– Это тот, который:
«Приходи, о дочка Турьи,
Из Лапландии девица,
В лед и в иней ты обута,
В замороженной одежде,
Носишь с инеем котел ты
С ледяной холодной ложкой!
Если ж этого все мало -
Сына Похъелы зову я,
Ты, Лапландии питомец,
Длинный муж земли туманной,
Вышиной с сосну ты будешь,
Будешь с ель величиною -
У тебя из снега обувь,
Снеговые рукавицы,
Носишь ты из снега шапку,
Снеговой на чреслах пояс!»33
Почему-то на память пришли именно эти строки, с которыми познакомил его в свое время друг и товарищ спортсмен Вилье Ритола. Он также рассказал, что создатель «Калевалы» Элиас Леннрот записал их от старого карельского рунопевца Архиппы Перттунена. Но это было почти сто лет назад!
– Ага, именно он и есть я, – сказал старик и заулыбался.
11. Наставления Архиппы.
Человек сознает, что живет в определенном отрезке вечного и бесконечного времени. Позади – временная бесконечность, обращенная в прошлое, впереди – обращенная в будущее. Сам человек – точка между бесконечностями. Для него есть абстрагированное вечное время, у которого ни начала, ни конца. Все конечное помещается внутри абстрактного бесконечного времени – срок жизни отдельного человека, поколений, народов, человечества, гибель планет, созвездий, галактик. Время для человека бесконечно и линейно направлено – от прошлого к будущему. Это векторное время.
По мере того, как мысли, изложенные старцем, наконец, начали доходить до Антикайнена, вытесняя удивление и недоверие, он все лучше стал воспринимать окружающую действительность. Залез красный командир в нору в земле и оказался, черт знает, где – реальность нынешнего временного отрезка. Слушает покойничка, который таковым не очень выглядит – эка невидаль! Может быть, это невероятно, но он, Тойво, это допускает. По идее, важно для него должно быть то, чтобы это допускали и другие. Но, на самом деле – неважно. Его Вера, его восприятие – это его дорога к Господу. Для других пусть будут другие пути.
Тойво прекратил терзаться иллюзорностью происходящего, и ему стало хорошо. По крайней мере, клаустрофобия отступила.
А старик тем временем поведал о своей «Калевале», как она ему открылась, как она на него повлияла.
В «Калевале» время циклично и имеет свое абсолютное начало. Под этим подразумеваются некие «изначальные времена», когда все начиналось, когда возник круговорот бытия. Дальше – все по кругу: природные явления, времена года, небесные светила, сменяющиеся поколения. Это цикличное время. Оно обратимо в отличие от векторного: прошлое и настоящее сосуществует слитно и взаимообратно34. Поэтому в «Калевале» универсально понятие «вечного возвращения», будто бы бессмертия.
– Я помню, как умирал, старый был и уже немощный, – сказал Архиппа. – Однако у каждого, кто Верует, есть такая возможность вернуться. Не получить обратно молодость, но оказаться вновь в том круге, который уже когда-то был.
– Но меня в твоем цикле не было, я еще тогда не родился, – возразил Антикайнен. – Как же мы с тобой сосуществуем?
– Это с какой стороны посмотреть, – улыбнулся рунопевец. – Вот выйдем мы наружу, и все будет зависеть только от того, кто за кем пойдет. Я в твое время выйду, либо ты – в мое.
– Но если ты уже там есть, то каким же образом вас там будет двое? – Тойво слегка запутался, но попытался выразиться приземленно. – Ведь двух тебя не было, когда ты был еще живой! «А вас тут и не стояло!»
– Вечное возвращение не подразумевает полную неизменность. Ты возвращаешься только в свой цикл, свое время, но никак не в свое состояние на тот момент. И в каждом своем возвращении ты будешь только один, прочего, знакомого по прошлой жизни, не будет вовсе. Тебе не исправить прежних ошибок, не встретить потерянных людей, да, поверь, это уже не будет столь важно и нужно, как тебе может это показаться сейчас. Если ты Веруешь, то всегда тебе предстоит идти своей дорогой, и никто пройденного пути уже не отнимет. Такие, брат, дела.
Дела, действительно были такие: Вяйнемейнен всегда был мудрым старцем, даже родился, вероятно таковым. Илмарийнен родился, поди знай, как. Но перед своим рождением успел выковать небосвод. А Лемминкайнена, в отличие от Куллерво, убить было невозможно. Такая вот получается «Калевала». Неужели мы разучились понимать те простые вещи, с которыми были в ладу наши предки?
– Я многого не понимаю, – честно признался Тойво.
– Не беда, – улыбнулся Архиппа. – Помрешь – поймешь.
Хорошая перспектива. Обнадеживало только то, что о смерти говорится в будущем времени, никак – не настоящем. Может, эти глюки, все-таки, не бред умирающего сознания? Может, не все еще потеряно?
– А ты сам материален? – неожиданно спросил Антикайнен. – Или призрак? Или игра моего гаснущего воображения?
– С чего это у тебя воображение должно гаснуть? – удивился старик.
– Ну, надышался спорами от каких-нибудь грибов в этой яме, теперь потихоньку агонизирую.
Архиппа стремительно, неуловимо для глаза, вдруг, оказался рядом и как залепил своей пятерней Тойво по уху – у того в глазах тотчас же начали переливаться звездочки, а сам он завалился набок.
– Ну? – спросил рунопевец, вновь неуловимо оказавшись в своем углу.
– Материален.
Замкнутые пространства зачастую играют шутки с теми, кто в них заточен. Шутка заключается в том, что расширяются границы сознания. Ищущие просветления святые сутками сидят в своих, похожих на шкафы-пеналы, кельях, чудотворцы проводят недели под землей в специально вырытых для этого ямах, закатанные по самое «не могу» в березовую кору, наподобие мумий, жители северов лежат в «тагнушках35» и общаются с предками. Только индусы без трусов сидят под деревьями, чтобы небо над головой, почитатели вокруг, и к нирване поближе. За это их еще «бабами» называют. Чем дальше в нирвану индус зашел, тем больше он «баба». Баба с возу, как говорится, кобыле легче. Поэтому индусами можно пренебречь.
Это, конечно, все так, это все интересно, но на поверхности Земли «шведы Кемь берут36». Бойцы и командиры к битве с волколаками готовятся, колья точат. Были у Тойво вопросы к Перттунену, однако не было времени их задавать. Пора и честь знать.
Антикайнен вздохнул и решил откланяться: пусть старик в своем пространстве Истину познает, ему же надо заниматься своими делами.
– Ладно, мне, пожалуй, пора, – сказал он.
– И то верно, – сразу же согласился рунопевец. – У тебя еще та ночка впереди! Однако хочу тебе кое-что напомнить, о чем ты, вероятно, и думать-то забыл.
А забыл Тойво о старом добром товарище Глебе, то есть, конечно, о злобном гаде Бокие. О нем и его помыслах следует помнить всегда. Например, что его человечек, ученый консультант Главнауки Александр Барченко, именно сейчас занимается возле Ловозера реализацией отжатых у «револьверной оппозиции» денег. Что он там изучает: меряченье? Ну, да – в такие морозы Северному Сиянию самое место. Но морозы-то какие-то ненормальные – как перед Новым годом упали, так и морозят, черт бы их побрал. Словно искусственно поддерживаются, словно они следствие. А причина тогда где?
Да вот и причина – вокруг красных шишей собралась, клыки скалит, ждет, не дождется сумерек, чтобы напасть. Или не темнота этим тварям нужна? Или они Северное Сияние высиживают?
– Кровь? – спросил Тойво.
Самая главная пугающая характеристика любого зверя, пусть даже и двуногого – это «кровожадность». Одни готовы эту кровь пустить, другие жаждут ее вкусить. Однако и здесь имелся свой нюанс: кровь желательна чистая. Так уж повелось со времен рыцарства, что на каждого дракона находился свой рыцарь. Прочие люди были, как бы, не в счет. Чтобы сразиться с чудовищем нужно было обладать знаниями восьми поколений. Такое было и требование для рыцаря – чистота крови в восьми коленах. Опыт предков к потомкам передается только посредством крови.
– Верно, – согласился Архиппа. – Все в нее упирается. И твари за ней пришли. И Северное Сияние ее будоражит. И, вообще, так как в последние годы происходит слишком много кровосмешения, то люди, пока еще не потерявшие связи с прошлыми поколениями, становятся ценнее. К тому же когда столько их собралось в одном месте!
Вот ведь, какая незадача! Красные шиши – полностью состоят из представителей консервативных северных народов, как раз на потребу, черт побери. И погода, как по заказу: на небе ни единого облачка да плюс мороз. Звери, окружившие их, не нападают, потому что не имеется пока пролитой крови, а самим таковую пустить нельзя. Почему? Да, вероятно, потому инструкции не позволяют. Например такие: материя и антиматерия при плотном контакте дают аннигиляцию. Пули, попадая в тела волколаков с дымком исчезают. Их масса гораздо меньше массы зверя, вот они и того – аннигилируются без особого вреда.
Если же тварь снизойдет до того, что самолично примется рвать человека на отдельные части, то массы их могут оказаться примерно одинаковы. Не массы полученных отдельных частей, а вес хищника и вес жертвы. Стало быть – пшик, и нету волколака, только дымок поземкой по снегу. А что с человеком будет – тайна сия великая есть.
Какая чепуха, порой, в голову приходит! Тойво даже потряс ею, отгоняя странные мысли. А старик-рунопевец смотрел на него и улыбался.
Так как же кровь-то звери пустят, чтобы потом полакомиться вдоволь и лапы при этом не замарать? А сами люди, наверно, ее и пустят. Наготово, так сказать. Полярное бешенство еще никто не отменял. Зов Полярной звезды заставит красноармейцев схватиться за топоры и ножи, а потом в приступе «братской любви» применить их друг против друга. И что тогда делать?
– Ты про аргонавтов читал, про капитана их дракара «Арго» по фамилии Янсон? Чтоб не слышать «голоса сирен» он приказал морякам уши берушами заткнуть и еще воском для верности залить. А сам к мачте привязался и услышал, что там голоса ему наобещали. Слышать-то слышал, вот действовать не мог. Повыл немного от отчаяния, а потом и его отпустило. Ну, и все выжили, а «сирены» остались с носом, – сказал Архиппа.
Ну, это загнул старик. Не с Ясоном и аргонавтами это приключилось, а с Одиссеем в его одиссее. Что там две сирены ему напели – загадка, только бесновался он, привязанный к мачте, не по-детски. Полярное бешенство от Северного Сияния. Сирен было всего две – не больше. Одна – Север, другая – Сияние. Или одна – Aurora, другая – Shining37. Впрочем, не важно это – важна, вероятно, идея.
– Скажи мне, Архиппа, как охотник охотнику, – произнес Тойво, не пытаясь поправить старика. – Неужели все попадают под очарование пресловутого меряченья?
– Пусть будем охотниками, – согласился Архиппа. – Ты в глаза смотри, сам и определишь, кто схватится за топор, а кто – нет. Глаза – зеркало души.
Что же, всякие оракулы, провидцы и такие вот, как этот Перттунен, всегда говорят, да не договаривают. Мол, додумывай сам, а мы здесь не причем. 4238! Сойдется предсказание – «я же тебе говорил!» Не сойдется – «ты меня неправильно понял!» Да и что говорить с этим рунопевцем – он другого поля ягода! Покойник хренов!
– Ну, тогда ответь мне, как рыбак рыбаку, – сказал Антикайнен. – Каким был Леннрот?
– Ты уж определись: охотники мы, или рыбаки, – опять ехидно улыбнулся старик. – Элиас был крепок телом и духом. Его нельзя было ничем сломить, только сломать. Однако ни у кого в этом мире не нашлось столько воли, чтобы такое содеять. Даже у церкви. Так-то, друг. Ступай с миром. У тебя все получится.
Тойво вздохнул, кивнул и попятился назад. Он знал, когда выбрался, что коли обернется в этот подпол снова, никого уже не увидит. Холодно сделалось в этой норе – холодно и одиноко. Как и во всем мире: мороз, хаос и безмерное лицемерие.
– Собрать мне всех командиров, – приказал Антикайнен своему заместителю Кумпу. Его, похоже, никто не хватился, пока он разговоры разговаривал с мифическим рунопевцем. Словно на секунду в сарай сбегал.
– В общем, товарищи командиры, ждет нас жестокое испытание сегодня ночью, – сказал он всем собравшимся. – И называется оно «Северное Сияние». В двух словах картина такова.
Двух слов, конечно, не хватило. Однако вполне реальные образы нереальных зверей, тени которых перемещались среди деревьев, помогли придать речи Тойво достоверность. Он поведал своим товарищам, что постиг в норе, не упоминая, впрочем, встречу с Архиппой Перттуненом – не обидится старый рунопевец, не нужна ему лишняя известность. А если и обидится – пошел он в пень!
Порешили: меряченье, или полярное бешенство, принять, как данность. Также и нацеленность волколаков на кровь – тоже принять за основу. Требовалось выявить красноармейцев, склонных к «очарованию». По глазам определять надобно как-то, но как – пес его знает!
– Давайте сначала выявим таковых лунатиков среди нас, – предложил Каръялайнен. – Косоглазие и одноглазие не в счет.
Косоглазых и одноглазых среди командиров не обнаружилось. Этому, вообще-то, никто не удивился. Так какие все же соломинки следует в чужих глазах искать?
– Ну, я помню, мне один англичанин в Стокгольме рассказывал, что рыцарей можно определить по запаху. Точнее, по запаху можно определить не рыцарей, а смердов – они смердят, – предложил Оскари.
– У вас там в борцовском круге все, наверно, смердели, – ухмыльнулся Каръялайнен. – Для того буржуи одеколоны и духи и придумали, чтобы свои природные запахи скрывать. Вот мы, рыцари, своих природных запахов не стесняемся.
Он наклонился, будто бы снимая с ноги валенок. Все замахали руками: хорош, рыцарь, народ травить!
Глаза у всех командиров были обыкновенные – синие, серые и даже карие. Зрачки одинаково реагировали на свет, примерно одного размера – да и вообще, зрачки, как зрачки, окруженные тончайшим узором кровеносных сосудов. У кого больше покраснения, у кого – меньше, все-таки определенная усталость после дневного лыжного перехода имелась.
– Думаю так, что тот к очарованию склонен, кто устал больше, – опять сказал Каръялайнен. – Ведь что такое меряченье? Это чужая воля. Нормальный организм чуждые побуждения, как правило, отторгает. Значит, следует по глазам определять совокупность: блеск, красноту и расфокусированность. Вспомним такое понятие «усталые глаза». Вот с этого и начнем.
– Молодец, – сказал Антикайнен.
– Браво, – сказал Кумпу.
Под такие общие характеристики подпали все командиры отделений. Прочие командиры – нет. Видно, чем выше должность, тем больше ответственность. Нельзя позволять себе уставать. С усталыми глазами было выявлено и две трети личного состава красных шишей. Как ни странно, ни разведчики, ни «лоси» не проявили видимых признаков, свидетельствовавших об излишней напряженности дня.
– Да, маловато нас получается, – заметил Оскари. – Ну, да что есть, то и пользуем. Как с «уставшими» поступим?
Называть своих товарищей каким-то другим словом ни у кого язык не поворачивался. Надумали их всех связать по рукам и ногам, компактно разместить в протопленных рыбацких хижинах, а все оружие, в том числе режуще-колющее, собрать в яме в сарае. Взывали к пониманию, к сложности политического момента, к проявлению сознательности. Ну, проявлять сознательность и завалиться спать, пусть и со связанными руками-ногами, финны умеют. Пожали плечами и согласились все, как один.
Колья были заготовлены, число их превышало количество свободных рук. Двадцать человек готовились, словно на медвежью охоту с рогатинами. Сколько зверей бродило за пределами досягаемости осиновых копей – подсчету не подвергалось. Да это было неважно. Важно было то, что несмотря на всю абсурдность ситуации, к ней относились со всей серьезностью, нисколько не преуменьшая скрытую опасность.
Когда начало смеркаться, сорок с лишним человек добровольно лишили себя возможности свободно передвигаться и хвататься за что ни попадя. Кожаными ремнями им прихватили конечности, но этим не ограничились. Каждому в рот вдели короткие осиновые палки и веревками привязали их на затылке, беспокоясь о том, чтобы наиболее «очарованные» не покусали своих соседей.
Когда же темнота обвалилась на деревья, людей и зверей, то ничего особого не произошло. Разве что твари несколько раз принялись громко стонать, словно жалуясь на свою участь. Вышла полная луна, красные шиши, ухватившись за древки кольев, вглядывались в звезды над головой.
Северное Сияние всегда начинается с невзрачного серого облачка, вдруг, возникшего из ниоткуда. Оно зависает на несколько минут, может быть на полчаса, а потом начинает шевелиться, словно какой-то звездный ветер принимается колыхать его, сделавшегося из облака серым полотнищем.
– Ну, вот и дождались! – сказал Оскари, кивнув головой на небо. – Что у нас там с «очарованием»?
– Большая половина спит, у других сделались совершенно красные глаза, – доложили караульные возле каждой хижины. – Как они спать могут с такими кляпами во ртах!
Восхититься самообладанием связанных бойцов не успели: серое полотнище перестало колыхаться, сгруппировалось в нечто круглое и, вдруг, уподобившись небесному кулаку сорвалось вниз, словно собираясь ударить по стылой земле. Кулак, засверкавший изумрудным и красным цветом, был столь очевиден, что все красные шиши, наблюдавшие его, вжали головы в плечи. Некоторые даже зажмурились.
Когда же вновь открыли глаза, перед ними оказалось несколько оскалившихся огромных тварей. Те, кто не поддался соблазну и остался с открытыми глазами, тоже не смогли определить, как звери оказались перед ними. То ли прыгнули гигантским прыжком, то ли мгновенно приползли гигантским ползком – но они были уже здесь.
– Мочи козлов! – вскричал Каръялайнен и ловко метнул свой осиновый кол. Деревянное копье пробило шею ближайшей к нему твари, но никуда не испарилось, вызывая, вероятно, очень большой дискомфорт у последней. Она замотала головой и захрипела, но больше ничего не успела поделать: командир второй роты всадил второй кол прямо ей под лопатку. Тварь немедленно обмякла, потеряв интерес к происходящему. Провести дальнейшие наблюдение никто не успел: люди начали бросаться своими заготовками и отмахиваться от активизировавшихся чудовищ.
Твари не пытались пустить в ход свои клыки, весьма зловещего вида, зато не стеснялись наносить удары лапами. И несколько красноармейцев отлетели к стенам ближайших домиков, выпростав из распоротых полушубков изорванные обрывки ткани.
Однако еще два зверя заскребли лапами утрамбованный снег, затихая от доставших до их сердец осиновых кольев.
Тойво, орудуя своим копьем, отметил про себя, что трех существ из всей своры им удалось прикончить. Но перед ним обездвижено лежали только два чудовища, то, что сразил Каръялайнен, куда-то подевалось. Уползло? Улетело?
Северное Сияние заколыхалось над головами всеми цветами радуги, постепенно заполняя собой весь небосвод, затмевая звезды. Даже луна куда-то задевалась. Ночь обещала быть насыщенной событиями.
12. Ночь.
На помощь к тварям никто не прибывал. Вся стая продолжала оставаться за пределами досягаемости оружия людей. Они, словно бы, ждали чего-то. Тогда для чего же эти звери бросились в драку? Только для того, чтобы отвлечь внимание. Антикайнен, догадавшись об этом, немедленно отдал распоряжение:
– Всем отступить на прежние позиции!
Красноармейцы немедленно подчинились. На взрытом ногами и лапами снегу осталось лежать одно существо. Куда же, черт побери, подевались прочие?
– Они испаряются, когда умирают! – крикнул ему Каръялайнен – оказалось, что Тойво свое недоумение выразил вслух.
И действительно: третья поверженная тварь менялась в размерах, словно съеживалась. А осиновый кол обугливался.
– Товарищи! – прокричал один из караульных. – У меня в хижине большое беспокойство.
Кумпу, потрясая своим копьем, как индеец, побежал на зов. Он забежал внутрь, проведя там несколько минут, после чего прискакал, как конь, обратно к Антикайнену.
– Это мы хорошо сделали, что связали их, – сказал он. – Кое-кто забесновался, ворочается, глазами крутит, кляп грызет. Прочие тоже волнуются, но не столь агрессивно. Массовое сумасшествие. Я одного, особенно активного, прижег головней из печки – тот мигом успокоился, вроде бы, даже, меня признал. Но не уверен.
Переливы «полярного зова» колыхались, будто бы, над самими головами. Красота неимоверная, красота ужасающая.
С громким стуком распахнулась дверь «штабной» кодушки. Кумпу посмотрел на Антикайнена, тот перевел взгляд на Каръялайнена.
– Черт, – сказал командир роты. – Пленных-то мы не завязали!
Ну, да – про белых шишей они и думать забыли. На пороге стояли Энсимайнен и Тойнен. Оба смотрели на небо, у обоих были распахнуты полушубки и тяжело вздымались в такт дыханию грудные клетки. За ними как-то робко пристроился Нельяс, боязливо поглядывавший на красноармейцев.
Боец из караула встал, было, у них на пути, но получил такой толчок, что улетел в сторону на несколько шагов. Белофинны медленно двинулись по единственной дороге, которая вела к этим рыбацким хижинам. Люди Тойво расступились перед ними, также расступились и твари. Очаровательное зрелище.
– Стоять! – нарушил все очарование Каръялайнен. – Иначе буду стрелять.
– Парни, – позвал своих товарищей Нельяс. – Не надо.
– Надо, – сказал Энсимайнен. – Она зовет меня.
– Кто, трах-ти-би-дох? – вскричал командир роты. – Поручик Ласси?
Действительно, уйдут сейчас финны, заявятся к пресловутому поручику, и плакала вся скрытность. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они удрали.
– Не стрелять, пацаны! – крикнул Тойво, испугавшись, что сейчас прольется кровь. – Нельзя, а то эти твари хлынут на нас все разом.
– Нельяс, останови своих друзей! – пророкотал Кумпу, уже готовый пальнуть из револьвера. – Обещай им небо в алмазах!
– Тогда помоги мне, – ответил белофинн, чуть подотставший от своих товарищей. Он явно не горел никаким желанием уходить куда-то в ночной лес, пусть даже и по зову Полярной звезды, которого он, к тому же не слышал.
Они с Оскари заспешили к очарованным, презрев всякую опаску от тварей. Впрочем, звери тоже отступали по мере приближения к ним двух финских лазутчиков.
Дальнейшие события никто из людей, их наблюдавших, вспомнить, как следует, не смог. Вроде бы было так: Нельяс, говоривший скороговоркой «алмазы, алмазы, кому алмазы», получил удар от Тойнена, сваливший его с ног. Падая, он оказался на пути Кумпу и сбил того с шага, заставив Оскари замешкаться, чтобы вновь обрести равновесие. В это время к нему подскочил Энсимайнен, провел два хлестких удара кулаками по корпусу, а потом, крутанувшись на месте, ударил ногой по уху. Не успел красноармеец упасть, а его противник выхватил у него с пояса зловещего вида пуукко, с которым, как и любой финн, Кумпу никогда не расставался.
Нож блеснул в лунном свете, а потом погрузился по рукоять в живот стоявшему рядом Тойнену. С чего бы это нужно было резать своих – может, застарелая личная неприязнь сыграла роль? Тем не менее Тойнен и ухом не повел, выхватил нож из раны, уже не удерживаемый Энсимайненом, и одним махом перерезал горло поднимавшемуся на ноги Нельясу. Больше он сделать ничего не успел, потому что Антикайнен выстрелил ему в грудь из своего револьвера.
– Оттаскивай Кумпу! – прокричал он, отбросив пистолет, и побежав с колом наперевес к месту побоища.
Очень своевременное действие, кровь все-таки пролилась, звери бросились на ее зов, уже не страшась никаких для себя последствий. Вероятно, обагрив пасть, у них мгновенно появлялся иммунитет ко всяким столкновениям материй и антиматерий, аннигиляции и прочей лабуде. Но для этого требовалось отвлечься, погрузив свои клыки в трепещущую плоть умирающих людей.
Звери сгрудились возле Нельяса и Тойнена, жадно хватая языками даже самую малость крови, впитавшуюся в снег. Некоторые из них начали биться между собой.
Жуткий хруст разгрызаемых костей, хриплое дыхание красноармейцев, оттаскивающих за шиворот Кумпу, стон твари с колом под лопаткой, неистовые всполохи Северного Сияния и дурашливый смех Энсимайнена.
Тойво, всадивший свое осиновое копье в ближайшего к Оскари зверя, не знал, что ему и думать, как теперь поступать, что ожидать. Хищников было много, их, способных обороняться – мало. Но сражаться-то надо! За их плечами – товарищи, очарованные, но от этого не ставшие врагами, да и самим помирать не хочется.
– Разбиться по шестеркам и спинами – к кодушкам! – прокричал он приказ. – Все колья разобрать, держать оборону перед собой. Бить только тех, кто нападает, прочих – не трогать!
В это время один из зверей с окровавленной мордой оказался возле Энсимайнена и, словно бы, понюхал ему лицо. После этого белофинн упал, но уже без лица – тварь его откусила вместе с головой. Надежд на будущее это зрелище определенно никому не добавило.
Однако все красноармейцы выполнили приказ своего командира, даже каким-то образом самостоятельно догадавшись в середины своих групп поставить тех бойцов, кому уже досталось от первой атаки зверей, а также приходящего в себя Оскари.
– Где этот подлец! – прокричал разобиженный Кумпу.
– Вон – кишки по воздуху летают, – ответил Каръялайнен. – Доедают его.
– Спиной к стенам, всем – стоять! – опять крикнул Тойво.
– Ну, тогда – ладно, – сразу успокоился олимпионик.
Звери очень быстро справились с тремя несчастными финскими шпионами, и, наверно, это показалось им мало. Больше крови хотели они, больше мяса, потому что аппетит, как известно, приходит во время еды. Когда звуки утробного чавканья смолкли, твари разом обернулись к напряженным красноармейцам.
«Ого!» – подумал Тойво. – «Да они шеей вертеть не могут – как наши волки». Значит, нападать на них нужно с двух сторон. Однако о нападении речи пока не могло быть никакой. Нужно было обороняться.
Волколаки наперегонки помчались к людям. Настолько наперегонки, что передние не сумели вовремя затормозить, попадали на утрамбованный снег и, подпираемые другими жаждущими человеческой плоти, подкатились к самим пикам красноармейцев. Особого разрешения не требовалось, чтобы воткнуть свое оружие в ближайшего зверя.
– Хак! – разом сказали красные шиши.
– Уу! – простонали проткнутые кольями твари.
Как это всегда бывает, коли первая волна атаки захлебывается, следует отступление на прежние позиции и перегруппировка. Волколаки, однако, отошли недалеко, оставив три твари истаивать на снегу. Они щелкали своими пастями и намерений в отношении застывших перед ними с копьями в руках людей не меняли. Красные шиши тоже были настроены решительно и осиновые колья не опускали.
Следует отметить, что жестокий мороз перестал тяготить людей напрочь. Вероятно количество выплеснутого адреналина вполне компенсировало потерю тепла. Антикайнен понимал, что так не может продолжаться бесконечно, поэтому крикнул распоряжение:
– Каждые пятнадцать минут крайним смещаться в центр, стоять плотно, сохранять тепло. Осматривать друг друга на предмет обморожений. Ночь длинна и полна ужаса39.
Первыми почувствовать проникновение холода могли те бойцы, одежды которых были повреждены ударами лап зверей в самом начале битвы. Могли, но не успели – волколаки опять ринулись в атаку, причем как-то странно перегруппировавшись: на острие атаки выдвинулись штук семь тварей, остальные оставались на второстепенных ролях, хотя места для них было предостаточно.
Красноармейцы выработали свою тактику: кто-то сдерживал зверя, выставив перед собой копье, а люди слева и справа пытались ужалить тварь своими кольями как можно ощутимее. Волколаки клацали зубами по древкам, били их лапами, но бойцы маневрировали оружием и старались не лишиться единственного способа обороны.
Вторая волна нападения тоже схлынула, оставив съеживаться еще одну тварь.
– Это я ее так прищучил, – сказал Каръялайнен.
– Всем доложить о своем состоянии! – крикнул Тойво.
Доклады поступили быстрые и однозначные: все в боевой готовности, ранений и повреждений не имеется.
Нет, всю ночь им так не простоять. Какими бы ни были парни закаленными, но мороз возьмет свое: пробьет дрожь, замедлятся движения и – здравствуйте, девочки. Начнут звери выдергивать людей одного за другим от домов, растерзают, и возрастет количество тех тварей, что кровью повязаны и не боятся рвать клыками плоть этого мира.
Стоп, выходит, что их, уже полакомившихся человечиной, а, стало быть, наиболее опасных, осталось всего шесть. Остальным не хватило, остальные – не могут биться, так сказать, во всеоружии.
– Парни! – громко проговорил Тойво. – Надо эту шестерку уничтожить – тогда прочие отступят, потому что они пока слабее.
Когда цели намечены даже пляска огней Северного Сияния не может заставить впасть в уныние хладнокровных, в общем-то, по своей природе финнов. Объективные законы тем и отличаются от человеческих конституций, что их невозможно нарушить ни при каких обстоятельствах. Людские законы пишут, как правило, негодяи, которые очень искренне считают, что на них самих это дело не распространяется. А другие негодяи, да что там негодяи – нелюди, судят по этим законам, причем, опять же – выборочно. Ибо для судьи, черт побери, самым важным прописанным у них в судейском своде законом является личная позиция, а не что-то другое.
Но даже в случае успешной ликвидации самых кровожадных тварей существует вполне реальная опасность получить смертельный удар лапой, который порвет все внутренние органы и переломает кости. Смерть, конечно, разнится одна от другой по способу, но результат-то один – прекращение жизни. Сейчас для Тойво, как и, впрочем, для всех остальных шишей, важно было этот результат избежать.
Еще несколько раз накатывали звери, даже пытаясь изменять свою тактику: не раскрепощенные кровью отвлекали, а раскрепощенные – прыгали через них. Но это принесло еще пять обугленных копий и столько же сморщивающихся трупа. Остался один зверь, приобщившийся к этому миру.
Но внезапно и он куда-то потерялся. А прочие звери как-то суетливо забегали взад-вперед, словно бы в величайшем волнении. Что такое? Северное Сияние тухнет? Переливается, как ни в чем не бывало. Ночь на исходе? Так еще половина только прошла. Тогда что же изменилось?
Из командирской кодушки раздался крик, слабый, но полный ужаса и безысходности.
– Черт, – догадался Кумпу. – Дверь-то в домик так и осталась открыта, когда очарованные сбежали!
– Ну, вот, всех пленных собаки у нас выжрали, – заметил Каръялайнен.
– Да, и Колмаса достали, – согласился Антикайнен. – Снова кровных врагов у нас добавилось.
Это было плохо. Сколько зверей заразятся иммунитетом с одного человека? Если проявят стадность и коммуникабельность – то больше половины. Надо было срочно менять тактику.
Однако тактика сама себя поменяла.
Почему-то с низких крыш, вдруг, начал падать снег – не снежинки, а целые комки. Красные шиши еще удивленно переглядывались, как прямо перед группой, где был Кумпу, сверху обрушился зверь.