Тойво – значит надежда. Красный шиш

Разведчики на лыжах-вездеходах осматривали окрестности, готовые кодовым свистом известить «лосей» об опасности, коли такая, вдруг, обнаружится. Через пару часов все собрались на краткую передышку. Местность вокруг была дикая, ни жилья, ни человека разведано не было, поэтому даже организовали бездымный, как это умели делать многие, костер. На каждых четырех человек приходилось по одному котелку, поэтому сразу же начали растапливать в них снег в надежде вскорости подбодриться горячим питием.

В Карелии, как и в восточной Финляндии редко, когда идешь по лесу и не встретишь маленького лесного озерца – ламбушки. Иногда они безыменные, иногда имеют свои названия. Например, Ахвен-ламби²⁵, либо Лохи-пуро²⁶, или просто Кала-йоки²⁷. Значит, что-то внутри этого водоема имеется, что-то полезное для рыбака и в необходимом для него количестве. А раз так, то и ставят рыбаки на берегах времянки – домики, «кодушки»²⁸,где можно непогоду переждать, где можно ночь скоротать, чтобы крыша над головой была. И баня в таких местах – не редкость.

Ламбушка, на которую наткнулся передовой дозор красных шишей, оказалась вытянутой и изогнутой, как подкова. На мысу же расположились несколько кодушек – порядка четырех штук, крохотная банька и то ли сарай, то ли какая-то хозяйственная постройка, примыкающая к выступающему из-под земли громадному валуну.

Из печной трубы одной из избушек тянулся сизый дымок. Дым сам по себе не появляется. К нему обязательно должен быть приставлен истопник, ну, или поджигатель.

Разведчики исследовали снег вокруг мыса и пришли к выводу, что люди, причастные к этому дыму, прибыли сюда совсем недавно. И прибывали они очень поспешно: двое катили на лыжах, а один бежал, несколько раз падая и поднимаясь, без всякого порядка. Словом, мчались, как угорелые, будто спасаясь от чего-то. Спаслись? Тогда почему не видно никого в карауле? Странные беглецы. Рыбаки? Так нет снастей рыбацких у порога, да и в такой мороз рыбаки не ходят.

Тройка разведчиков решила разделиться: один остался здесь, другой побежал навстречу «лосям», третий отправился по следам людей, затаившихся сейчас в кодушке.

Оскари, выслушав доклад, развернул пару своих людей к «коням». Пусть они слегка осадят прыть, двигаться вперед можно будет лишь тогда, когда сделается понятным, кто, откуда и зачем прибился в эту рыбацкую глушь в такую лихую погоду.

Сам же вместе со своими людьми подкатил к наблюдающему.

– Ну, как тут у нас дела обстоят? – спросил он у Матти.

– Еще дыму бросило – значит, дров добавили. Получается, что растапливают печь.

– Почему так решил?

– Так в таких кодушках всегда дрова припасены для посетителей, чтоб им время на заготовку не тратить. Но их тоже запалить требуется. Лучшее решение – лапник поджечь. Он, как порох – вспыхнет мигом и мигом же прогорит. Зато нормальные дрова быстрее схватятся, – ответил разведчик.

– А куда они торопятся? – вслух подумал Кумпу.

– Так тепло, наверно, нужно много и сразу, – пожал плечами Матти. – Озябли, поди, с дороги. Смертельно озябли.

Оскари огляделся по сторонам: все тихо, к другим избушкам следов не видать.

– Ну, товарищи, чего же нам тогда ждать здесь и мерзнуть?

Он поднялся и заскользил на лыжах к кодушке, держа автомат наготове. Его товарищи двинулись за ним следом, готовые к любым неожиданностям. Впрочем, ничего из ряда вон выходящего не произошло.

– Ку-ку, – сказал Кумпу, входя в избушку.

– Ку-ку, – ответили ему три голоса, один из которых был слабым и безжизненным. И сразу же два голоса добавили, в то время, как третий начал рыдать. – Люди, мать перемать!

Действительно, постояльцы этой кодушки только-только растопили печь, теперь жарко пылавшую. Одежда у них была подстать той, что была одета на красных шишах – удобная для передвижения по лесу и в то же самое время теплая. Один короткий полушубок валялся в углу и был порван, словно бы его полосовали ножами. Хозяин его лежал на лавке, отличаясь от товарищей мертвенной бледностью, и прижимал к груди багрово-синюю руку. Рука была хозяйская, а не чья-то, взятая напрокат, поэтому можно было предположить, что имеет место какая-то травма, возможно – серьезная.

Незнакомцы были вооружены, но как-то не по-лесному. Каждый держал по револьверу, в настоящее время направленному в грудь Оскари. Кумпу же дулом автомата указывал им на животы. Случись перестрелка, пули найдут свои жертвы. Перестрелка не случилась.

– Вы финские шпионы? – спросил Оскари.

– Ага, – вздохнули те. – А вы кто?

– Скоро узнаете, – позволил себе ухмыльнуться Кумпу. – Но нас определенно больше. Сдавайтесь.

– Вы – люди? – слабым голосом произнес раненный.

– Люди, – не стал обыгрывать странный вопрос красноармеец. – Мы все люди.

– Тогда мы сдаемся, – с долей облегчения сказали финские шпионы.

Основные силы красных шишей, уже развернутые в боевые порядки, встретил Матти. «Обнаружены и взяты в плен три единицы живой силы противника», – скрипучим голосом доложил разведчик. – «Разрешите расстрелять?» «Разрешаю», – пролаял Антикайнен.

– Стоп, – Тойво помотал головой, словно, отгоняя непрошеные видения. – Что там у вас?

– Три финских диверсанта, один из них ранен. Все в паническом состоянии страха.

Командир подозвал Каръялайнена:

– Выставить посты. Кратковременная стоянка. Растопить печи во всех кодушках. Согреться и принять горячую пищу. Быть готовым к продолжению марша.

Лыжники только порадовались такой возможности – уж больно донимал мороз, и любое тепло было ценно. Совсем скоро весь личный состав разбился по избушкам и протягивал руки к набирающим температуру печкам. Только несчастные караульные бдительно следили за вымерзшими окрестностями.

Антикайнен тем временем беседовал с пленными. Командир второй роты тоже горел желанием учинить допрос, даже специальный набор пилок, лезвий и клещей для этой цели подготовил, но ему дали понять, что до этого дело не дойдет: враги добровольно предадут всех и вся.

Сегодня красные шиши пока прошли только половину намеченного маршрута, километров двадцать пять. Как-то народ пообвык к лыжам и долгим переходам, так что столь большое количество километров как бы не сказывалось на общей усталости. Утомились, но не очень.

Энергичный Каръялайнен схватил из печки горящий сук и поочередно поднес к лицу каждого финского шпиона.

– Где и когда вы родились! – спросил он у них поочередно.

Головня дымила. Тойво указал на дверцу печки.

– Убери, пожалуйста, а то дым глаза ест, – сказал он.

Кумпу, разоблачившись, сощурил глаза и жестом предложил пленным сделать то же самое. Они тоже безропотно сощурились.

– Нет, я вам хотел сказать: раздевайтесь. Кодушка уже прогрелась, – объяснил свой жест Оскари.

Лахтарит стянули свои полушубки и тут же начали дрожать. Вероятно, это было что-то нервное, от холода так дрожать никто не будет.

– Водки им, что ли, плеснуть? – спросил Каръялайнен и тут же подставил свою кружку под флягу олимпионика²⁹. – Чтоб, так сказать, со стрессом справиться.

Кумпу налил ему в кружку, но командир роты убрал ее за спину, а достал откуда-то с полки еще две алюминиевые рыбацкие ендовы.

– Пейте, братаны, – порекомендовал он пленным. – Водка – она и нутро согреет, и язык развяжет.

Финские шпионы робко приняли емкости, но пить не торопились.

– Это делается так! – сказал Каръялайнен и влил в себя водку. Макнул в соль кусочек хлеба, закусил им и зажмурился. – Ах, хорошо!

– Итак, – сказал Антикайнен, когда те все-таки выпили свой алкоголь. – Сейчас вашему коллеге окажут медицинскую помощь, а вам надлежит искренне покаяться в своих злодеяниях.

– Ну, тогда всемилостивейше прошу накапать нам еще этого достойного пития, – ответил белофинн.

Каръялайнен тоже сунулся, было, за добавкой, но Кумпу его прогнал.

Фельдшер поколдовал над раненным и произнес свой вердикт:

– Множественные переломы руки и сильнейший ушиб туловища с правой стороны. Сейчас наложу шины и вколю морфий. Через пару дней будет в транспортабельном состоянии.

– А можно и мне морфий? – деловито сдвинув брови к переносице, спросил командир второй роты. – У меня тоже разыгрались сильнейшие боли душевного свойства.

Антикайнен слегка разочаровался: пара дней для возвращения к активной жизни слишком много. В его планы не входила стоянка здесь более двух часов. А что потом делать с раненным? Оставить здесь – если не замерзнет, то потом обязательно предаст. Повесить его? Так как-то не по-человечески выходит – сначала медицинская помощь, а потом казнь. Придется как-нибудь втихаря пристрелить перед уходом, а Каръялайнен этим и займется.

Он задумчиво посмотрел на командира, ужом вьющегося возле спиртного на столе. Тот взгляд этот перехватил, поежился и немедленно ушел на мороз проверять посты.

– Кто вы такие, и какие перед вами поставлены задачи, – решив определять проблемы по мере их поступления, подвинулся к пленным Тойво.

– Мы финские шпионы, – взял слово один из них. – Я Энсимайнен, это Тойнен, а Колмас³⁰ лежит под кайфом. Задача у нас была проста: перебраться через воображаемую линию фронта и углубиться в Советскую Карелию. Потом разделиться и пойти по явкам. Пароль: «Вы продаете славянский шкаф?»³¹ Получить бомбы и взрывные устройства большой и средней мощности.

– Явки у нас в Петрозаводске и Медвежьегорске. А взрывать мы должны водокачки, водовозов, водоносов и железнодорожные мосты, – добавил Тойнен. – В общем, мы должны всячески вредничать. А можно еще водочки?

Оскари долил им остатки своей фляги и шепотом заметил Тойво:

– Эк, ловко они предают буржуев и их преступные помыслы!

– Брешут, поди! – также шепотом ответил Антикайнен.

– Ну что, брат финский шпион, вмажем! – сказал Энсимайнен.

– Все равно пропадать – вмажем! – ответил ему Тойнен.

Они выпили и с сожалением посмотрели на опустевшую тару. А Колмас, получивший квалифицированную медицинскую помощь, лежал в наркотическом трансе и блаженно пускал пузыри. Он бы тоже не отказался побыть предателем, да не был в состоянии. «Марафету мне, марафету!» – едва слышно кривил он губами и добавлял. – «Собаки! Собаки!»

Кумпу поманил своего командира на выход и там поведал, что, вообще-то, был у них, наверно, еще один человек, Нельяс³². А иначе с чего бы это этим шпионам делаться такими откровенными?

– Ну да, – согласился Тойво. – Не надеются, что мы выживем. Поэтому говорят правду, или около того. Только с чего бы нам умирать?

– Ага, – сказал Оскари. – Тем более мой человечек сейчас по их лыжне идет, изучает траекторию передвижения. Коли Нельяс – если таковой существует – удрал к финским войскам, то это плохо. Вся наша секретность – псу под хвост. Зато мы сможем устроить засаду и встретиться с лахтарит в честной борьбе лицом к лицу. Мы ударим по ним исподтишка и всех перебьем.

«Действительно, честная борьба», – подумал Антикайнен, но вслух ничего не сказал. Он опять пошел к пленным.

– Насколько я правильно рассуждаю, вы ожидаете подмогу, – рубанул Тойво с порога. – Так вот, спешу разочаровать: ее не будет. Мы взяли Нельяса.

– Так он живой! – воскликнул Энсимайнен, но тут же скривился. – Надолго ли! Вы глупцы и ничего не понимаете.

– Собаки, собаки! – слабым голосом снова беспокойно проговорил Колмас.

– Какой гарнизон стоит в Пененге? Сколько человек? – громко сказал Оскари. – Ну, отвечать без раздумий!

– Шиши стоят. Пятнадцать человек, – откликнулся Тойнен.

– Кто командир?

– Вы командир!

– Нет, я имею ввиду: кто в Пененге командир?

– Поручик Ласси.

– Собаки, собаки!

Ну, пятнадцать человек, пусть даже и шишей, это вполне решаемая задача. Нейтрализовать выставленное охранение, и взять их тепленькими. Только нельзя допустить, чтобы этот Ласси отправил гонца за подкреплением. Поэтому сейчас нужно выдвигаться. Человек Кумпу пока не появился, но медлить нельзя. До Пененги двадцать пять километров, так что придется в Гонги-Наволок не заходить, а первую роту подтягивать непосредственно к ним на усиление. По месту можно сориентироваться: ждать их, или самостоятельно с финскими шишами разобраться. Но выходить надо без промедлений.

Тойво отдал распоряжение Оскари, тот передал его Каръялайнену, который избавился от него взводным командирам, ну, а те, в свою очередь, выдали его отделенным. В общем, допили горячий кофе, привели оружие в боевое состояние и поухмылялись друг другу: будет дело!

Только все также было непонятно, как же поступить с пленными? Ну, положим, двух из них можно заставить бежать вместе с ними, а что делать с раненным?

– Каръялайнен! – позвал Оскари. – Может, зарежешь его?

– Да вы что, пацаны! – возмутился тот. – Разве я мясник?

– Мясник, мясник, не придуривайся, – заметил Тойво.

Пошли к Колмасу. Лицо того осунулось, щеки ввалились, рука в тугой повязке за неимением гипса выглядела чужеродно.

– Не жилец, – вздохнул Кумпу.

– Собаки, собаки! – пробормотал раненный.

– Кого это он все время собаками зовет? – удивился Каръялайнен.

– Тебя! – ответил Тойво.

– Тогда уж – нас всех, – возразил Оскари. – Во множественном числе.

– Кто же его так покоцал, болезного? – вздохнул командир второй роты.

Красные шиши переглянулись: этого они как раз и не позаботились узнать.

– Давайте у Энсимайнена выведаем!

Едва они решили это сделать, как со стороны леса раздались крики в два голоса: «Братцы, помогите! Не дайте пропасть!» И тотчас же тишину зимнего леса прорезала скупая, захлебнувшаяся автоматная очередь. Тот, кто нарушил приказ о запрете стрельбы, осознал свою ошибку и заставил замолчать свое оружие, но было уже поздно.

Со всех сторон застрочили автоматы. И резко все стихло. Только крик остался: «Собаки! Собаки!» Кричал уже не раненный Колмас.

10. Задержка.

Тойво и Оскари выскочили наружу. И сразу же заскочили обратно.

– Что это было? – спросил Тойво, отмечая про себя, что у него разом пересохло в горле.

– Собаки! Собаки! – прохрипел третий финский шпион.

– Ну, это понятно, что собаки, – согласился Оскари. – Только в стае, как волки, величиной с быков и глаза красные. Неправильные какие-то собаки.

К ним в кодушку вбежал Каръялайнен и с ходу доложил:

– Бойцы расставлены по периметру. Потерь личного состава нет. Мы окружены какой-то сворой, и пули их не берут. Разведчик доложил, что еле унес ноги. И очередного финского шпиона с собой притащил чуть живого от страха.

В общем, картина вырисовывалась неожиданная.

Скорость звука 30 тысяч километров в секунду развить не может. Иначе это уже скорость света. Вот 80 километров в секунду – это пожалуйста. Но нет эха – нет распространения звука. В деревьях затеряется, даже долетев по льду ламбушки до другого берега. Двадцать пять километров к Пененге акустика стрельбы не потянет. Если белофиннов поблизости нет, никто и не почешется. Так что, теперь уже дело сделано – можно стрелять, хоть застрелиться.

Однако будет ли в этом толк? Как уже выведали бойцы, все их пули потратились впустую. Набежавшая свора непонятных тварей, отдаленно напоминающих псов с тупыми мордами, расположилась среди деревьев и в ус не дула. Тупость морды не потому, что лишена интеллекта, а потому что напоминает голову собаки-ротвейлера. Только великоваты они для собак. Черные, как абиссинцы, шерсть короткая, но шкура, наверно, толстая. В такой мороз только мохнатые быки плюют на погоду – остальные звери мерзнут и предпочитают сидеть где-то в тепле. Этим псам – хоть бы хны. Глаза красные, стало быть, световосприимчивость у них спектрально отличается от обычной звериной и человеческой. Задние лапы – мощные, передние лапы – очень мощные. Складывается впечатление, что бегают быстрее людей.

В принципе, какие звери бегают медленнее? Разве что белки и мыши-полевки. Да и то лишь потому, что лапы короткие. Но они для человека безобидны. Чего нельзя сказать про этих псов. Что им, вообще, надо?

В кодушку привели Нельяса, счастливого донельзя.

– Я уже думал, что каюк мне пришел, – сказал он. – Кончилась моя шпионская жизнь, не успев начаться. Спасибо товарищу красному разведчику – вытащил меня вместе с лыжами.

Вышедши с рассветом из Пененги, группа финских лазутчиков должна была разделиться: двое пойдут на Суккозеро, двое – на Паданы. Те, что на Паданы, имели целью маршрута Медвежьегорск. Другим было велено добираться к Петрозаводску.

Но уж так сложились звезды, что где-то в километре от этих рыбацких хижин один из них обнаружил, что за ними кто-то следит. Этот кто-то был большой и злобный, хорошо передвигался по глубокому снегу и имел непонятные намерения: не нападал, но был близок к этому, словно ждал чего-то. Белофинны встревожились не на шутку. Но так как неведомый зверь был один, то решили его все-таки как-нибудь заструнить.

Лазутчики разделились и устроили засаду. Лучше бы, конечно, этого было не делать. Колмас и Нельяс вознамерились, несмотря на установку о соблюдении тишины, резко выскочить из укрытия и расстрелять тварь из своих револьверов. В это же самое время их товарищи изображали, что все они совместно бегут в панике, не разбирая дороги.

Пистолетные пули не возымели на злобного зверя никакого эффекта. Люди не промазали, но только легкие облачка морозного воздуха поднялись в тех местах, куда угодили своими выстрелами белофинны. Несколько секунд удивления, как с одной, так и с другой стороны перетекли в миг разочарования. Тварь справилась с этим чувством быстрее – как ударила Колмаса своей лапой, тот улетел, махая руками и ногами, упал в сугроб и затаился.

Нельясу, оставшемуся один на один с ощерившимся животным, ничего другого не оставалось, как мчаться на лыжах прочь во все лопатки. Через пару минут то существо утробно застонало и поспешило следом за человеком. Видимо, предположило, что раненный теперь никуда не денется, им можно пренебречь на некоторое время. Если бы не пологие спуски и, временами, глубокие сугробы, то быть Нельясу пойманным, но катиться с гор тварь не умела, поэтому в эти моменты прилично отставала.

Колмас же, едва только пришел в чувство, встал на свои две ноги и побежал, что было сил, по лыжне, которую проложили его удравшие товарищи. Инвентарь его оказался безжалостно сломан, а полушубок изорван в клочья. Рука висела, как плеть, но крови не было. Как позднее выяснится, это и спасло белофинна: дикие твари из дикого леса просто дуреют при запахе крови.

Ну, а дальше оказалось просто: в один момент Нельяс осознал, что бежать ему уже, собственно говоря, некуда – уперся в скалу, возвышающуюся над ним на десяток метров. Тварь поняла это и перестала суетиться: с аллюра перешла на галоп, с галопа – на иноходь, с иноходи – на шаг. Она еще раз застонала, причем, на этот раз как-то торжественно, и, не спеша, начала приближаться.

К своему ужасу Нельяс отметил, что откуда-то из глубин леса прилетел ответный стон, усиленный несколькими глотками. И в то же самое мгновение прямо сверху ему на плечо опустился конец веревки. Человеческий голос произнес «Держись!», и он уцепился за спасительный конец, будто от этого зависела вся его жизнь. Да так, собственно говоря, и было.

Разведчик – это был Лейно – уперся ногами в камень, обернув свою веревку через ствол сосны и потянул, что было мочи. Хорошо, что белофинн по жизни не злоупотреблял бутербродами и не занимался тяжелой атлетикой – тащить его можно было вполне.

– Смотри, лыжи не потеряй! – даже сказал Лейно, приспособившись к вытягиванию.

– Не потеряю! – ответил Нельяс, подтянув лыжи к самой груди. – Дорогой товарищ, брат и спаситель, а нельзя ли побыстрее? А то сейчас эта мерзость в прыжке мне ноги по самую шею откусит!

Вот, собственно говоря, так они и спаслись, зато привели за собой целую свору жутких злобных существ, невосприимчивых к свинцу.

– И вот что еще странно, – сказал Нельяс. – От этих тварей несет холодом. Когда они поблизости – начинаешь просто коченеть.

Обыск у белофиннов ничего нового не дал к тому, что те рассказали. Левые ксивы, вполне нормальные советские деньги и никаких шпионских штучек, типа блокнотов с шифрами и стеклянных пузырей с ядами. Возможно, где-то в воротниках у них и были вшиты капсулы с цианидом, ну, да пусть кусают и травятся на здоровье.

А время, тем временем, уходило. Зимний день – это не Белая ночь – он такой короткий! Тем временем уходило не только время, но и относительная безопасность. Если их окружила свора неведомых зверей, то она явно чего-то ждала. Ну, не подмоги же, право слово!

Твари ждали ночи.

Тойво думал, но ничего путного в голову не приходило. Разве что относительно этих шпионов была непонятка. Зачем им в Петрозаводск и Медвежьегорск пробираться через линию фронта, когда то же самое относительно комфортно можно проделать возле границы в Погранкондушах, что у Олонца? И маршрут гораздо короче, и тайные охотничьи тропы еще ни одна пограничная служба полностью не перекрыла.

Так, может, не в Петрозаводск и Медвежьегорск они направляются? Если наметить кратчайший путь к чему-нибудь важному, то как раз и следует траектория движения между Онежским озером и Белым морем в Архангельск. А что там у нас в Архангельске? Золото генерала Колчака, генерала Каппеля, или маньяка генерала Макарова? Так вывезли его уже: в Японию, в Германию, даже в Иран.

К тому же Архангельск до весны замерз. Ни одно судно не выйдет и не войдет. Северные ворота захлопнулись. Если хранить золото, предположительно недовывезенное куда-нибудь в Великобританию, то это громоздко и затратно: склад, ящики, охрана. Да и за расхитителями царской казны охотятся, не покладая рук, ЧК и иные силовые подразделения. Если преступникам удастся договориться, например, со Свердловым, то какой-нибудь Дзержинский имеет другую точку зрения на эту ситуацию – и плевать ему на Яшу со всеми его боевиками. Так что парни, коли и идут в Архангельск, то не за золотом. Да и не собираются они обратно морем двигаться.

Вон – налегке. Мосты взрывать и водокачки? Какая чушь! Кому это, нахрен, нужно? Если финны поставили себе задачу отвоевать территорию, то почему-то остановились и не идут военным маршем в сторону Камчатки. Вообще, странная какая-то картина во всех этих войнах после Революции. Вся военная мощь Запада, подкрепленная всей военной мощью части Белого движения не может справиться с голодранцами, только что от сохи? Если бы хотели, то стерли бы в порошок и Ленина, и всю его клику, пусть вторая часть Белого движения и приняла его сторону. Раз не стерли, значит, не это было нужно. А что?

Что-то ценимое и ценное. Богатства и сокровища в любом материальном и даже духовном выражении. Сиюминутная выгода: здесь и сейчас.

Вот и этим белофиннам поставлена задача изъять и доставить не менее полезное российское достояние, но не столь габаритное, как золото. Что-то, что добывалось поблизости. Что-то, о чем знал царский генерал Маннергейм, и на чем не успели сыграть другие царские генералы, упершись в золотые резервы. И при этом вытащить это из-под носа английских концессий, чтобы подданные Его Величества остались не при делах. Не говоря уже о всяких евреях типа Яши Свердлова, Левы Троцкого и прочих-прочих – тех тоже надо обойти.

Ну, тогда это, без всякого сомнения, алмазы.

Антикайнен вздохнул: следовало думать о том, как уйти от этих страшных непознанных зверей, а не о заурядных политических дрязгах. Вся мировая политика – это всего лишь способ обогащения кого-то конкретного, кого-то, кто уже не может остановиться в поиске способов приумножения своего богатства. В политике, говорят, нет друзей и союзников, есть только общие интересы. Так бывает только у торгашей и барыг. Просто масштабы у политиканов поболе.

Да и его самого посылочка в Кимасозере дожидается – сто лет ему не далась эта война.

– Полагаю, нам нужно создать оборону. – сказал Каръялайнен. – Пусть временную, но без нее не обойтись.

– Верно, – согласился Кумпу. – Если наши пули этих тварей не берут, то следует их сдержать прикладным способом, когда они попытаются ринуться на нас.

– Что ты этим хочешь сказать? – спросил его Тойво.

– Ну, раз у нас нет серебряных пуль, то обойдемся осиновыми кольями, – вместо Оскари ответил командир второй роты.

– Ты считаешь, что это оборотни какие-то? – даже опешил Антикайнен.

– Так все курсанты об этом говорят, – пожал плечами Каръялайнен. – Понятно: партия направляет в материалистическую сторону, религия – опиум народа, суеверия и предрассудки – ложь. Однако у нас тут непонятный научный факт. И материалисты, и церковники против всяких оборотней, тогда нам-то что остается делать? Молиться, пока эти звери нас по скалам размажут? Или партбилетами у них перед мордами трясти?

– Верно, – согласился Кумпу.

– Спокойно, товарищи, – сказал Тойво. – Это, конечно, не оборотни – иначе они бы превращались по ночам в кого-нибудь. А в кого эти псы обратятся?

– В червячков, – усмехнулся командир роты. – И мы их передавим.

– Это не оборотни, это что-то другое. Нам без разницы, – продолжил говорить Антикайнен. – Хоть кольями, хоть святой водой – надо их отогнать. В общем, следует поставить задачу бойцам – похоже нам придется до утра здесь задержаться. Я схожу в сарай, может, что-нибудь полезного там добуду.

На том и порешили.

Сарай примыкал к валуну и напоминал, скорее, навес – сплошные щели в стенах, что было само по себе полезно для хранившихся внутри самодельных весел и нескольких поленниц дров. Все проветривалось и сырость не разрушала дерево.

Стучали топоры, звонко и отчетливо, как это бывает по большому морозу – красные шиши тесали из прилегающих к рыбацким хижинам осин колья под три метра длиной. Можно и весла для этой цели приспособить, коли надобность такая возникнет.

В сарае был еще подпол, словно, лаз под валун. Загадочность этого рукотворного подземного хода была налицо – что там хранить? Рыбацкие сети должны висеть, припасы на зиму должны заготавливаться. Сети исключены, заготовки должны кем-то осуществляться – не рыбаками же, право слово! Если и выкопал его когда-то некий большой зверь, то обложил досками явно человек и явно со вполне человеческой целью.

Тойво отодвинул крышку, запалив предварительно подготовленную свечу, и на четвереньках полез в нору. Долго двигаться не потребовалось – обнаружилась полость, вполне пригодная, чтобы поднять голову, если самому, конечно, оставаться в сидячем положении. Воды под досками не было, ни замерзшей, ни жидкой, разве что газообразной, однако ей можно было пренебречь. Значит, пещера была выше уровня воды в ламбушке. Да и тепло здесь, даже при дыхании пар изо рта перестал валить. Загадка!

Антикайнен огляделся, водя свечой из стороны в сторону. Ни полок с припасами, ни безжалостно брошенных рыбацких снастей. Только пожилой бородатый человек пялит на него выпуклые, словно бы безумные глаза. Тойво вздрогнул и уронил свечу. Та сразу потухла, а он принялся лихорадочно вытаскивать из кобуры свой наган.

– Эй, не балуй! – глухим и таким густым басом сказала темнота, что Антикайнен подумал: все, не сберечь штаны. Надо было что-то делать, надо было как-то выбираться отсюда, надо было спасать свое обмундирование. Но как, черт подери? Пистолет застрял, чувство пространства утратилось, стало даже подташнивать. Клаустрофобия! Тойво дрыгал ногами и шарил вокруг себя руками, силясь перетерпеть естественные для подобной ситуации человеческие позывы.

Внезапно загорелся огонек – не свечной фитиль, а старая добрая лучина. Из темноты вновь проступили контуры старика.

– Здороваться не учили? – тем же голосом, что и темнота, произнес тот.

– Мне бы водички, – звук своей речи придал красному шишу некоторую долю уверенности. – А то я тут чуть не умер от разрыва сердца.

Они помолчали, пристально разглядывая друг друга. Антикайнен выглядел, как обычный Антикайнен, а старик был очень кряжистым, борода лопатой, нос картошкой, глаза навыкате, волосы до плеч и совсем седые. Он сидел на дерюжке, охватив колени могучими руками.

Сердце у Тойво постепенно перестало стучать с перебоями, он, внезапно устыдившись своей слабости, начал осторожно вдыхать воздух, пытаясь принюхаться. Да, вроде бы, ничем подозрительным не пахло, то есть, есть надежда, что избежать конфуза удалось.

– Здравствуй, – сказал он, наконец, осознав, что нападать на него никто не собирается.

– Ну, привет, коль не шутишь, – тут же отреагировал старик. – А воды не дам. Не серчай, самому мало.

Тойво не серчал, ему хотелось не верить своим глазам, потому что зимой в такой норе вряд ли кто-то мог бы выжить. Да и зачем? Рядом какие-никакие жилища, топливо для них, белый свет. Как можно сидеть под землей?

Впрочем, если вспомнить житие Григория Распутина, тот, еще будучи в своем Тобольске, мог просидеть в собственноручно вырытой яме не один день, а целых сорок. Таким вот образом просветлялся. Правда, сын ему раз в день кувшин с водой и тарелку с пирогами спускал. А они помощников этого старца наверху что-то не видели.

– Ты один, деда? – спросил Антикайнен.

– Теперь вот с тобой, – ответил тот.

Еще где-то в Африке копты в норах сидели, Истину пытались постичь. Один копт на расстоянии в четыреста метров от другого. К ним паломники приходили, беседовали, удивлялись. А когда паломников не случалось, можно друг к другу в гости сходить и поспорить, кто больше отшельник по жизни. Бывало, что и до драки доходило, рвали старцы друг на друге волосенки и одежку ветхую. Разойдутся вновь по норам и опять Истину постигают. Святые угодники, богу в душу мать!

– Просветляешься?

Старик засмеялся и ничего не ответил. Странный старец.

– Может, тебе помощь какая-то нужна? – предположил Тойво. – Покушать, попить?

– Ребята, это вам, похоже, помощь нужна, – ответил дед и ловко ногтем сбил нагар с лучины, после чего сделалось значительно светлее.

Следует отметить, что и значительно теплее сделалось. Антикайнен забеспокоился: замерзающему человеку перед смертью тепло чудится, даже – жар. Может, он нечаянно головой приложился в сарае, а сейчас лежит и околевает потихоньку? Он попытался себя осторожно ущипнуть за руку – болевые ощущения не атрофировались.

– Я что – сплю? – честно спросил Тойво, скорее, даже, сам у себя.

– Да брось ты, паря, переживать. Ничего с тобой здесь плохого не случится. Здесь ни с кем ничего плохого не случается.

Антикайнен хотел бы не поверить деду, да вот отчего-то поверил. Иррациональность мышления в том и состоит, что, порой, приходится верить не головой и рассудком, а сердцем и душой. Потому что так правильно, потому что для Веры человеку зачастую не нужны доказательства – они уже заложены в него Творцом.

– Ладно, – сказал он. – Я Тойво Антикайнен.

– Командир красных шишей, – кивнул головой старик. – Ну, а меня называют Архиппой Перттуненом.

Если и можно было удивиться этому, то совсем чуточку. Поэтому следовало эту чуточку уточнить.