Как служить Слову? Манифесты. Опыт реминисцентной прозы

 
В стороне от бетонных развязок,
И угрюмых больших городов,
Он стоит, как из русских из сказок,
Залетевший из прошлых веков.
Деревянный, замшелый, убогий,
С покосившимся напрочь крыльцом,
Пригорюнясь у старой дороги,
Домик-дедушка с добрым лицом.
Пригорюнясь у старой дороги,
Домик-дедушка с добрым лицом.
 
 
Припев:
Домик у дороги, домик у дороги,
Где же твой хозяин, бог твой и судья?
Домик у дороги, стану на пороге,
Постучусь: не здесь ли,
Ты, судьба моя?
 
 
А вокруг дачи всё да усадьбы,
А вокруг роскошь и голытьба.
Ну а домику чудятся свадьбы,
Деревенская снится гурьба.
Ну а домику хочется кости
Поразмять вековые свои,
Да видать уж давно на погосте
Те, кто жил здесь в согласье-в любви
Да видать уж давно на погосте
Те, кто жил здесь в согласье-в любви
 
 
Припев:
Деревянный, замшелый, убогий,
С покосившимся напрочь крыльцом
Здравствуй, домик у старой дороги
Русский дедушка с добрым лицом.
Здравствуй, домик у старой дороги,
Русский дедушка с добрым лицом.
Припев:
 

Дерево засохло, но все же оно вместе с другими качается от ветра. За компанию жид задавился.

Консервативные люди оттого делают так мало зла, что робки и не уверены в себе; делают же зло не консервативные, а злые. Уверенные в себе мордохвостовы (пользую словечко Чехова).

Припоминается архиерею, как он был архимандритом в посольской церкви, как слепая нищая каждый день под окном пела о любви.

Раздели труп, но не успели снять перчаток; труп в перчатках. На презентацию будто собрался.

О пошлые женщины, как я вас ненавижу! Как эта директриса Елена из Игрового дома, куда я от нужды устроился по ее призыву на работу по интернету и заработал 18 тыс рублей. Но для вывода их на карточку пришлось заплатить 700 руб. Со скандалом уговорил на это действо жену, так как на моей карточке было пусто. И что завзятый брандахлыст жестоко подставил свою благоверную, святую женщину. Шиш с маслом я получил, узнал, что Елена эта известная интернет-мошенница. По интернету жу аккурат в Рождество проклятье послал этой гадине. Теперь на личные траты у жены не переймешь. Подъелдыкивает она, что ты, мол, ныне трудящийся человек и обходись сам…

Было такое поэтическое венчание, а потом – какие дураки! какие дети!

Человек, очень интеллигентный, всю свою жизнь лжет про гипнотизм, спиритизм – и ему верят; а человек хороший.

В первом акте X., порядочный ч <елове> к, берет у N. сто рублей взаймы и не отдает в течение всех четырех актов.

Воспитание. «Жуйте как следует», – говорил отец. И жевали хорошо, и гуляли по два часа в сутки, и умывались холодной водой, всё же вышли несчастные, бездарные люди. Дар ниспосылает небо.

N. 40 лет женился на 17-летней. Первая ночь, он привез ее к себе на шахты, она легла спать и вдруг зарыдала оттого, что не любит его. Он добряк, смущен, убит горем и идет спать к себе в кабинетик. Исусик.

Увы, ужасны не скелеты, а то, что я уже не боюсь этих скелетов.

Репетиция. Жена: – Как это в «Паяцах»? Посвиста, Миша – На сцене свистать нельзя. Сцена – это храм.

Похож, как гвоздь на панихиду. Прям один к одному.

Зигзаковский, Ослицын, Свинчутка, Дербалыгин. Истинно, жультменский набор фамилий.

Женщина с деньгами, всюду запрятаны деньги и на шее, и между ногами. Ясно где…

Ку-ку-ку-ха-ха-ха!

вся эта председура.

Муж и жена любили гостей, потому что без гостей ссорились

Какие чудесные названия: богородицыны слезки, малиновка, вороньи глазки… Дачнику-цветочнику, как мне с женой, читать это – что песню душевную слушать.

Он не ел, а вкушал. Не ходил, а шествовал. Не говорил, а возглашал. Херувим натуральный.

Гимназист с усами из кокетства прихрамывает на одну ногу.

(сердито и наставительно) – Отчего ты не даешь мне читать писем твоей жены? Ведь мы родственники.

Боже, не позволяй мне [гов <орить>] осуждать или говорить о том, чего я не знаю и не понимаю.

Алексей Иваныч Прохладительный или Душеспасительный. Барышня: я бы пошла за него, да боюсь фамилии – Прохладительная.

Когда у актера есть деньги, то он шлет не письма, а телеграммы.

Клоун в цирке – это талант, а говорящий с ним лакей во фраке -толпа; лакей с насмешливой улыбкой.

У него разжижение мозга, и мозг в уши вытек.

Что? писатели? Хочешь, я за полтинник сделаю тебя писателем? Есть у нас такие гении-экстрасенсы, что деньги гребут лопатой за такую чушь.

жизнь кажется великой, громадной, а сидишь на пятачке.

Дай ему в рыло. Просто и ясно. Что возопил? Мало? Еще плюха. И другая будет. Были бы только рыла.

Фауст: чего не знаешь, то именно и нужно тебе; а что знаешь, тем не можешь пользоваться. Все мы во многом Фаусты.

Как я буду лежать в могиле один, так в сущности я и живу одиноким. В братской могиле.

горбатый, но высокий.

Ах ты, мой прыщик! – ск <азала> невеста нежно. Жених подумал, потом обиделся – разошлись. Прыщики вскакивают с пустяковин.

Протодиакон проклинает «сомневающихся», а они стоят на клиросе и поют сами себе анафему. Скиталец.

Мадам Гнусик. На заре своей журналистики я написал фельетон «Мордобоец приятной наружности». Так вот фамилия его была – Гнусин.

мне кажется: море и я – и больше никого. Такое состояние ощутил я в своем внуке Илюше, когда сидел он у пирса в Больших Котах и глядел на море-озеро Байкал, погрузившись в трансценденцию.

– Мама, из чего сделана молния? Из огня, юнчик.

она кормила свою собаку зернистой икрой. Сейчас таких гурманш среди новых русских хватает.

самолюбие и самомнение у нас европейские, а развитие и поступки азиатские.

у русского человека единственная надежда – это выиграть двести тысяч. Лучше бы миллион. Или шесть. Нас «Ридерз дайджест» кормит такими надеждами лет двадцать. Прекрасно удит в тощенькой нашей пенсионерской казне, отплачивая разными бумажками с золотым тиснением, из которых явствует, что мы не сегодня, так завтра обязательно станем миллионерами. Хоть подставляй тут выражение фельетониста Виктора Кима: «Его жизнь была скучная – он никогда не находил набитых деньгами бумажников, не выигрывал велосипеда на лотереях и не спасал от разбойников прекрасных женщин». Что же насчет «Ридерз дайджест», то играем мы с ним потому, что иногда там издают хорошие книги, только вельми дорогие. Но Нину Яковлевну мою они-таки достали (не в первый раз). Прислали какие-то избранные мелодии. Это на 500 рублей, когда мы копейки шкуляем. Послала она письмо. Суть: мы – пенсионеры и не можем выписывать много всего, как раньше; мы не заказывали избранные зарубежные романы – вы шлете; муж доверчивый – получает от вас почтовые отправления; одну книгу с чайником скомплектовали, и что? – чайник хорошо, книга – не нужна; доколе?! Неужели не бывает бизнеса без совести?

барышню продразнили касторкой, и поэтому она не вышла замуж. Много ли радости жить с касторкой?

Когда он (факельщик) показался в трехуголке, во фраке с галунами и с лампасами, то она полюбила его. В Ильмене у нас она девушка с чувством заявила: «Не могу люблю военных».

После осмотра здания комиссия, бравшая взятки, завтракала с аппетитом, и точно это был поминальный обед по чести. Таких обедов на Руси ныне, как свеч поминальных во всех церквах.

Мордохвостов. Муж.

Напали на зернистую икру с жадностью и съели в одну минуту.

Г-жа N. много ела. «Я бы еще съела мороженого».

Помещик кормит голубей, канареек, кур перечными семенами, марганцовокислым кали и всякой чепухой, чтобы они меняли свой цвет – и в этом единственное его занятие, этим хвастает перед всяким гостем.

водевиль: у меня есть знакомый Кривомордый Кривомазый – и ничего. Не то чтобы Кривоногий или Криворукий, а Кривомордый, и женат был, и жена любила.

N. каждый день пил молоко и каждый раз клал в стакан муху, потом спрашивал строго у лакея: «это что такое?» С лицом жертвы. Без этого он не мог дня прожить. Мазохист.

Мать посылает сына гимназиста за огурцами. Полмерки. Он ехал верхом и съел все огурцы.

Решение: пригласить папу римского перебраться в Торжок – избрать его резиденцией.

У плохого поэта был стих: как саранча летел он на свиданье.

господинчик очень осторожен: он даже поздравительные письма посылает заказными с обратной распиской.

Он: – а вот у нас был один господин, которого по фамилии звали так: Кишмиш. Он звал себя Кишмиш, но все отлично знали, что он Кишмиш.– Она (подумав): Как это неприятно… хоть бы Изюмом звали, а то – Кишмиш.

весело, жизнерадостно: честь имею представить. Ив. Ив. Изгоев, любовник моей жены. Хорошо же в таких изгоях ходить.

в имении богатая библиотека, о которой говорят, но которой совсем не пользуются, варят жидкий кофе, к <ото> рый пить нельзя, в саду безвкусица, нет цветов, – и все это выдается за нечто якобы толстовское.

дворянин хвастает: этот мой дом был построен еще при Дмитрии Донском.

очень влюбчив; едва познакомится с барышней, как уже становится козерогом.

дворянин Дрекольев не дай бог встретиться с таким в темном переулке.

честны и не лгут, пока не нужно немало таких рациональных вокруг.

для водевиля: Фильдекосов, Попрыгуньева.

раньше человек, хороший, с правилами, любивший, чтобы его уважали, уходил в генералы, в попы, а теперь он идет в писатели, профессора…

барышня пишет: «мы будем жить невыносимо близко от вас».

всю жизнь писал о капитализме, о миллионах, а денег никогда не было.

N. был очень хороший, ценный портной, но его губили и сгубили мелочи: то шил пальто без карманов, то ставил очень высокий воротник.

своими рассуждениями о Стриндберге и вообще о литературе Л. Л. Толстой очень напоминает Лухманову.

коновал, жеребячьего звания.

солнце светит, а в душе моей темно.

едва сделался ученым, как стал ждать чествования.

У очень умной ученой барышни, когда она купалась, он увидел узкий таз и тощие, жалкие бедра – и возненавидел ее.

Когда я женился, я стал бабой. Обабился.

Мне хочется, чтобы на том свете я мог думать про эту жизнь так: то были прекрасные видения…

– по этой части он съел собаку, – ах, ах, не говорите так, наша мама очень брезглива.

снилось мне, будто я был в Индии и будто кто-то из местных князей, владетельных особ, подарил мне слона, даже двух слонов. Я так мучился от слонов, что проснулся.

поют петухи, и уже кажется ему, что они не поют, а ноют. У пессимиста всегда так.

Мой меркантильный путь. Некогда за железнодорожной линией у нас был мясокомбинат, где высились горы костей, и когда ветер дул с той стороны, город душило газом меркаптаном. Я свой путь мимо мясокомбината называл меркаптаньим.

зовут антрепренера четырехтрубным крейсером, потому что он уже четыре раза в трубу вылетал.

она ласкается к любовнику: мой коршун!

Кухарка врет: я в гимнажии училась (она с папироской) … жнаю, жачем жемля круглая. Зачем же, матушка? Не жнаешь?

фамилия: Верстак. Хорош на хлебокомбинате в Ишиме Дубина, особенно, когда по громкоговорящей связи на всю территорию обьявляют, чтобы такой-то зашел в контору, там его ждет дубина.

чем человек (кресть <янин>) глупее, тем легче его понимает лошадь. Русский Иван Дурак.

Все, чего не могут старики запрещено, или считается предосудительным. А чего не могут короли?

Один действительный статский советник взглянул на красивый ландшафт и сказал: – Какое чудесное отправление природы!

Глаза нехорошие, как у человека, который спал после обеда.

Бабушка высекла внучку Машу. Маша потихоньку (из меcти) налила ей в суп молока, чтобы она оскоромилась (был великий пост), и потом воображала как бабушка горит за это в аду. Веселенькое кино.

Эта внезапная и некстати происшедшая любовная история похожа на то, как если бы вы повели мальчиков куда-нибудь гулять, если бы гулянье было интересно и весело – и вдруг бы один обожрался масляной краски. Другим не оставил. Ая-яй!

Человек, к-рый, судя по наружности, ничего не любит кроме сосисок с капустой.

– «Мама, Петя богу не молился!» Петю будят, он молится, плачет, потом ложится и грозится кулаком тому, кто пожаловался. Сексота и приложить не грех.

Вещь не нужная, альбом с забытыми, ненужными фотографиями лежит в углу на стуле, лежит уже лет 20, и никто не решается его выбросить.

Вот ты титулярный «советник», а кому ты советуешь? не дай бог никому твоих советов слушать.

– Ваша невеста хороша? – Да все они одинаковы.

Чтобы изучить Ибсена, выучился по-шведски, потратил массу времени, труда и вдруг понял, что Ибсен неважный писатель, и никак не мог понять, что ему теперь делать со шведским языком.

чем ваш муж занимается? – Касторку принимает.

мамаша, вы не показывайтесь гостям, вы очень толстая.

любовь? влюблен? никогда, я колежский асессор.

Морская буря. Юристы должны смотреть на нее, как на преступление.

Если хочешь чтобы у тебя было мало времени, ничего не делай.

Боже, не позволяй мне осуждать или говорить о том, чего я не знаю и не понимаю.

Старческая важность, старческое ненавистничество. И сколько я знал презренных стариков!

В любовном письме: «Прилагаю на ответ марку».

Писарь посылает жене из города фунт икры с запиской – «Посылаю Вам фунт икры для удовлетворения Вашей физической потребности».

Не так связывают любовь, дружба, уважение, как общая ненависть к чему-нибудь. Поненавидели и разбежались. Как оголтелые из протестников на Болотной.

Барин мужику: «если ты не бросишь пить, я буду тебя презирать.» Дома бабы: «что барин сказал?» «Говорит, буду презирать». Бабы рады.

О. И. была в пост <оянном> движении: такие ж <енщи> ны, как пчелы, разносят оплодотворяющую цветочную пыль…

Не женися на богатой – бо выжене с хаты; не женися на убогой – бо не будешь спаты, а женись на вольной воле, на казацкой доле.

Его не пригласили с собой за город под тем предлогом, что у него гость, между тем он понимал, что им не хочется его общества.

С_м_е_р_т_ь ребенка. Только что успокоишься, а судьба тебя – трах!

Перед вами дефилировал целый ряд топ-моделей прачек.

Я <рцев> хвалил девочек и говорил, что растет замечательное поколение.

Федору льстило, что его брат застал за одним столом с известным артистом. Есть у меня из знакомцев клещевидный один мужик. Такие как клещ впиваются в нужных им людей. После санатория может случиться, что звонить вам начнет. Ему ж важно будет, что знать станут окружающие: запросто общается он с заслуженной актрисой России. Есть у меня и приятель один, надоедный, как пискучий комар, звонит мне обычно из всяких присутственных мест, где б его хорошо слышали. «Я хочу тебе сказать как писателю», – начинает он, презентируясь на «массы». А потом в зависимости от хода сбрякнувшей в его мозгах мысли в оборот вовлекаются классики литературы, популярные артисты, великие ученые, полководцы, блистательные имена в области техники. И везде-то мой доброхот бывал. И на целине, и на Байконуре, и в Чернобыле аварию ликвидировал, и Чечню даже зацепил доблестной своей судьбой. Истины ради скажу, что человек он действительно моторный, смелый, вероятно, отзывчивый на чужую боль. Склонен я поверить и его вездесущности. Но позвольте, и меру же знать надо, чего до небес нагнетать дым мифов, вспышкопускательством заниматься. А то в городе в людном месте встретишь его, и пускается он в такую же показуху. Привет, мол, привет, знаменитый писатель, и я готов от стыда через землю провалиться. Писатель – сырье для такого пустопляса! Жалею, что визитку свою с телефоном дал Лимонычу в санатории, так умильно попросил он, что не смог я отказать…

О, есть кое-что выше богатства, чего не купишь. Оттого и интересно жить на белом свете.

Религиозность ее была заставой, к <ото> рая прятала все.

Когда Я <рцев> говорил или ел, то борода у него двигалась так, как будто у него во рту не было зубов.

Передержал и не додержал.

Костя, чокаясь: дай бог, чтобы не так душно жилось и ч <елове> к идеи имел бы больше значения, чем старший дворник.

Прекрасная смуглянка. Преподает девочкам нервы. Хорошо, если хорошо преподает…

Одно могу сказать, господа: как вы счастливы, что живете не в провинции! А мы счастливы – что в провинции.

Брать взятки и писать доносы – это дурно, а любить – это никому не вредит. Это не возбраняется, как говорил на митинге в Тюмени Владимир Вольфович Жириновский. А фискалить становится у иных нормой. Вызывал домой мастера на ремонт ноутбука. Вскоре привычный уже для меня звонок из его фирмы: сколько он с вас взял. Вроде бы забота обо мне пенсионере, а на деле – возрождение нравов времени, когда по доносу расстреляли моего отца…

История должна быть историей не королей и битв, а идей. В быту нашем королей и битв прорва, а идей кот наплакал.

Фамилия – Гусыня, Кастрюля, Устрица. Съединили черта с редькой.

– Будь я за границей, мне бы за такую фамилию медаль дали.

– Нельзя сказать, чтобы я была красива, но я хорошенькая. И слава тебе, господи!

Красива, что даже страшно; черные брови; умствование. Одно слово, ведьма.

Сын ничего не говорит, но жена чует в нем врага. Чует! Он все подслушивал… Ужасти это – жить среди врагов.

Сколько между дамами идиоток! К этому так привыкли, что не замечают этого. Потому, наверное, что стервы умеют себя поставить.

Ходят часто в театр и читают толстые журналы – и все же злы и безнравственны.

Жены своей не любит. Влюблен в А <нну> А <кимовну> и в то же время развратничает со Сливой. Украл на шпалах 20 тыс. Можно и на шпалерах украсть.

Никакого капитализма нет, а есть только то, что какой-то сиволапый мужик случайно, сам того не желая, сделался заводчиком. Случай, а не капитал. Ай-ай-ай, как же случай благоволит нашим миллионерам. Злого умысла – ни боже мой. Случай и только. Каков Чехов с беспощадным срыванием всех и всяческих масок! Друг мой, брат белых медведей, однако, иконно судит о классике. Побывал я некогда в гостях у него в Бавленах и узрел он у меня некие притязания на нобелевскую премию (хотя кому возбраняется и помечтать о ней). В письме в Тюмень потом упрекнул он меня в этом, заявив, что надо быть скромным как Чехов. Я по телефону отчитал его и «приказал» быть беспощадным в творениях своих как Антон Павлович. Обронил по случаю, что у тебя, мол, друже, много собственных таких страниц. И пиши беспощадно по-чеховски, а не занимайся низкопробным морализаторством, выдавая свои мысли за истину высшей пробы. Отчехвостил, в общем, друга.

На улице пьяный Чаликов делал ей под козырек. Здрассте, мадам!

О <льга> любила слово аще (аще ударит тебя в одну щеку, подставь другую).

Николаю было стыдно перед женой за свою деревню. Бедные колины односельцы!

Каждому мешало жить что-то назойливое; деду – боль в спине, бабке – злость и заботы, невесткам – горе, детям – голод [и], чесотка и страх, одной Ольге было покойно, она была всегда одинакова и ровна.

Молодые лучше стариков. Не всегда.

Грубость в населении поддерживают сами чиновники, особенно мелкие, тыкающие даже на старшин и церковн <ых> старост, и сами законы, третирующие мужиков как низших животных.

Тетечка милая, отчего мне так радостно? Оттого, что радостная. А радостная отчего? Звучит в моем сознании из студенческого гимна «Гаудеамуса»: «Будем веселы, пока мы молоды».

Сидя на бульваре ночью, Саша думала о боге, о душе, но жажда жизни пересиливала эти мысли.

Когда Кирьяк буянил, Саша шепотом: Господи, смягчи его сердце! Золотце, а не Саша.

богатые взяли себе все, даже церковь, единственное убежище бедных.

Жуково звали: Хамское, Холуевка.

Ничто так не усыпляет и не опьяняет, как деньги; когда их много, то мир кажется лучше, чем он есть. Тогда деньжистый – крез!

Саша брезговала запахом белья, нечистотой, смрадной лестницей, брезговала жизнью, но была убеждена, что такая жизнь в ее положении неизбежна.

Беда в том, что самые простые вопросы мы стараемся решать хитро, а потому и делаем их необыкновенно сложными. Нужно искать простое решение.

Нет того понедельника, который не уступил бы своего места вторнику.

Нат <аша>: Я в истерику никогда не падаю. Я не нежная. Вон вы какая!

Бальзак венчался в Бердичеве. Лермонтов родился в Тарханах, а Волга впадает в Каспийское море.

Чтобы жить, надо иметь прицепку… В провинции работает только тело, но не дух.

Чеб <утыкин>: Если бы меня полюбила какая, я бы теперь любовницу имел… Надо работать, но и любить, надо находиться в постоянном движении. Тактос голубчики.

Кулыгин: Я веселый человек, я заражаю всех своим настроением.

Ирина: как гадко работать! и никакого сознания, никаких мыслей… Еще бы, с чего им быть у праздного человека.

– Незадолго до смерти отца гудело в печке… И теперь гудит. Слышите? Как странно! Какая значимая деталь! О, если бы такая жизнь, чтобы становилось все моложе и красивее. О такой эволюции мечтал Лев Николаевич Толстой. И не только он. Василий Розанов с его нетривиальной логикой написал, перефразировав евангельский завет «будьте как дети»: «Рожден был в ночь, рос в сумерках, стал стариться – стал молодеть… С седыми волосами – совсем ребеночек… Так мы, русские, растем, ни на что непохожие». Федор Тютчев, которого называли «старик-дитя» заявлял, что никогда б не согласился поменять свой стариковский возраст на юношеский…

Ир <ина>. Трудно жить без отца без матери.– И без мужа.– Да и без мужа. Кому скажешь? Кому пожалуешься? С кем порадуешься? Нужно любить кого-нибудь крепко.

Тяжело без денщиков. Не дозвонишься. Да уж!

человек или должен быть верующим или ищущим веры, иначе он пустой человек.

днем разговоры о распущенности женской гимназии, вечером лекция о вырождении и упадке всего, а ночью после всего этого застрелиться хочется. Жизнь как один день.

в жизни наших городов нет ни пессимизма, ни марксизма, никаких веяний, а есть застой, глупость, бездарность… Это ж ад сущий!

была жажда жизни, а ему казалось так хотелось, что это хочется выпить – и он выпил вина.

быть праздным. Самое распоследнее дело.

значит, поневоле прислушиваться всегда к тому, что говорят, видеть, что делают; тот же, кто работает и занят, мало слышит и мало видит.

На катке; он гонялся за Л., хотелось догнать и казалось, что он это хочет догнать жизнь, ту самую, которой уже не вернешь, и не догонишь, и не поймаешь, как не поймаешь своей тени.

отвык ходить быстро и прямо, но заставил себя: вдруг выпрямился и пошел.

одно только соображение мирило его с д <окто> ром: как он пострадал от невежества д <окто> ра, так, быть м <ожет>, кто-нибудь страдает от его ошибок. Ошибки врачей и учителей – причина многих бед в обществе.

обречен на больную, одинокую, праздную жизнь. Адын – горестно твердил анекдотный грузин, похоронив жену. Так ходил и твердил: адын, адын, пока не пошел с лезгинкой по кругу. Веселье обуяло его: адын, адын, совсем адын! Аса!!!

почетный мир <овой> с <удья>, почетный член детс <кого> приюта – все почетный. В воронежском селе Троицкое такие все живут на Почетке, другие на Непочетке, где селили ссыльных еще при царе.

училась, все училась – он же, остановившийся в своем развитии, не понимал ни ее, ни молодежи.

жизнь уже перевернута [как казалось, вверх дном] и [уже беспокойство останется до конца дней, что бы там ни было, куда бы судьба ни] занесла.

P.S. Я, разумеется, отдаю себе отчет, что читать это на самом деле никто не будет, и пишу всё больше себе на память, чтобы когда захочется перечитать, не пришлось рыться в фолиантах.

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

Откровенно говоря, трудно расставаться со строками Чехова, с магией его бесхитростной жизни, а потому дам еще ряд своих чисто эмоциональных замет, вызванных чтением «записных книжек» Антона Павловича.

Об этой фразе Чехов напомнил Скитальцу во время их последней встречи в Москве, в 1904 г., через несколько дней после премьеры «Вишневого сада»: «Послушайте, вы помните, как у вас в одном рассказе сказано: «Протодьякон проклинает сомневающихся в бытии божием, а они стоят на клиросе и поют сами себе «анафему»!»

Он откинулся к спинке стула и залился почти беззвучным, но заразительным смехом, вдруг сделавшись похожим на свой молодой портрет, когда Чехов был жизнерадостным, беззаботным «Чехонтэ»» (Скиталец. Чехов.– «Повести и рассказы. Воспоминания». <М.,> 1960, стр. 368). Вот этот почти беззвучный, но заразительный смех, каким залился Чехов, напомнив Скитальцу молодого, жизнерадостного и беззаботного «Чехонте», многого стоит, потому что вьявь видишь и чувствуешь писателя в буче молодой газетной жизни. Такая атмосфера царила у нас в редакции «Тюменского комсомольца», когда я после Северов окунулся в журналистскую жизнь. Много было серьезной работы и молодого веселья, озорства. Ближе и понятнее мне в контексте сказанного Скитальцем об Антоше Чехонте.

Любопытны строки в письме Чехова Ивану Павловичу от 24 марта (5 апреля): «Русскому человеку, бедному и приниженному… в мире красоты, богатства и свободы не трудно сойти с ума. Хочется здесь навеки остаться, а когда стоишь в церкви и слушаешь орган, то хочется принять католичество».

Значит свое запись о том «что сила духа в человеке всегда может победить в нем недостатки, полученные в наследственность», и «как бы ни было велико вырождение, его всегда можно победить волей и воспитанием».

О Рассудиной, что просила погасить свет, когда рассказывают анекдоты: «и прежде чем поцеловаться с ней, нужно было тушить все свечи». Превосходная дамочка!

«Прежний так называемый порядочный человек стрелялся оттого, что казенные деньги растратил, а теперешний – жизнь надоела, тоска…» Целый пласт в атмосфере жизни!

В письме В. А. Гиляровского Чехову от 21 июля 1892 г. из Донской области: «Третьего дня в степи мы наткнулись на только что умершего от холеры косаря. Как косил, так и умер. Тут же его и закопали в степи. Можешь себе представить такие картинки». Нам представлять нужно, а для земского врача А. П. Чехова это было реальностью.

«На богатых людей рассчитывать нельзя, – говорилось в этом письме.– Поздно. Каждый богач уже отвалил те тысячи, которые ему суждено было отвалить. Вся сила теперь в среднем человеке, жертвующем полтинники и рубли». Тоже – характерность жизни, что не осталась незамеченной для зоркого ока писателя. И еще на тему. Пришел проведать меня, обезноженного ныне давний товарищ-мудрец, геодезист мирового класса. В литературе хромоножка, однако, после хорошего бутылька водки вдалбливал гвоздями в мою голову, что Я СРЕДНИЙ ПИСАТЕЛЬ. Хотя новую прозу мою не читал. Однако умный инженер, выдающийся изобретатель, по обстоятельствам живущий ныне в Нью-Йорке, герой моей прозы поэт и журналист Юрий Цырин, с которым сдружились на Самотлоре, когда я работал там помбуром в бригаде Героя труда знаменитого Геннадия Левина, написал в своем отзыве, прочитав две эпопеи реминисцентной моей прозы, что я прокладываю новую лыжню в мировой литературе. «Три года», гл. XIII. Юлия, обращаясь к Ярцеву, говорит о муже: «что называется человек-рубаха», на что следует реплика Кочевого: «какая он рубаха <…> Он не рубаха, а старая тряпка из бабьей юбки». Так это хлестко по-чеховски!

«Три года», гл. VII. О Рассудиной: «…она стала поводить плечами, как в лихорадке, и дрожать и, наконец, проговорила тихо, глядя на Лаптева с ужасом: «На ком Вы женились? Где у вас были глаза…» Такое мне приходилось слушать не раз. Жена выговаривала сыну. Другие мамы – другим сыновьям заявляют такое. Одна в сердцах добавила: «Бачили очи, шо куповали – ижьте!»

Признания Лаптева («Во мне нет гибкости…» и «я робею перед идиотами…") в журнальном тексте сопровождены сравнением: «Как моллюск, мозгляк какой-то, ни гибкости, ни смелости…»

«Лицо ее задрожало от ненависти…» Зримо и чувствуемо!

О Ярцеве, в связи с его житейским правилом: быть выше инстинктов. «…он верил в то, что русский суровый климат располагает к лежанью на печке и к небрежности в туалете, и потому никогда не позволял себе ложиться днем…» Встречаются и мне такие.

«Три года», гл. XV. О «сильном нервном возбуждении» Юлии после ухода Федора. «Страшно жить!.. Сегодня на улице я видела слепого ребенка. Надо скопить 20 – 30 миллионов и помогать… спасать людей… Страшно, страшно!..» Какая драма, трагедия в нескольких словах!

«…каждая женщина может быть писательницей». Не думал никогда только о женщинах на этот счет – уверен вообще, что многие люди обладают даром писательства.

«…и неоткуда было взяться раскаянию, так как он считал себя высшим, непогрешимым существом…» Уж таких-то супчиков-голубчиков предостаточно.

Что деньги не дают счастья, Чехов говорит еще в гл. X. Истина это непререкаемая. А ведь деньги королевствуют ныне. Рубль был парусом девятнадцатого столетия, как писал Антон Павлович. Сейчас, к сожалению, рубль в квадрат возведен. Ну, для чего человеку светят звезды? Чтобы хрюкать по-свински у кормушек жизни – много ума не надо. И сердца – тоже. Фоткать младенцев среди пачек денежных купюр? Копить их? У гроба карманов нет.

«Во дворе было грязно даже летом…» «В трактире торговали <…> также водкой и пивом, распивочно и на вынос…» Мелочи, а со смыслом.

«Чайка». Дословно в пьесу не вошло, сходный мотив – в словах Треплева: «Я выпустил из вида, что писать пьесы и играть на сцене могут только немногие избранные». Типическое.

«Добрый человек, но уж очень того… надоел» (т. XIII Сочинений, стр. 267). Вы слышите, добрые человеки!

Cafê du ciel – «Небесное кафе» – парижские кафешантаны. «Седьмое небо» в Тюмени…

К. С. Станиславский в письме из Парижа (после 11 мая 1897 г., т. е. за несколько месяцев до приезда в Париж Чехова) так передавал свои впечатления от посещения кабачков на Монмартре «Le cabaret du nêant» и «Le ciel»: «черное траурное сукно, скелеты, гробы вместо столов, траурные свечи вместо электричества, прислуживают гробовщики. Полутемнота. Вас встречают возгласами: „Recevez les cadavres… О! Que зa pue!“ („Принимайте трупы… О, как смердят!“). Подают пиво следующей репликой: Empoisonnez-vous, c’est le crachat des phtisiques („Отравляйтесь, это плевки чахоточных“) и т. д. Вы переходите в „Ciel“: балаганно расписанные стены синей краской с белыми кругами; подобраны страшные рожи – мужчины и одеты ангелами с крыльями <…> Апостол Петр, в балаганном костюме, говорит проповедь и исповедует желающих, ангельская музыка и райские звуки, набранные из наиболее веселых опереток <…> Вот зрелища, которые больше всего оставили впечатлений во мне» (Станиславский, т. 7, стр. 104—105). Не могли они не произвести фурорного впечатления на гениально чувствующего Чехова.

«На днях в Байонне происходил бой коров. Пикадоры-испанцы сражались с коровами. Коровенки, сердитые и довольно ловкие, гонялись по арене за пикадорами, точно собаки. Публика неистовствовала». Последние только два слова услышу из уст одного юмориста на нашей эстраде, и вспыхивают как видения чеховские коровенки-собаки…

«Дядя Ваня» («Войницкий. Жарко, душно, а наш великий ученый в пальто, в калошах, с зонтиком и в перчатках»). Человек в футляре следовал за Чеховым по следам, как черный человек за Есениным.

Мысль о расхождении между словом и делом у определенной части интеллигенции высказана Петей Трофимовым («Называют себя интеллигенцией, а прислуге говорят „ты“…» – «Вишневый сад», д. II); «Невеста» (конец I гл.) – о Саше: «Пил он чай всегда подолгу, по-московски, стаканов по семи в один раз». Хорошая ремарка, много таких у Саши Вампилова, когда вчитывался я глубинно в его пьесы.