Свидания
Иван потерял аппетит. Пища стала безвкусной и бедной на ароматы, словно сахарная голова: хоть кусай, хоть лижи, а всё одно – приторно. За завтраком Ванька поинтересовался у повара причиной своего недомогания и узнал, что такое бывает в трёх случаях: при хворях, от горя и от любви. Пять лет назад Ивану казалось, что он безумно влюблён в Анастасию. Это обожание мгновенно улетучилось при сравнении таинственной и недоступной Насти с симпатичной, чувственной, достаточно открытой Прасковьей. Но до сего момента Иван так и не удосужился задаться вопросом: «Была ли любовь?» К примеру, мать Авдотьи, похоже, всю жизнь любила только отца, хотя их любовное соитие, как грибной дождь в июле, пролил чуток и скрылся за лесок. Кузнец Прохор был хорошим человеком, но ведь мать его так и не приняла, не полюбила, а всё Демьяна вспоминала, как знатока «женской природы». Пожалуй, это было всё, что Ванька знал о любви, но навязчивый образ девушки с пшеничной косой по имени Варвара был настолько притягателен и ярок, что постоянно возникал, отчаянно маня своей новизной и прелестной чистотой неизведанных чувств. Иван решил проверить прав ли повар насчёт потери аппетита и пошёл седлать коня, зайдя по дороге к Демьяну.
– Отец, мне нужно прогуляться верхом, но я хочу побыть один, – сказал Ванька, зайдя в комнату начальника царской охраны.
– А чем охрана помешает? Гуляй себе вволю, бойцы тебе не помеха, – нахмурился Демьян.
– Я хочу побыть в одиночестве! – настойчиво сказал Иван.
– Случись чего, так с меня же голову снимут, – ответил помрачневший Демьян.
– А мне всегда казалось, что ты единственный, кто может любому башку открутить без последствий. Ведь не случайно же меня царём сделали. Короче, хватит юлить. Я еду гулять один, и ты за мной никого не посылаешь. Когда нагуляюсь, тогда приду к тебе и отчитаюсь, – повысил тон Ваня. – Чай, за Кощеем охрана толпой не ходила.
– Да при виде Кощея всех в дрожь от страха бросало. А если разбойники нападут?
– Выходит, ты меня зря столько лет обучал?
– А может их много будет?
– Мой Дрозд – лучший скакун во всей Омутени! Значит, договорились, – подвёл черту Иван.
Демьян лишь печально проводил сына взглядом и вслед выкрикнул:
– Любовь не доведёт до добра того, кто ищет её тайком!
Выехав за столичные ворота, Иван пустил Дрозда в галоп по направлению к дому Варвары. Счастливый стук сердца, совпадший с топотом лошадиных копыт, отсчитывал время до вожделенного свидания. Свобода заполняла душу, а встречный поток воздуха срывал с тела накопившееся раздражение и чувство одиночества. Приступ щенячьей радости был настолько мощным, что, когда Иван спрыгнул с коня возле знакомого дома, его ноги мелко дрожали, не давая сделать решительный шаг к калитке.
– Явился спаситель, – услышал Ванька трескучий голос за спиной. – Ты нашу Варьку не трогай, ей другая судьба предназначена.
Иван обернулся на голос и увидел горбатую старушку, стоящую у плетня соседней избы.
– Я её проведать пришёл, у неё нога ранена, – ответил опешивший Иван.
– Нога заживает помаленьку, – сказала показавшаяся из-за калитки Варвара.
Ванька застыл в онемении, разглядывая девушку с длинными пшеничными волосами, пронзительными зелёными глазами на нежно-розовом лице, и сразу забыл все заготовленные для этой встречи витиеватые фразы. Простая холщовая рубаха цвета соломы покрывала стройную фигуру, обнажая красивые руки и узкую полоску шеи.
– Спасибо, что спас меня, – прервала неловкое молчание Варвара.
– Да что там, это случайно вышло, думать времени не было, – виновато ответил Иван.
– А если бы подумал, то и спасать не стал? – улыбнулась девушка.
– Варвара, ты на его речи не ведись. Эти столичные, словно коршуны, вьются, добычи ждут, – встряла старуха в разговор.
– С чего это ты бабуля так решила? – обиделся Ванька.
– В столице живут только разбойники на покое, да обслуга ихняя. Хорошим людям туда путь заказан, – с вызовом ответила бабка. – Вот ты сам-то, кто будешь? А отец твой чем промышляет?
– Я…, – Иван запнулся. – Я кузнец, а отец служит в царской охране.
– Что-то ты на кузнеца не похож совсем. Врёт он, Варька, не верь ему. Посмотри на его кафтан, да на руки глянь. Эти руки отродясь молота не видели, – фыркнула старушка.
Ванька нахмурился и посмотрел на Варю, которая стояла, потупив взор. Затем он повернулся к бабке и твёрдо произнёс:
– Могу доказать свою правоту, если на кузницу сопроводите. У вас кузня есть?
– А как же без кузни, конечно имеется, – ехидно ответила старуха. – Пойдём, Варенька, посмотришь на умельца-коваля.
– Да брось ты, баба Лукерья. Я Ивану верю, – запротестовала Варвара.
– Поверишь, когда проверишь, а мы идём на кузню ковать мне новый серп, – ответила бабуля и заковыляла по дорожке к кузнице.
Деревенский кузнец Демид встретил прибывших без особого энтузиазма. Работы было много и уступать наковальню какому-то пареньку, пусть даже и столичному, в его планы не входило, пока Ванька не достал из кармашка золотой, который бросил на верстак со словами:
– Подбрось-ка уголька в горн, да дай мне полоску в пол-локтя длиной и можешь на обед домой прогуляться, пока я тут ковать буду.
Демид повертел в руках монету, попробовал на зуб и молча сделал всё, что просил Иван, а изумлённая Варя восхищённо смотрела на юношу, боясь поверить в то, что он не соврал. Ванька снял кафтан, закатал рукава рубашки и взялся за дело.
Варвара заворожённо наблюдала, как Иван сноровисто, без лишних движений, отковывал пластину железа, периодически разогревая заготовку на огне, и ловила себя на мысли, что ей нравится смотреть на этого парня, укрощавшего огонь и металл. Что-то демоническое было в отблесках огня на его красивом лице, обрамлённом белыми кудрями, и гипнотическое в движении мускулистых рук. Лукерья поначалу пыталась наблюдать за процессом изготовления серпа, но увидев, как проникновенно следит за работой Варя, решила не докучать им своим присутствием. Наконец Иван отложил молот в сторону, опустил серп в воду и повернулся к девушке:
– Редкая удача выпала мне, позволив спасти тебя от свирепого кабана. Поверь, если бы представилась такая возможность, то я каждый день спасал бы тебя от любого зверья и даже от кровожадных разбойников. С момента нашей встречи я непрестанно думаю о том моменте, когда смогу услышать твой чарующий голос и вдохнуть дурманящий запах твоих волос. Ты очаровала меня, как сон, окутав пеленой потаённых надежд. Прошу, не отвергай меня. Позволь хоть иногда быть рядом и наслаждаться твоим присутствием. Не дай мне проснуться.
– Какой ты умный, ты так красиво говоришь! – восторженно воскликнула Варвара.
Иван смущённо потупился, но этот комплимент глубоко запал ему в душу. Никто и никогда так его не хвалил.
– Ты не ответила. Я могу рассчитывать на нашу дружбу?
– Да.
Счастливый Ванька бросился на колени перед Варей и, взяв её руку, припал к ней горячей щекой.
– Ой! Что ты, не надо. Вдруг увидит кто? – отчаянно зашептала девушка.
Войдя в кузницу, Демид придирчиво оглядел серп и произнёс: «Отличная работа. Где учился ковать?»
– Далеко, – расплывчато ответил Иван. – Ты уж заточи сам его, да и ручку приладь, а то бабке Лукерье не терпится его в деле опробовать.
Лукерья, присутствующая при разговоре и внимательно глядевшая на реакцию кузнеца, поддержала Ваньку:
– Да уж, точи острей, а ручку поглаже поставь, чтоб заноз не нахватать, – и, повернувшись к Ивану, добавила. – Руки у тебя золотые и сердце доброе, Ваня.
Что-то вздрогнуло в груди у Ваньки после слов Лукерьи. Он вспомнил сон, где Кощей советовал ему найти хорошего кузнеца с добрым сердцем. «Может мне самому попробовать выковать «брата» моему кинжалу?» – задумался Иван, и лицо его засияло довольной улыбкой.
Доведя Варвару до калитки и условившись с ней о том, что приедет через день-два, Ванька чмокнул по-детски девичью щёчку и вскочил на Дрозда. Его провожал долгий взгляд влюблённых изумрудных глаз.
Демьян был рад возвращению сына, но с деланной тревогой и раздражением спросил Ивана, когда тот поднялся к нему:
– Прогулка была на пользу?
– Ещё как на пользу, – весело ответил Ванька. – Я хочу пару дней поработать в кузнице. Скажи нашему кузнецу, чтобы занялся пока чем-нибудь ещё.
– Он куёт с зари до полуночи. Нам нужно запастись оружием перед началом боёв. Придётся тебе поискать кузню в другом месте, – молвил недовольно Демьян.
– Нет необходимости иметь больше оружия, чем бойцов, способных им владеть. Ковать мечи и пики про запас – дурацкая затея. Мне нужно два дня поработать, чтобы понять смогу ли я выковать достойное царя оружие. Если ты не хочешь мне помочь, то хотя бы не мешай.
– Что же это за оружие такое?
– Парный кинжал. Один ты у меня видел, а второй я выкую сам.
– Но там же редкая заморская сталь. Такую найти будет трудно.
– Я знаю где взять! В кощеевой гробнице на стене висят шпалеры. Так вот, их древки сделаны из похожей стали. Я тогда это про себя отметил, а потом из головы выскочило, – пояснил Иван.
– Странно, что древко из стали, я такого не слышал, – удивился Демьян. – Может ты ошибся в темноте?
– Давай сходим туда сейчас и поглядим, – предложил Иван.
Ванька в одиночку в гробницу пойти опасался. У него возникало чувство, что кто-то за ним подглядывает, и мерзкие мурашки ползли по спине к затылку, мешая сосредоточиться. Но в сопровождении бравого вояки Демьяна мурашки тихонечко копошились в области пупка, не претендуя на расселение в волосяных покровах головы. Спустившись в склеп, Иван осмотрелся. Убедившись, что в гробу по-прежнему пусто, он направился к стене с гобеленами. Осветив стену факелом, Ванька снова рассмотрел шпалеры, а потом штанги, которые выполняли незамысловатую функцию держателей тряпичных изделий с рисунками, вытканными неизвестно кем и непонятно для чего. Древки оказались стальными и отливали знакомой синевой редкого металла. Удовлетворённо причмокнув, Иван снял шпалеру с изображением змея и скатал её в рулон.
– Одной мне хватит, – сказал Ваня Демьяну, пристально вглядывающемуся в замысловатый символ центрального штандарта.
– Ты знаешь, что это? – спросил Демьян.
– Нет. Может, Настя узнает? – ответил Иван, направляясь к выходу.
– Надеюсь, что пары дней тебе хватит. Кузнецу скажу, чтоб помог. Вдвоём сподручней будет, – добавил Демьян вслед уходящему Ваньке.
Гобелен со змеем Иван повесил напротив кровати в спальне; он долго разглядывал картину, пытаясь представить живого дракона, извергающего пламя. В какой-то момент Ваньке показалось, что Горыныч стал оживать, а его опаловые глаза блеснули кровавым огнём. Мотнув головой, Иван сбросил наваждение и перевёл взгляд на стальное древко, лежащее на прикроватной тумбочке. Синева холодного металла окрасилась горячими красными сполохами, словно разогретая в горниле печи. «Ну и чудеса!» – подумал Ваня. За спиной послышался шорох, а в спальне стало сильно пахнуть горелой древесиной. Дребезжащий низкий голос, будто цепь, скользящая меж валов, произнёс:
– Не по себе взялся сук рубить, человечишка.
Иван обернулся и оказался нос к носу со змеем, который с явным любопытством осматривал и обнюхивал его, как бы оценивая вкусовые качества будущего блюда.
– Ты не представился. Звать тебя как? – спросил Иван, оттягивая время и пытаясь унять мерзкую дрожь под левой коленкой.
Змей, не ожидавший такого оборота, немного отпрянул, но ответил на вызов:
– Зови меня Горынычем, чего уж там. А ты кто будешь?
– Я царь Иван Первый!
– Ну, значит, последним будешь, – с безразличием произнёс змей.
– Последним царём или последним Иваном, я не понял?
– Ты мне пасть не заговаривай. Я тебя сначала прожарю до средней готовности, а потом медленно разжую, чтоб не подавиться.
– За что мне такая напасть, тебе жрать что ли нечего?
– Ты вор! Ты украл мой образ и повесил в своей комнатушке. Такое не прощают даже своему дедушке, а ты мне вообще никто.
– Постой, а кто твой дедушка? Ты всё про него знаешь? Может быть он такое вытворял в молодости, что пришлось все архивы уничтожить, дабы ты жил в своё удовольствие?
Горыныч тяжело вздохнул:
– Не было у меня дедушки. Меня родила гора, потому меня Горынычем и кличут. А мой папа-огонь про деда даже не намекал – больно суров был и горяч.
– Чего, порол часто? – участливо спросил Ванька.
– Не, уважать заставлял, да так, что до сих пор не могу огнём надышаться. Вот и ты сейчас попробуешь моего папу на собственной шкуре.
– Э-э, Горыныч, за размалёванную тряпку и ржавую железку ты готов поджарить царя Омутляндии?
– Во-первых, ты вор! Во-вторых, ты лжец! А этого вполне достаточно, чтобы превратить тебя в головешку.
– Ладно, признаю, что взял без спроса гобелен, но у меня есть смягчающее обстоятельство: мне нужно выковать особенный кинжал, который даст мне силу и защиту, а по поводу лжеца – тут ты привираешь. Я врать не люблю и другим не советую.
– А как же «царь Омутляндии»? Царём Омутени всегда был и будет Кощей, хоть через тысячу лет, хоть через пять.
– Кощей помер лет двенадцать тому назад, и я теперь на троне сижу, – с пафосом сказал Иван.
– Помер-р-р? Хва-хва-хва, – то ли рассмеялся, то ли закашлялся Горыныч. – А ты шутник, однако. Опять врёшь, как болотная кочка. Ты Кощея хоронил?
– Нет, не хоронил. Просто он исчез, а мне во снах является и беседы со мной ведёт. Я понял, что царство ему даром не нужно. А кинжал сковать он мне сам посоветовал.
– Ну вот, а говоришь, что помер. Коли, он дал такой совет, то так и быть – жаркое откладывается. Раз Кощей поручил тебе дело, то куй, но если не сделаешь чудо-оружие, то с моим папашей будешь общаться, он был мастер горячих штучек. Я тебе, как наставник кузнецов, дам совет: этот металл очень твёрдый, его, прежде чем разогревать, нужно солью натереть, а то коваться не будет. Когда скуёшь, то закаливай в кобыльем молоке с мёдом – должно получиться.
– Ух ты! Ты в кузнечном деле разбираешься? – восхитился Ванька.
– Было дело… Помогал одному ковалю железки прогревать, но как-то увлёкся и спалил его нечаянно. Кузнец – работа опасная!
– А куда же Кощей пропал?
– Мало ли куда, ему видней. Ты куй, давай, и соли не жалей.
– Почему ты назвал меня болотной кочкой?
– На болоте все кочки обманчивы, вообще-то тебе это должно быть известно…
Иван проснулся, глянул на стену, где висит гобелен и уважительно посмотрел на Горыныча. Похоже, что сны становились всё реальнее, словно сама судьба спешит помочь найти нужное решение и избавить от неоправданного расхода сил.
Дело мастера боится
Прасол, царский кузнец, оказался маленьким жилистым мужчиной средних лет с длинными кучерявыми волосами, связанными в хвост на затылке чёрной лентой. Он играючи орудовал молотом, словно извлекая мелодию из железной заготовки, лежащей на наковальне. Иван немного постоял, наблюдая за ловкими движениями кузнеца, и сказал, придав голосу размеренную басовитость:
– Куёшь ты складно, но у меня срочное дело. Ты бы отдохнул несколько дней, а я пока поработаю в кузне.
– Демьян просил тебе помочь. Думаю, что пара лишних рук не помешает, – ответил Прасол, не отрываясь от наковальни.
– Ладно, будь здесь, только освободи мне место у горна, – сказал Иван и, достав из-за пазухи кулёк с солью, положил его на стол вместе с металлическим древком.
– Чего ковать надумал? – спросил Прасол, наблюдая за Ванькиными приготовлениями.
– Оружие себе сковать хочу, чтобы сила во мне была великая.
– Зачем царю меч, охранников пугать? Главное оружие царя – его голова. Она и от врагов защитит и добрых людей приветит, а без царя в голове, хоть с мечом, хоть с толмачом, хороших дел не наделаешь и врагов не устрашишь.
– Думаю, ты прав, но это не только к царям относится. Я же не родился на троне, меня жизнь уму-разуму учила, да и кузнечному делу заодно, – сказал Иван, засунув древко в пламя горна.
Металлический стержень упорно не хотел разогреваться до нужной температуры, хотя Ванька извёл почти весь кулёк соли. Постоянно возникала окалина, мешающая равномерному нагреву. Глядя на бесплотные потуги Ивана, Прасол подошёл и обмакнул палец в рассыпанную соль, облизнул, поморщился и сплюнул:
– Эта соль для бараньего жаркого подойдёт, а для металла нужна бура. У меня есть немного в старых запасах, но боюсь её не хватит.
– Бура? Странно, мне сказали, что солью надо, – опешил Иван.
– Про соль тебе повар твой насоветовал? Он бы ещё хреном натереть для крепости предложил. Говорю же – бурой надо, но солить пищу ей не следует, а то дрищ замучает. А за бурой пошли гонца в горы, там её много пораскидано.
– Если у тебя есть немного буры, может продашь мне?
– Первый раз слышу, чтобы царь деньги предлагал. Обычно даром отбирают и хорошо, если по рёбрам не настучат, – удивился кузнец. – Ну раз такая спешка, то я, конечно, помогу, но гонца в горы всё-таки зашли.
– Мне ещё посоветовали кинжал закалить в молоке с мёдом, ты как на это смотришь?
Прасол смеялся пару минут, вытирая набежавшую слезу, а когда успокоился спросил:
– Мы чего, красную девицу ковать будем или кинжал?
– Кинжал, – молвил виновато Иван. – Буры отсыпь, а то работа встала.
Два дня Иван ковал клинок. Всё это время он думал о Варваре, вспоминая её глаза, руки, голос. Были моменты, когда хотелось всё бросить, вскочить на Дрозда и полететь к возлюбленной, упасть к её ногам и умолять уехать с ним далеко-далеко на край Омутени, где нет людей и разбойников, а только леса бескрайние и звери дикие. С каждым ударом молота отвердевала не только сталь клинка, но и уверенность в том, что счастье не в благах сытной жратвы и мягкой постели, а в желании быть самим собой, быть свободным и независимым, как птица в поле, как рыба в реке.
Представляя манящие картинки свободной жизни в глуши вместе с ненаглядной Варей, Ванька понял насколько он одинок и беззащитен в стенах ненавистного дворца, где раздражало буквально всё: от челяди до жены Прасковьи с папой Балаболом. Огромные полупустые залы, наполненные эхом, вездесущие охранники, сующие нос во все щели и даже угодливый повар, рассчитывавший на ежедневную похвалу, не способствовали душевному покою. Хотелось щебета птиц в зарослях ивняка, стрёкота кузнечиков на лугу, журчания ручейка в овраге, гудения шмеля над головками полевых цветов и даже пения сверчка за печью в тёмную ночь. Всё бы ничего, но Ванька прекрасно понимал, что он заложник своего характера, который не даст ему освободиться от чувства долга перед Настей, отцом и прочими узами мамкиного воспитания. Дружба превыше всего! А ещё есть долг, порядочность, честность в отношениях. Варвара была маяком несбыточных надежд, которые теплились в душе ранимого и романтичного Ивана. Последний удар молота поставил точку в Ванькиных раздумьях: «Что будет – то будет».
Уставший, но удовлетворённый своей работой Иван рухнул на постель и уснул аки младенец…
Ванька летел над лесами, ощущая шершавую чешую драконьей шкуры своими праздными ягодицами. Плавные размашистые взмахи крыльев Горыныча обдавали легким ласкающим ветерком, навевая тоску о свободе, а влажные облака очищали дух до состояния первозданной чистоты. Власть и вседозволенность – вот чувства, которые так точно характеризуют полёт над границей неизведанного. Я – сверху! Я – повелитель! Наслаждение полётом прервал трескучий голос змея:
– Ты там жопой не ёрзай зело, а то примочки на шею ставить придётся.
– Да я вообще-то не сильно шевелюсь, просто равновесие держу.
– Вот и держи, а то разъёрзался словно уж на вертеле. Я тебе не ковёр-самолёт, могу и сбросить.
– Эх! Красотища-то какая, – разразился Ванька эмоцией.
– Да, есть на что посмотреть, но только свежим глазом. Я давно на эти глупости внимания не обращаю – привык.
– А что там за толпа внизу копошится?
– Это армия Яги идёт на столицу. Хочешь, я их поджарю маленько? – предложил Горыныч.
– Страшно это. Сгореть в огне – жуткие муки.
– Да я плюну пару раз, и они побегут к ближайшему болоту зады отмачивать, – заскрипел змей.
– Жалко, люди всё же.
– Где ты там людей рассмотрел? Это наёмники идут за золотишком и прочими радостями жизни. Ты, к примеру, кузнец или повар, а может кожевник или торгаш. Ты пойдёшь за деньги убивать, грабить и насиловать? Нет конечно, а они ничего другого в жизни не могут. Их кредо – брать силой. Мерзей нет занятия, чем убивать из алчности. Жадность и зависть – вот что отличает людей и делает их зверски несчастными.
– По-твоему, людской род – мерзкое алчущее отребье?
– Ну не все конечно, но большая часть живёт в предвкушении подарков судьбы, а если их нет, то готова отобрать последнюю краюху у ближнего.
– Плохо ты о людях думаешь.
– А я не думаю о них. Мне людишки только на растопку годятся. Сейчас сам увидишь.
Горыныч сделал круг и стал снижаться. Внизу заметили приближение змея, и вверх полетели стрелы, выпущенные лучниками, но дракон дохнул огнем навстречу с такой силой, что стрелы словно лучинки вспыхнули и истлели, не долетев до Горыныча и Ваньки. Снизившись ещё немного, змей полил огненным ручьём мечущихся вояк, оставляя проплешины горящих человеческих факелов. Крики, стоны, брань были ответом на огненные рейды пикирующего Горыныча, выжигавшего всё живое на видимом пространстве, пока не стихло всё вокруг, обнажив пепелище и утлые костерки догорающих тел.
– Вот и вся войнушка! А ведь могли бы деток нарожать и деревца насадить, – удовлетворённо произнёс Горыныч.
– Жестоко, но наглядно, – отозвался Иван.
– По мне – справедливо. Жестоко, если бы я их сначала обоссал, – с сарказмом хмыкнул змей.
– Выходит, что войны теперь не будет? – озадачился Ваня.
– А ты расстроился, что ли? Повоевать захотелось за правое дело? Объяснишь своим, что приходил Горыныч и все вопросы порешал, а если кто сомневаться будет, то посылай ко мне. Кощею привет передавай и скажи ему, что я не медведь – в спячку не впадаю, рубежи наши прикрою и дожидаюсь, когда он в себя придёт.
– Кощей вернётся?
– Ну, а куда он к лешему денется? Тебя поставили трон оберегать, вот и береги, а Кощей тебя потом отблагодарит, если будет за что, – сказал Горыныч и плавно пошёл на посадку…
Иван проснулся, сел, потянулся, встретился взглядом со змеем, висящим перед кроватью, и подумал: «Жаль, что драконы живут только на гобеленах и во снах. Пригласить бы Горыныча к нам в войско, глядишь, он бы столицу защитил».