Любава молча отворила калитку, в ее глазах Паша больше не видел презрения или каких-либо других чувств, что явно ощущались утром. Однако ее равнодушие укололо Павла еще сильнее, ведь безразличие это худшее, что можно получить в ответ на симпатию.
Отбросив мысли о Любаве, он двинулся к дому, все-таки, если его убьют, с девушками ему точно не поскакать над костром любви.
Волхв и его гость чинно восседали за столом, пили чай и переговаривались. Паша застыл в нерешительности, ему казалось, что он остался незамеченным, а прервать беседу он не смог. Еремей же и не думал отрываться от беседы, собеседник же его сидел спиной к Павлу.
– Что, принес еще одного волка? – внезапно спросил Еремей.
– Н-нет, я от старосты пришел, – ответил Паша, он был совсем не готов к такому вопросу.
– Вот оно что, вот уж не ожидал, – иронично прокряхтел Еремей, – Говори, чего там у тебя.
– Он просил передать вот это.
– Так, что тут у нас? – волхв внимательно стал разглядывать записку.
– Там что-то, что стоит четверть гривны, – автоматом ответил Паша.
– А ты что, грамоте обучен?
– Эмм, а почему нет? – удивился Павел.
– Так ты сын боярский?
– Нет, у нас все умеют читать и писать, даже небоярские дети.
– Да? Интересно…
Волхв удалился и вскоре вернулся с куском серебра и новой берестой, а также писчими принадлежностями. Из чего были сделаны чернила, Паша не знал, но вот пахли они весьма приятно. Волхв величаво сел за стол и принялся выводить на бересте буквы. Паша не совсем понимал, отчего послание не передать устно, через него, но противиться не стал. Внезапно волхв остановил процесс написания записки:
– Я забыл вас познакомить, – взглянув на своего друга, сказал волхв, – это Паша, а это мой старый добрый друг – Белогор. Я уже рассказывал тебе, Белогор, откуда сей юноша явился.
Белогор встал из-за стола и слегка поклонился Паше, приложив руку к сердцу, Павел повторил жест, сделав вид, будто всю жизнь приветствовал людей именно так.
– А теперь садись-ка ты за стол, Павел, бери бересту и перо, – волхв встал со своего места, уступая его Паше, – и пиши.
«Передаю серебро, четверть гривны»: гласила недописанная записка. Волхв потребовал, чтобы Павел дописал в ней время и место встречи, а именно: «Завтра в полдень у Белавы». После Еремей внимательно перечитал написанное Павлом и остался доволен. Заметил лишь, что буквы у Павла гулящие. Паша же старался как мог, ведь обыкновенно учителя в школе были менее чем довольны его почерком. К тому же перо не так удобно лежало в руке, как привычная шариковая ручка.
– Серебро никому не показывай, коли потеряешь его, потеряешь и живот свой, – наставительно приговаривал волхв, собирая Павла в путь.
– Постой, разговор у меня есть.
– Какой разговор, – Еремей вопросительно поднял брови.
– Важный, – немного покосившись на гостя, ответил Паша.
Волхв сделал вид, что не замечает намеков. Немного поразмыслив, жертва разбойничьего произвола решила, что Белогору тоже можно доверять.
–Меня опять хотят убить. И разбойники в лесу, и сын старосты с ними заодно, – выпалил Паша, как скороговорку.
– Тю, ты никак опять пьян, – возмутился Еремей.
– Нет, просто я нечаянно подслушал его разговор, а потом Ян мне кое-что рассказал и…
– Постой, давай по порядку – Еремей присел на лавку и приготовился слушать.
Далее Паша выложил все, что знал с подробностями. Волхв по-прежнему не хотел верить, клеймя услышанное алкоголическим бредом, выдуманным с целью уклониться от общественно полезных работ у старосты в конюшне, а так же для повторного заселения в дом волхва. Но тут в разговор вступил Белогор:
– Видно же, что парень не врет, – и, усмехнувшись, добавил, – Сыворотки ему дай, неужто ты забыл, как это делается?
Волхв лишь рассмеялся.
Вскоре на столе стараниями Еремея появилась чаша с подозрительной жидкостью. Паша уже понявший, в чем суть, выпил ее без всяких возражений. Никакого эффекта он не почувствовал, на вкус напиток напоминал овощное пюре с какой-то горчинкой. Через несколько минут волхв и Белогор вновь провели допрос, а Паше без труда рассказал им все то же самое, что и прежде. Теперь ему поверил и волхв. Павел же, просто ради интереса решил соврать, чтобы проверить действенность зелья:
– В своем мире я был … – что-то не давало ему договорить фразу.
Язык будто связало нитями, челюсти сомкнуло, и Павел смог лишь промычать что-то невнятное.
– Хм, весело. И сколько оно действует? – переждав эффект связывания спросил он у волхва.
– Около часа, а на некоторых и вовсе не действует, коли умеют защититься. Потом и тебя научу, как врать перестанешь, – шутливо ответил Еремей.
Белогор обдумал историю, которую услышал от Павла:
–Стало быть, он еще не знает, что ты там будешь жить и как тебя убить еще не придумали. Староста ведь тебя на завтрашнюю охоту отправить хочет, так ты и пойди, не с руки им, врагам твоим, на этой охоте дичью быть, прятаться будут. А дальше и увидим, как быть. А ты, Еремей, со старостой-то переговори.
– Переговорю, да только не поверит он мне, больно сына своего любит, раз на все деяния его глаза закрывает. Я уж не слежу за делами в деревне, торгую с ними, чем придется, да лечу изредка, – волхв встал из-за стола, – Надо мне уладить кое-чего.
С этими словами он удалился из комнаты, оставив Пашу и Белогора наедине.
– Так ты прибыл из другого света?
– Получается, что так. Сам не знаю, – честно признался Павел.
– И каким богам у вас принято поклоняться?
Паша вновь услышал этот вопрос, теперь он решил, что нужно выдумать единственный ответ, который можно всегда будет применить.
– Так его и называют – Бог.
– И нет у него иного имени? Он один?
– Эмм… Один, но их там три. Путаная история, теолог из меня никакой. Зовут по-разному, то Яхве, то Иегова, то Аллах. На самом деле много религий в моем мире и имен у богов куча.
– Хм… Какие знакомые имена. А враг у этого бога есть? – продолжал допрос Белогор.
– Да. Дьявол, Сатана. Вообще есть легенда об ангеле, который возгордился и сам захотел стать богом. А другой ангел против него повоевал. В общем, так или иначе, свергли того гордого под землю, там он стал Дьяволом и творит там пакости разные.
–Хм… Это многое проясняет, я думаю. Пока не могу сказать точно, но мне кажется, что бог, о котором ты говоришь, прямо сейчас хочет захватить наш мир. И пока что ему это удается вполне успешно, он же низверг многих богов, пред ним склонили головы многие народы. Тем бог сильнее, чем больше ему поклоняются. А потому он хочет и нас склонить на свою сторону, дабы отвергли мы наших богов и отдали наши души его кладезям.
– Кладезям… – Паша машинально повторил последнее слово, находясь в недоумении, – О чем ты говоришь?
– Видишь ли, люди смертны, как и другие народы, сущие на земле. Но только люди могут поклоняться богам, отдавая им силу, душу. Каждый обряд, каждая жертва или мольба отправленная какому-то богу делает его сильнее. Ежели ты, пред смертью, готов себя отдать в руки того бога, которому поклонялся, то отдашь ему свою душу. Он может как даровать тебе новую жизнь, а может заключить твою душу в созданный им короб и постоянно питаться от этой души, и других душ в этом коробе. Например, существует Навь, царство мертвых. Заключенные там души питают богов, владеющих Навью, однако не каждый попадает туда. Вряд ли кто сам захочет попасть за реку Смородину, на то есть жрецы, которые тебя туда насильно отправят, к своему богу, за что и получат благодать от него. А вот тот бог, о котором я помянул вначале, он обещает рай в посмертии, бесконечные сады наполненные плодоносными растениями, солнце и благодать. Люди сами отдают ему душу, не понимая, что рай лишь короб для заточения их душ.
– И что они в том раю делают, что происходит с теми душами?
– Ничего, они впадают в небытие, ничего не чувствуют, ничего не видят и не слышат. К слову, предлагает тот бог и ад. Там души истязают, получая еще больше силы, – Белогор глотнул чуть остывшего чая, – Этот новый бог устроил все очень хитро, одна часть ему поклоняющихся ведет праведную жизнь, исполняя множество его заветов, не видя радости в жизни, грезя о рае. Так они отдают большую часть души ему еще при жизни, за что тот снисходительно дает им небытие. Другие же, менее праведные попадают в ад и отдают долг там.
– А если не поклоняться тому богу, что он сразу станет слабеньким? – Паша пытался понять смысл всей этой нелепицы с хитрыми богами.
– Нет, бог силен сам по себе, но станет уязвим для иных божеств. Вот только не так просто отобрать у бога поклоняющихся ему людей. Он может забрать твою душу и против твоей воли, достаточно пообещать двум награду за то, что они приведут третьего. И они приведут.
– А ваши боги, они стало быть действуют так же? – теперь уже Павел сыпал вопросами.
– Хм… Все боги похожи, одни менее кровожадны, другие более. Одни злее, другие добрее, нет одного бога, который бы подошел всем и всем был мил. Знаешь, если твоя мать, взносившая тебя в чреве своем и отдавшая тебе млеко свое, вдруг окажется нищенкой, которая не может одарить тебя златом и шелками, уйдешь ли ты от нее к другой матери? – Белогор прищурился, будто задал неразрешимую задачу.
– Нет, но это не одно и то же. Это… – Паша запнулся, поняв, что не хочет спорить с Белогором.
В конечном итоге, Паша многое узнал, пусть даже большая часть этого могла оказаться нелепой выдумкой, но чем больше пришелец находился в этом мире, тем проще он воспринимал на веру рассказы о чудесах, даже рассказы о богах.
– И что теперь делать?
– Не знаю, затем и приехал я к Еремею. Теперь ждем Ивана, а в три головы все лучше думать, нежели в одну.
– Ивана? – Паша вспомнил неряшливого колдуна, – Вот его имя и связано со многими историями про того бога, что мы тут обсуждали.
– Да? Все может быть, но свое имя Иван, как и Еремей, носят не от рождения. Мы много ходили по разным землям, когда были молоды.
Паша лишь усмехнулся, пытаясь не подать виду, что ничего не понимает. В комнату вернулся волхв, в руках он держал два бутылька.
– Вот, в этом мазь, которой ты руку лечил, как ее использовать знаешь. – Еремей поставил емкость на стол, – А вот тут совсем не мазь, ежели разбить этот сосуд, то вокруг на десять локтей все вспыхнет огнем. Бросай его как можно дальше, не то и сам сгоришь.
Волхв подробно объяснил, как именно привести в действие зажигательную смесь, Паша внимательно слушал и с небольшим страхом прятал сосуды в рубахе. От количества вещей под рубахой Павел стал выглядеть нелепо, к тому же вещи грозились вывалиться. Тогда волхв дал Павлу заплечный мешок, тот самый, что Паша уже носил, отправляясь на рынок в городе.
– Завтра пойдешь на охоту, держись как можно ближе ко всем, кроме самого Гордобора, – поучительно рассказывал волхв.
– А потом что?
– Место нужно узнать, где разбойники прячутся. А там уж некому тебя будешь убивать. Ты, главное, не бойся, да виду не подавай, будто знаешь что-то.
Паша, выслушав напутственные слова, собрался уже было идти к старосте, однако его окликнул Белогор:
– Постой, – встав со стула, он подошел к одному из тюков, которые привез с собой, – Зелья это хорошо, однако без доброй стали в битву не ходят.
Он гремел содержимым мешка, постоянно бормоча что-то невнятное. Наконец, покряхтывая, он извлек на свет какой-то металлический продолговатый предмет. При детальном рассмотрении Паша понял, что это наконечник копья.
– Вот, своего оружия-то никакого у тебя нет, – Белогор вертел в руках наконечник, – Тебе дадут какую рогатину, ржавую да негодную, уж с них станется. Так ты приладь на древко это лезвие, глядишь, наколешь кого.
Лезвие приятно легло в руку, продолговатое, двулезвийное, оно блестело на свету полированной сталью. Паша отметил для себя, что металл хорошо обработан, а лезвия остры. Будто опасаясь, что новый знакомый передумает делать такие подарки, Паша быстренько спрятал наконечник в свою сумку.
– Ты хоть держал копье в руках? – поинтересовался Белогор.
– Нет, у нас это не очень модно…
– Значит, придется учиться. Наука нетрудная, ежели руки из плеч растут, – усмехнулся Белогор и похлопал Павла по плечу.
Паша только сейчас вспомнил о трофейном кинжале, который так и остался лежать в сундуке у Еремея, однако возвращаться за ним было уже поздно. Вооруженных людей в деревне было немного, вернее совсем не было. Разве кто носил нож в сапоге подлиннее да потолще. Впрочем, Павел тоже не привлекал внимания, так как обоюдоострый предмет укрывался в сумке. Но, даже находясь там, он внушал Паше уверенность и какое-то чувство защищенности.
Староста принял серебро с нескрываемым огоньком в глазах, записку при Паше читать не стал, лишь сказал:
– Теперь найди Яна.
Паша молча удалился исполнять указания. Вместе с Яном и другими работниками мужского пола они вооружились, как и полагал Белогор, копьями и небольшими, очень грубо сколоченными щитами без окантовки. Павлу досталось двухметровое древко с болтающимся на нем наконечником. Он, в точности повторяя предсказание друга волхва, был ржавым и тупым. К тому же втулка, на которую крепилась боевая часть была непропорционально больше, чем само древко. Так что снять негодный наконечник труда не составило. А вот закрепить новый было гораздо труднее, Паша трудился над этим целый час, благо ему никто не мешал. Спать пришлось крепко прижимая к себе копье, предусмотрительно спрятав подарок Белогора под подстилкой – Павел понимал, что такое копье захотят в трофей многие.
Просыпаться пришлось рано, на рассвете. Отряд деревенских охотников был экипирован скудно, своего оружия почти ни у кого не было, изредка встречались кистени, топоры и кинжалы с широкими лезвиями, больше подходящие для кухонных баталий. Однако вперемежку с деревенским ополчением шли и присланные из города дружинники. Их легко было опознать по бряцанию кольчуг под рубахами, наличию мечей и окантованных щитов. Вооружены они были разнообразнее, а главное, гораздо лучше. К тому же отдельно из дружинников был составлен отряд лучников, численностью около трех десятков.
Охотники шли к лесу, приминая укрытую росой траву. По земле стелился плотный туман, было зябко и сыро. Паша невольно начал шмыгать носом и подрагивать, то ли от холода, то ли от волнения. Ведь он, в отличие от многих идущих с ним рядом, понимал, что они идут бить не волка, не медведя, а совсем другое зверье.
До леса оставалось совсем немного, когда отряд остановили. Паша не понял, почему такой подготовки не было произведено заранее, но на десятки их разделили прямо здесь, в чистом поле. Десятники назначались из числа дружинников, впрочем, никакого иного инструктажа не проводили. Паша стал было убеждаться, что всем прекрасно известно, куда и зачем они идут, а в ратном бою каждый сельчанин искушен и подкован, если бы не озадаченные шепотки вокруг.
– Что это за охота, где надобно на десятки делиться да строем ходить?
– Неужто зверье лесное воинскую справу знает?
– Ой, мамочки, а может мы не за зверьем идем?
Паша покрепче сжал копье и поближе подошел к своему десятнику. Наконец вышел староста и объявил, что охота будет необычной. Сельчане возмущенно зашептались, но никто в деревню не пошел, то ли боялись старосту, то ли его речь о долге возымела положительный эффект. Вообще, Пашу удивляло, что наличие дружинников и странное охотничье снаряжение не вызывало никакого смущения у селян до этой поры.
После речи старосты в авангард был отправлен отряд вполне себе обыкновенных охотников. С короткими луками и рогатинами, с ними же были охотничьи псы. Немного погодя поступил приказ выдвигаться и остальным. Шли длинной цепью в два ряда, выдерживая строго заданное направление. Продираться сквозь кустарник было занятием отнюдь не занимательным, но отстать от остальных Павел не желал. Десятник, назначенный командовать Павлом и еще восьмерыми ополченцами, неустанно преследовался учеником Еремея.
Сквозь страх и волнения новоиспеченный воитель все-таки оценил, как свежо в лесу утром. Приятный аромат его будоражил обоняние, заставляя отвлечься от проблем последних дней. Где-то вдалеке щебетали птицы, пугливые белки быстро мелькали в кронах деревьев. Паша даже чуть не наступил на ежа, мирно перебирающегося по земле. Смешное пофыркивание лесного жителя вывело Пашу из оцепенения, он вновь восстановил свою бдительность. Крепко сжимая древко копья в потной ладони, он аккуратно переступал выпирающие из земли корни и поглядывал на своего командира.
Войско продолжало двигаться по лесу, постепенно растягивая фронт. Как понял Павел, у каждого десятника имелся специальный рожок, сигнал которого означал бы опасность, и как следствие сбор в месте сигнала.
Паша вспомнил вчерашнюю тренировку с копьем, Ян оказался прекрасным учителем и легко объяснил своему подопечному приемы боя с копьем. Теперь Паша был уверен, что сможет заколоть безоружного инвалида, стоящего на месте. А если повезет, то и кого страшнее. Надеяться на что-то кроме удачи, Павлу не приходилось.
Внезапно лес словно оборвался, и войско вышло на залитую солнцем поляну. Неестественно обширная, она была усеяна благоухающими цветами и высокой травой. Даже неопытным Пашиным глазом были обнаружены полосы примятой травы и сломанные ветви на противоположном крае поляны. Вероятно, кто-то прошел здесь совсем недавно. До противоположного края поляны было не менее семидесяти метров по скромным Пашиным подсчетам. Но никто не спешил пересекать поляну и снова идти в лес. Наоборот, все вышедшие на поляну ополченцы стали выстраиваться в боевой порядок, под крики десятников. Построить необученных крестьян было задачей непростой, но тумаки и ругательства вскоре разрешили эту проблему. Паша, получив звонкую затрещину от своего командира, оказался в последнем, третьем ряду их копейного полка.
Перед войском вышел главный дружинник в сопровождении старосты. Наконец-то ополчение посвятили в планы.
– Тропы веду туда, – главнокомандующий указал на лес, где были следы прошедшего отряда, – где-то неподалеку обосновались остатки разбойников, они могут устроить засаду. Отряд Гордолюба уже прошел здесь. Наше дело стоять тут и держать строй. Пусть страх не обуяет ваши сердца, ибо в бегстве смерть. Тем паче из леса вы не убежите, а значит надо стоять до конца. Нас многократно больше.
Статный и могучий дружинник продолжал рассказывать своему небольшому войску о сложившейся ситуации, а Пашины руки все больше дрожали от страха. Впрочем, абсолютно спокойных на поляне не было. Все шесть десятков сельчан были деморализованы еще до начала боя и никакие рассказы их не воодушевляли.
Паша был несколько успокоен своим положением в строю, по крайней мере, первый удар будут держать первые две шеренги. Радовало и то, что за спинами ополчения расположился отряд лучников, которые выглядели куда увереннее и опытнее, чем сельчане.
Из рассказа главнокомандующего Паша выяснил, что задача пехоты была простой, привлечь на себя атаку преступников и выжить до удара конницы. Как именно конница будет воевать в лесу, Павел не понимал. Не очень-то радостно о коннице сообщал и сам командир, сославшись на то, что план составлял Гордолюб. Это было самым интересным из услышанного Павлом, пожалуй, теперь он был уверен в несостоятельности этой военной кампании, отчего его ноги стали подкашиваться.
Паша не знал, находится ли напротив них настоящее или выдуманное логово разбойников, однако внутренние предчувствия подсказывали ему, что логова там нет, а вот засада есть наверняка.
На поляне были не все вышедшие на рассвете сельчане, некоторые отряды должны были зайти в тыл, чтобы изловить возможных беглецов или же нанести удар в спину врагу. Битву же планировалось провести именно на этой поляне, однако разбойники не спешили на нее выходить.
По плану Гордолюба, его отряд, к слову, тот самый, состоявший из «обыкновенных» охотников, должен был заманить врага на удобное для конницы место, эту поляну. Удобным для конницы местом эта поляна не была все равно, хоть и отличалась размерами, но была мала для разгона лошадей. Волнение в рядах ополчения росло, все чаще сельчане оборачивались и взволнованно переговаривались друг с другом.
Паша же знал о предательстве Гордолюба, потому волновался в разы сильнее. При каждом шорохе в лесу ноги предательски подкашивались, а лоб покрывался потом. Паша ожидал нападения сзади и невидимые стрелы уже не раз пронзили его спину. Фантомные боли то и дело заставляли его дергаться, щеку взял тик, а рука уже плохо лежала на древке, из-за намочившего его пота.
Однако в лесу было тихо, и отряд стоял в бездействии. Прохлада леса куда-то испарилась, ее место занял палящий полуденный зной. Те, у кого были толстые, набитые паклей куртки, стали их расстегивать, несмотря на запреты. Редкие шлема тоже снимались, а десятники, похоже, уже устали раздавать тумаки, побаиваясь бунта, все-таки крестьян было гораздо больше. Ожидание утомляло хуже лютой битвы, затекали ноги, пот струился по лицу, убегая робкими струйками под рубаху. Теперь древко копья под ладонью казалось пропитанным насквозь. Одни лишь дружинники держались, не снимая обмундирования, через какое-то время, несколько охладившись, их примеру последовали и ополченцы, стараясь храбриться и походить на профессиональных воинов.
Паша почти поверил в то, что никакого боя не будет, и они просто пойдут обратно в деревню, как вдруг тихие перешептывания сменились зычными криками десятников. С пронзительным свистом в копейщиков летели стрелы, многие и без всякой команды повыше подняли щиты, стараясь укрыться за скудной защитой полностью.
Враги стреляли с деревьев, стоящих на противоположной стороне поляны. Стрелы вызвали смятение и панику, но лишь первый залп. По всей видимости, стрелков было очень мало, стрелы ударялись о щиты, не пробивая их, многие стрелы и вовсе не долетали, так как были выпущены вслепую, заторможены ветками и листьями леса. Стрелять с деревьев была бы хорошая идея, если бы кроны не были так усеяны листвой, а враг стоял бы ближе.
Ответного огня ополчение не открыло ввиду отсутствия цели, просто тратить стрелы никто не собирался. Все просто замерли в ожидании, укрывшись за щитами, спинами товарищей. Редкие стрелы все-таки собирали кровавую жатву. Несколько ополченцев упали ранеными, их оттащили в лес, чтобы оказать им там помощь.
Паша не понимал действий ни одной из сторон конфликта. Ему было не понятно, почему разбойники атаковали с фронта, да еще и таким нелепым образом. Ему было непонятно, почему ополчение не отступит назад, укрываясь от жалящих стрел. Почему не пойдет в наступление, чтобы смять лучников.
Ответ на первый вопрос стал вскоре ясен. Отряд около трех десятков разбойников, вооруженных топорами и копьями замаячил в тылу. Как по команде вражеские луки умолкли, а из леса показался еще один отряд разбойников, на этот раз более многочисленный, около восьмидесяти человек. Паша видя, что их небольшой отряд оказался зажатым в тиски, судорожно сглотнул слюну и принялся неразборчивым шепотом молиться всем известным ему богам. Молитва сменилась проклятиями, он помянул и Еремея, пославшего его сюда, и хитрого Гордобора, загнавшего всех в ловушку, и Князя, который не догадался послать сюда больше воинов.
Если бы Павел не абстрагировался от мира в своих молитвах и проклятиях, он бы понял, что командование не пало духом, а ополчение проявило чудеса дисциплины. Копейщики отошли подальше от леса, к центру поляны и выстроились кольцом. Внутри кольца оказались лучники и раненые. Правда, строй превратился в двушереножный, чем сильно понизил свою устойчивость.
Наконец Павлу удалось вырваться из оцепенения, вернее его оттуда вырвали.
– Копье в две руки возьми, дубина! – прямо в ухо заорал десятник, но подзатыльника давать не стал.
Паша опомнился, и перехватил свое оружие покрепче. По задумке он должен был нанести удар из-за спины впередистоящего товарища. Щит же пока висел на плече. Но чем ближе раздавались вопли разбойников, которые неслись на ополчение неорганизованной гурьбой, тем сильнее Пашу лихорадило. Ему хотелось убежать, но он понимал, что бежать некуда. Стоящим рядом ополченцам, среди которых был и Ян, судя по всему, было не лучше.
Сзади послышался шум битвы, это разбойники достигли цели. Паша не решался обернуться, так как совсем недалеко был и его час встретить противника. По звукам и ободряющим выкрикам удалось понять, что первая атака разбойников захлебнулась. Ввиду их неорганизованности и отсутствия инстинкта самосохранения они просто напоролись на копья, так и не разрушив хлипкий строй. Это сильно воодушевило ополчение, селяне лишь крепче ухватились за копья.
– Пригнись!!! – рядом стоящий воин утянул Пашу вниз.
Тут же запели стрелы – стрелял отряд лучников, стоящий в центре кольца. Разбойники падали один за одним, однако их оставалось еще слишком много и они даже не подумали остановиться. Расстояние было слишком незначительным, чтобы лучники успели дать еще залп, или стрелять навесом поверх голов копейщиков. Прозвучала команда встать, шеренги плотнее сжались, готовясь вот-вот столкнуться с врагом.
Древко дернулось в руках, разбойник успел сделать еще шаг, прежде чем упасть, безвольно выпустив топор. Паша и сам не понял, как он успел навести свое оружие прямо в живот дико ревущему и размахивающему топором бандиту. Жертва чуть не оставила Павла безоружным, утащив за собой копье, но Паша что было сил дернул древко на себя. На лицо брызнула кровь, оставшаяся на наконечнике. Возле уха свистнула стрела и шлепнулась очередному разбойнику прямо между глаз. Лучники получили приказ стрелять, несмотря на опасность нашпиговать стрелами спины союзников. Некоторые ополченцы падали под ударами топоров и копий противника. Строй истощался, показывая бреши. Разбойники, превосходящие ополчение в количестве, неизбежно одерживали верх, пусть и с большими потерями. Кольцо пятилось обратно в лес, туда, где наступал меньший отряд разбойников. По ту сторону кольца сопротивление разбойников было сметено, многие копейщики получили возможность переметнуться на противоположную, проигрывающую сторону кольца. Однако копейщиков неустанно теснили к лесу, количество сельчан неумолимо снижалось.
В суматохе боя никто не вспомнил о раненых, некоторых все еще переносили внутри кольца, но несколько из беспомощных ополченцев были безжалостно изрублены разбойниками. Ополченцы, видя это, разгорелись жаждой отомстить, однако их запал быстро прогорел. Сказывалась усталость и отсутствие опыта. Однако и разбойники не были машинами, сколь бы ни были они кровожадны и безумны, но вид крови своих товарищей их несколько отрезвил.
Воины разошлись на несколько метров, чтобы перевести дух. В этот момент Пашу будто осенило, быстро откинув щит за спину, он свободной рукой вынул заветный бутылек с горючей жидкостью. В три приема граната была взведена в боевое положение. Широким размахом Павел швырнул ее в сторону разбойников, в надежде, что они обернутся пеплом в тот же миг.
Увиденное поразило всех, пожалуй, такого захватывающего зрелища никому из них прежде видеть не приходилось. Яркая вспышка и всепоглощающая волна огня была столь же внезапна, сколь и красива. Вопреки ожиданиям, только красива, но не слишком уж сокрушительна. Около десяти охваченных огнем разбойников катались по земле, пытаясь сбить пламя. Остальные остановились в замешательстве. Это дало ополчению возможность восстановить целостность строя, хоть и не сразу, так как и сами ополченцы были удивлены. Но вот видавшие виды десятники быстро сориентировались.
Короткая передышка и несколько потрепанная толпа разбойников, которые отчего-то не испугались, а еще больше разозлились, показался Паше неудовлетворительным результатом. Но уже через секунду Паша понял всю значимость своего поступка.
Не известно, стояла ли конница все это время в засаде, или же они только прибыли к месту битвы, но именно в этот момент, когда разбойники еще не ринулись в новую атаку, раздался вой рожка. Это был сигнал к атаке. Тридцать всадников, в блестящих кольчугах и шлемах, с копьями наперевес вклинились в толпу разбойников. Взвыли умирающие, перекрикивая шум боя, топот копыт и ржание лошадей. Эта спасительная атака воодушевила ополчение, копейщики перестали отступать и перешли в наступление, дав возможность коннице отойти, не увязнув в битве. Казавшаяся несокрушимой толпа разбойников разметалась по поляне, они позорно бежали, ища укрытия в лесу. Многих из них настигли стрелы, других ловили и насаживали на копья.
Пашу охватила боевая лихорадка, он несся вместе со всеми, грозно потрясая копьем и истошно вопя нечленораздельные слова, которые должны были являться боевым кличем. Казалось, он оставил свой страх где-то далеко в глубинах сознания, а сейчас жаждал крови, жаждал битвы.
Однако вновь обагрить кровью свое копье ему так и не удалось, он старательно бежал вперед, но разбойники на пути не попадались. Наконец он понял, что может отдалиться от остальных, ярость пропала, пришла усталость, смешанная с радостью победы. Павел позволил себе несколько расслабиться и вернуться на поляну, где остались раненые и резерв.
Битва была окончена разгромом разбойников, многие из них были взяты в плен. Настало время для подсчета потерь и сбора трофеев. Паша безучастно стоял среди поляны, не решаясь что-либо предпринять, тем временем кто-то собирал оружие или обирал мертвецов. Некоторые искали павших в бою друзей или помогали раненым, чьи стоны летали над поляной. Откуда-то, словно на запах, собралось воронье, оно воронкой кружилось над лесом, не решаясь сесть. Но их карканье давило на уши тем, кто остался в живых. Падальщики же были в предвкушении скорого пира.
Вдруг Павел вспомнил об убитом им разбойнике, отчего-то захотелось его отыскать. Найти его было не трудно, ведь каждая травинка вокруг упавшего врага отпечаталась в памяти убийцы. От запаха крови, вязкой стеной стоявшем над поляной, Пашу мутило. Мертвеца пришлось повернуть, чтобы лучше его увидеть, зачем это было нужно, в тот момент Паша не знал. Оказалось, что разбойник еще жив, судорожно дернув руками, он схватился за распоротый живот, откуда на землю выпало кровавое месиво из кишок и прочих внутренностей. Паша едва сдержал рвоту, вонь усилилась, а зрелище было совсем не приятным. Разбойник остекленевшими глазами смотрел в небеса, а руки остались лежать, над кровавой раной. Будто мертвец не хотел никого смутить своим видом, будто еще был способен себя излечить, вернуть утерянное внутрь. Пятясь назад, Павел чуть не упал, споткнулся об еще один труп, на этот раз труп ополченца.