Неизвестный со станции Титлин

– Может, я за ним схожу, – предложил Лунин. – Потороплю…

Слачник оставил его в качестве «конвоя», хотя сам должен был понимать, что идея, мягко говоря, бредовая. Это скорее было просто успокоение души для уставшего сержанта. Но Лунин нисколько не сопротивлялся. Казалось, он думал, что все уже позади и дело за малым – добраться до цивилизации. В какой-то мере он, конечно, был прав, но никогда не стоит загадывать наперед. Дефицит информации полезен для крепкого сна, но не всегда выходи в плюс для дела.

– Думаешь, хорошая идея? – отозвался Хартли.

– Не знаю, – усмехнулся Лунин – даже форменный конец света не мог отнять у него саркастической улыбки. – А что он вообще там делает?

Ифран и Кастор переглянулись – солдат был не в курсе их дел, и объяснять сейчас всю сложность ситуации было бы трудно и нелогично.

– Минирует, – вдруг нашелся Хартли. – Хотим сравнять это место с землей.

– По-моему, это правильно, – заключил Лунин. – Ну, так мне за ним сходить? Я могу, если что. Мне не трудно. Я и с минированием помочь могу…

– Вот он! – вдруг выкрикнул Питер Хартли и тут же осекся. – Но…

Из-за поворота выскочил Верчеенко и на дрожащих ногах походкой пьянчужки начал приближаться к ним. Его нос был разбит, кровь запачкала короткую светлую щетину, которая была ему так чужда, губы, подбородок, струйками прошлась по шее и перешла на майку. Он издавал какие-то странные хлюпающие звуки, похожие то ли на стон, то ли на плач.

– Он не дал мне… – всхлипывал он, а кровь у носа пузырилась и лопалась. – Он… меня… Он мне… не дал…

– Какого хрена? – вырвалось у Хартли. Он сделал несколько твердых шагов навстречу русскому с желанием схватить его за грудки и вытрясти из него объяснения. Но Питер, интуитивно умевший предугадывать необдуманные действия отца, постарался его придержать.

Ифран и Кастор первыми подскочили к Верчеенко и помогли ему добраться к остальным.

– Что случилось? – спросил его Геджани, когда Олег немного отдышался.

– Что ты сделал с Корвином? – рвался к нему Хартли, яростно крича и размахивая руками. – Что ты с ним сделал?

Питер уже не мог успокоить отца, поэтому Кастору и Лунину с трудом удавалось его сдержать. Второй даже успел получить от шотландца болезненный тычок под дых, но все же не отпустил его, хотя в глазах серьезно потемнело.

– Я… я… ничего… – хлюпал Верчеенко. – Мы разговаривали… начали прощаться… а потом он толкнул меня… и побежал… на… на станцию… я его догнал пытался остановить… он ударил меня и… и… – он оглядел всех присутствующих, словно силился найти понимание. – Он… он.. мое место занял… понимаете… мое… – он ткнул себя пальцем в грудь. – Он… занял мое место!

Они погрузились в молчание, которое прерывали лишь затихающие всхлипы и невнятный лепет Верчеенко.

– Нам нужно уходить, – подвел Ифран.

– Но Корвин… – начал было говорить Хартли, однако Геджани тут же перебил его.

– Корвин сделал свой выбор, Уэлен.

– Выбор умереть?

– Умереть? – переспросил Лунин, но его вопрос остался без внимания.

– Спасти нас всех, – выдохнул Кастор. – Ты же его хорошо знал, он не мог так поступить, по-твоему?

Хартли с горечью поймал себя на печальной мысли.

– Мог, – он потупил голову. – Уходим…

Шотландец подхватил на руки экзоскелет Корвина и направился к соснам, за которыми недавно скрылась вереница спасшихся. Питер пошел рядом. Он не знал, в чем дело, и не хотел донимать отца расспросами – тот сейчас был не в духе. Но он точно понял лишь одно – Корвин больше не вернется. Питер сильно сжал в кармане рукоятку ножа – все, что осталось у него от друга. На душе стало невероятно больно и противно.

– Пойдем, Олег, – вздохнул Кастор, потрепав того за плечо. – Не вини себя.

Он протянул ему руку и помог подняться на трясущиеся ноги.

Они шли к соснам, к спасению, не проронив ни слова, они потеряли еще одного храбреца, который пожертвовал собой ради них и человечества. Они были подавлены. И никто из них не видел, как рука Верчеенко нырнула в ящик с оставшимися спасительными браслетами и, втихомолку взяв один из них, защелкнула на другой.

90.

Воперки мнению Геджани, Верчеенко никогда не взламывал и не перепрошивал АСУПИ, чтобы скрыться от камер и стать незаметным. Он вообще не имел ничего общего с протоколами этой программы и не имел ни малейшего понятия, как подлезть к ее внутренностям. Протоколы были для него такой же загадкой, как квантовая механика для кенгуру. Он придумал обложку, приложил руку к оформлению и дизайну, но только не ее мозг. Он был слишком сложен для него, слишком изящен.

АСУПИ взломал ее истинный отец – Корвин. Он сделал это еще задолго до Титлина, еще на стадии разработки. Внес некоторые изменения в иерархию протоколов. АСУПИ рассматривала его и Верчеенко выше, скажем службы безопасности или управляющего станции, но ниже приказов о чрезвычайных ситуациях – здесь они уже были бессильны. Корвин страховал их от человеческого фактора. Чтобы систему не украли – они были приоритетом в ее программах, чтобы они не влияли на чрезвычайные ситуации – эти приказы занимали самое главное положение в иерархии протоколов. Простая форма предосторожности, которая, как считал Корвин, возможно, никогда не понадобится. А Верчеенко просто приказал АСУПИ не выдавать его местоположение, и она не стала этого делать. Тогда, в медостеке, с сигналом, пришельцами и трупами солдат, Корвин об этом даже не подумал. Сейчас это казалось очевидным. Раньше он был хитрее.

Когда-то Корвин вовремя распознал, что его старший товарищ пытается его кинуть и присвоить разработку себе. Он привык доверять своим коллегам, но не настолько, чтобы закрывать глаза на все, что твориться вокруг. Верчеенко был прав. Он не был Корвину другом, у них были слишком разные цели и понятия о дружбе. Он не был ему коллегой, Корвин справлялся и без него и с легкостью мог бы сказать, что разработка целиком и полностью – его идеи и усилия, учитывая, что так это и было. Он даже не был ему наставником – слишком быстро Корвин перешагнул тот период, когда Верчеенко мог его чему-то научить. Поэтому родились Лис и Енот.

Лис и Енот. Еще в институте Корвина прозвали Лисом, за его мозги, безупречную игру в покер и хитросплетения извилин – он мог находить выходы из таких ситуаций, в которые большинству бы никогда не хватило ни храбрости, ни мозгов даже заползти. Его хитросплетения извилин помогали ему мыслить нестандартно. Он оказался человеком, который может смотреть на проблему или задачу с разных точек зрения. Верчеенко же снискал себе славу чистоплотного, себялюбивого зверька, не гнушающимся даже незаметной и, что самое интересное, юридически честной кражи. Он не всегда был таким. Корвин это знал. Вначале он даже думал, что они смогут стать лучшими друзьями, но что-то в его облике сломало Верчеенко. Зависть и внезапная слава сделала его ожесточенным, циничным, расчетливым вором.

Корвин немного изменил иерархию АСУПИ, поставив свои приказы приоритетней приказов Верчеенко. Лис положил Енота на лопатки: Верчеенко не мог ничего делать без Корвина, а тот мог диктовать условия. Это был жестокий урок для Верчеенко. Однако Корвин решил просто партнерствовать, и использовать связи и имя Олега. А в подкорке АСУПИ плотно улеглись его иерархия протоколов и имена Лиса и Енота, напоминающие Верчеенко каждый раз, что он не только не умнее своего оппонента, но еще и уступает в хитрости.

Уступал. До сего момента.

Корвин сидел возле холодной стены и смотрел на бездыханное тело Акайо. Глаза японца были закрыты, лицо безмятежно. Он стойко принял свою смерть, как истинный сын своей страны. Корвин не был уверен, что он так сможет.

Верчеенко поймал его в ловушку. Дверь заперта и отопрется только после снятия карантина. Карантин снимется только после уничтожения вируса. А вирус невозможно уничтожить так, чтобы он сам не погиб. Можно было бы попробовать перепрограммировать АСУПИ и открыть дверь, но кто-то должен подорвать хладагент, а это можно сделать только изнутри. При всем своем желании он не успевал выбраться до взрыва…

Корвин встал на ноги, печально вздохнул и огляделся. Полтора часа назад он отбивался от инфицированных обитателей станции Титлин и даже не представлял, что окажется на этом месте еще один раз без шансов остаться в живых.

– Жизнь одного не стоит жизней многих, – вздохнул он и пошел вглубь станции.

91.

Сержант Гжегож Слачник никогда не рвался продираться вверх по карьерной лестнице. У него, конечно же, были какие-то притязания на военном поприще, но оказывались они довольно ограниченными. Слачник не видел в себе главнокомандующего, полководца или военного политика. Он был пешкой и, что самое ценное, прекрасно это понимал, и его это устраивало. У него не было стратегической и тактической выдумки, желания командовать огромной ватагой солдат или неописуемых амбиций, но он был дисциплинированным и исполнительным – идеальное, постоянно действующее по инструкциям, пушечное мясо, которое можно послать на любое задание. Главной его чертой, пожалуй, было желание исполнять приказы, а не отдавать их. Именно такой человек выводил людей со станции Титлин, и именно такой человек остался старшим по званию среди всех немногочисленных военных. Солдат в одночасье стал генералом.

Очень скоро его догнали Геджани, Кастор и Хартли с сыном. Они шли во главе вместе с ним, и Слачник был благодарен им, что они также взвалили на себя ношу лидеров. Краем глаза он заметил Верчеенко, но не стал ничего спрашивать. Если тот был здесь, шел бок обок с ними, значит так было нужно. То, что тот жив, – это все, что требовалось знать сержанту, остальное не его забота и не входит в круг нынешних интересов.

Они шли, не произнося ни слова, будто потратили все свои силы, все свои голоса и слова еще там, на станции. Они хмуро передвигали отекшие уставшие конечности, понимая, что как только они выйдут за пределы силового поля, большинству из них придется пройти еще очень много километров. Решено было, что выжившие разделятся на две группы: одни пойдут за помощью к цивилизации, другие останутся недалеко от станции ждать подмоги. Это должно было удвоить их шансы на выживание.

Все это крутилось в голове Гжегожа Слачника, пока он переступал через корни деревьев, кротовые ямы и зачатки тоненьких ручейков. Сквозь ветви сосен и редких лиственных березок и дубов проглядывало светящееся голубое силовое поле. С каждым шагом они приближались к его краю. Мошкара, уютно устроившаяся в тени деревьев, так и норовила забраться в самые труднодоступные места, прилипнуть там к потному телу и планомерно вызывать омерзение и зуд.

Кожа под браслетом ужасно зудила. Металлический шарнирный сердечник был залит на внутренней стороне каким-то составом резины. Браслет противно терся о запястье, а резина цеплялась за волоски, воспаляя кожу и не давая ей дышать. Это было меньшей из их проблем, но и она почему-то вползала в голову Слачнику, которому хотелось забить голову хоть чем-нибудь, кроме смертей и разрухи.

Вдруг воздух вокруг стал каким-то необычайно теплым, словно его кто-то безудержно нагревал. Он посмотрел по сторонам: картинка размывалась. Вокруг него стремительно испарялась влага, как бывает в особенно жаркие дни в городе, когда кажется, что весь мир находится за искривленным зеркалом. Давление тоже стало меняться: ноги и руки поднимались с огромным трудом, будто к каждой привязано по пудовой гире.

– Что происходит? – услышал он голос Геджани. – Это из-за силового поля?

Слачник с трудом повернул голову к индусу. Он так же с удивлением глядел по сторонам.

– Я не…

Вдруг гравитация на мгновение ослабла, он подлетел вверх и тут же резко грохнулся на землю, как будто кто-то с силой швырнул его о землю. Он распластался на животе. Гравитация стала совсем невыносимой, он не мог пошевелить даже пальцем. Травинки примялись к земле под своим собственным весом. Слачник почувствовал боль по всему телу, будто органы готовы лопнуть под напором костей и мяса. Вдруг его снова подкинуло вверх и отшвырнуло в дерево. Он ударился спиной о твердый сосновый ствол и, как в мультиках, съехал вниз, собрав за пазуху сухую кору и приземлившись на копчик. Боль пронзила все тело. Скорее всего, он сломал пару ребер, но сейчас эта была меньшая из его проблем.

– Боже, – прошептал Геджани где-то недалеко от него.

Индусу повезло больше: он просто шмякнулся о мягкую землю, оставив короткий примятый след на траве. Около него стояли сын и отец Хартли и Йосси Кастор. Они, не отрываясь, смотрели в одну точку, словно впали в одновременный кататонический транс. За их спинами начала скапливаться толпа из выживших.

– Нужно убираться отсюда, – прошептал Хартли, когда Слачник повернулся туда, откуда его только что вышвырнул… воздух?

В полуметре над землей в воздухе прямо перед ними черным прямоугольным пятном висела дверь. Он была похожа на предыдущую, тоже была металлической – она игриво отблескивала на солнце. Существенная разница была лишь в одном: она была уже приоткрыта и с каждой секундой открывалась все шире. Из-за нее доносилось невнятное бормотание. Слачник с расширившимися от ужаса глазами наблюдал, как зазор увеличивался миллиметр за миллиметром. Он не мог пошевелиться, хотя паника затуманила боль в пояснице.

Вдруг из-за его спины выскочил Лунин и, вихрем подлетев к двери, врезался плечом в холодную металлическую гладь. Дверь с оглушающим металлическим лязгом захлопнулась. По ту сторону двери послышался яростный булькающий рев, а после в дверь начали биться, отталкивая Лунина все дальше в сторону.

– Валите отсюда! – закричал он, стараясь всем телом надавить на дверь.

Наконец, Слачник, очнувшись от замешательства, сорвался с места и подлетел к Лунину. Вместе держать стало чуть легче, но все равно при каждом ударе они отскакивали все дальше и дальше. Их веса категорически не хватало, чтобы удерживать дверь долго. Подошва военных берцев предательски скользила по сырой земле, вырывая траву прямо с корнями. Упор найти было невозможно. Изнутри ломился кто-то невероятно сильный.

Кастор и Хартли повели людей вперед: они, гонимые страхом, пролетали мимо них, успев лишь скорчить перекошенные от ужаса мины.

Очередной удар пришелся в нижний угол двери. Слачник отлетел в сторону, а Лунин упал навзничь прямо перед проемом, когда дверь с силой распахнулась, чуть не сломав ему челюсть. Он сумел тут же молниеносно заползти в полуметровый зазор между землей и порталом, оказавшись за дверью.

Металлическая створка с ужасным металлическим скрежетом, отпружинив обратно, захлопнулась и снова уже с новой силой распахнулась.

92.

Когда проносишься по коридорам станции, защищенный экзоскелетом, как-то не успеваешь уследить за тем, что происходит вокруг. Все превращается в размытое, подпитываемое адреналином, пульсирующее пятно.

Теперь Корвин видел абсолютно все: кровавые следы на стенах, полах и даже потолках, мертвые, обезображенные и изничтоженные тела, разбросанные вещи, которые были призваны спасти жизни своим владельцам. Возможно, даже поначалу им это удалось. Он подобрал пистолет и зажигательные шашки одного из инфицированных солдат, расположившегося на земле. Его шея была сломана, а голова неестественно повернута назад так, что Корвин смог одновременно узреть его грудь и затылок. Кто-то, видно, сумел его усмирить еще до фатального разряда током.

Алекс осмотрел пистолет. Внутри было три патрона. Пошарив, он нашел еще два полных магазина. Он не имел понятия, зачем ему в опустевшей «мертвой» станции вдруг понадобилось оружие, но почему-то ему стало намного спокойнее. Оно было чем-то вроде оберега. Металлического огнестрельного оберега девятого калибра.

«Вам настолько выпекают мозги, – вдруг подумал он. -… что никому из вас не пришла в голову мысль использовать оружие».

Действительно, инфицированные пытались уничтожить их всеми возможными способами: они били, рвали, ломали, кусали, но ни один не додумался использовать оружие, которое у многих висело на поясе.

– АСУПИ, – спросил Корвин, обходя стороной очередное тело молодой девушки, кровь вокруг которой была разбрызгана в стороны, как будто она откуда-то упала. – Хоть один инфицируемый пользовался оружием?

– Один пользовался трубой, двое ножницами, один отверткой…

– АСУПИ, я имел в виду, пользовался ли кто-нибудь из них огнестрельным оружием?

– Двое забили своих жертв пистолетами.

– Но никто не стрелял?

– Нет.

– То есть они не знают, как пользоваться оружием?

– Не могу ответить… – вдруг АСУПИ на секунду замолчала, так бывало, когда она хотела внести предложение и просчитывала вероятность нужды в таком предложении. – Но можно провести показательный опыт.

– Опыт? – горько усмехнулся Корвин, мысль показалась ему забавной. – Можно подумать, АСУПИ, будто у нас есть время и… материал…

Вдруг он резко остановился, вытащил пистолет и одним щелчком снял его с предохранителя.

– Постой, не хочешь ли ты сказать, что есть живой материал?

– Да.

– На станции или за ее пределами? – Корвин слегка поморщился, готовясь к неприятному ответу.

– На станции.

– Сколько их человек?

– Один.

– И как он умудрился выжить?

– Он находился в опечатанной комнате.

– Он… что? – вдруг Корвин осекся, хотя от сердца отлегло. – Дядя Сема. Медотсек.

Он снова поставил пистолет на предохранитель. Дядя Сема не представлял для него угрозы.

– Хочешь провести показательный опыт? – послышался голос АСУПИ.

– Нет, АСУПИ, мне сейчас важнее добраться до тебя.

– Хорошо, Лис.

Корвин проскользнул в один из узких коридорчиков-перешейков, которые соединяли широкие магистральные коридоры на станции. Он пробежал несколько метров. Коридор был практически не освещен, резервное питание не распространялось на работу в перешейках. Все выглядело так, будто он входит в черную дыру с маленькой светящейся красной точкой на другом конце. Корвин ускорил шаг, чтобы быстрее миновать темный коридор. Он никогда не боялся темноты, но сейчас она его нервировала, заставляя сердце отстукивать степ. Вдруг его нога за что-то зацепилась, и он приземлился на пол, больно ударившись раненым многострадальным плечом.

– Твою мать! – выкрикнул он и, привстав, подполз к месту, где его нога за что-то зацепилась.

Он пошарил руками, но ничего не нашел. Гладкий пол – ни одного намека на какую-нибудь неровность или шероховатость. Тогда он достал одну из зажигательных шашек и кинул на пол. Пол озарился зеленоватым светом. Ничего. Пустое место было пустым не только на ощупь, но и на первый взгляд.

– Уже начинаешь путаться в собственных ногах, – пробубнил он себе под нос и развернулся. – Нужно идти дальше.

Он сделал пару шагов, но вдруг остановился. Его привлекла тень от шашки. Вместо того чтобы освещать весь коридор целиком, зеленоватый свет, обрубался ровной линией, погружая нижнюю часть коридора во тьму, как если бы на пути света было что-то прямоугольное. Он повернулся обратно: шашка, как шашка. Ничего ее не скрывает, ничто не может отбрасывать тень.

Корвин обошел огонек с другой стороны и замер, как вкопанный. Перед ним прямо из пола не больше, чем на десять сантиметров торчала металлическая пластина. Просто кусок металла, вросший в пол, но Корвин был готов спорить на что угодно, что это была дверь, видимая с одной стороны и невидимая с другой. Она уходила в пол большей своей частью и не могла открыться, но…

– АСУПИ!

– Да, Лис.

– Аномалия в зале для экспериментов, – заплетающимся языком промямлил Корвин. – Где-нибудь есть похожие?

– Обнаружено две схожие аномалии снаружи станции и четыре внутри.

Корвин закрыл глаза, снова снял оружие с предохранителя, разочарованно вздохнул и произнес:

– И почему никогда ничего не бывает просто?

93.

Верчеенко проносился мимо деревьев, как спортивный болид. Экзоскелет, с трудом отобранный у Хартли, который предпочел спасать сына, а не технологию, и подвешенный наподобие школьного ранца, больно хлопал по спине при каждом новом шаге. Низкорослые кусты и ветки больно хлестали по лицу и груди, пару раз он даже умудрился собрать лицом невидимую глазу паутину, но он даже не думал останавливаться. Прозрачные паучьи нити так и свисали с его лица с кусочками сухих листьев и остатками консервированных мух. Дверь сработала на него, как сигнал к немедленной капитуляции. Он не стал ждать, когда Лунин врежется в дверь, не дав тому, что находилось внутри, оказаться снаружи. Он рванул к краю силового поля с новыми силами, как только увидел холодный металл, висящий в воздухе среди деревьев. Страх подпитывал его, давая дополнительные силы.

Послышались крики.

Верчеенко инстинктивно обернулся. Те существа, одно из которых чуть было не прикончило его в экспериментальном зале, в беспорядке гнались за людьми. Их было не так уж и много – около десятка, они были не так уж и быстры – люди им ничем не уступали, но они с яростным бешенством старались подцепить человека, поймать в свои руки, и тогда силы были уже на их стороне. Они скрывались с жертвой в кустах или высокой траве и выскакивали уже в одиночку, кидаясь на другую жертву с новой силой,

Он снова повернул голову вперед. Тут все было, как в забеге с медведем. Не нужно было бежать быстрее медведя, нужно было бежать быстрее других жертв – они его тормозили.

94.

Дальше Корвин двигался с меньшей беспечностью, чем было до этого. Словно он прогуливался по парку и вдруг невзначай узнал, что это вольера для тигра, который не ел уже неделю. Он старался бесшумно скользить только по темным коридорам. Так, ему казалось, он был незаметнее. И ему совершенно не хотелось думать о том, что соперник может прекрасно ориентироваться в темноте. Честно говоря, он даже не знал, кто его соперник – мало ли что могло вылезти из дверей. Собственно он не знал даже, вылез кто-нибудь из дверей или нет.

До комнаты управления станцией оставалось совсем немного: ему нужно было пересечь пару коридоров и свернуть к запароленной двери.

Вдруг сзади послышался едва отчетливый шум. Корвин обернулся. Легкое шипение и слабое пошлепывание. Он не сразу понял, что кто-то идет по коридору к развилке. До ближайшего закутка, где можно было спрятаться долго бежать, да и он мог создать много лишнего шума.

«Никакого шума», – пронеслось у него в голове.

Он быстро прислонился спиной к стене, попытавшись вжаться в нее, как можно плотнее. Красный полумрак тусклого освещения резервного питания частично скрыл его от лишних глаз. Но, глядя на противоположный конец коридора, его можно было легко увидеть в просвете.

Из-за поворота неспешно вынырнуло существо. Оно было таким же, как и то, что вылезло из первой двери, но почему-то оно было медлительней, будто постепенно отходило от наркоза. Оранжевые глаза горели ярким пламенем, а на исцарапанном металлическом поясе, который похоже составлял всю его одежду, висело оружие. То самое, которое чуть не отправило его на тот свет.

«Не замечай меня…»

Существо наклонило голову, будто всматриваясь в темноту, в которой прятался Корвин. Гладкая морда не демонстрировала никаких эмоций или хотя бы мимических морщин. Сложно было понять, о чем существо думает, чего хочет, что собирается сделать в следующий момент.

«Не замечай меня…»

Оно дернула головой, будто поймало какой-то сигнал, и вдруг заверещало.

«Ничего хорошего…»

Оно кинулось огромными прыжками во тьму, где, вжавшись в стену, стоял Корвин. Он выхватил пистолет и выстрелил. Один левый оранжевый глаз погас. Существо не издало ни звука, но чуть замедлило шаг. Он выстрелил еще раз: пуля попала чуть выше верхнего глаза. Оно остановилось. Третья пронзила то, что должно было быть грудной клеткой. Существо рухнуло на пол, заливая холодную поверхность оранжевым желе.

Послышались звуки и топот многочисленных мягких ног. Его обнаружили: теперь все близлежащие монстры знали, где он находится. А он не имел даже понятия, сколько их.

– Главное не шуметь! – с досадой выдохнул Корвин и, что есть мочи, рванул по коридору к комнате управления станцией.

Не успел он пробежать первый пролет, как из-за поворота в погоню за ним вырулило существо. За ним еще одно и еще одно. Шесть, их было шесть. Они неуклюже бежали по узкому коридору, мешая друг другу. Некоторые перепрыгивали через своих соплеменников, отталкиваясь от стены. Они что-то верещали и постепенно нагоняли Корвина – выносливости им было не занимать. Он бы сейчас отдал все, что угодно ради своего экзоскелета.

95.

– Питер, беги и не оглядывайся! – Хартли уступал в проворности и скорости сыну и не хотел, чтобы тот подвергал себя опасности, находясь рядом с отцом.

– Пап!? – Питер начал замедлять шаг, но отец больно ткнул его ладонью вперед, наверняка, оставив на нежной мальчишеской коже болезненный след, и он не стал спорить.

Он проносился мимо других обитателей станции. Они были напуганы и взбудоражены. В свою силу вступил главный закон естественного отбора – выживает сильнейший или хитрейший. Все, что сейчас играло хоть какую-нибудь роль для них – это скорость, выносливость и объем легких. Преследователи серьезно задержались. Их было не так много, и первая волна беззащитных людей с легкостью поглотила их. На время, конечно. Процесс линчевания безоружных людей не занимал у них много времени, но все же задерживал, тем более что выжившие обитатели станции Титлин бросились в россыпную. Лишь немногие побежали в нужную сторону. И лишь немногих страх смог подстегнуть настолько, чтобы они смогли превозмочь свои собственные физические способности.

Питер оглянулся. Пришельцы скрылись за деревьями где-то вдалеке, откуда слышались незатихающие крики боли и ужаса. Его отец, профессор Кастор, Геджани бежали прямо за ним. Они были уже почти у границы. Питер уже видел поблескивающую среди деревьев синюю фосфоресцирующую стену, впивающуюся в зелень летней травы. Ее спасительный свет манил их, словно мотыльков.

– Пап, мы почти выбрались! – выкрикнул он, когда вдруг услышал взрыв совсем рядом с собой.

Питер замедлил шаг. Метрах в восьмидесяти от него кусочки земли поднялись грязным фонтаном в воздух и градом опали на чье-то бездыханное тело, похоронив его под тонким слоем земляных ошметков.

– Питер, стой! – послышался голос Хартли.

Мальчик обернулся, постепенно сбавляя скорость.

– Не двигайся! – вторил ему Ифран.

Питер по инерции сделал еще один шаг и вдруг услышал щелчок.

– Не двигайся! – повторил слова индуса его отец, но уже было поздно.

Мина зафиксировала на себе вес мальчика.

96.

«Твою мать! Твою мать! Твою мать!»

Эти слова словно пинбольный шарик скакали внутри головы Корвина, отскакивая от черепной коробки, как от препятствий. Корвин бежал, что есть мочи. Он вообще был довольно спортивного телосложения и неплохо бегал на дальние дистанции, но в этот раз все было немного по-другому. Он слишком резко и быстро рванул, подстегнутый паникой и страхом. Быстрый рывок, бег во всю прыть – и, как следствие, быстрая потеря ровного дыхания и усталость, которой хватало и без пробежки. Он начал задыхаться от чрезмерного количества воздуха уже через несколько десятков метров. Во рту ощущался привкус стальных гаек, а картинка перед глазами постепенно заполнялась красной пеленой.

Пришельцы постепенно нагоняли его метр за метром. Корвина успокаивало только то, что до комнаты управления станцией оставалось совсем немного: поворот и еще метров пятьдесят. Он надеялся успеть проскочить туда до того, как их худые длинные пальцы сомкнутся на его шее.

Он, отталкиваясь руками от стенки, с трудом вошел в поворот на развилке и на несколько секунд сбавил ход.

Между ним и комнатой, в которую он стремился попасть, в двух с лишнем метрах над землей висела очередная дверь. Она нарушала всю симметричность коридора, находясь значительно ближе к левой стороне коридора, повернута чуть-чуть к стене, и, что было куда важней, она была нараспашку открыта. Внутри была кромешная темнота, как в подвалах в фильмах ужасов. Но Корвин притормозил не из-за двери – ее он заметил последней. Около комнаты управления станцией стояли трое пришельцев: они молниеносно среагировали на появление врага – повернулись, словно по команде. Три тройки оранжевых глаз блеснули даже в красноватом полумраке освещения резервного питания.

«Да, ладно!» – раздраженно воскликнул Корвин в своей голове.

Пришельцы бросились на него. Корвин взглянул на дверь. Вариантов было не так уж много. Он собрал все свои оставшиеся силы и полетел навстречу пришельцам. Ноги передвигались тяжело, но он все равно набирал скорость, как электричка.

Он попытался прицелиться во врагов и выстрелить на ходу. Пуля ушла в темноту. Он выстрелил еще раз, один из пришельцев повалился на землю. На третий раз он услышал щелчок и тут же выкинул опустевший магазин.

Из-за угла выскочила группа его преследователей и, не притормаживая, кинулась за ним, закрывая смертельный капкан.

До столкновения с пришельцами оставалось всего несколько метров, когда Корвин вдруг резко свернул в стену и, оттолкнувшись от нее ногой, подпрыгнул вверх. Он сразу по грудь влетел в дверной проем, висящий в воздухе. Снаружи послышалось недовольное ворчание. Он быстро подтянулся и закинул одну ногу.

Вдруг он почувствовал, как его лодыжку обвили сильные пальцы и потянули вниз. Он повис на краю порога. Пришельцы пытались сдернуть его, чтобы начать свою расправу. Корвин быстро вытащил один из тех магазинов, что он прихватил с собой и, развернувшись, три раза выстрелил в голову соперника. Хватка ослабла. Он втянул ногу и развернулся, чтобы закрыть за собой дверь. На него уже летел очередной пришелец, додумавшийся также оттолкнуться от стены. Корвин выстрелил, и бесчувственное тело, долетев до края двери, с силой ударилось о порог и, оставив несколько капель густого желе на двери, повалилось на своих соплеменников. Корвин высунулся из проема и схватился за дверную ручку. Двое пришельцев уже держались за порог, пытаясь подтянуться внутрь.

Он с силой дернул на себя дверь. Никакого болезненного воя не послышалось, хотя один из них рухнул на землю, оставив за дверью свой палец, а второй все еще висел. Он наступил второму на пальцы и сделал один точный выстрел. Пуля вошла точно в центр между трех глаз. Оранжевый огонек поблек, будто внутри головы пришельца отрубили электричество.

Корвин с силой захлопнул дверь и оказался в кромешной темноте. На чужой планете. В чужом мире. Один.

«А легких путей я не ищу» – мысль на мгновение остановилась у него в голове и снова запустилась пинбольным шариком. – «Твою мать… Твою мать… Твою мать…»

97.

– Что делать, Ифран? – Хартли пытался успокоить сына, который, казалось, до сих пор не мог поверить, что оказался в ловушке за каких-то несколько сотен метров до свободы. Однако сам Хартли совершенно не мог успокоиться.