад был от них закрыт также, как и все остальные комнаты. В остальном, они могли бы царапаться в двери и барьеры хоть целую вечность.
– Есть безопасный путь отхода для меня, чтобы не натыкаться на людей, отворяя двери.
– Шахты тоже брать в расчет?
Корвин приложил ладони ко лбу. Голова все еще болела. Слабость не ушла, но ему уже было гораздо лучше. Лезть в шахты в таком состоянии ему совсем не хотелось, но натыкаться на военных хотелось еще меньше.
– Да.
– Такой путь существует, – произнесла АСУПИ, а потом через секундную паузу добавила. – В шахты лезть не придется.
– Хорошо, – с облегчением выдохнул Корвин. – АСУПИ, а где сейчас капитан Вильт.
– В комнате №14.
Корвин представил план станции Гельзенкирхен, вспоминая, где находится комната №14. Времени на это ушло немного. Память его редко подводила.
– Ему нужен был терминал?
– Да.
Он мысленно усмехнулся: Вильт не доверял немцу, не хотел смотреть данные при нем. Это только давало пару очков в пользу капитана. Корвин поймал себя на мысли, что капитан ему даже в какой-то мере интересен.
– Можешь его выпустить в коридоры и провести к определенному месту, но чтобы он не мешал моему пути отхода?
– Да.
– Сделай это через десять минут, – сказал Корвин, заворачивая в одну из комнат. – Проведи его к коридору перед запасным выходом со станции. Я хотел бы с ним поговорить напоследок.
128.
Дверь открылась сама. Магнитный замок просто щелкнул. Вильт осторожно взялся за ручку, будто она могла ударить его током или заразить испанкой, и, повернув ее вниз, дернул на себя.
Вильт практически не приложил к ее открытию никаких усилий, и это его не на шутку насторожило. Либо кто-то вновь вразумил АСУПИ, либо кто-то хотел, чтобы он вышел наружу.
Он выскользнул в коридор, проклиная, что пришлось сдать оружие на входе.
Дверь защелкнулась за спиной капитана, оставив его «сокамерника» снова взаперти, только теперь в полном одиночестве. Первый вариант отвалился сам собой. Станция до сих пор была под контролем неизвестно кого. Он попытался вернуться обратно в камеру для допросов к Лейнцигу, но дорогу перегородила прозрачное бронированное стекло. На призывы Вильта открыть проход, АСУПИ снова завела старую шарманку о доступе. Тогда он развернулся и побежал в обратную сторону – туда, где проход все еще был открыт. Добравшись до перекрестка, он наткнулся еще на две стены. Два из трех направлений были перекрыты. За одной из стен стояла пара солдат. Один из них уперся в стекло, будто мог его сдвинуть, второй просто смотрел на товарища, смирившись с участью. Когда они заметили Вильта. Первый начал биться в стену еще сильнее, будто стремился показать свое усердие, упертость и совершенное отсутствие мозгов, а второй только пожал плечами, продолжая пялиться на своего товарища. Инициатива и желание что-то делать, как всегда были у идиотов, а ленивому умнику оставалось только стоять и думать, какого хрена идиот творит?
– Хоть не додумались палить в нее из всех стволов, – пробурчал Вильт. Перед глазами всплыла душещипательная картина: пуля, рикошетящая от прозрачной брони и непременно врезающаяся в ногу одному из солдат. Он не стал им ничего говорить и просто свернул в единственный свободный коридор.
Сомнений не было: станция его куда-то вела его. Как лабиринт для крыс. Когда животное не очень умное – перекрываешь ей варианты, чтобы крыса бежала по удобному маршруту. Вильт сейчас чувствовал себя такой крысой.
Но вскоре коридор привел к т-образной развилке, дорога снова была перекрыта бронированным стеклом.
Вильт подбежал к барьеру, чтобы убедиться, что он все-таки не откроется при его приближении. Стекло и не думало дергаться. Он стукнул в сердцах по прохладной поверхности, которая отозвалась легким практически незаметным дребезжанием.
– Черт! – вздохнул он и развернулся обратно. Нужно было искать другой путь. АСУПИ завела его в тупик.
– Не спешите убегать, капитан.
Вильт обернулся. По ту сторону барьера к нему подходил лже-Слачник. Он заметно изменился. Болезненность его вида куда-то испарилась, жидкие волосы превратились в копну густых, даже цвет глаз поменялся. Он двигался неспешно: движения до сих пор давались ему не без проблем. Несмотря на то, что визуально он выглядел лучше, усталость тяжелила каждый его шаг. В руках он держал уродливую сине-черную коробку, в которой Вильт узнал трофейный экзоскелет.
– Ты – Корвин? – спросил он.
– Да, – спокойно ответил тот.
– Я думал, ты умер.
– Я тоже так думал, но это не важно.
– Как ты…
– Это тоже не важно.
Он приложил палец к коробке. Маленькая сенсорная панель замигала, и коробка начала раскрываться. За два года, прошедших с событий на станции Титлин, Вильт не раз видел экзоскелеты, но такой не попадался ему ни разу. Он был стар. Что для технического прогресса два года? Это целая вечность! Этот прототип был древним… и все равно от него пылало какой-то необыкновенной мощью. Вильт не удивился бы, если бы при сравнении технических характеристик современного экзоскелета и изобретения Корвина, модель Корвина дала бы ему фору, несмотря на свой вид древних дедушкиных панталон.
– В собранном состоянии он больше походил на остальные прототипы, – произнес Вильт, разглядывая экзоскелет через толщу бронированного стекла. Только сейчас он почему-то подумал, что даже если бы этого барьера не было, он бы ничего не смог противопоставить противнику, технически более подкованному, чем он сам.
– В этом и задумка. К тому же, иначе его бы разобрали на куски, а так – это просто трофей. Приятное дополнение.
Корвин залез внутрь. Далось это не так, чтобы уж очень просто. Теперь Вильт был окончательно уверен, что Корвин не притворялся умирающим – ему действительно было очень-очень плохо несколько часов назад. А сейчас у него была своеобразная интоксикации, мышечное похмелье. Он начал застегиваться – пальцы не слушались, поэтому процесс занимал больше времени.
– И ради этого вы сюда влезли? Ради своего экзоскелета рисковали жизнью? – Вильт, наконец, оторвался от созерцания дрожащих длинных пальцев оппонента.
Корвин медленно застегнул молнию до самого горла.
– Этот экзоскелет, конечно, хорош. Это моя память и одновременно наследие. Но его внутренности, схемы, зарисовки. Все это – в моей голове. При желании, я бы смог себе сделать не хуже… Хоть и из мусора… Экзоскелет не был моей целью. Он просто бонус, из-за которого я выбрал именно эту станцию.
Вильт изумленно открыл рот. Выбор станции был не принципиален. Корвин мог достать то, что ему требовалось на любой из них. Ему нужно было что-то, что их объединяло… что-то, что было только на станциях… но на всех, без исключений…
– АСУПИ… – прошептал он.
– Да, – Корвин уже полностью облачился в экзоскелет и стал на несколько сантиметров выше. Местами расцветка изрядно выцвела, но смесь кевлара и металла все равно впечатляли своей мощью. – Ваши разработчики не стали рисковать уничтожением системы. Думаю, они наткнулись на мои капканы, которые растворили несколько узлов АСУПИ. По той же причине они не влезли в ее протоколы, чтобы поправить иерархию. Они могли разобрать и попытаться изучить то, что осталось, и даже, возможно, повторить мою работу и улучшить ее, но страх повредить идеального сторожа, который беспрекословно слушается только двоих человек, взял верх над любопытством. К тому же, они думали, что ничем не рисковали. Ведь зачем это делать, если я – мертв, а Верчеенко – советник ваших Богов?
– Верчеенко? – переспросил Вильт.
– А вы не знали? – казалось, Корвин немного удивился. – Вы не слишком интересуетесь политикой, а Верчеенко не слишком светится. Боюсь, он даже постарался, чтобы его имя не связывали со станцией Титлин.
Корвин присел, попробовал наклониться. Гибкий кевлар прекрасно тянулся, не сковывая движений, которые теперь давались ему чуть легче: механизмы экзоскелета делали большую часть работы. Корвин посмотрел на практически незаметный экранчик у запястья, проверив заряд. Кажется, цифра его вполне устроила.
– Зачем вам АСУПИ? – немного подумав, спросил Вильт, пока Корвин все еще разминался, пробуя хоть немного напрячь давно забытый экзоскелет.
– А вы как думаете?
– Диверсия на всех станциях?
– Это бы ничего не решило.
– Тогда что?
Корвин наклонился к стеклу так, чтобы его лицо оказалось прямо напротив лица Вильта. Поверхность у его рта моментально запотела от его дыхания.
– Диверсия во всем мире.
Капитан на мгновение потерял дар речи, силясь переварить слова Корвина. Мозги с лязгом заработали, развивая полученную информацию.
– АСУПИ подключена ко всем телевизионным и радио вышкам, к спутникам и интернету. Мы сделали вашу систему гарантом безопасности… Вы… вы обнародуете информацию… и ее не смогут перекрыть, забанить, вырезать из эфира… Потому что АСУПИ будет выполнять приказ… в порядке иерархии, заданной в ее протоколах. А вы стоите у главы. Ваш приказ никто не может отменить. А если они ее отрубят, у них уйдет слишком много времени, прежде чемони смогут заткнуть передачу по всему миру. Что вы собираетесь передавать?
– Правду, – Лицо Корвина растянулось в усталой улыбке. В ней не было злобы, или превосходства, или самодовольства, только удовлетворенность от выполненной работы. – Закрытые данные по Титлину, по «добрым» космическим самаритянам, вытягивающим соки из нашей планеты под прикрытием белоручек в костюмах, нашу с вами беседу. Мир должен знать. Если это не выведет людей на баррикады, то дальнейшее существование человечества не имеет смысла. Можно будет спокойно сесть и пустить пулю себе прямо между глаз.
– Вы хотите революцию?
– Можно сказать и так…
– И вы думаете, вам кто-нибудь поверит?
– Я подкреплю свои слова доказательствами и к тому же… – он чуть заметно подмигнул. -… один человек мне уже поверил.
Он резко оттолкнулся от стекла и пружинящей походкой зашагал к лестнице, ведущей к лифту.
– АСУПИ, – нервно произнес Вильт. – Когда данные выгрузятся, и запустится трансляция?
Он видел, как Корвин медленно поднимается по лестнице, оказываясь на несколько ярусов выше потолка, и заходит в лифт. Несколько часов назад Вильт осматривал станцию с той же самой позиции, правда с противоположного конца этажа. Корвин не оглядывался, не окидывал панораму победным взглядом. Он просто вошел в просторную кабину, выдохнул и нажал кнопку. Двери лифта закрылись, и кабина рванула вверх. Там его ждала охрана из трех человек, возможно, запертых АСУПИ. А затем, она могла вывести его за пределы станции так же, как вела по Титлину. Корвин ушел.
– Данные уже выгружены, – наконец, отозвалась АСУПИ. – Трансляция началась десять минут назад.
Вильт закрыл глаза.
– Сукин сын… – прошептал он и вновь обратился к программе. – Ты можешь остановить процесс?
– У вас нет доступа.
Вильт повернулся спиной к стеклу, облокотился об него и сполз на пол. У него был крайне тяжелый день. Он засмеялся.
129.
Станция «Гельзенкирхен» была спроектирована так, что на поверхности находилось всего два этажа от общих двенадцати. Они были неприметны, однако занимали большую площадь, растекаясь по поверхности во все стороны одной огромной кляксой. На этажи даже можно было заехать на автомобиле, чтобы сэкономить время и достигнуть лифтов в разы быстрее. И, естественно, станция не предусматривала наличия оконных проемов во избежание возможности поверхностного шпионажа. Архитекторы решили, что здание обеспечится лишь внутренней подсветкой и обширной системой кондиционирования и вентилирования воздуха. Но стены, заключенный в металл, все равно навевали отчаянное чувство одиночества и неволи.
– АСУПИ, – Корвин уже прошел первое внутреннее КПП без особых проблем. Солдаты оказались запертыми в комнатах, а парочку отбившихся от стаи вооруженных транквилизаторами бедолаг, которые тщетно пытались понять, что происходит, не решались на него нападать – экзоскелеты выдавали только штурмовикам, а с ними шутки плохи. Солдаты предпочли сохранить себе жизнь, чем вступать в сомнительный бой с тем, кто может их разорвать на куски. – Когда я покину пределы станции Титлин, выпусти капитана Вильта. Остальных подержи еще пару часов. Думаю, до окончания трансляции будет достаточно.
– Принято.
– И знаешь что… – Корвин вдруг замедлил шаг. – можешь включить запись, у меня есть еще одно послание…
130.
– Вильт! Вильт! Капитан! – Лейнцига было слышно даже через металлические двери внешней комнаты для допросов. – Вильт! Кто-нибудь! Вильт!
Капитан неспешно подобрался к двери, из-за которой слышался надрывающийся голос немца. Практика последних нескольких минут показала, что торопиться ему совершенно некуда.
– АСУПИ, ты сможешь разблокировать двери, – Вильт освободился минут десять назад и, бродя в одиночку по пустым коридорам, ощущал полную свою беспомощность. АСУПИ не хотела запускать его в другие комнаты, где могли находиться средства связи и другие люди, хотя и давала возможность бродить по пустынным коридорам, открывая перед ним прозрачные заслонки.
Он, в общем-то, был уверен, что АСУПИ не выпустит Лейнцига по его приказу. Система это только подтвердила. Почему-то это его только обрадовало: ему совершенно не хотелось видеть жирное лицо Лейнцига, его педантичный костюм, начищенные ботинки – прямое и яркое воплощение чиновников в разгар конца света. Лучше слышать его голос через дверь. Такой робкий и беспомощный, что это даже приносило удовольствие.
– У вас нет доступа.
Голос АСУПИ прозвучал где-то совершенно далеко. Вильту даже показалось, что он был только в его голове, как слепое, бескомпромиссное наваждение.
– Еще бы, – усмехнулся капитан.
– Вильт, это Корвин! Это был Корвин! – вопил Лейнциг через дверь. – Я не знаю, как он это провернул, но это был он!
– Я знаю, знаю, – вздохнул он.
За дверью воцарилось недоумевающее молчание. Казалось, немец находится в некотором замешательстве. Хотя вполне возможно его маленькая лысая голова начала судорожно соображать, анализировать – так сказать, выполнять свою прямую работу, когда уже было слишком поздно.
– Вильт? Ты можешь открыть кого-нибудь?
Он покачал головой, а потом, видимо, осознав, что немец его не видит, добавил.
– Нет. Только тех, кто застрял в коридорах, и то не всех. Но я почти наверняка уверен, что могу выбраться отсюда.
За дверью снова нависла недоумевающая тишина. Вильт готов был поспорить, что буквально слышит, как крутятся шестеренки в голове у Лейнцига, а из ушей, наверняка, идет дым от перегрузки заржавевших механизмов. Он ненароком улыбнулся.
– Почему вы не заперты? – голос Лейнцига прозвучал неуверенно.
– Он меня выпустил…
– Почему?
– Думаю, я получил от него приглашение.
– Приглашение? Куда?
– В ряды тех, кто готов бороться…
– Почему вы, почему, например, не я? – на этот раз в голосе немца проскальзывали зависть и наигранное пренебрежение.
Вильт усмехнулся, снова визуально представив себе Лейнцига. Ответ казался ему очевидным.
– Потому что он увидел во мне что-то такое, чего не увидел в вас.
– Что же? – голос Лейнцига стал тверже, капитан даже услышал нотки язвительной неприязни.
– Совесть.
Лейнциг на несколько секунд заткнулся. Казалось, он даже перестал дышать. Ему было нечего ответить или оспорить. Он мог только промолчать и внутренне не принять сказанное. Но вспомнить что-нибудь, что могло опровергнуть слова Вильт почему-то не удавалось.
– И вы примите приглашение?
Вильт посмотрел на потолок. В углу в месте, где стена плавно перетекала в свод, висела маленькая компактная полукруглая камера с углом обзора триста шестьдесят градусов. АСУПИ его видела, и Вильт почему-то был уверен, что и Корвин тоже.
– Не знаю, – прошептал он одними губами.
131.
Мастерская пахла машинным маслом, сваркой и плавленым металлом. Весь пол был усыпан металлической стружкой. Единственное окно закрашено толстым слоем серо-зеленой краски. Единственным источником света были три разбросанные по периметру лампы. В углу тихо шипел старый телевизор, висящий под потолком на таком же древнем кронштейне, который медленно рассыпался на куски, грозя в ближайшем времени отправить свою ношу на бетонный неокрашенный пол. Это чудо китайских технологий не работало девяносто процентов времени, передавая помехи, но иногда транслировал «важные» сообщения ЮКД, что было, в общем, не сильно информативнее помех, а зачастую выводило из себя намного быстрее мерного поблескивания серой ряби. Чтобы шипение не нервировало, двое обитателей свели звук практически на ноль. На двери висела намертво приделанная винтами, клеем и временем табличка «Мастерская. Лаборатория №4», ниже была небольшая приписка симпатичным выцветшим курсивом «Тульский Оружейный Завод».
Работа не то, чтобы кипела, но шла мало-помалу. Подполье, в основном, тратило время в планировании. А многие его приверженцы, чтобы не сойти с ума, находили работу своим руками, совмещая необходимое и полезное. Как и следовало ожидать, во время подпольного партизанства с удвоенной силой начали цениться люди, которые умеют что-то делать своими руками и способны применять знания на практике. И в десять раз больше ценился тот, кто умеет все это делать хорошо.
Дверь в мастерскую открылась, и спиной вперед внутрь ввалился Лунин. Солдат успел отрастить черную бороду, лопатой укрывающую кадык за густыми жесткими волосами, и обзавестись гражданской одеждой, что делала его похожим на хозяина тату-салона нежели на бывалого вояку. Он тащил за собой увесистую металлическую коробку, которая раньше, наверняка, была каким-то зарядным устройством. Черная краска давно облупилась, оставив незамысловатый узор из разводов, разъемы давно окислились, а внутрь, наверняка уже забрались пауки и тараканы.