Еремей же напротив, постоянно ругал Пашу, чем еще больше загонял того в тупик. Зато Любаву он боготворил, постоянно нахваливал ее и возвеличивал ее роль, он не просто ставил ее в пример, он открыто говорил, что Паше подобных результатов мозговой деятельности ни за что не достичь. Что Пашу обижало, пожалуй, больше всего. Хотя бы потому, что древний человек в его понимании никак не может быть умнее, чем он, представитель цивилизованного мира. Однако зависти к способностям Любавы Паша так и не испытал, а оттого и соревновательного процесса не выходило, чего, вероятно, желал Еремей.
В минуты неудач своего ученика, волхв постоянно сетовал на Пашину никчемность, винил его в полном и абсолютном отсутствии способностей и желания чему-то научиться. Волхв тщетно пытался заставить Пашу занять колдовских сил у богов, хоть это и был прямой путь к волшебству, если чародей не имеет сил собственных, либо же их недостаточно. Павел же упорно не желал обращаться ни к каким богам, помня из слов самого же волхва, что ничто не достается в дар, тем более от богов. Борьба в этой замкнутой цепи между учеником и учителем продолжалась на протяжении всего периода обучения. К тому же, для такого займа силы у богов требовались жертвоприношения, ритуальные танцы и прочие непотребства. Паша никак не мог смириться с мыслью о заклании беспомощных и невинных котят, кур или гусей. Никак не мог вообразить, что станет ни с того ни с сего, плясать, словно больной Паркинсоном человек, выкрикивая при этом нечленораздельные вопли.
Единственный бог, не требовавший никаких подношений, свой дар Павлу уже преподнес. Правда, как бы Павел не старался, а извлечь новую молнию, или хоть бы искорку, из осколка копья не удавалось. Обратиться же к этому самому Перуну, как и к остальным, юный волшебник не решался. Становиться слугой богов не хотелось, и, чем расплывчатей объяснял Еремей о последствиях займа у богов, тем меньше хотелось занимать. Все-таки Паша вырос в эпоху лжи, и простыми методами затянуть его в кабалу было труднее, чем ту же Любаву.
Так и проходила учеба, уже на второй неделе Еремей опустил руки и перестал добиваться от Павла понимания чего-либо, зато уделял куда больше времени Любаве. Все это еще больше отбивало в его ученике желание постигать науку, порой, терялась не только цель обучения, но и жизни в целом.
Нельзя было назвать Пашу глупым, он, сидя за чисткой оружия, мог вспомнить названия растений, зелий, содержание заклятий и их предназначение, но все знания улетучивались под испытующим взглядом волхва.
И вот сейчас, когда полученный меч приятно тяготил пояс, а радость от обладания таким оружием на миг затмила давящие мысли, коими полнилась голова последнее врем, Павел вновь обрел уверенность. Ту самую, которая не позволила плюнуть на все и напиться после битвы с разбойниками. Почти мгновенно в голову пришла мысль, что учиться можно и по книгам, раз уж он умеет читать. А он видел у Еремея книги, наверняка хоть одна из них, да содержит информацию о таинствах колдовства.
К тому же он решил сейчас же попытаться применить недавно выученное заклятие рассеянности. Вот только целью он избрал Любаву, а не Яна.
План был предельно прост, Любава находилась во дворе и разбирала корзину трав для просушки. Эту корзину они собрали на местных болотах, взамен трав болоту были отданы Пашины кроссовки, впрочем, невольно. Теперь вместо кроссовок Пашины ноги укрывали достаточно удобные кожаные сапоги с широким, мягким верхом и округлыми носами. К слову, эти самые сапоги стоили половину из тех денег, что Паша истратил, и до обретения меча, являлись самым дорогостоящим предметом на носителе.
С помощью заклятья он собирался отвлечь девушку и украсть несколько крупных, уже отсортированных, пучков трав, тем самым и позабавившись, и проверив свои силы. Волшебник сосредоточился. Раньше поверить в успех колдовства ему мешало то, что он отрицал возможность всего сверхъестественного. Но уже столько раз он наблюдал чудеса, столько раз становился не только свидетелем, но и пострадавшим от этих чудес, что в вере уже не нуждался, теперь он знал о существовании иных границ мира, чем он видел их раньше. Тогда он повторил четверостишие, выученное ранее, махнул рукой и, полный уверенности, двинулся к Любаве.
Никаких видимых изменений в ее работе не наблюдалось, она все так же вытягивала травы из корзины и раскладывала их по кучкам. Убедившись, что его движения не привлекают внимания, он спокойно забрал с лавочки два приглянувшихся пучка. Любава была в каком-то полуметре от него, нестерпимое желание коснуться ее, такой близкой, и, казалось, беззащитной, одолевало Пашу. Но он держался, как мог, и лишь, как заправский маньяк, вдохнул запах ее волос. Понять, чем именно они пахли, он не смог, зато мог с уверенностью сказать, что это был лучший аромат, что ему доводилось вдыхать, и никакие церковные фимиамы или же духи известных марок, не смогли бы заменить его. Боясь, что действие заклинания вот-вот прекратится, Паша поспешно ретировался, оставив пучки трав неподалеку.
Как только он, довольный собой, скрылся за углом, Любава подняла голову. Улыбаясь, она подняла оставленные Пашей пучки трав, вернув их на место. Однако виновник пропажи этого так и не увидел.
Осчастливленный удачей, Паша пришел к месту тренировок с Белогором. Ян был как всегда на месте. Он разминался, тыкая тяжелой импровизацией копья в соломенное чучело. Паша все никак не мог привыкнуть к тому, что деревянное оружие отчего-то тяжелее, чем стальные оригиналы.
За предыдущие дни его не раз отправляли в деревню по поручениям Еремея, заодно и ознакомиться с местным укладом и бытом. Он даже несколько раз заходил в местную корчму, которую содержал старик Доброглав. Заведение не было таким шумным, как городское, но было таким же темным и проспиртованным. Посетители в основном были обыкновенными путниками, но имелась и небольшая горстка завсегдатаев. С одним из них Паша уже имел знакомство, но старый товарищ всегда избегал контактов с пришельцем, все еще боясь запрета волхва.
Именно за спиртным Павел приходил в корчму, в дни больших неудач и смятений, но каждый раз ему удавалось сдержаться, закусив горечь рыбным пирогом и квасом.
Пусть и медленно, но все-таки Паша чему-то учился. Он узнал много нового о битве с оружием, оказалось, что все вовсе не так красочно, как он представлял себе ранее. Узнал много нового о свойствах трав и местной религии. Особенно хорошо он познал боль от ударов палкой во время их единственного с Яном тренировочного поединка. В том поединке Паша не просто боялся проиграть, он боялся утратить телесную целостность и здоровье. Сейчас Паша уже начал забывать ту обиду, которую испытывал тогда в отношение Яна за то, что тот бил так сильно, не проявляя жалости. Хотя, в тот самый день, первый удар нанес Паша, угодив в щит. В тот удар он вложил всю силу, что наверняка не только разозлило Яна, но и показало ему, что Павел готов к серьезному поединку. Однако исход был ясен, Павел был совсем не готов и был избит. Жестоко и беспощадно.
Сегодня же учебных боев не планировалось, их Белогор обещал устраивать раз в неделю. Паша отметил для себя, что дни здесь считают привычно для него, да и названия дней не отличаются, разве что воскресенье именовалось неделей, а суббота преднеделей. К слову, сегодня и была та самая преднеделя. Белогор обещал не слишком напрягать учеников, тем более что на завтра были запланированы гуляния, которые обещал староста в честь недавней победы над разбойниками. Деревня гудела приготовлениями, а Паша уже планировал, как ему украсть у волхва свои деньги, чтобы купить хоть что-то у торговцев, которые наверняка посетят праздник.
Неторопливо Паша снял с пояса меч, а с ног сапоги. Сапоги Павел берег, так как стоили они немало, а для занятий вполне подходила и босая нога. Немного постояв, он приступил к разминке. Белогора еще не было, и Паша был отдан сам себе. Вдоволь набегавшись и размявшись, он без приказаний принялся лупить большой деревянный столб учебным мечом, повторяя вчерашнее задание.
К общему удивлению в этот вечер Белогор так и не появился, однако Ян и Паша с тренировки вернулись лишь к ужину, не менее уставшими, чем обычно.
Расписание занятий изменилось, теперь Паша занимался с Еремеем днем, а с Белогором вечером. Такие изменения явно пошли на пользу общей эффективности обучения.
После ужина все разбрелись по дому, чтобы заниматься своими делами. Любава принялась вышивать пояс орнаментом, это был уже второй пояс, их девушка любезно согласилась расшить для Павла и Яна, чтобы нарядить их к завтрашним гуляниям. Волхв с Белогором ушли к старосте, чтобы обсудить какие-то дела. Ян снова, как и каждый вечер, уединился в импровизированной кузне, которая находилась в сарае. Горн там был не слишком жарким, к тому же не было мехов, для нагнетания жара, но кое-какие принадлежности все же имелись. Паша же пробрался в библиотеку Еремея. Изобилия книг в ней не наблюдалось совсем, а потому Паша решил прочесть их все, благо на это у него хватало времени. Выбрать книгу в темноте было делом не простым, слабый огонь лучины едва ли давал достаточно света для чтения, но Паша решил пожертвовать зрением ради знания.
Увесистый фолиант в черном кожаном переплете был избран первой целью. Будто судьба кинула его прямо в руке Паше. Собственно, судьба предпочла наиболее очевидное решение, так как книги лежали одна на одной в сундуке, и эта была верхней.
До своей комнаты Паша в буквальном смысле крался, как вор. Лучину разжег только в комнате, воспользовавшись спасенной в передрягах зажигалкой. Бережно уложив книгу на стол, он раскрыл ее и прочел следующее: «О тварях землю населяющих». Автором значился некий Богат Кривский. С первых страниц, а страниц было не так уж и много, Паша понял, что в книге представлена информация о различных чудищах, в основном враждебно настроенных к роду людскому. Приводились и рассказы о встречах с этими созданиями, их слабые места, привычки, среда обитания. Книга не слишком отличалась от обыкновенной научной литературы, что Павел видел ранее, разве что язык был скорее художественным, а достоверных фактов было скорее всего гораздо меньше, чем выдумок, так как аргументом почти всегда выставлялись слова какого-нибудь путешественника или же охотника на подобных созданий. Там же Паша прочел повесть о жар-птице, с отходами которой уже успел ознакомиться. При воспоминании о вкусе камешков, Пашу передернуло, он даже выругался, пусть и шепотом.
Он жадно впитывал страницу за страницей, было действительно интересно. К своему удивлению он нашел рассказ о Медузе Горгоне, которую убил Персей. Имелось повествование и о многоголовом змее Горыныче, впрочем, он был лишь одной из разновидностей различных змееподобных существ, которых автор вписал в одну главу. Правда, у всех них была схожесть – вместо отрубленной головы вырастали новые.
Оказалось, что старый дед, которого Паша встретил в первый день у реки, спутал пришельца с восставшим мертвецом, сосущим кровь у людей, ко всему прочему Павел обязан был бы уметь летать, но дедулю этот факт никак не волновал в тот момент.
К каждому описанию прилагалась иллюстрация, зачастую напоминавшая чуть ли не наскальную живопись. Понять, как на самом деле выглядит существо было трудно, Паша пожалел, что автор, будучи хоть сколько-то одаренным писателем, был весьма посредственным художником. Однако несуразность картинок не отменяла нарастающего беспокойства, Паша отчетливо понимал, что все эти монстры вполне себе реальны, и неизвестно, не подкинет ли судьба встречу с одним из них завтра.
За чтением Паша и не заметил, как в комнату вернулся Ян, а лучина почти прогорела. Ян не отвлекал Пашу, тихо переодеваясь ко сну, но читатель все же почувствовал присутствие в комнате кого-то еще. Вмиг он отпрянул от книги и с хлопком закрыл ее. Лучина потухла, Паша судорожно пытался прикрыть собой книгу, опасаясь, что в комнату вошел волхв, а он не давал разрешения на чтение.
Ян недоуменно спросил:
– Ты чего?
– А, это ты, – Паша с облегчением выдохнул, – Ничего, просто дочитал уже.
С этими словами он, не разжигая свет, забрал книгу и быстро вернул ее на место, откуда взял. Вернувшись назад, он все-таки сказал Яну, что брал книгу без спроса. Ян обещал не выдавать Пашу, хоть и искренне не понимал, зачем красть книги у наставника, если он и так тебя учит тому, что прочел в этих книгах.
Улегшись в кровать, Паша осмысливал прочитанное. Плавно мысли смешались, и вот он уже спасает Любаву, разрубая и сжигая упырей. Вот, из-за их, слившихся в робком поцелуе, голов выглядывает полная луна, на которую воют новые враги – волколаки. Но с ними Паша уже не борется, ведь он охвачен любовной сценой, страсть в которой текла бесконечным потоком. Иных мыслей в голове не оставалось, им там не было места.
Однако вскоре разгоряченное чувствами сознание стало сетовать на мир, задавать вопросы. Почему вышло именно так, почему мир столь не справедлив к нему, и не справедлив ли? Быть может это всего лишь испытания, вдали от родного дома с ежедневно подстерегающими опасностями. Впрочем, не так уж пугали опасности, как чувство неразделенной любви, чем больше Паша думал о Любаве, тем сильнее привязывался к ней, тем сильнее желал её. Тяготящие душу чувства были самой непосильной ношей, из тех, что падали на его плечи. Он еще долго мучился вопросами, то стукая кулаком подушку, а то и вовсе кусая ее, словно дикий зверь. Заснуть удалось лишь глубокой ночью.
Лишь его глаза смежил сон, как тут же перед ними поплыли видения. Ему снилось, будто его дом горит. Тот самый дом, где он жил в той, родной реальности. Вместе с домом горели его родные и близкие, а он, будто скованный, ничем не мог помочь. В охваченном огнем доме мелькали лица, такие чистые и четкие, будто лишь над ними огонь не имел власти. Вот он видел мать и отца, друзей и близких, даже тетю Анастасию, которую он не видел много лет. Мелькнуло еще одно лицо – лицо Любавы.
Весь в поту Паша подскочил, усевшись на кровати. Кошмары редко посещали его, но, видимо, вчерашняя, столь неспокойная, мыследеятельность принесла свои плоды.
Завтрак прошел спокойно. Волхву постоянно приносили различные продукты из деревни, так как сам он не имел своего домашнего хозяйства. Зачастую продукты приносили в готовом виде, что сильно облегчало жизнь Любаве, которая попросту не успевала и учиться, и готовить. Впрочем, за эти подношения волхв постоянно проводил различного рода обряды, которые были призваны задобрить богов, улучшив их отношение к местному населению. К тому же Еремей нередко выступал в роли лекаря, лечил он и людей и скотину.
– Сегодня занятий не будет, готовьтесь к вечеру, – обрадовал подопечных Еремей.
После они с Белогором и вовсе удалились по каким-то своим важным делам, оставив молодежь в собственном распоряжении. Закончив с уборкой стола, молодые люди принялись готовить одежду и приводить себя в порядок. Любава закончила вышивание поясов и вручила их новым обладателям. Те горячо расхваливали мастерство девушки, примеряя подарки.
Паша переоделся в недавно купленную рубаху темно синего цвета, расшитую причудливыми узорами, под рубаху он надел узкую серую безрукавку. Ноги он укрыл под широкими зелеными шароварами с золотистыми полосами. Так как носков тут не производили, пришлось приучиться к ношению портянок, которые не давали ногам стереться в кровавые мозоли о жестковатое нутро сапог. Сапоги он старательно протер, стараясь начистить до блеска. К слову, несколько монет волхв все же выделил, так что быть самым бедным на празднестве Павлу не грозило. Монеты он уложил в импровизированный внутренний карман, уложить их в навесной кошелек он побаивался, так как наряду с торговцами, артистами и прочими гостями в деревню наверняка наведаются и карманные воры.
Ян в это время облачился в красный кафтан и белые штаны, оставшись босым. Паша вопросительно взглянул на его босые ноги:
– Так и пойдешь?
– Нет, смотри, что я выторговал у Златогора, – ответил тот едва ли не заговорщицким тоном.
Будто чего-то боясь, он извлек из-под кровати сверток. В нем лежали красные сапоги, украшенные вышитым золотой нитью изображением жар-птицы. Паша не любил красной одежды, которая здесь была в моде и зачастую носилась лишь богатыми людьми, но эти сапоги ему понравились.
– Дорого обошлись? – спросил Паша.
– Да, все свое серебро выдал за них, но не жалею. Таких уж точно ни у кого не будет!
Затем Ян выудил из сундука саблю в ножнах, которые были украшены стальными пластинами. Как оказалось, не только Павел вчера получил подарок. Оба очень удивились, когда узнали о такой щедрости Белогора, сразу же принялись сравнивать качество своих подарков. Сабля была чуть короче, но не слишком изогнутой, что позволяло не только рубить, но и колоть. Меч же был чуть тоньше, но не легче по весу. Оставшись удовлетворенными тем, что оба клинка были хороши, и наставник никого не обделил, они решили явиться на праздник опоясанными своими клинками.
Затем они убедились, что ничего не забыли и выдвинулись в деревню, где на главной улице уже начиналась торговля и выступления артистов. Любава же, облачившись в праздничное платье, ушла в компании местных девушек.
На месте празднества, которое Паше отчего-то захотелось назвать ярмаркой, было шумно. Казалось, что там собралось никак не меньше тысячи людей, а ведь население деревни вряд ли переваливало за три сотни. Люди были разномастными, одни явились заработать, другие потратить, а кто и попросту поглазеть на обилие торговых лавок и разного люда.
Ян распихивал толпу локтями, а за ним пробирался Паша, стараясь не отставать. Они двигались в самую гущу народа, к центру, где шло представление каких-то особенно именитых скоморохов, которые исполняли невиданные трюки с медведями.
Юмора скоморохов Павел не понимал, они просто плясали и корчили рожи, однако Ян находил это весьма забавным и заливисто хохотал с каждой незатейливой гримасы. Дрессированный медведь был не так уж и дрессирован, один раз он даже попытался напасть на зрителей, но крик этим самых зрителей свидетельствовал об одобрении мастерства дрессировщиков. Казалось, все, чего последние добились от медведя, так это относительного спокойствия, никаких трюков он не выполнял, просто ел бросаемую ему пищу и сидел на земле. Затем выступал старец, который рассказал собравшимся быль о храбром воине Святославе, который каким-то невероятно тяжелым мечом порубил в кусочки чудо-юдо. Чудо-юдо попало в такую немилость Святослава по причине абсолютного отсутствия у него правил приличия – оно нагло выкрало прекрасную Белаву прямо с брачного ложа. Естественно, разгоряченный такой дерзостью муж вконец осерчал, когда чудо-юдо заявило, что Белава теперь его жена, а не Святослава. За что и было жестоко изрублено и предано огню. Все присутствующие согласились с законными претензиями Святослава, а один мужчина кричал, что это же чудо-юдо выкрало и его жену, пропавшую вместе с отъездом труппы трубадуров в том году. Представления продолжились, но Паша и Ян решили посетить харчевню под открытым навесом, так как успели проголодаться к этому моменту. Там они утолили голод грибным пирогом, а так же купили себе по леденцу. Формой они отдаленно напоминали петуха, однако сказать, что это однозначно именно петух, Паша не мог. Зато с нескрываемой улыбкой наблюдал, с какой страстью и восторгом Ян накинулся на сладость. Впрочем, этот сгусток вареного сахара показался вполне вкусным и самому Павлу.
Подкрепившись, они решили пройтись по торговым лавкам, куда весьма энергично звали специальные зазывалы. С неистовым запалом они старались перекричать друг друга, попутно пытаясь дать хорошую рекламу своему товару. Однако Паша привык к изобилию супермаркетов и не так восторженно вертел головой, как его спутник. Торговали в основном тканями, мехами, глиняными поделками и орудиями труда. Многие торговцы скромно предлагали все то, что и так есть у крестьян – продукты. Это обосновывалось тем, что многие торговцы и были теми самыми крестьянами, которые на празднества примеряли на себя роль торговца. Паша на днях проделал в своем драгоценном осколке копья небольшое отверстие, чтобы сделать из него амулет. Весьма кстати пришлась лавка ювелира, у которого продавались наряду с цепочками и тонкие, но крепкие веревочки. Так же Павел купил себе и шляпу с задранными вверх полями. Эта покупка была обусловлена начинающим припекать майским солнцем.
Так, блуждая в шумной толпе, периодически посещая харчевни, они с Яном и провели остаток дня. Незаметно, словно заправский вор, вечер выкрал солнце, упрятав его за горизонтом. Однако в этот вечер темнота была приятной, отдающей то серебром необычайно яркого лунного света, то отблесками костров, которые разожгли во многих места. Вокруг этих самых костров собирались люди, они были будто оазисы в пустыне ночи. Под свист дудок и стук бубнов люди танцевали, полностью отдаваясь охватившему их веселью и беззаботности.
Паша также оказался вовлечен в эти танцы, поначалу он робко пытался повторять движения этого чистого, не запятнанного эротизмом, танца. А после, будто переступив какой-то порог, влился в него с головой, лихо отплясывая вместе со всеми наравне. Музыка сливалась с заливистыми припевами девушек, образуя собой некое одеяло, укутывающие мысли, не оставляющее места ничему, кроме танца. Мышцы наливались усталостью, но продолжали сокращаться в ритме танца, как заведенные, казалось, это не прекратится никогда. И это совсем не пугало.
Вот перед Пашиными глазами промелькнул Ян под руку с какой-то красавицей, следом и другие пары. Толпа молодых людей разбивалась на пары, в этом водовороте Паша уцепился за подставленную в пригласительном жесте руку, словно утопающий за спасательный круг. Закружившись в танце с партнершей, Паша вдруг почувствовал, как сердце затрепетало, а в горле мигом пересохло. Ведь он танцевал с Любавой.
К его счастью, говорить ни о чем не приходилось, и он мог спокойно направить все силы на поддержание ритма танца, который едва ли не был утерян секунду назад. Вслед за испугом пришло и ощущение счастья, огромного духовного возбуждения. Его мысли были полностью посвящены обдумыванию дальнейших действий – когда окончится танец, Паша решил, во что бы то ни стало, провести остаток вечера в обществе возлюбленной.
Это оказалось гораздо проще, чем Паша себе представлял. Все получилось как-то само собой, по неизвестным причинам Любава была очень положительно настроена к Паше и его ухаживаниям. Заприметив, что многие пары постепенно расходятся, в том числе и Ян со своей избранницей, Любава сама куда-то потащила Пашу.
Время летело будто во сне, еще секунду назад он был с ней около костра, и вот они уже проходят около дома волхва, о чем-то беседуя. Паша не запоминал разговора, его разум был поглощен взглядом искрящихся глаз Любавы. Как завороженный он слепо следовал за ней, несколько раз даже споткнувшись, чем вызвал такой приятный для слуха девичий смех. Зайдя в дом, они прошли мимо комнат, направляясь на чердак. Там, через открытые деревянные двери они глядели на звезды, лежа на оказавшемся здесь в изобилии сене. Паша показывал Любаве знакомые ему созвездия, попутно путаясь шутить. Плавно разговор иссяк, Паша повернул голову к Любаве, а та потянулась к нему. Их губы сошлись в поцелуе.
Казалось, Паша никогда ранее не испытывал подобной любовной эйфории и возбуждения. В жарких объятиях Любавы, он, разгоряченный правом быть ведущим, разделся сам и раздел ее. Платье не так легко было снять, но при помощи Любавы это удалось. Луна робко укрылась за облаком, оставив молодых любовников наедине. Их ждала ночь любви и страсти.