– Ты со мной так говоришь, будто ты царь, а я у тебя в писарях числюсь. Меня стыдить не надо. Я, однако, на царство не рвался. Это ты меня на трон посадил, если помнишь, а спросить забыл, хочу ли я быть царём? – повысил голос Ванька.
– Так чего же ты хочешь? – спросил присмиревший Демьян.
– По правде сказать, мне такая жизнь обрыдла. Мне свободы хочется, а не обязанностей, пусть и царских. Я хочу проснуться и подумать: «Как здорово, что сегодня я не увижу этих мерзких рож». Я хочу сам выбирать с кем мне дружить, а с кем воевать. Пусть у меня на столе будет только чёрствая горбушка, но это будет мой выбор, а не дворцового повара. Тебе понятно?
– Мне кажется, что ты ещё одумаешься. Хорошо, я подготовлю загонщиков и обеспечу охрану. «Охоться в удовольствие», – сказал Демьян и вышел вон.
На охоте всё бывает
Балабол отказался участвовать в охоте, сославшись на срочные дела. Жуть уехал собирать новобранцев, а Вихор принял приглашение, но в качестве гостя, подтвердив, что не хочет отбирать у Ивана славу лучшего охотника Омутляндии. «Не гоже мне, старику, соревноваться с молодым царём, но я не откажусь пополнить свою коллекцию охотничьих трофеев чучелом дикого кабана», – подытожил свой отказ Вихор. Таким образом, Ивану предстояло в одиночку завалить вепря, пожав лавры победителя «Царской охоты». Ранним утром Иван, Вихор и трое охранников отправились верхом на место охоты. Для площадки был выбран пень многовекового дуба, удачно расположенный на опушке, поросшей мелким кустарником. Загонщики ещё с вечера ушли в низину, где паслись кабаны, накапливая жирок к предстоящей зиме, и ожидали сигнал боевого рожка, который должны подать охотники, когда прибудут на место засидки. И он прозвучал, когда восходящее солнце осветило верхушку леса. Охота началась. Протрубив в рог, Ванька занял позицию возле пня, оставив место для возможного манёвра и приготовив свой кинжал. Охранники выставили наготове пики и окружили Вихра, который не стал обнажать свой меч, надеясь, что Иван сам справится с секачом. Все застыли в ожидании зверя, прислушиваясь к звукам гона, который становился всё громче по мере приближения собачьей стаи. Вот уже раскатистый лай слышен совсем рядом, и треск веток доносится с расстояния в сотню шагов, как вдруг окрестность оглашает визг и женский крик: «Спасите-е-е!» Секунду спустя на краю опушки показалась бегущая девушка, чей крик ещё звенел в ушах оторопевших охотников. За ней в пятнадцати шагах, опустив морду вниз и выставив клыки, бежал огромный рыжий секач. Ванька кинулся навстречу бегущим и в момент, когда кабан уже дышал в спину девушке, опрокинул её в сторону, закрыв своим телом. Секач, внезапно потеряв перед собой ориентир, практически остановился, и его налившийся кровью глаз скосился на лежавшие чуть в стороне тела тщедушных человечков так не вовремя оказавшихся на его пути. Ещё мгновение понадобилось для того, чтобы осмотреть троих охранников с пиками наперевес и Вихра, доставшего свой меч, и тогда он, презрительно хрюкнув и отвернув волосатое клыкастое рыло, рванул дальше вперёд, огибая слева дубовый пень и продолжая уходить от погони разъярённых псов. Когда Ванька вскочил на ноги, то увидел лишь спину кабана и комья земли, летящие из-под копыт. На поляну выбежала стая собак и, секунду помешкав, с хриплым лаем продолжила преследовать сбежавшую добычу. А ещё через мгновенье прибежал загонщик и, оглядевшись, проследовал за своими подопечными. Охота закончилась так и не успев начаться, но принесла неожиданный трофей в лице красивой девушки в изодранной одежде, испуганно озиравшейся по сторонам. Вихор первый пришёл в себя и саркастически заметил: «Похоже, что кабан испугался нас меньше, чем кучки тявкающих собачек. Или он просто любитель побегать по родным просторам в поисках достойного противника. Но оставить царя без победы, а меня без чучела – наглая выходка паршивой свиньи».
Иван вернулся к девушке и, увидев на её лодыжке кровь, присел и осмотрел рану. Очевидно, убегая, девушка наступила на сухой сук, который вонзился в ногу чуть выше сустава, оставив там занозу. Ванька приподнял изящную ножку и, водрузив её на своё колено, осмотрел рану, а затем, отработанным с детства приёмом выдернул занозу. Девушка вскрикнула от боли, а из открытой раны сильнее, чем прежде стала сочиться кровь. Иван отвязал от своего камзола кожаный шнурок и перетянул им икру повыше раны.
– Как тебя зовут?
– Варя, – ответила девушка.
– А я – Иван, – оглядывая землю вокруг, ответил Ванька.
Тут он заметил то, что искал и, аккуратно освободившись от Вариной ноги, сорвал несколько листьев, пожевал и приложил кашицу к ране.
– Придерживай, чтоб не отстало. Я сейчас придумаю, как с тобой дальше быть, – сказал Иван и направился к Вихру, который с интересом наблюдал за Ванькиными манипуляциями.
– Возвращаемся во дворец? – спросил Вихор, пытаясь скрыть ироничную улыбку.
– Бери одного охранника и езжай, а я отвезу Варвару к ней домой. И прошу помалкивать о том, что здесь произошло, лишние домыслы и сплетни мне не нужны, – приказал Иван.
– Демьян спросит куда ты делся, ему тоже не говорить? – уточнил Вихор.
– Скажешь, что я дубовые веники для бани заготавливаю, – усмехнулся Иван. – Он поймёт.
Вихор ускакал, а Ванька вернулся к девушке, которая покорно придерживала компресс на ноге, разглядывая исподтишка молодого заботливого красавца. Охранник подвёл Дрозда и застыл в ожидании приказа.
«Поедете за мной, правда куда, я ещё не знаю», – сказал Иван и, подхватив Варю на руки, водрузил в седло Дрозда, затем вскочил сам. Прижавшись к девичьей спине и обращаясь к Варваре, сказал:
– Показывай дорогу к дому.
Пока они неспешно трусили в деревеньку, где проживала Варвара, Иван разглядывал толстую пшеничную косу, свисавшую обок, бело-розовое плечо, обнажившееся сквозь разорванный сарафан, и вдыхал терпкий запах волос, окрашенный лёгким мускусным ароматом девичьей кожи. Вынужденные прикосновения волновали кровь, вызывая приливы нежности, переходящие в возбуждение. Эти ощущения были сладостны и настолько внове, что Ванька многое бы отдал, чтобы дом Вари оказался на другом конце Омутляндии. Когда кавалькада подъехала к небольшой избе, Иван с большой неохотой снял девушку с коня и, держа её на руках, спросил:
– Сама пойдёшь или в дом отнести?
– Угу, – проронила Варвара, боясь поднять взгляд на Ивана.
– Понял, – ответил Ваня и понёс девушку в избу.
Но у порога Варя выскользнула из Ванькиных объятий, стрельнула в него изумрудным глазом, чмокнула в щёку и юркнула за дверь, оставив ошалевшего юношу в глубоком недоумении. Охранники демонстративно отвернули головы в сторону, намеренно показывая, что они ничего не видят, но на их рожах гуляли глумливые улыбки. Растерянный Иван постоял ещё немного, как будто соображая, что делать дальше, а потом вскочил в седло и дал шпоры Дрозду. Пытаясь сбить наваждение, Ванька пустил коня в галоп, но так и не смог разобраться в том, что с ним произошло. «Когда же Настя вернётся? Она мне мозги быстро на место поставит», – подумал он, въезжая в дворцовые ворота.
Этим вечером Иван, словно одержимый, ворвался в спальню к Прасковье и потребовал близости. Прасковья неожиданно согласилась, но удивление так и застыло во взгляде, пока сон не сомкнул её веки. В этот раз Ванька был напорист, изобретателен и неутомим, а перед глазами стояло бело-розовое плечо и длинная пшеничная коса. Вернувшись к себе в спальню совершенно обессиленным, Иван упал на постель и уснул с чувством выполненного долга…
Большой бурый медведь сидел на пне словно царь на троне: важно и с достоинством. Возле него стояла миска, полная малины, которую медведь зачерпывал в пригоршню и отправлял в пасть, смачно сглатывая и урча. Увидав подошедшего Ивана, мишка прервал еду и спросил:
– Малинки хочешь?
– Нет, я не голоден, – ответил Ванька.
– Малиной голод не остудишь, это пища для услады. Ты против наслажденья что ли?
– Вроде нет. Просто у меня жизнь – сплошное наслаждение, – виновато констатировал Иван.
– Во как! Кто же ты такой будешь, повар? – удивился медведь.
– Я царь, – обречённо сказал Ванька.
– Не повезло, – сочувственно сказал медведь и вздохнул. – А я хозяин!
– Хозяин чего?
– Ну что ты пристал? – опять вздохнул мишка. – Хозяин всего. Моё хозяйство огромно, я толком и сам не ведаю его границ, но порядок поддерживаю образцовый. У меня и волки сыты, и лоси целы. Птицы поют, травы цветут, зайцы резвятся – лисам спать не дают.
– Как же ты этого добиваешься?
– Никак. У меня свобода: каждый сам по себе и на своём месте. Я жить никому не мешаю и мне никто не мешает, так и живём лесным сообществом.
– А зачем тогда хозяин нужен, раз всяк сам по себе?
– Так лесной народ решил. Им без хозяина одиноко и опасливо. Вот они и решили меня выбрать главным, но я сразу заявил, что у меня своя жизнь: мёд, малина, рыбалка ну и прочее. На том и сошлись.
– Как-то всё просто и сложно одновременно, – задумчиво сказал Иван. – А мне как быть?
– А ты дай волю своим людишкам, но предупреди, чтоб без баловства, тогда и живи с удовольствием, свобода всех уравняет, – молвил медведь и потянулся к миске.
– Тогда они совсем озвереют, если им волю дать.
– Звереет тот, кто не боится попасть на суд к хозяину. Видно у вас там с наказанием дела плохо обстоят, коль суда не боятся. Хотя людишки – народ с гнильцой, но должны помнить, что всякому воздастся по справедливости, тогда и толк будет. «Безнаказанность всегда рождает твёрдое желание повторять снова и снова».
– Выходит, если я не могу всех по справедливости наказать, то мне и царём быть не стоит? – спросил Ванька.
– А царей выбирают или как?
– По-всякому бывает.
– Мм-м, – задумался медведь, – поешь-ка лучше малинки, – сказал и сунул Ивану в рот большую горсть спелых сочных ягод.
Ванька закашлялся, открыл глаза и снова закрыл, чтобы осмыслить сон, который показался ему странным, но поучительным. Спать больше не хотелось, и Иван пошёл в сад встречать рассвет. Выйдя во двор, он увидел несколько человек, несущих тушу рыжего кабана в сторону кухни. Ванька узнал старого знакомого и поинтересовался у сопровождавшего:
– Откуда кабан?
– Собаки загнали. Двух псов он порвал, а одного искалечил, по всему видать, не выживет зверина, – ответил стражник.
Затворник
Верба резво бежала по дороге, и Настя сосредоточилась на собственных мыслях. Найти разумное объяснение для исчезновения Кощея можно, если использовать теорию волшебных превращений, но магистру паранормальных наук требовалось более пространное определение. Не хватало дополнительной информации, которая бы смогла придать чёткие очертания произошедшему. Предчувствие, что Кощей ожил, придавало Анастасии дополнительный стимул в раскрытии этой тайны, ибо все предыдущие выводы становились ошибочными, а дипломная работа, стало быть, построена на ложных фактах. Этого Настя позволить себе не могла. Девиз её семьи: «Честь превыше благ» – вынуждал докопаться до истины, которую мог открыть старик-писарь по прозвищу Тень. По правде говоря, вся эта мышиная возня с омутянским царствованием Ивана не стоила потраченного времени, но обретение тайных знаний было весомым аргументом для продолжения начатого расследования. Настя перешла с рыси на галоп, пытаясь разогнать назойливые мысли, одолевавшие её уже третий день утомительного пути на восток.
Первая стрела пронзила шею охранника навылет. Он, даже не успев вскрикнуть, отпустил поводья и рухнул на дорогу, пытаясь в предсмертной судороге выдернуть смертельное жало. Вторая стрела пробила грудь другого охранника, и он уронил голову на шею лошади, продолжавшей свой бег. Настя почувствовала неладное и обернулась, но тут Верба поднялась на дыбы, закрывая её от смертельного выстрела. Стрела впилась Вербе в грудь возле левой ноги и пробила лёгкое. Анастасия почувствовала, что лошадь заваливается на бок и спрыгнула как раз тогда, когда Верба, хрипя, упала в придорожную ложбину. Из-за ближайших кустов выбежали трое вооружённых мужчин, направляясь к месту падения всадницы. Один из подбегавших заметил маленькую пичугу, которая вспорхнула и уселась на ольховый куст чуть поодаль, но не придал этому никакого значения. Окружив умирающую лошадь, нападавшие в изумлении стали оглядываться по сторонам, но тщетно: ни рядом, ни вокруг, никого кроме них и агонизирующей Вербы не было.
– Э, а где-девка-то? – изумлённо воскликнул человек, вооружённый луком.
– Слышь, Курьян, тут без нечистой силы не обошлось, – констатировал другой, обращаясь к человеку, вооружённому луком.
– Может, она под лошадью? – неуверенно спросил третий.
– Ну-ка, подвиньте конягу в сторону, – приказал Курьян.
Бандиты заткнули тесаки за пояс и стали толкать Вербу в спину. Верба открыла глаза и покосилась на толкавших её мужиков, как бы укоряя, что не дают ей спокойно умереть, а затем, собрав последние силы, резко повернулась, заставив бандитов отпрыгнуть, и попыталась встать на ноги. Ей удалось подняться только на три, но левая передняя дрожала от резкой боли и не разгибалась. Раскатистое ржание огласило округу, и Верба, отскочив в сторону, упала на землю, лягнув в падении зазевавшегося бандита.
– Вот же тварь какая! – рыкнул отпрыгнувший в последний момент бандит, пока его побитый подельник корчился от удара копыта. Потом он выхватил тесак и резанул им по шее кобылы.
Кровь брызнула во все стороны, окропив траву и одежду убийцы. Верба вздрогнула и закрыла глаза.
– Ну что, Аксён, где девка? – спросил Курьян у бандита, отиравшего кровь с тесака.
– Не иначе как в кобылу вселилась, – ответил Аксён, разводя руками.
– Фока, ты как, пришёл в себя или тебе костоправа прислать? – повернулся Курьян к потиравшему бок бандиту.
– Похоже, эта сука сломала мне ребро, – ответил Фока. – Говорю же, тут нечистая вмешалась, как пить дать.
– И чего теперь делать будем? Пропали наши денежки? – спросил Аксён.
– Пока не знаю, дай подумать, – ответил Курьян.
– Да чего тут думать. Давай найдём похожую деваху и прирежем, а твоему бате её голову предъявим, – предложил Аксён.
– Батя её хорошо знает, обман сразу вскроется, – задумался Курьян.
– А мы ей рожу подпортим, может и не разберётся, – настаивал Аксён.
– Он её по глазам определит, а не по морде. Мы сто лет будем девку с такими глазами разыскивать, – огрызнулся Курьян.
Пичуга, сидевшая на ветке всё это время не шевелясь, наблюдала за происходящим, и взлетев при последних словах Курьяна, скрылась за ольшаником.
– Может, в кустах пошарим, вдруг она туда отползла, – предложил Аксён.
– Эй, Фока, довольно корчиться, пойдём кусты прочешем, – крикнул Курьян. – Заходим цепью, да смотрите хорошенько, не могла она бесследно пропасть.
Волки выросли словно из-под земли. Фока, сосредоточившийся на боли в боку и даже не успевший приготовить оружие, стал первой жертвой громадного волка, перекусившего ему сонную артерию. Второй жертвой двух опьянённых кровью волков стал Аксён, которого повалили на землю, вырывая клыками куски плоти. Разбойник дико орал, пытаясь прикрыть тело окровавленными руками, но оскаленные пасти не ведали сострадания, круша мышцы, кости и сухожилия вместе с кусками разорванной одежды. Кандер, убивший Фоку, бросился на Курьяна, но тот ловко увернулся, ударив нападавшего ножом в бок и распоров ему брюхо. Зверь по-собачьи заскулил, упал на землю, пытаясь развернуться к Курьяну мордой, но разбойник бросился на него и воткнул нож в волчью шею возле затылка. Покончив с Аксёном, который бился в предсмертных конвульсиях, два волка ринулись на Курьяна. Они зашли по дуге с двух сторон, как бы окружая и отрезая путь к отступлению, не давая добыче возможности контролировать момент двойной атаки, но разбойник разгадал их манёвр и сделал резкий кувырок тогда, когда звери взметнулись в прыжке в его сторону. Промахнувшись, волки изменили тактику: они стали кружить вокруг бандита и постепенно сужать расстояние, чтобы снова напасть. Курьян крутил головой вправо-влево, готовясь отразить нападение и сосредоточив внимание на оскале волчих морд, когда вдруг боковым зрением увидел нечто, летящее у него за спиной. Он обернулся, но был сбит с ног и повален навзничь неведомым ему зверем. В тот же миг волки вцепились в его ноги, а тигр сомкнул челюсть на его горле.
Если бы ворон кружил над этим местом, то наверняка обратил бы внимание на растерзанные тела трёх человек и красивую белокурую девушку, сидящую недалеко от окровавленных останков возле мёртвой лошади. Она гладила лошадиную морду и плакала, но ворону не дано знать цену этих драгоценных слёз, струящихся из сапфировых девичьих глаз. Это были первые в жизни слёзы. Может быть, в раннем детстве она и всплакнула когда-то, но эти воспоминания начисто стёрлись из памяти. Анастасия никогда не испытывала жалости к себе. Огорчения вызывали душевный надлом и желание расквитаться. Обидчиков она считала недоумками и просто переставала их замечать, а страдания переносила стойко, пытаясь переключить внимание на что-то отвлечённое. У неё не было комплексов и рефлексий. Она отлично знала, чего хочет и всегда добивалась нужного результата; была добра, но редко кому сочувствовала, предпочитая успокоить себя выводом: сам виноват. Но смерть Вербы потрясла и вызвала такой эмоциональный взрыв, что противиться рыданиям Настя не смогла – разум закипал от несправедливости этой горькой утраты. «Прости меня, Верба, что не уберегла тебя от гибели, и спасибо за то, что закрыла меня от смертельного выстрела. Твой убийца наказан, и я клянусь, что также накажу человека, его пославшего», – прошептала Настя на ухо Вербе.
Оставшийся путь Анастасия проделала на коне, взятом у погибшего охранника, и как только вдали показалась зелёная гора с охристыми проплешинами каменистых склонов, она перешла на галоп. В небольшой деревеньке у подножья горы не нашлось даже постоялого двора. Настя подъехала к крайней избе и постучалась в дверь. На стук вышла благообразная старушка и, осмотрев девушку подслеповатым взглядом, спросила:
– Столичная?
– Нет, обычная, – улыбнулась Настя.
– Плата до утра – три монеты, – отрезала старушка и посторонилась, давая пройти.
– Дам золотой, если накормите ужином и поговорите со мной немного, – сказала Настя, заходя в избу.
– Значит, столичная, – удовлетворённо промолвила бабушка и пошла в кухню. – Кушать чего изволишь? Есть каша с тыквой, творог со сметаной и блины с яблочным вареньем.
– Попробую всего понемногу, – ответила Настя.
– Ну точно, столичная, – пробурчала бабуля, накрывая на стол. – Звать-то тебя как?
– Анастасия.
– А меня Матрёной кличут. Куда путь держишь?
– Ищу одного старика, который живёт в окрестности. Зовут его Тень. Не слышала о таком?
– Злое прозвище, а как его звать на самом деле?
– Не знаю. Он в вашу деревню приходит покупать съестные припасы, а больше ничего сказать не могу, – задумчиво молвила Настя.
– Дык, ходит к нам один такой затворник, а своё имя он не называет.
– И где живёт этот затворник, может, я его разыскиваю?
– У него жилище в горе. А где, не скажу, я у него в гостях не была, – слегка раздосадовано ответила Матрёна.
– А подсказать кто-то может, где его искать?
– Наши деревенские в гору не лазят. Там всяка нечисть водится: то ухает, то стонет, а бывает и огнём полыхнёт. Ты сама по тропинке подымайся, глядишь и найдёшь его пещерку, – посоветовала бабушка, раскладывая еду на столе. – А ежели вернёшься, то я тебя вкусным мясным обедом накормлю. Больно хочется узнать, как там этот затворник поживает.
– Я коня у тебя оставлю и пойду утром на поиски, а ты готовь свой обед и морса какого-нибудь кисленького раздобудь, – сказала Настя и набросилась на еду.
– Вот вернёшься, тогда я мигом всё и приготовлю, а то у меня от мяса несварение желудка бывает, – ехидно ответила Матрёна.
– Значит, уже кто-то не возвращался, если у тебя такие сомнения?
– Всё было, сейчас уже и не упомнишь. Ты осторожненько поднимайся, по сторонам поглядывай, но лучше поживи у меня, пока затворник за припасами сам не придёт. Я с тебя много не возьму – дашь ещё золотой и живи хоть до снега, – участливо сказала Матрёна.
– У меня времени нет, так что готовь обед и жди. Я обязательно вернусь, – твёрдо сказала Настя.
– Ну как знаешь, но я тебя предупредила, – вздохнула бабушка и стала собирать со стола.
Ранним утром, когда солнце ещё пряталось за горой, освещая лишь высоко плывущие облака, Настя отправилась в гости к затворнику. Шла она по тропинке, петляющей между поросших мхом острых камней. Подъём был пологим, и уже вскоре девушка увидела вход в жилище: большой проход внутрь горы, зияющий манящим тёмным оком. Шагнув в полумрак, Настя оказалась в скалистой пещере, в глубине которой виднелась деревянная дверь, отворившаяся словно по мановению волшебной палочки. На пороге стоял знакомый старичок и дружелюбно улыбался, давая понять, что гостям здесь всегда рады.
– Платон!? – удивлённо вскрикнула Настя.
– Кому как. А ты, кажется, Анастасия? – улыбаясь спросил старик. – Проходи, я тебя припоминаю. Книжка-то увлекательная была?
Настя промолчала и зашла внутрь.
Жилище Платона представляло собой обширное пространство, разделённое перегородками на сектора, каждый из которых выполнял свою бытовую функцию: кухня-столовая, спальня, библиотека, лаборатория и некое пространство, напоминающее площадку для проведения церемониальных обрядов. Старик проводил Настю в библиотеку и, усадив её на плетёный из ивняка стул, начал беседу:
– Хочу послушать твой рассказ и по мере сил помочь разобраться в текущих событиях.
– Я лучше начну с вопросов, так мы быстрей определимся, – ответила Анастасия, с интересом разглядывая книжные стеллажи. – Вы были дружны с Кощеем?
– Отвечу иносказательно: если портной говорит, что глаз намётан, а сапожник, что глаз подбит, то кому из них можно верить?
– Обоим, – ответила Настя.
– Верный ответ. Тогда о дружбе со мной надо бы спросить и Кощея, – улыбнулся Платон.
– Я поняла, что задала не самый нужный вопрос. Попробую без околичностей. Куда пропал Кощей?
– А с чего ты решила, что он пропал? Если кот не нюхает валериану, то это ведь не значит, что он потерял вкус к жизни, – ушёл от прямого ответа Платон.
– Мне кажется, что так мы далеко не продвинемся. Хотелось бы более прямых ответов, – с упрёком сказала Настя.
– Ты как птица, которая боится высоты. Попробуй задать самый главный вопрос, и тогда мы поймём друг друга.
Анастасия глубоко задумалась о том, почему решила проделать долгий опасный путь, потеряв Вербу и рискуя своей жизнью, чтобы разыскать этого ироничного мудрого старика.
– Кто ты? – наконец молвила Настя и почувствовала мурашки на спине, угадав правильный ответ на свой вопрос.
– С первой встречи я понял, что ты очень умная девочка. Также я вижу, что ты не из этого времени. Я дал тебе мощное оружие, которое выручает в сложных ситуациях и открыл тебе некие знания, помогающие развивать навыки и накапливать опыт, но теперь я задам свой вопрос: «Что ты ищешь в этой дикой стране, где потерять жизнь проще, чем уронить на пол горбушку хлеба?» – сурово спросил Платон.
– Там, где я живу, тоже может свалиться кирпич на голову. Ты очень помог мне, дав книгу и амулет – спасибо, но я вполне могу постоять за себя в этих экстремальных условиях, не используя твои подарки. Здесь меня интересует только «знание», но, чтобы обрести его, приходится рисковать.
– Знание – хорошая мотивация для молодой девушки. Тогда прочти для начала вот эту книгу и, хочется надеяться, что твоя жажда будет утолена, – сказал старик и, достав с полки пыльный фолиант, протянул его Насте.
На обложке была нарисована капля, упирающаяся острым концом в основание треугольника, а ниже виднелась надпись: Et corpuralis transmutatio misticum appeal9.
– А как же мой главный вопрос? – с надеждой спросила Анастасия.
– Ещё не время. Может статься, что ты сама не захочешь знать ответ. Всё зависит от того, по какому пути ты пойдёшь. Но в одном я уверен: мы ещё встретимся, – ответил Платон.
– Этот знак я уже видела в усыпальнице Кощея, а кто нарисован на боковых гобеленах? Там трёхглавый змей и старик у костра.
– Всё в этом мире условно. Иногда мы видим то, что хотим, там, где ничего нет. Иногда видим, но не осознаём. Змей – символ огня, старик – Янус. Больше мне добавить нечего.
– Янус – это начало и конец, огонь и воздух – две силы, соединённые силой неба… Я читала об этом в «Сатурналиях» у Макробия, – оживилась Настя.
– Всё верно. Янус – бог-демиург, дитя хаоса. Один его лик смотрит в прошлое, а другой в будущее. Если учитывать специфику и культурологию Омутляндии, то Янусу больше подойдёт имя Яга, которое вполне в духе местного фольклора. Что касается Дракона – стихии огня, то Змей Горыныч – прекрасная персонификация этого образа.
– Интересно, – задумалась Настя.
– Что интересно?
– Ивану несколько раз снился старик по прозвищу Яга. Получается, что Ванька действительно видел вещие сны, иначе, откуда он мог почерпнуть такие знания? К тому же, он сразу узнал нарисованного Ягу.
– Хочешь, я угощу тебя напитком по моему особому рецепту? В нём прекрасно сочетается сок жимолости с горной ежевикой. Для ароматизации я добавил туда немного настоя шиповника и лист свежей мяты, – предложил Платон, уходя от продолжения темы вещих снов.
– С удовольствием, – ответила Настя вслед уходящему старику.
Пока Платон готовил напиток, Анастасия разглядывала книги, пытаясь найти что-нибудь знакомое из ранее прочитанного, но беглый взгляд так и не выцепил ни одного экземпляра. «Филиал Александрийской библиотеки», – подумала девушка.
Старик вернулся с двумя полными кубками и протянул один Насте со словами:
– Здесь много знаний, но нет абсолютных, к тому же, крупицы истинных знаний разбросаны по этим учёным трудам, но систематизировать их по интересу ты не в состоянии – жизнь коротка, чтобы успеть постичь всю бесконечную глубину выводов и предположений.
– Согласна, но тайна манит, и кто знает, представится ли ещё такой случай, – виновато улыбнулась Настя.
– Тогда советую освежить воспоминания и прочесть книгу, а мне пора заняться своими делами. Не смею больше задерживать тебя в своём логове, – дружелюбно сказал Платон.
Матрёна встретила Настю, словно близкую родственницу, решившую спустя много лет навестить больную старушку:
– Ой, Настя, это ты?
– Здравствуй, Матрёна, давно не виделись, кормить будешь?
– Мигом приготовлю, а ты подсядь ко мне поближе, да расскажи, как там у затворника?
Плохи дела. Спит он на глиняной лежанке в тёмной холодной пещере, а с потолка капает вода прямо в тарелку с едой. Кругом бегают крысы и ползают отвратительные слизни, короче, ему не позавидуешь, – с напускным страданием сказала Настя.
– Ужас! – скруглила глаза Матрёна. – Как появится, я ему комнату в избе предложу. Пусть даром живёт, да и мне повеселей будет – он хоть и староват, но обходительный.
– А ещё он умеет напитки разные готовить и гостей угощать. Мне понравилось.
– Медовуху что ли? – подозрительно спросила Матрёна.
Да нет, вкусный фруктовый напиток из ежевики и ягод жимолости, – рассмеялась Анастасия.
Матрёна облегчённо вздохнула:
– Вот и славно, что не медовуху…