Хроника одного дежурства, или Один день из жизни провинциального хирурга

Часть третья. Начало

Итак, решение принято. Пошел четвертый час рабочего времени. Результат: нашли себе работу, изначально на нее не рассчитывая. Не спускаясь в приемное отделение, не приняв ни одного больного, уже “обречены” на две, пусть и небольшие операции. Что это? Недоработки предыдущей дежурной бригады? Вряд ли. Наверное, это просто оптимальное решение некоторых вопросов экстренной хирургии. Ночные операции и утренняя суета не должна отражаться на здоровье людей. Если можно провести дополнительное обследование или динамическое наблюдение не в ущерб окончательному результату, их нужно сделать. Да, если б у дежурных хирургов были такие возможности ночью, а они их не использовали! Закончился начальный период дежурства, его можно назвать диагностическим. Наступило время действий, оставалось тридцать-сорок минут до операции. Он решил спуститься в приемное отделение – все равно надо смотреть больных. Лучше, если ты будешь знать их состояние при поступлении, чтобы оценить его изменения в динамике.

Это был один из его законов работы. И если он их свято соблюдал, ошибок было значительно меньше. Вопрос не в доверии, хотя и оно не маловажно, а в том, чтобы быть всегда в курсе дела. Не вмешиваться в работу молодых товарищей, когда все идет, как полагается, и своевременно вмешиваться, если что-то выходит из-под контроля и делается не так, этому он учился когда-то сам, этому научит и других.

Надо спускаться на лифте. Большой шестиместный, одновременно грузовой и пассажирский, двигался он медленно. Приходилось ждать несколько минут, которые всегда его внутренне злили. Спуститься по лестнице невозможно, все равно надо ждать. Эти минуты он считал потерянными. Не так обидно, когда работы мало или она не срочная, но если возникала необходимость срочной консультации, дело доходило до скандала. Никто же потом не примет всерьез объяснение, что он долго ждал лифт. А лифтер работает по своему распорядку и не знает, когда вызов срочный, а когда – нет. За суточное дежурство приходилось опускаться и подниматься до двух десятков раз, что было одним из неудобств в работе. Из-за подобных неудобств к концу дежурства накапливается усталость, раздражение. Ну почему мы сами создаем себе препятствия, а потом героически их преодолеваем?

Перед ним открылась дверь лифта. Вошел и попросил опустить его на первый этаж.

– Вам срочно? – спросила лифтерша. В лифте находились двое больных, и она хотела, видимо, вначале их поднять

– Нет, не срочно. – У него было время, можно и на лифте “покататься” (иногда он называл его "Наше метро").

Со всеми остановками в пути лифт, наконец, добрался до первого этажа. Он посмотрел на часы – на поездку ушло восемь минут. Никита уже осмотрел больных с подозрением на острый аппендицит. Обоих госпитализировал, но оперировать надо было одного, а второго – вначале полечить консервативно и посмотреть изменения его состояния в динамике. С такой тактикой Константин Александрович согласился, когда тоже их посмотрел.

“Молодец, Никита. Взрослеет как хирург”, – подумал он. Можно уже опереться в некоторые моменты на него и не так строго контролировать его действия. Третьего больного решили посмотреть вместе, уже первый взгляд на него насторожил: пациент не может найти удобное положение из-за болей в животе, бледный, есть позывы на рвоту. “Надо было смотреть его в первую очередь”, – с некоторым укором в адрес Никиты, да и в свой собственный, подумал Константин Александрович. Но всё равно надо будет ему напомнить о необходимости предварительной сортировки поступающих больных.

– Померьте артериальное давление, температуру, – попросил медсестру.

Осмотрев склеры глаз, посчитал пульс и склонился к больному. Живот был слегка вздут, напряжен, резко болезнен при пальпации. Перистальтика при аускультации резко ослаблена, на лицо положительные симптомы раздражения брюшины.

– Сто на пятьдесят. Температура тридцать семь и девять, – громко произнесла медсестра Света. – Мы уже заказали анализы крови и мочи по развернутой схеме. Надо позвонить в лабораторию – уже готовы, наверное.

– Позвоните, узнайте. Потом сделайте обзорную рентгенографию брюшной полости на наличие “свободного газа”. Еще – электрокардиограмму. – Он хотел исключить все другие диагнозы, которые в принципе могли быть и остановиться на одном, и желательно правильном.

Сразу возникло подозрение на деструктивный панкреатит – разрушительный процесс в поджелудочной железе, а значит – и в брюшной полости. Тратить время попусту было бы преступлением. Еще раз, поторопив сестру, стал писать. Истории болезни тяжелых больных и тех, кого, по его мнению, будет трудно лечить, (с сомнительным прогнозом на выздоровление), старался заполнять сам. При этом узнавал все мельчайшие подробности о болезни, и больном, и что, в свою очередь, помогало ему правильно выбрать метод лечения и вести динамическое наблюдение за состоянием пациента.

Больному было тридцать три года. Надо же, какие ассоциации! Он припоминал, что тот уже лечился у них, и наверняка с острым панкреатитом.

– Как зовут вас?

– Василием. Вася, Константин Александрович. – Да, сомнения исчезли: они были “знакомы”.

– С чем связываешь начало болезни?

– Да вот, поел хорошо. Работал на огороде, устал. Дома жена приготовила жаренную на свинине картошку, салат. Ну, сто грамм выпил

– Значит, диету не соблюдал?

– Соблюдал. Вроде, все было хорошо, живот не беспокоил. Я и решил, что немножко можно “нарушить”, – он поморщился от болей.

– Да-а-а. Серьезные у тебя дела.

– Доктор, если нужны какие-нибудь лекарства, скажите. Купим. Только помогите.

– Было бы лекарство, которое излечивает сразу, – не было хирургов и хирургии. От тебя потребуется много усилий, а главное – желание выздороветь.

– Все буду выполнять, только помогите.

Дав последние указания медсестре, посмотрел на часы. Уже опаздывал в операционную.

– Я на операции, – поставил в известность сестер приемного отделения и вышел.

Уже на ходу, в коридоре, попросил Никиту организовать доставку больной, которой предполагалось оперативное лечение, после лапароскопий. Поднялся на лифте до переходного этажа, быстрым шагом прошел в операционную.

Когда впервые в жизни он увидел операционную и прочитал надпись: “Посторонним вход строго запрещен”, испытал чувство, похожее на страх. Тогда он еще не думал, что станет хирургом. Но если не кривить душой, только хирургом и хотел стать, поступив в мединститут. Просто не был уверен, что у него получится.

Впервые перешагнув порог операционной, он стазу понял: это особое отделение в больнице, некий дворец, более или менее роскошный (в особом понимании слова). И с тех пор всегда, входя в операционную, испытывал какое-то волнующее и возбуждающее чувство. Здесь ему нравилось все: и чистота, и порядок, и – особенно – операционные сестры. Уважение к ним возникло еще тогда, когда они учили его первым хирургическим премудростям. И он считал долгом и достоинством овладеть теми знаниями и умениями, какими владели они.

На фоне колпака и маски очень уж симпатично выглядел прямоугольно-треугольный кусочек лица с выразительными глазами. Ему приятно было во время операции изредка поглядывать на них. Это его разряжало, успокаивало, что, несомненно, сказывалось на результате операции. Конечно же, не всегда все протекало спокойно, приходилось порой прикрикнуть на операционную сестру, а то и крепко выругаться. Но потом всегда жалел о сказанном, ругал уже себя, просил прощения у них. И всегда удивлялся реакции сестричек на свои, можно сказать, выходки. Они не обижались, понимали все и даже успокаивали его. Они оказывались еще и психологами, может, сами того не понимая.

По его мнению, в операционные сестры шли девушки особого склада характера. Случайные люди быстро отсеивались. Оставались те, кто был влюблен в свое дело. Работая во многих больницах, он отмечал, что лучшие черты, присущие операционным сестрам, везде неизменны. Есть врачи, медицинские сестры, а есть операционные сестры.

Открыв двери операционного блока, он вновь испытал те необъяснимые чувства. Быстро переоделся, стремительно вошел в операционную. Надел бахилы, шапочку, маску, перешагнул границу особой стерильности и вошел в святая святых – операционный зал.

У каждого есть свои “святые” места, для хирурга это – операционная. Если не будешь ее любить, из тебя не получится Хирург с большой буквы. Считая себя далеким от совершенства – как человеческого, так и хирургического, он просто не мог без любимого места.

Там уже накрывала операционный столик Мила, пухленькая, миловидная девушка с большими голубыми глазами.

– Здравствуй, Мила

– Здравствуйте, Константин Александрович

– Как настроение?

– Рабочее

– У нас будет две лапароскопии, а затем аппендицит, – он посмотрел в ее глаза. Они улыбались. Слева у виска из-под шапочки выбился локон волос – завлекалочка.

– Хорошо, Константин Александрович. Мы готовы.

Он быстро подключил к электросети стойку с паралапароскопическими приборами, проверил параметры, подключил камеру. И на экране монитора появился светлый квадратик окна. Проверил контрастность.

– Мила, кто еще с тобой работает?

– Наташа. Сейчас подойдет.

Больную уже подали в операционную, надо ее одеть и переложить на операционный стол. Он пошел мыть руки первомуром. Внимательно осмотрел пальцы – не выросли ли ногти, хотя подстригал их почти каждый день, и это вошло в привычку. Нет ли ранок на коже? Раствор антисептика оказался сильным, он иногда сам поражался, как кожа рук его переносит. Правда, больше пяти-шести раз все равно не переносила, появлялся химический дерматит, особенно когда в операционной было холодно. Сейчас все в порядке, он сунул руки в тазик с раствором ровно на минуту. Вытерев их стерильной пеленкой, надел с помощью сестры халат и перчатки, взял из камеры все необходимое, вернулся к операционному столу. Быстро собрал приборы, подключил к стойке. Готово. Где – больная? Он вошел в ритм работы.

Когда это происходит, когда он включается в ритм? Дома или по пути на работу: когда входит в больницу или уже здесь, в операционной? Именно в ритм операционной он и включался, назначая премедикацию, когда вопрос об операции решен. Происходила перестройка – как зарядка аккумулятора, взведение курка ружья, которое должно выстрелить, как сжатие пружины, которая вот-вот расправиться. Это стало его наркотиком, допингом, необходимым для операции. Он не верил, что хирург за столом – само спокойствие. Видимое спокойствие – лишь наружная оболочка, внутри хирург – заряд энергии, накопленный, мобилизованный всем организмом. Этого заряда должно хватить на всю операцию. Опыт, квалификация и помогают создать необходимый запас энергии, ни больше – ни меньше.

За время операции у хирурга сгорает масса энергии. Каждый из них замечал за собой: на определенных этапах появляется дрожь в руках, потливость, слабость в ногах. Выраженность их не одинакова. Да и операции разные: маленькие и большие, простые и сложные, короткие и длинные. И дело не в том, что эти симптомы проявляются, а в том, как хирург с ними справляется. Иногда его работу сравнивают с бегом спортсмена на длинную дистанцию. Насколько рационально распределит запас энергии хирург? Хватит ли на всю операцию? На каком этапе придется принимать ответственное решение? А на его принятие и потребуется максимум энергии. Оптимальность решения зависит не только от количества оставшейся энергии, но и от амплитуды скачка энергии, которая понадобится в тот момент.

Больную переложили на операционный стол, закрепили ноги, подняли раму (не каждому можно и нужно показывать, и не каждый больной захочет и может увидеть то, что происходит на операционном поле).

– Как вас зовут?

Ей было двадцать три. Не толстая, не худая, симпатичная, по всей видимости, очень боится предстоящей процедуры.

– Лиза

– Не бойся, Лиза. Процедура неприятная, знаю, но вполне переносимая. Если где-нибудь кольну, ты потерпишь, ладно?

– Ладно

Больные по-разному переживали эту процедуру – в зависимости от переносимости боли, от темперамента. Но многое предопределяло и стадия заболевания в брюшной полости: чем выраженнее воспаление, тем чувствительнее станут его действия для больного.

За редким исключением, лапароскопию он делал под местной анестезией. Больше половины больных переносили ее нормально. Но иногда приходилось подключать анестезиолога для дачи наркоза.

Быстро обработав операционное поле, он отгородил его простынями. Обезболил все слои брюшной стенки новокаином, сделал маленький разрез кожи. Взяв в правую руку троакар, уверенным движением проколол переднею брюшную стенку и ввел его в брюшную полость. Больная не успела ойкнуть. Вынул стилет, подключил лапароскоп к инсуфлятору.

– Лиза, мы сделаем из тебя воздушный шарик. Дыши ровно и не пугайся

– Мне уже больно, доктор

– Больно или неприятно?

– Неприятно

– Потерпи

И вот на экране монитора появилась картинка. Она была живая, все двигалось. Он еще раз удивился своеобразной красоте внутреннего строения организма.

Все совершенное – красиво. Казалось, красота – наружная характеристика предмета или организма, зачем и кому нужна внутренняя? И вот человек сумел заглянуть внутрь, не нарушая целостности оболочки. Оказалось, и там красота, а значит – совершенство. Бог создал человека или эволюция? Отец или мать? А может, они вместе постарались, и это плод их совместной любви? Хотелось бы думать, что так оно и есть.

А вот в болезни красоты нет. Сразу вся картина изменялась: яркие краски тускнели, движения становились резкими или вообще исчезали. Все казалось неестественным. Если у здорового человека была какая-то фантастическая асимметрия внутреннего строения брюшной полости, то при болезни она приобретала грозные, устрашающие оттенки и контуры. А может, ему только казалось? Но со временем первое его впечатление только окрепло.

В левом углу монитора было видно, как передает диафрагме свои толчки сердце. В унисон дыханию движется печень. Петли кишечника напоминают больших червяков, ползущих куда-то. На созерцание ушло несколько секунд. Профессионально отметив, что в верхней половине брюшной полости все в порядке, он перевел “глаз” лапароскопа в нижний отдел живота. На дне полости таза был геморрагический выпот. Отработанными движениями он вывел для осмотра червеобразный отросток: да, все в порядке. Он и вправду напоминал червячка – не измененный, извивался на манипуляторе. Острого аппендицита нет. Но почему выпот в брюшной полости? Он попросил изменить положение стола. Стало удобнее осматривать матку и придатки. Вот она, причина! На нижнем полюсе правого яичника разрыв оболочек длиной до полсантиметра. Потрогав его манипулятором, убедился, что это, в самом деле, разрыв и кровь попала в брюшную полость из него. У больной апоплексия яичника. И она имитировала приступ болей, похожий на острый аппендицит. Оперировать ее не надо, лечение в данном случае консервативное.

– Все, Лиза! Оперировать не будем, сейчас поедим в палату. – Он быстро удалил из брюшной полости воздух и приборы, наложил кожный шов.

– Мила, перекладывайте ее на каталку и позвоните – пусть подают больную из гинекологии.

Сменив перчатки и халат, он взял второй стерильный столик и снова покатил его к пароформалиновой камере. Все действия повторялись. Пока собирал аппаратуру, вторую больную уложили на стол и зафиксировали ремнем.

– Как тебя зовут? – снова задал вопрос, скорее риторический. Наверное – чтобы войти с ней в контакт, как-то отвлечь, навязать разговор. Это поможет ей лучше перенести болезненную и неприятную процедуру.

– Оля, – ответила пациентка. Бледность и сейчас выделялась на её лице. “Неужели кровотечение?” – подумал он.

– Оля, я тебе уже говорил, что это за процедура. Не бойся, постараюсь, чтобы тебе не было больно, – заранее зная, что здесь наверняка не избежать болезненных манипуляций.

И вот он вновь смотрит на экран монитора. Но теперь более сосредоточенно, внимательно и осторожно – состояние больной не допускало и секунды расслабления. Сразу заметил воспалительную опухоль в правой подвздошной ямке. Да, “пахнет” аппендицитом.

Организм сам хотел себя спасти. Вокруг больного органа создал мощную "оборону", используя не только общие защитные силы, но и близлежащих органов. Если не удастся одолеть болезнь, надо хотя бы создать вокруг ее очага барьер или оболочку, оттянуть на время ее победу и свое поражение. Только в последнем столетии хирурги научились помогать организму выжить в этой войне с болезнью и в большинстве случаев выйти из битвы без особого ущерба для себя.

Но история человечества насчитывает десятки тысяч лет. Природа не могла надеяться только на человеческое озарение, развитие мышления, совершенствование медицины. Вот и выработала свои методы борьбы, в том числе и с острым аппендицитом. Успешные? Трудно сказать. В работе каждый хирург неоднократно сталкивался с результатами этой войны. В одних случаях терпел поражение организм, и не будь своевременной хирургической помощи, он бы погиб. В других ситуациях можно было констатировать полную победу организма. Может, это был один из рычагов естественного отбора – выживает сильнейший, более приспособленный, адаптированный? И может, природа когда-нибудь справилась бы с этой болезнью сама? Но сколько прежде погибло бы людей! Человек давно стал вмешиваться в естественный ход развития природы, включая человеческий организм. Предугадать, что из этого выйдет, нельзя. Есть примеры самостоятельного развития природы, когда некоторые виды животных получали резкий толчок для своего развития, но есть случаи и обратные – полного вымирания. Что произойдет с человеком? Поможем ему своими медицинскими действиями исчезнуть или наоборот – выжить и расцвести как наиболее приспособленному к жизни виду организма? Какими наши действия должны быть – решительными или с оглядкой, радикальными или осторожными? Можно из благих намерений лишь усугубить проблему. Как только, к примеру, не пытались бороться с острым аппендицитом! Вначале пробовали лечить консервативно, потом оперативно, затем и вовсе радикально – удаляли червеобразный отросток у детей, предполагая, что ведут профилактику острого аппендицита. Постепенно подошли к современному методу лечения, но и он далеко не совершенен.

Все упирается в диагностику. В дооперационный период от острого аппендицита умирало до десяти процентов тех, у кого его заподозрили. Современный подход требует ради этих десяти процентов оперировать всех. Значит, около девяносто процентов людей страдают от несовершенства наших методов диагностики и лечения. Это не призыв к отмене современного подхода к проблеме острого аппендицита, нет. В последнее время произошло много сдвигов к лучшему. Но каждый хирург испытал чувство обиды или горечи за то, что вынужден делать работу вредную для организма изначально…

Осторожно, не форсируя события, прощупал опухоль манипулятором. Образование наверняка сформировано аппендиксом, к нему подпаяны прядь большого сальника и некоторые близлежащие петли тонкого кишечника. Повернув стол, определил: Опухоль не связана с маткой и придатками. И тут заметил, как сквозь щелевидное отверстие в опухоли подтекает гноевидная жидкость. На дне таза она уже скопилась.

– Будет операция, – сказал медсестрам и стал быстро удалять инструменты и воздух из живота. – Позвоните анестезиологу, найдите Никиту Львовича. Я в ординаторской. Мила, позовешь, когда все будет готово

Отключил стойку, разобрал приборы, прихватив истории болезни, вышел из операционной.

Да, и так бывает. У больной из гинекологического отделения оказался острый аппендицит, хотя госпитализирована дежурным гинекологом даже без консультации хирурга. У другой же больной, где у хирургов было больше данных “в пользу” аппендицита, а оказалось кровотечение из разрыва яичника. Винить здесь некого, все-таки разобрались своевременно. Неоценимо помогла лапароскопия.

Успеть бы записать истории болезни. Никто почему-то не любил ее писать, и он в том числе. Все, конечно же, знали, почему, но утверждать в открытую не хотел никто. Просто это было необходимо – может быть, не в том стиле и не в таких объеме и форме. Во многом истории болезни превратились в набор штампов, и нередко абсолютно не отражают состояние больного и тем более – динамику изменений. Медицина развивается, пусть и медленно, идет вперед, однако совершенствования документации не наблюдалось. Может, кто с ним и поспорит, но он считал, что на данном этапе, врач отдает предпочтение современным методикам обследования и диагностике и ставит диагноз на основании полученных данных. Наверное, история болезни в будущем превратится в сборник данных разных приборов. За врачом останутся только их анализ и вывод, то есть все, что компьютер, несмотря на свое совершенство, сделать не сможет. Но когда это будет.

Помечтав, достал ручку и стал записывать.

– Константин Александрович, можно идти мыться, – позвали из операционной.

И тут в ординаторскую вбежал Никита.

– Извините, Константин Александрович. Опоздал. Но причина уважительная: было плохо больному, которого мы только что приняли с острым панкреатитом.

– Что случилось?

– Поднимали на лифте, внезапно возник коллапс, упало артериальное давление до пятьдесят на ноль. Пришлось даже вызывать реаниматолога. Ввели гормоны, прокапали полиглюкин, струйно почти. Сейчас давление поднялось до ста. Лечение продолжается.

– Что на снимках?

– Газа нет. Да и не похоже на перфоративную. Диастаза мочи аж четыре тысячи сорок девяносто шесть единиц.

– Деструктивный панкреатит?

– Не исключено.

– Ну ладно, пошли в операционную, уже звали. Вначале прооперирую больную из гинекологии, затем ты – больную, которую только что приняли.

Анестезистки уже успели поставить капельницу и готовили наркозный аппарат. Через три минуты хирурги были готовы к операции. Константин Александрович занял привычное место справа от больного и посмотрел на анестезиолога.

– Еще минуту подождите, – попросил Геннадии Николаевич. Он внушал доверие не только солидными габаритами своего тела, но и знанием дела.

– Можно начинать, – наконец послышался его голос.

Рука хирурга уверено сделала скальпелем разрез точно в том месте, что он и определил во время лапароскопии. Никита был отличным ассистентом, и они довольно быстро вскрыли брюшную полость. С разрезом он угадал: внутри четко виден инфильтрат.

– Отгородиться. Возьмите выпот из брюшной полости на бакпосев, – скомандовал хирург, подавая медсестре тупфер, пропитанный выпотом.

Брюшная полость отгорожена пеленками, можно приступать к основному этапу операции. Инфильтрат оказался средних размеров. Спайки рыхлые и были быстро разрушены. А вот и он, голубчик! Аппендикс грязно-серого цвета, с дырочкой в средней части, откуда выделялся гной.

– Полутампон. Тупфер. Бильрот. Ножницы. Прошивать брыжейку.

Работа кипела, все было понятно, и каждый занимался привычным делом. Этапы операции отработаны давно. Он быстро перевязал брыжейку после прошивания, затем отросток.

– Кисет

Отсек отросток у основания и без сожаления, скорее с чувством облегчения и даже радости бросил его в тазик с отходами. Укрыл культю отростка кисетным и Z-образным швами.

– Тупфера сушить.

Кровотечения не было, гноя в ране совсем немного. Брюшная полость осушена тупферами. Воспаление не успело распространиться за пределы правой подвздошной области. Но все равно надо сделать все, чтобы не только отграничить процесс, но и устранить его. Он обколол зону операции и воспаления антибиотиками, поставил трубчатый дренаж. И уже не спеша зашил рану.

– Как давление? – спросил у анестезиолога.

– Все стабильно, без особенностей, – ответил Геннадии Николаевич.

– Всем – спасибо. Когда подготовитесь ко второй операции?

– Дайте нам десять-пятнадцать минут, мы Вас позовем, – ответила Мила.

Они скинули халаты, маски, шапочки и бахилы и пошли в ординаторскую. Пока было время, он хотел дописать истории. Времени хронически не хватало. Иногда оно настолько было сжато, что приходилось что-то доделывать или дописывать в те минуты, которые хотел уделить себе: в обед или перерыв на чай. Сегодня, похоже, они навряд ли смогут напиться чаю вволю.

– Доктора, мыться, – прозвучал голос из операционной.

Надо идти. И когда сестрички успели все прибрать? Снова везде чисто, аккуратно. И больной на операционном столе.

И снова мыть руки, надевать стерильное белье – уже в четвертый раз. И опять команда анестезиолога:

– Можно начинать.

Но теперь уже оперировал Никита, а он помогал. И отдал должное Никите: молодой хирург быстро и уверенно сделал разрез, аккуратными движениями прошел сквозь остальные слои брюшной стенки и вскрыл брюшную полость. Двумя пинцетами нашел слепую кишку, затем основание червеобразного отростка. Поддев его лигатурой, с помощью тупфера вывел отросток в рану. Дальше – дело техники. Червеобразный отросток флегмонозно изменен. Показание для его удаления абсолютные. Диагноз поставлен правильно еще при поступлении больного и подтвержден во время операции. Сделана она своевременно. Манипулируя крючками, он помог Никите быстро зашить операционную рану.

– Все. Спасибо всем! – сказал Никита, накладывая на рану асептическую повязку

– Молодец! – только и мог сказать Константин Александрович. Но кое-что можно сделать быстрее и надежнее, да и удобней. Если захочешь, можем потом разобрать операцию, – добавил он, когда вышли в коридор.

– Я и сам хотел спросить, все ли сделал, как надо, нет ли замечаний, – довольным тоном ответил Никита

И снова переодевание, уже в рабочую одежду. Опять лифт, недолгий путь по коридору отделения. Наконец, можно “приземлиться” на диван в ординаторской.

– Давай попьем чаю, Никита

– Давайте, – Никита быстро заполнил электрочайник водой и включил в розетку

Неужели повезет, сможем попить чаю? И никто не побеспокоит? На часах была половина третьего. Бурно проведенное начало дня позади. Наступало время полудня – но только по их, хирургическим часам.