– АСУПИ, снизь скорость центрифуги.
– Нет возможности, Лис. Резервные генераторы станции подключены к моей системе охлаждения. При снижении скорости они могут перегреться.
– Долбанные инженеры-недоучки, – прошипел он сквозь зубы, кляня почем свет, инженеров-перестраховщиков, что интегрировали систему в станцию Титлин, меняя внешние протоколы безопасности. – Они не успеют перегреться, АСУПИ. К тому же, остальные слои работают. Снижение скорости не приведет ни к чему фатальному.
– Безопасность превыше всего, Лис, – безжалостно отрезал электронный голос АСУПИ.
– Долбанная безопасность.
Он с трудом влез внутрь. Его ждал такой же мостик, как и на первом слое, только длинной чуть больше трех метров. Встать в рост возможности не было – его бы сразу снесло прочь с моста. Пришлось ползти, держась за невысокие перила, и проклинать свою недальновидность. Можно было и этот перешеек сделать крытым.
– Даже сдохнуть нормально не дают…
Пол был прохладный, но не ледяной. Корвин поморщился, когда представил, что бы было, если бы ему пришлось так ползти на самом первом слое.
Достигнув двери, он приподнялся на коленях. Очередной вентиль оказался почти раскручен. Инженеры, интегрировавшие систему на станцию, оказались дотошней и ответственней лоботрясов, что тут работали. Однако в этот раз расхлябанность рабочего персонала сыграла ему на руку.
– Ну, надо же…
Люк открылся внутрь. Точнее его опять вышибло воздухом. Корвин перевалился через край порога и оказался внутри. По сравнению с предыдущим ледяным адом здесь были тропики.
От резкой смены температуры все тело чуть не свела судорога. Он подождал, пока боль утихнет и, наконец, поднялся на ноги. В три круга над ним возвышались стеллажи с информацией АСУПИ, образовывая узкий проход в самый центр, где его ждала единственная консоль. Местные доработкчики практически не меняли внутренности системы: лишь мелкие декорации и стилистика, будто дизайнер пересмотрел «Аполлон-13»36. Все остальное оказалось таким же, каким он запомнил еще в самой первой тестовой модели АСУПИ.
Он подошел к консоли.
– Александр Корвин.
Она приветливо подсветилась белыми светодиодами.
Он несколько секунд что-то усиленно искал, перепрыгивая от протокола к протоколу и просматривая схемы. Пальцы быстрыми четкими движениями прыгали по сенсорному экрану, закрывая вкладки и открывая новые. А потом статическую тишину в его наушнике вдруг нарушил голос АСУПИ.
– Центрифуга замедляется. Существует опасность перегрева моих систем и генераторов резервного питания.
– Я знаю, АСУПИ, я знаю…
Воздух в смежном слое заметно снизил свою скорость. Корвин глубоко вздохнул, словно бегун, готовящийся к финальному спринту, дотронулся до консоли и провел пальцем по сенсорной панели в сторону. На экране появилось объемное изображение люка шлюза с хладагентами. Несколько секунд крышка люка была приятного голубоватого оттенка, но вдруг загорелась обжигающе-красным.
– Найдена утечка аммиака, – голос АСУПИ не отражал ни ужаса, ни тревоги – простое донесение информации. Хотел бы Корвин быть таким хладнокровным. – Высока вероятность возгорания. Блокирую шлюз.
Люк на экране снова загорелся голубым.
– Нет, АСУПИ, не сегодня.
Он опять прошелся пальцем по сенсорной панели. Люк снова подсветился красным.
– Найдена утечка аммиака. Высока вероятность возгорания, – опять в наушнике послышался настойчивый голос АСУПИ, затем секунда молчания. – Найден запрет доступа к шлюзам охладительных систем. Лис, убедительная просьба снять запрет, иначе станция будет уничтожена.
Корвин сел на пол и облокотился на один из блоков памяти спиной. Тот оказался в меру теплым. Он вытянул ноги, в которые тут же проникло приятное покалывание. Спешить больше было некуда и незачем.
– В это весь смысл, АСУПИ, – прошептал он. – В этом весь смысл.
Жить создателю и одному из его детищ оставалось приблизительно шесть минут.
106.
Верчеенко первым выбрался за пределы силового поля.
Он бежал так, как не бежал никогда. Все его лицо было усеяно мелкими царапинами от веток. На щеках остались мелкие бесцветные кусочки паутины, которую он собрал, пролетая между деревьев. Он слышал крики ужаса и боли, проклятия и взрывы. После он узнал про какое-то минное поле. О нем обмолвился какой-то прощалыга, прошедший сквозь силовое поле позже.
Выживание Верчеенко можно было назвать везение, божьим провидением или невероятным фактом. Он предпочитал думать, что все дело в естественном отборе: только лучший и сильнейший мог выбрать безопасную дорогу, имея тысячи вариантов. С этой мыслью, обхватив ящик экзоскелета Корвина, он, не дожидаясь остальных, углубился в лес, подальше от проклятого места.
Он был передовиком, свидетелем исторических событий, созидателем истории. Он был мессией. Он должен был добраться до цивилизации раньше остальных.
107.
– Нужно собирать всех и уходить отсюда, – Хартли оглянулся по сторонам: выживших было не так уж и много.
Он начитал двенадцать человек. Возможно, остальные пересекли силовое поле в других местах, но шотландец не думал, что общее количество выживших превысит хотя бы три десятка.
– Согласен, – послышался голос Кастора. – Здесь скоро все взлетит на воздух. Не стоит терять время.
– Эй, нужно уходить! – крикнул Хартли всем остальным.
И они послушали. Обессиленные, раненные, с уставшими осунувшимися лицами, не выражающими никаких эмоций, только потому, что они уже устали это делать, они побрели за шотландцем, мальчиком и лысоватым профессором. Они не спорили, не переспрашивали, не вносили своих комментарий и идей. Они слишком устали, чтобы думать. Они выжили, и им этого вполне хватало.
Руслан Лунин постоял несколько секунд, глядя на монстров, выбравшихся из другого мира, чтобы дать очередной урок человечеству. Сейчас они бродили по периметру поля, ломились в непробиваемую стену или просто стояли, вглядываясь в голубую дымку, словно пытались найти в ней слабое место. А вдали над всеми этими пришельцами, над деревьями, над минным полем, над изуродованными трупами, над выжившими и израненными, над чертовыми дверями среди девственного леса, над всем этим хаосом возвышалась станция Титлин.
Он разглядел шпиль, на который когда-то крепилась антенна. Шпиль, с которого все началось. Прошлой осенью он даже не обратил внимание на двух человек, которые устанавливали антенну на самой высокой точке Титлина. Просто очередной опыт. Кто бы мог подумать, что все закончится именно так.
Он подошел к силовому полю и плюнул в его основание. Один из пришельцев, словно почувствовав близость добычи, начал усиленно молотить по непробиваемой стене.
Лунин, молча, развернулся и ушел в лес вслед за остальными. Он был одним из чуть более двадцати человек, переживших события на станции Титлин.
108.
Говорят, что перед смертью перед глазами пробегает вся жизнь. Возможно, так оно и есть, если смерть приходит внезапно, когда ты ее не ожидаешь. Корвин ждал смерть. Она никак не хотела за ним приходить.
Практически никакие воспоминания его так и не посетили, как бы он не старался. Он не мог вспомнить ни школу, ни институт, ни работу. Лица родителей, первой любви, коллег как будто кто-то размазал и превратил в размытое пятно. Он не был уверен, что вспомнит хотя бы свое собственное. Однако, к своему удивлению, он вспомнил собаку. Американский кокер-спаниэль с отвисшими курчавыми ушами и блестящей черной шерстью. Добрые, все понимающие глаза. Куцый хвост. Россыпь мелких точечных шрамов на темно-сером брюхе от предательской дроби слепого охотника, который не смог с десяти метров отличить собаку от волка. Его звали Чад. Чудаковатое имя придумал отец, повинуясь Бог-знает-какой логике – собака появилась в семье еще до его рождения и стала лучшим другом отцу и непоседливым ребенком матери. Когда родился Корвин, Чад стал лучшим другом и ему. Он охранял своего маленького хозяина, оберегал его, однажды чуть не оттяпал другу семьи руку, когда тот хотел взять Корвина на руки. Мальчик не чаял души в собаке, и она отвечала ему взаимностью. Это была искренняя дружба ребенка и животного. Когда ему исполнилось двенадцать, у пса отказали задние ноги. Просто в один день он не смог передвигаться на своих четырех. Родители возили Чада в ветеринарную поликлинику, но там не сказали ничего утешительного. Пес медленно умирал. Он пытался ползать на передних лапах, волоча по полу омертвевшие задние отростки. Это было жалкое, пугающее зрелище… Корвин спроектировал и собрал с отцом в гараже инвалидную коляску для животного. Чад повеселел ненадолго. Он мог передвигаться по квартире и улице. Резвиться, как раньше, у него не получалось, однако и мизерный прогресс тоже считался прогрессом. Но вскоре отказали и передние ноги. Мальчик ухаживал за животным. Он читал много медицинских, научных и технических журналов. Он стал одержимым, идеей спасти своего пса. Он нашел информацию о протезах, перерыл всю научную, псевдонаучную и даже научно-фантастическую литературу – ответов нигде не было. Чада усыпили. Это было гуманно. Корвин не разговаривал с родителями неделю, хоть и понимал, что собака ужасно мучилась, постоянно испытывая боль. Он все думал, что можно было создать какой-нибудь аппарат для поддержки корпуса Африка, ему просто не хватило времени…
Через одиннадцать лет он создал экзоскелет.
Еще через два года на свет появилась АСУПИ.
Он вдруг очнулся от воспоминаний, которые внезапно поглотили его.
Вокруг стояла тишина и явственный запах мочи – аммиак постепенно смешивался с воздухом. Он сидел на полу, облокотившись об одну из «мозговых» ячеек созданной им же машины. Корвин поднялся на ноги и подошел к консоли. Воспоминания отвлекли его минуты на три, но ощущение складывалось такое, что он заново пересмотрел со стороны целый пласт своей жизни.
Он прошелся рукой по холодному корпусу, по редким кнопкам. Это было его детище. Он знал в нем каждый винтик, каждый проводок, каждую букву программного кода. Даже то, что он не мог сделать сам, то, что делали за него, он тщательно изучал, чтобы не упустить ни йоты информации.
Он устало вздохнул.
Через секунду в полном безмолвие, без каких-либо резких звуков комната заполнилась огнем.
Эпоха трусов и предателей
109.
– Ну, а дальше более-менее известно… Титлин – вне закона, а все эксперименты, которые там проводились – аморальны и антинаучны. Началась охота на ведьм. Святая инквизиция против выживших с Титлина и их сторонников. Ситуацию осложнила сигнал от «мирных» инопланетян, которые так своевременно захотели вдруг помочь человечеству найти свое место во Вселенной. О… и, как же я мог забыть, внезапная, выкосившая почти половину населения планеты эпидемия, очень похожая на ту, что царила на Титлине. Как ни странно, во всем обвинили «радикалов» с забытой Богом, уничтоженной и сожженной дотла станции.
– Есть доказательства, – спокойно произнес Вильт.
– Ваши доказательства – это выбитые из пойманных, как вы говорите, радикалов слова и клятва перебежчика и труса.
– Вы про Верчеенко?
Слачник грустно улыбнулся потрескавшимися губами. Он выглядел значительно лучше: глаза прояснились, насморк медленно отступал. Он все еще потел, а руки также дрожали, но визуально он выглядел лучше.
– Откуда вы столько знаете? Столько о событиях в Титлине? – спросил Вильт, когда понял, что собеседник не собирается отвечать на предыдущий вопрос.
– Я умею смотреть, – ответил Слачник. – К тому же у меня был местный доступ к АСУПИ. Практически неограниченный. А она – идеальный свидетель, который ничего не упускает. То, чего я не мог лицезреть своими глазами, я сумел выудить на иных станциях, чтобы полностью дополнить общую картину, пока… пока нас не объявили вне закона. Забавно, – горько усмехнулся он. – Нас объявил вне закона в преддверии того времени, когда останется только один закон – естественный отбор. И, увы, он не на нашей стороне.
Слачник нервно крутил пожухший облезлый ремешок стареньких часов.
– А как вы выбрались?
– Как и все. Бежал, не останавливаясь.
Вильт хорошо разбирался в людях, одним из самых полезных навыков, который он имел и постепенно довел на работе до автоматизма – это изобличение лжи. Он чувствовал, что Слачник искренен, что он рассказал ему правду. По крайней мере, ту правду, в которую он сам верил. Он не мог подтвердить свои слова, но ему это было без надобности. Его слова были последним словом, исповедью, а на исповедях не лгут.
– Капитан Вильт, вам сообщение, – голос АСУПИ разрезал тишину.
Он посмотрел на задержанного. Тот не отводил взгляда от своих рук, пытаясь унять дрожь. Частично это удавалось.
– Я вас оставлю.
Слачник, не отрываясь от своего занятия, чуть заметно кивнул и съежился, будто хотел казаться меньше. Он сделал все, что хотел сделать. Теперь его желанием было отдохнуть. Вильт не хотел лишать его этой возможности.
Он бесшумно выскользнул из допросной и столкнулся с Лейнцигом. Он выглядел сонным. Не исключено, что немец не выдержал многочасового допроса и решил прикорнуть прямо на рабочем месте, что нисколько не удивило капитана. Лейнциг не был явным адептом правды.
– Вам сообщение. Пришли данные, я думаю. Хотите просмотреть? – он указал рукой на терминал, за которым провел последние три часа.
– Нет. Мне нужно выйти. Проветриться.
– Мне составить вам компанию? – настойчиво спросил Лейнциг.
– Нет, – Вильт посмотрел на Слачника через стекло. – Я, пожалуй, пройдусь один. К тому же, – добавил он, когда увидел разочарованную мину немца. – Кому-то следует присмотреть за задержанным.
Капитан, удовлетворившись своим предложением, двинулся в комнату информирования. Тяжелая ночь подходила к концу.
110.
Вильт выскользнул в коридор. Людей на станции до сих пор было немного, но они уже начинали прибывать. Чувствовалось, что там наверху на поверхности уже начинало светать. Ночь сменялась днем, а, значит, его дежурство скоро должно было окончиться. Он представил, сколько бумажек нужно будет заполнить, и ненароком поморщился. Бумажная работа ему претила, а после такого события разъяснений понадобится целая котомка. С другой стороны, Лейнциг со своим честолюбивым характером вполне бы мог взять рутину на себя. Но ему совершенно не хотелось даже видеть немца, не то, чтобы работать с ним дальше… Капитан посмотрел на свои наручные часы: прошло уже почти три часа.
– АСУПИ, мне пришли данные на Гжегожа Слачника? – спросил он на ходу, снова поймав рабочий настрой.
– Да, капитан.
– Сможешь вывести информацию на ближайший терминал?
– Да, капитан.
Вильт завернул за угол и наткнулся на одного из солдат, патрулирующих станцию изнутри.
– Вольно! – капитан подавил в нем запоздавшее желание выполнить воинское приветствие и представиться. – Где здесь ближайший терминал?
– У вас за спиной, капитан…
Вильт обернулся. На неприглядной двери с засаленной ручкой и огромным смотровым окном красовалась темная надпись «Диспетчерская». За окошком виднелся ряд из трех терминалов.
– Спасибо, – он подошел к двери и потянул ее на себя.
Засаленная ручка на ощупь была омерзительной. Он давно задавался вопросом, почему нельзя все двери сделать электронными? В ответ обычно приходили какие-то примеры по пожарной безопасности, из-за которых неохраняемые двери общего пользования всегда были механическими и всегда с потертой засаленной ручкой. Вильт всегда думал, что это всего лишь лукавые отмазки, а настоящая причина кроется в финансовой части полностью автоматизированных дверей37.
– Вам что-то нужно, капитан?
Оказывается, в комнате еще находился работник – диспетчер. Молодой парень сидел в углу комнаты окруженный тремя мониторами, кипами бумаг и канцелярских принадлежностей. Он не без труда пытался из-за них выглянуть. Получалось, мягко говоря, на троечку. Вильту на секунду стало его жалко.
– Мне нужен только терминал.
Парень утвердительно кивнул. Капитан готов был поспорить, что за мониторами он даже приветственно показал рукой в сторону терминалов, не осознав, что его жест совершенно не виден.
Он подошел к крайнему терминалу и провел рукой по сенсорному экрану. Дисплей зажегся блеклым свечением, наверное, даже слишком яркого для тусклого освещения комнаты. Вильт без проблем мог бы получить личную почту и в комнате для допросов на терминале, где последние три часа проспал Лейнциг. Но капитан не хотел, чтобы вездесущий немец заглядывал ему через плечо. Его коробило от одной такой мысли.
– АСУПИ, выведи на экран дело Гжегожа Слачника.
– Требуется необходимая авторизация.
Вильт вздохнул и прижал палец к указанному АСУПИ на экране месту. Этой процедурой программа определяла не только его ДНК, но и скорость потока крови. Иными словами, АСУПИ узнавала, бьется ли его сердце или перед ней труп, который пытаются использовать злоумышленники. «Все, как в костюме Корвина», – неожиданно для самого себя подумал он, ставя под вопрос истинное происхождение технологии.
– Голосовой код, пожалуйста.
– Генри Сайрус Вильт.
Программа сканировала не столько голос капитана, сколько его эмоции. Он должен был быть спокоен, если бы она почуяла страх или испуг, то могла бы не допустить его к данным. Это было на случай, захвата капитана в заложники.
– Открываю данные.
111.
Лейнциг стоял, скрестив руки на груди, напротив комнаты, в которой находился задержанный. Он не сомневался, что в ближайшем будущем его ждет повышение, ведь он в купе с капитаном, поймал и допросил исключительный объект. Жирные губы растянулись в резиновой лягушачьей улыбке. Немец поддался тщеславию и тихому шепоту собственных амбиций, загоняющих его в блаженное смакование своего безоблачного будущего.
Слачник, тем временем, поднялся на ноги. Он выглядел лучше, но все равно болезненно морщился при каждом движении. Он прошелся по комнате из стороны в сторону. Кривая дрожащая походка постепенно превратилась в нечто более подобающее здоровому человеку. Сгорбленная спина постепенно выпрямилась, после трех часов сидения на одном месте мышцы серьезно затекли и совершенно не добавляли легкости его движениям. Он посмотрел на часы и почесал клочковатую щетину. В его глазах почувствовалось облегчение.
– Sie pfeifen zufiefst auf meine worfer, nicht war, Her Leinzig?38 – вдруг сказал он на родном языке директора с ужаснейшим акцентом.
Глаза немца удивленно округлились. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Слачник остановился по ту сторону стекла прямо напротив него. Лейнциг был уверен, что сейчас задержанный смотрел на свое собственное отражение, но по спине все равно пробежала стайка холодных мурашек.
– АСУПИ, транслируй мой голос в камеру допросов, – он сделал паузу, чтобы система смогла выполнить указание. – Откуда вы знаете?
Его голос эхом пробежался по пространству внутренней камеры.
– Ваше имя? – Слачник удивленно пожал плечами, теперь он говорил по-английски. Этот язык ему давался лучше грубого немецкого. – Не знаю. Возможно, когда меня сюда вели, кто-то мог его озвучить между делом. Я мог запомнить. Откуда я знаю, что вы здесь? Я не верю, что вы, как человек предусмотрительный и замечающий выгоду во всем, смогли бы просмотреть такой явный куш. Я вам нужен, как трофей. Я ваш билет на вершину карьерной лестницы.
– Как и билет капитана… – брезгливо добавил Лейнциг, услышавший в голосе пленного поляка нотки искреннего пренебрежения.
– Да, вот только ему действительно интересна история, – поспешил продолжить Слачник. – Он хочет закрасить темные пятна, потому что жаждет правды. Он слишком честный, для своей скользкой должности. Вы же – напротив, вы и ваши моральные устои достаточно гибки для таких целей.
Лейнциг чувствовал некоторое превосходство во всем облике Слачника, несмотря на то, что заперт в ожидании смерти тут был именно поляк. Его это выводило из себя.
– Откуда вам знать?
– Вы бы могли составить компанию Вильту на допросе, но предпочли отсиживаться в стороне. Вам не интересны мои слова, вам интересно, что я с Титлина. Сам факт моего присутствия в этой тесной коморке – вот, что вас волнует.
– Ваши слова ничем не подтверждены, с чего мне им верить?
– Слова вашего начальства тоже не пышут правдивостью и не имеют под собой абсолютно никаких доказательств, однако вы, предпочитая принимать их за истину, словно верная собачка, прыгаете у хозяйских ног.
– Меня этим не зацепить… – протянул немец, желая закончить этот разговор.
– Я знаю, – Слачник чуть заметно усмехнулся одни краешком рта. – Я и не пытаюсь. Я надеялся найти ваши мотивы. Разве вы не видите, как увеличилась социальная и экономическая пропасть между власть имущими костюмчиками и грызущими плесневелые хлебные корки бедняками? Просто вы должны понимать, что вы работаете на трусов, которые решили скрыть от большинства населения, что есть некоторое соглашение с «мирными» инопланетянами. Они не ведут против нас войну, а мы отдаем им большую часть ресурсов. Мы сами приближаем нашу кончину.
Лейнциг раздраженно поджал губы. Он с трудом сдерживался, чтобы не приказать АСУПИ оборвать сигнал и оставить задержанного в одинокой тишине.
– Наши правительства сдали нас в рабство, а сами стали «добрыми» наместниками, – продолжил Слачник. -… списав все это на очередной кризис, на последствия после неизвестной чумы, выпущенной якобы нами, на все, что угодно.
– Я вас не слушаю.
– Я знаю, – кивнул Слачник. – Просто хочу убедиться.
– В чем?
– В вас.
Он снова посмотрел на часы.
– Думаю, капитан уже получил новость… или вот-вот получит… знаете, эти погрешности… – он наигранно закатил глаза. – Но бюрократы все делают точно. Этого у них не отнять. Бесполезно, долго, но очень точно.
– Что вы…
– АСУПИ, – перебил его Слачник. – Блокируй все двери на станции и открывай их только по моей команде.
Реакция немца на это была слегка замедленна: он сначала опешил, силясь переварить информацию, а потом растянулся в улыбке, с которой родитель выслушивает детские оправдания своего чада.
– Вы серьезно? – Лейнциг чуть заметно хохотнул. – Кем вы себя возомнили?
Он был настолько поглощен своими раздражающими бахвальными издевками, что совершенно не заметил, как Слачник, тем временем, подошел к двери. Его ноги окрепли. Движения стали уверенней и четче.
– АСУПИ, разблокируй замок.
Лейнциг аж оскалил зубы и захлопал в ладоши. Он был гиеной, глумящейся над трупом антилопы со сломанным хребтом. Она не может никуда сбежать и вдруг начинает сопротивляться воздуху. Немец залился кашляющим смехом. Его лицо раскраснелось, а шея неимоверно раздулась. Сначала ему все это показалось, похожим на сумасбродный водевиль, но сейчас он наблюдал полноценную комедию.
– Вы меня повеселили сегодня, мистер Слачник. Такой тупой отчаянной попытки я даже не ожидал. А вы ведь казались вполне адекватным человеком…
Слачник схватился за дверную ручку и потянул вниз.
–… в серьез думаете, что…
Дверь открылась. Самодовольная улыбка исчезла с лица Лейнцига и спряталась где-то очень-очень далеко от своего хозяина, оставив того разгребать свои проблемы в одиночку. Он, казалось, даже перестал дышать. Теперь в его глазах сквозили удивление и вполне осязаемый ужас.
– Warum haben Sie wie eine statue versfeinef, Gebhart?39 – Слачник бережно закрыл за собой дверь.
Немец, наконец-то, пришел в себя. И начал испуганно пятиться назад. Его коротенькие пухлые ножки относили пухлое тело в угол комнаты. Он как будто уменьшился в своих размерах, ожидая, что угроза его просто не заметит и пройдет дальше.
– Минус распознавания ДНК в том, что при той малейшей вероятности, что его удастся внятно обмануть, никто даже не подумает сканировать твою внешность.
Он схватил себя за жидкие волосы и рванул в сторону. Лоб раскололся пополам, обнажив чуть более светлую кожу и копну темных густых волос. У Лейнцига нервно задергалась нижняя губа. Человек перед ним содрал шматки бутафорской обвисшей пораженной оспой, кожи со своих скул, вытащил карие линзы, обнажив зелено-голубую сетчатку. Он снял крупный, покрытый рытвинами, накладной нос и вытер тыльной стороной ладони лоб. Слачник заметно помолодел.
– Ну, здравствуй, АСУПИ, – протянул он
Слачник не сводил взгляда с немца, который забился в угол и готов был зажмуриться, чтобы не смотреть на то, что может произойти дальше.
–Добро пожаловать на станцию Гильзеркирхен, – электронный голос на секунду замолчал, а потом добавил. – Лис.
112.
Он видел это как будто в замедленном действии. Комната заполнялась огнем. Пламя возникло как будто из воздуха. Горючие аммиачные пары полыхнули ярким оранжевым облаком обжигающего пламени. Оно постепенно заполняло все свободное пространство. Они приближались к нему, поглощая блоки памяти один за другим. Сознание еще не покинуло его. Он готов был принять смерть.
Вдруг его плечо сжала чья-то рука. Она скользнула к шее и прижала ее к чему-то твердому, вторая же перехватила поперек туловища. Он даже не успел повернуть голову, чтобы что-нибудь рассмотреть, как комната исчезла. Будто за одно короткое моргание он преодолел несколько десятков метров. Все вокруг растеклось, и одно долгое мгновение перед ним стояла лишь нечеткая непонятная фантазия Ван Гога. Комната и языки пламени остались в прошлом. Картинка перед глазами стала отчетлива также быстро, как и превратилась в месиво из красок. Он оказался в коридоре. Один из сумасшедших пришельцев повернул к нему свою тяжелую голову. Его глаза были потухшими и пустыми. Он стоял всего в нескольких метрах от него. Но его тут же сожрал огонь. Он поглотил сначала его спину, потом продираясь между рук и ног, начал охватывать все тело. Пришелец не издал ни звука, когда пламя полностью окружило его. Корвин снова видел только сплошные огненные хвосты. Они тянулись к нему. Они преследовали его. Пламя не хотело его отпускать. Не хотела оставлять свою добычу.
Еще один прыжок. Корвин оказался в комнате с множеством дверей. Здесь все было таким же тихим и мрачным, как и тогда, когда он уходил. Свет все еще горел под потолком, маячащими из стороны в сторону техносветлячками. Только двигались они намного медленнее, чем тогда. Света было меньше. Краем глаза он видел двери: через две из них начинал просачиваться огонь. Казалось, он делает это так медленно, что можно было подойти и потрогать его или оторвать себе кусочек пламени на память. Картинка снова поплыла.
Еще прыжок. Он оказался за пределами станции, посреди леса. Над его головой горело голубое флуоресцентное небо, а где-то вдалеке станция Титлин разлеталась на куски, охваченная техногенной стихией. Бронированные стекла и крепчайшие двери плавились в течение нескольких секунд, сотни градусов по Цельсию прорывались наружу, снося стены перегородки. Огню становилось тесно внутри станции, ему нужно было пространство, нужна была свобода. Зверь рвался наружу.
Еще прыжок. Он оказался чуть подальше, услышал статичное жужжание силового поля. Недалеко прогремели взрывы мин. Земля кубарем подлетела в воздух и мелкой россыпью припорошила траву. Хватка ослабла, и он повалился на землю. Время снова пошло своим ходом. Огонь летел к краям силового поля, поджигая деревья словно спички. Ему нужна была жертва. Любой стихии нужна жертва.
Корвин обернулся. Около него лежал пришелец. Тот самый, которого он выпустил из клетки для животных. Он лежал возле самого края силового поля, схватившись за голову. Рыжие руки обвивали здоровый череп, будто изнутри кто-то готовился вырваться. Одной ногой он стучал в голубую стену, которая не собиралась пропускать его наружу. Корвин подполз к краю и приложил руку к полю: она сразу же скользнула сквозь него с такой легкостью, что он потерял равновесие и упал на землю. Свобода была уже близко – оставалось только кувыркнуться через барьер.
Пришелец все еще лежал. Он сжался в комок. Теперь его голова упиралась в голубую светящуюся твердь, а глаза были плотно сжаты. Ему было невыносимо больно.
В нескольких метрах от них зараженный пришелец истошно бился в преграду, отделяющую его от свободы. Он их не видел. Он не успел среагировать или услышать их. Они появились слишком внезапно, слишком стремительно, чтобы он смог среагировать. Но сейчас он что-то заподозрил, он почувствовал их запах, услышал их дыхание. Он повернулся к ним.
Корвин еще раз взглянул на приближающиеся языки пламени, потом на пришельца, который его спас, потом на того, который собирался их убить. Тот, в свою очередь, кинулся, не разбирая дороги на свою добычу. Решение пришло само собой – оно автоматически управляло действиями Корвина. Его рука скользнула в карман. Он почувствовал жгучую боль: пекло прижгло его кожу – вскоре она должна была покрыться волдырями. Сквозь боль, сдирая обожженную кожу, он вытащил браслет, который некогда принадлежал Верчеенко. Враг стремительно приближался: огонь метр за метром поглощал минное поле, а пришелец летел на них, как очумевшая, готовясь разорвать своих врагов. Он перехватил руку пришельца и одним движением защелкнул браслет на его запястье, которое оказалось ни больше, ни меньше – впритык для своего спасения. Пришелец удивленно открыл один глаз.
Корвин с трудом привстал. Его обожженное тело уже превратилось в один сплошной сгусток боли, который он только усиливал лишними движениями. Одним ухом он слышал стон приближающегося врага и отчетливо видел пламя, жаждущее расправы. Он рванул, что есть силы, на себя тело пришельца. Они вместе провалились наружу. Поле выпустило последних выживших на свободу. Последнее, что увидел Корвин, был зараженный пришелец, врезающийся в барьер в том месте, где только что были они. Яркий флуоресцентный купол заполнился изнутри огненным смерчем. Его спина коснулась мягкой земли. Боль растекалась с новой силой, пока затылок что-то болезненно не кольнуло, и он потерял сознание.
113.
Грубое горячее покалывание сменилось прохладным ветерком. Кончики пальцев онемели от резкого перепада температур.
– Все закончилось. Ты жив. Можешь открывать глаза.
Корвин не узнал голос, но все же открыл глаза. Он находился внутри какой-то комнаты, больше похожей на выгребную яму. Обшарпанные стены из старого выцветшего кирпича и деревянного сруба возвышались над ним и уходили в косой потолок, который подпирали прогнивший сосновые балки. Он приподнялся на локтях. Его кроватью оказались сложенные в кучу тряпки и обрывки картонных коробок. Ноги и грудь были бережно укрыты потертым цветастым одеялом, разукрашенным жирными пятнами приличного и не очень приличного происхождения. Он точно не мог сказать, от кого больше воняло: от комнаты или от него.
Ему казалось, что он закрыл глаза всего на несколько секунд, но, судя по обстановке, его бессознательное состояние длилось намного дольше. Он дотронулся до затылка: голова оказалась перевязанной шелковой тряпкой. Откинув одеяло в сторону, он осмотрел руки и ноги: они также были замотаны кусками разносортного тряпья, выпачканные какой-то вязкой прозрачной дрянью, вроде вазелина. Почти наверняка, под ними были ожоги разной степени тяжести. Вот почему кожа то горела, то онемевала. Под повязками шла какая-то реакция вещества с его истерзанным телом.